Гитлер хорошо понимал смысл Войны. 

Тем, кто цитировал ему известные слова Бисмарка «На Востоке врага нет» он отвечал, что современная Россия «уже на та, какой была Россия в эпоху Бисмарка»: «...правители современной России – это запятнавшие себя кровью низкие преступники, это – накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением трагических обстоятельств, захватила врасплох громадное государство, произвела дикую расправу над миллионами передовых интеллигентных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь, вот уже скоро десять лет, осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо знала история. Нельзя далее забывать и то обстоятельство, что эти владыки являются выходцами из того народа, черты которого представляют смесь зверской жестокости и непостижимой лживости, и что эти господа ныне больше, чем когда бы то ни было считают себя призванными осчастливить мир своим кровавым господством» (А. Гитлер, «Моя борьба», «Т-ОКО», 1992). 

Прибалтийский немец барон фон Мантойффель, оказавший «сильное влияние на представление Гитлера и НСДАП о России», писал в 1926 году: «Еврейский комиссар безраздельно управляет в своем районе жизнью и смертью, как какой-то татарский хан (накануне Войны, в июне 1941 года, начальник верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель издал особый приказ о комиссарах, в котором, в частности, говорилось: «Политические комиссары являются инициаторами варварских азиатских методов борьбы. Поэтому с ними необходимо бороться без снисхождения, со всей беспощадностью» – А.Ш.)... Ленин сам был татарином и во многом напоминал великих монгольских завоевателей, таких как Чингисхан и Тамерлан... Большевики уничтожают памятники культуры, музеи, архивы, литературные произведения всех видов. В них живет ненависть к нашей западно-европейской, арийско-германской культуре, что отразилось в физическом истреблении образованного слоя русского общества... Под этим углом зрения весь большевизм представляется новым монгольским нашествием, возвращением к монгольским набегам, которые уже потрясли арийскую расу и арийско-германскую культуру, угрожая полным уничтожением... «(«Война Германии против Советского Союза 1941-1945 г.г.», каталог выставки, 1994). 

Осенью 1941 года главнокомандующий 17-й армией генерал-полковник Гот в одном из приказов писал: «В это лето нам становится все яснее, что здесь, на Востоке, борются друг против друга два внутренне непреодолимых воззрения: германское чувство чести и расы, многовековое немецкое воинство против азиатского типа мышления и примитивных инстинктов, подогреваемых небольшим числом в основном еврейских интеллигентов: страх перед кнутом, пренебрежение нравственными ценностями, уравнивание по низшим, пренебрежение своей не представляющей ценности жизнью (последний фактор – источник «массового героизма»? – А.Ш.)... Яснее сознаем мы наше призвание спасти европейскую культуру от азиатского варварства... Россия – не европейское, а азиатское государство. Каждый шаг вглубь этой унылой, закабаленной страны позволяет видеть эту разницу...» (там же). 

Как известно, в 1941-м Гитлер уступил своему генералитету и направление главного удара немцев пришлось на Москву. Однако в следующем, 1942 году, германские вооруженные силы действовали по изначальному плану Гитлера, развернув решающее наступление на южном направлении – на Сталинград. Дело было не только в стремлении немцев перерезать волжскую водную артерию. По сведениям ариософских структур СС, Сталинград (до 1925 года – Царицын) располагался на месте Итиля – столицы Хазарского каганата, разрушенной Святославом. Кроме того, примерно там же стоял и Сарай, в котором пребывала ставка хана Золотой Орды. Таким образом, Сталинград был как бы второй советской столицей, чье оккульно-расовое значение для Проекта сопоставимо со значением ленинской Мумии.«...Рене Генон писал, что очаги угасших цивилизаций способны оказывать на современный мир чрезвычайно сильное воздействие» (Ю. Воробьевский, «Путь к апокалипсису. Стук в Золотые врата», М., 1997). За Сталинград Советы дрались ожесточеннее, чем за Москву и Ленинград; именно тогда появился знаменитый сталинский приказ «Ни шагу назад», подкрепленный пулеметами заградотрядов. Поражение немцев под Сталинградом (причиной которого стали, возможно, масонские связи Паулюса) стало «поворотом колеса» истории, крушением Контрпроекта или, как его называет христианин Ю. Воробьевский, «путча ветхих («языческих» – А.Ш.) богов». «Поймите! – писал в те дни Геббельс, – Сама Идея, само понимание Вселенной терпит поражение. Духовные силы будут побеждены и близится час страшного суда» («Утро магов», М., 1991). (Заметим, что и в судьбе Белого движения Сталинград (тогда – Царицын) сыграл роковую роль: казачьи войска атамана Краснова так и не смогли взять город и выйти на соединение с Колчаком.) 

«Гитлер поставил задачу повторить подвиг Святослава и раздавить старинное жидовское гнездо Итиль-Сталинград» (В. Истархов, «Удар русских богов», М., 2000). 

С 1933-го по 1945-й центр Руси был в Берлине.  + + +Как убедительно показывает В. Суворов (книги «Ледокол», «День М», «Последняя республика»), Гитлер опередил правителей «Советской Иудеи», готовых, по примеру Атиллы и Батыя, обрушить на Европу махину Евразии. Характерно, что в 1938 году в целях реставрации антигерманских стереотипов советская пропаганда востребовала образ евразийца Александра Невского – на экраны вышел одноименный фильм Эйзенштейна, выполненный в духе славянофильских виршей «Упьюся я кровью мадьяров и немцев». 

Накануне атаки на Советский Союз Геббельс записал в дневнике: «Сотрудничество с Россией было, собственно, пятном на нашей чести. Ныне оно будет смыто. То, против чего мы боролись всю свою жизнь, теперь будет уничтожено...» 

«Дата нападения на СССР была выбрана в соответствии с руническим кругом. 22 июня – древнегерманский праздник солнечного торжества» («Стук в золотые врата»). 

«Киев пал. Все ближе знамя Одина...», – писал летом 41-го Д. Андреев. С надеждой и радостью вглядывалось в это знамя поъяремное белое население Советского Союза. 

«В одном селе Рязанской области 3 июля 1941 собрались мужики близ кузни и слушали по репродуктору речь Сталина. И как только доселе железный и такой неумолимый к русским крестьянским слезам сблажил растерянный и полуплачущий батька: «Братья и сестры!», – один мужик ответил черной бумажной глотке: 

– А-а-а, б...дь, а вот не хотел? – и показал репродуктору излюбленный русский жест, когда секут руку по локоть и ею покачивают. 

И зароготали мужики. 

Если бы по всем селам, да всех очевидцев опросить, – десять тысяч мы таких бы случаев узнали, еще и похлеще» («Архипелаг ГУЛАГ»). 

Это глубинка. А Западная Белоруссия, Прибалтика и Украина, по свидетельству кинохроники, встречали «знамя Одина» просто хлебом-солью. «С хлебом-солью встречали немцев и донские станицы. Уж они-то не забыли, как их вырезали коммунисты: всех мужчин с 16 до 65 лет» (там же). «Рассказывали, что часто, при приходе немецких частей, население охватывала истерика: немцев не только приветствовали, но многие женщины, плача, падали ниц перед солдатами, целовали их сапоги и благодарили за освобождение» («Русское православие» №1 (10), 1999). 

Пробудилась расовая память белого населения России-Евразии о тех временах, когда германец Рюрик, приплыв «от заката», пришел на помощь братьям-венедам. Кроме того, подъяремные арии Совдепии, казалось, брали исторический реванш за неудавшуюся во время Батыя попытку призвать на помощь западных крестоносцев. 

«По-настоящему боялись оккупации лишь партийная элита и евреи», – читаем в автобиографической книге Е. Польской «Это мы, Господи, пред тобою» (Невинномысск, 1995). Е. Польская утверждает, что евреи, оставшиеся на территории, освобожденной немцами, «и были теми «советскими людьми», которых массово уничтожали» германцы. По ее свидетельству, чекисты решительно «арестовывали тех, кто утверждал, что Гитлер поголовно уничтожает только евреев». Именно репрессированные немцами евреи «послужили материалом для патриотической советской пропаганды». 

В приказе командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала фон Рейхенау (10.10.1941) говорится: «Главной целью похода против еврейско-большевистской системы является полный разгром и искоренение азиатского влияния на европейскую культуру... Солдат на Востоке является не только бойцом по всем правилам военного искусства, но также носителем беспощадной народной идеи и мстителем за зверства, причиненные немецкому и другим народам (выделено мной – А.Ш.). 

Поэтому солдат должен сознавать необходимость жестокого, но справедливого наказания еврейских недочеловеков. Другая задача – задушить в зародыше восстания в тылу вермахта, зачинщиками которых, как показывает опыт, всегда являются евреи» («Война Германии против Советского Союза...»). 

В отчете опергруппы Ц о расстрелах в Бабьем Яре, в частности, читаем: «Еще раньше из-за занятия евреями лучших рабочих мест при господстве большевиков и из-за их службы в НКВД в качестве агентов и доносчиков, а также из-за происшедших в Киеве взрывов и возникших крупных пожаров, возмущение населения против евреев было чрезвычайно большим (да и Розу Шварц киевляне наверняка хорошо помнили – А.Ш.). К тому же выяснилось, что евреи участвовали в поджогах. Население ждало от немецких властей определенных актов возмездия... Проведенное мероприятие, обозначенное как «переселение евреев», нашло полное одобрение населения. То, что в действительности евреи были ликвидированы, до сих пор едва ли известно, но исходя из опыта, не вызвало бы протеста...» (там же). 

Один из чинов СД в письме жене пишет (осень 1942 г.): «Поскольку эта война, по нашему мнению, является еврейской войной, они это чувствуют первыми. Поэтому в России, там, где появляется немецкий солдат, евреев больше не существует...» (там же). 

«Комсомольская правда» от 25 февраля 1943 года писала: «В дни боев за Сталинград германские стервятники забрасывали Красную Армию агитационными листовками. В этих листовках германские фашисты пытались убедить красноармейцев, что воюют не против русских, а против евреев. Но советское воинство не поверило обману». В огромной мере благодаря стволам загрядотрядов, добавим мы.  + + +Е. Польская вспоминает: «Эвакуированная контуженной при обороне Москвы в южный городок, я была ошеломлена: обыватели немцев определенно ждали как разрушителей советского строя». 

Красноармейцы массами сдавались в плен. «Обдоры» и всевозможные евразийские мутанты бросали оружие потому, что были не в силах противостоять арийской воле германской армии, а русские – потому, что не желали проливать кровь – свою и своих братьев по расе – за еврейских поработителей, а шире – за свой метаисторический плен. Русские, сохранившие самосознание, решили начать историю с чистой страницы. 

Г. Чавчавадзе, служивший в вермахте, вспоминает: «...в 1941 г. в ночь на 22 июня, когда танки прошли через границу, и немцы уже шли по Латвии в направлении Двинска, я из радиоразведгруппы, в которой служил в Литве, перешел на танк 6-й танковой дивизии, которая проходила мимо. Сижу, высунув через люк голову, смотрю – вдоль нашей колоссальнейшей длины колонны, проходящей прямо по дороге без выстрелов на Восток, навстречу идут в строю с оружием советские военнослужащие. Проходят. Я не удержался – кричу: «Здорово, ребята!» Первая реакция на мои слова – вопрос: «Где плен?» (звучит как «Где свобода?» – А.Ш.) Это шла колонна советских военнопленных без немецкой охраны. Сами шли. Причем с оружием... Это было буквально народное восстание». «...С первых же дней наступления на СССР немцы столкнулись с совершенно для них непонятным явлением. Это был явный отказ очень большого числа солдат просто сражаться. Пассивность массы солдат противника явно преобладала над сопротивлением. Над волей к сопротивлению. Люди отказывались умирать...» («Материалы по истории русского освободительного движения», вып. 2, М., 1998). 

«Не зря колотился сталинский приказ (0019, 16.7.41): «На всех(!) фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие.» (В Белостокском котле, начало июля 1941, из 340 тысяч пленных было 20 тысяч перебежчиков!) Положение казалось Сталину настолько отчаянным, что в октябре 1941 он телеграфно предложил Черчиллю высадить на советскую территорию 25-30 английских дивизий» («Архипелаг ГУЛАГ»). 

Воли к борьбе против немцев не было. Но воля к борьбе вместе с немцами – была. «Вот настроение того времени: 22 августа 1941 командир 436 стрелкового полка майор Кононов открыто объявил своему полку, что переходит к немцам, чтобы влиться в Освободительную армию для свержения Сталина – и пригласил с собою желающих. Он не только не встретил сопротивления, но весь полк пошел за ним! Уже через три недели Кононов создал на той стороне добровольческий казачий полк (он сам был донским казаком). Когда он прибыл в лагерь военнопленных под Могилевом для вербовки желающих, то из 5000 тамошних пленных – 4000 тут же выразило желание идти к нему, да он их взять не мог...» (там же). 

4000 Курбских сразу. И это было лишь начало. На протяжении двух предвоенных десятилетий русские ждали Войну. Еще в 1926 году сводки ГПУ сообщали: «...среди железнодорожников, особенно Псковского участка, распространяются слухи о близкой войне. Монтер электростанции Дно Гурченко говорил рабочим: «С наступлением войны нужно перебить евреев и коммунистов, только после этого можно будет наладить хорошую жизнь». 

«Волынская губерния. Рабочие Житомирской электростанции во время обеденных перерывов ведут между собой такие разговоры: «...Вот о ком думает правительство, – указывая в это время на проходившего еврея, – они ничего не делают, сыты и хорошо одеты. Эх, кабы война началась, вооружившись лопатами и дубинами, мы бы сделали чистку по-своему». 

«...один из безработных разъезжал на извозчике в пьяном виде и кричал: «Да здравствует война – бей жидов, спасай Россию» «; «Коростеньский округ. Белокоровническая артель грузчиков. 25/Х – рабочие-грузчики Полнвода, Пасс и Назаров говорили: «Даешь войну, вырежем всех евреев, а потом очередь за коммунистами». Эти слова находили сочувствие в рабочей среде». 

«Приморская губерния. 30/IV. В селе Абрамовка в ночь на 16 июля (канун годовщины убийства императорской семьи – А.Ш.) были расклеены прокламации содержанием: «Крестьяне и красноармейцы, довольно гражданской войны, довольно еврейского обмана, будьте спокойными и готовыми к решительному удару, наша армия велика и сильна». 

«В Обольяновской волости, село Ольгово, Дмитровского уезда, гр. Дедюкин ведет среди членов сельскохозяйственной артели агитацию о том, что «во время войны надо бы перебить всех евреев, так как они заняли все места в учреждениях, а нам, русским борцам, и места нет». 

«Московский уезд. Среди допризывников с. Мытищи наблюдалось антисемитское настроение, отмечены разговоры «о нежелании воевать за жидов» («Наследие предков», №3 (10)/2000). 

Миновало пятнадцать лет, а настроения остались те же. НКВД, перлюстрируя осенью 41-го красноармейские письма, особо выделял такие места: «...В Москве не увидишь еврея, все убежали, начиная с больших начальников. Ведь кому-кому, а евреям в первую очередь надо защищать Москву. СССР ведь единственная страна, которая делает им поблажку»; «Ведь евреев в Москве было процентов до 75 от жителей города, большинство занимало руководящую работу...» ; «...Евреи эшелонами бегут на север, надеясь, что русский из боя выйдет с победой и они заживут с хозяйской рукой»; «Обидно на евреев. До войны у них и жилплощадь, и все было, а как Москву защищать, так разлетелись. Логически рассуждая, зачем евреев земля держит...» («Москва военная», М., 1995). 

Что представляла собой предвоенная Москва, видно из заметок еврейского журналиста М. Сурица, опубликованных на страницах варшавской газеты «Момент» (1937): «...в Москве вообще почти вовсе нет еврейских рабочих. Еврейская Москва состоит почти исключительно из интеллигентов и полуинтеллигентов. Первые из них обслуживают многочисленные правительственные и прочие служебные инстанции, тогда как вторые подвизаются в качестве бухгалтеров, служащих фирм, приказчиков и т.д.. Густо представленный теперь в Москве еврейский элемент дает себя там чувствовать на каждом шагу, придавая древней российской столице специфический характер...» По сведениям эмигрантских источников, в 1937 году в Москве проживало до полумиллионов евреев, а в 1941 году их число возросло до полутора миллионов. Это был (и есть) их город. Недаром 24 августа 1941 года в Москве состоялся массовый еврейский антифашистский митинг, на котором было провозглашено: «В лице СССР евреи обрели родную мать-родину, давшую свободу и счастье!» (К. Родзаевский, «Завещание русского фашиста», М., 2001). 

Именно то обстоятельство, что огромную (если не большую!) часть населения советской столицы составляли евреи, коммунисты и связанные с ними лица послужило причиной знаменитой массовой паники, охватившей Москву 16 октября 1941 года, когда немцы подошли к Химкам. По свидетельству очевидцев, русское население города воспринимало происходящее именно как бегство евреев и их приспешников: «Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького <...> 

...Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле. 

Раздаются возгласы: бей евреев. 

Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка. 

Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы. 

Толпа непреклонна. 

Никогда бы я не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам...» («Москва военная»). 

В. Емельянов, «свидетель бегства жидов из осажденной Москвы», вспоминает случай, произошедший 16 октября 1941 года у Заставы Ильича: «Семь членов рабочего заслона, остановившие под железнодорожным мостом бегущих для досмотра, обнаружили среди рулонов мануфактуры и прочего дефицитного, по тем временам, добра, наворованного у государства, целые кастрюли, набитые монетами царской чеканки, кольцами и прочими драгоценностями («трофеи» Красного террора! – А.Ш.), чемоданы с пачками денег в банковской упаковке. По приказу Сталина такой вооруженный рабочий заслон мог на месте расстрелять подобных лиц по законам военного времени, тем более – осадного положения. Но для рабочих это было настолько необычно и неожиданно, что они сообщили на Лубянку. Оттуда быстро приехали чекисты, тоже из жидов, разоружили всех семерых рабочих, уложили ничком на косогор и расстреляли в затылок, а жидовские беженцы спокойно поехали по шоссе Энтузиастов (Владимирке) дальше со всем награбленным...» («Десионизация», М., 2001). «Родина» вновь показала «белым неграм» свою подлинную физиономию. Этот случай заставил В. Емельянова, по его словам, впервые задуматься о «еврейском вопросе»... 

Бывший телохранитель Сталина А. Рыбин вспоминает: «Тяжелая и мрачная (для евреев и коммунистов – А.Ш.) картина была в Москве в октябре и ноябре 1941 г. Столица кипела. Появились в городе дезертиры и провокаторы. Как установлено, председателю исполкома Моссовета В.П. Пронину несколько раз звонил провокатор и требовал вместе с аппаратом покинуть Москву...» 

А. Рыбин приводит воспоминания секретаря МГК и МК ВКП (б) Г. Попова: «Нас срочно вызвал Берия. С порога он, заикаясь, нам сказал: «В Одинцове немецкие танки»...» Это была середина октября 41-го. Один из главных функционеров режима, грузинский еврей Берия чуял близость расплаты... 

Не надеясь на русских красноармейцев, и вообще страшась гнева белого населения страны, совдеп открыто взывал к помощи иудо-масонского руководства США и Великобритании, уже поддержавшим однажды «Советскую Иудею» в годы «гражданской войны». Сталин в своей речи 6 ноября 1941 года подобострастно говорил: «Чтобы прикрыть свою реакционно-черносотенную сущность (явный намек на антиеврейскую политику Гитлера, рассчитанный на кошерных банкиров Нью-Йорка и Лондона – А.Ш.), гитлеровцы ругают англо-американский внутренний режим плутократическим режимом. Но в Англии и США имеются элементарные демократические свободы (вот, «б...дь», о демократии вспомнил! – А.Ш.), существуют профсоюзы рабочих и служащих, существуют рабочие партии, существует парламент, а в Германии при гитлеровском режиме уничтожены все эти институты (а в СССР? О азиатское лукавство! – А.Ш.)... По сути дела, гитлеровский режим является копией того реакционного режима, который существовал в России при царизме (опять сигнал для еврейско-банкирской масонерии, финансировавшей свержение германо-русских Романовых – А.Ш.)... Кто может сомневаться в том, что СССР, Великобритания и США окажут полную поддержку народам Европы в их освободительной борьбе против гитлеровской тирании?» Далее Сталин успокоил аудиторию, что США вот-вот предоставит Советскому Союзу заем в 1 миллиард долларов, а Великобритания уже обеспечивает СССР «алюминием, свинцом, оловом, никелем, каучуком». 

На следующий день, 7 ноября, Сталин, напутствуя отправляемое на фронт «пушечное мясо», произнес с мавзолея еще одну речь, в которой перечислил имена Александра Невского (упомянув его первым!), Дмитрия Донского и других функционеров Проекта, увенчав этот ряд именем Ленина. То, что нашим православным патриотам представляется нелепым и кощунственным национал-большевистским гибридом (или знаком «эволюции» режима в сторону «национальных ценностей»), в действительности является весьма цельной антизападной евразийской идеологемой, прозвучавшей с главной трибуны Евразии из уст «лица кавказской национальности». Стоит особо отметить, что содержимое мавзолея – Мумия, этот драгоценный оккультно-расовый аппарат воздействия на «советский народ», был заботливо вывезен из Москвы в Тюмень при первом же появлении на горизонте «знамени Одина», в ночь на 7 июля 1941 года. Тогда же, ночью, Мумию посетили Сталин и Калинин. В присутствии последнего Сталин, обойдя саркофаг, произнес, по сути, ритуальную клятву, замаскированную под пропагандистские штампы: «С именем Ленина мы установили Советскую власть, создали индустрию и превратили СССР в оплот мира. С именем Ленина мы победим и фашизм, освободим нашу Родину от иностранных захватчиков». Ровно через четыре месяца, 7 ноября, Сталин своим ритуальным выступлением перед войсками, по сути, принес советскую биомассу в жертву Ленину – этому оккультно-расовому божеству Евразии. Ровно четыре года спустя после начала Войны «знамя Одина» было брошено к подножию вновь обитаемого мавзолея. 

Но не все, далеко не все согласились быть «мясом». Через год после ритуальной сталинской речи, вспоминает А. Рыбин, «6 ноября 1942 г. на Красной площади в чаше Лобного места появился часовой с карабином, который никого не подпускал к себе. Он ждал выхода классной машины из Спасских ворот. Но выехал не Сталин, а Микоян. Часовой открыл огонь по машине Микояна. Пострадавших не было. Стрелявшим оказался ефрейтором 1-го запасного полка ПВО сын священника С. Дмитриев (слава Герою! – А.Ш.). Он вел круговой обстрел. 

Но когда из Кремлевской охраны офицер подполз к Лобному месту и кинул туда гранату, Дмитриев был ранен и взят сотрудниками милиции, затем доставлен следователям. По этой причине(!) торжественное заседание, которое было посвящено 25-й годовщине Октября, из ГАБТа было перенесено в Кремль». 

За привычные древние стены. 

Одним словом, бздели.  + + +И было отчего. Уже в 1941 году четверть миллиона подсоветских белых людей были готовы сражаться под знаком свастики. Вообще же «свыше миллиона наших соотечественников в 1941-1945 гг. участвовали в войне на стороне гитлеровской Германии» (С. Дробязко, А. Каращук, «Русская освободительная армия», М., 2000). 

К концу 1942 года, при участии эмигрантов, возникла семитысячная Русская народная национальная армия (РННА) с царскими знаками различия. 

Осенью того же начинает формирование Русской освободительной армии (РОА) генерал Власов. 

Тогда же на Брянщине возникает Русская освободительная народная армия (РОНА) под командованием Б. Каминского, ставшая позднее одной из двух русских дивизий СС. 

Решительно встали на сторону немцев истинно-православные христиане (катакомбники). «В тех местах, где ИПХ были посильнее, они часто уничтожали (еще до прихода немцев) всю советскую администрацию, быстро открывали закрытый храм и встречали освободителей колокольным звоном, если, конечно сохранялись колокола. Таких случаев известно очень много в Брянской области и, особенно, на казачьих территориях...» «Известно, что очень многие ИПХ вступили в местную полицию... из них же были сформированы охранные батальоны (в том числе и в Латвии), удачно боровшиеся с партизанами и НКВДешными диверсантами» («Русское православие» №1 (15), 1999). Уже в 41-м году многие русские «катакомбники» сражались и в боевых частях Вермахта. Немало ИПХ было в бригаде СС Дирливангера, в дивизиях СС «Бранденбург» и «Рутения», в казачьих частях. «Всем известны ожесточенные бои за Орел и Курск в 1943 г., однако, почти нигде не указывается, что на немецкой стороне весьма самоотверженно сражались русские части... В обороне Орла участвовали почти все боеспособные ИПХ из местных жителей... Не менее страшные бои развернулись за Курск, где поддержка немцам местного русского населения оказалась еще более сильной, – видимо, вследствие действий карательных органов НКВД на Орловщине... Схимонах Леонтий (Мымриков) (+ 1989) рассказывал, как проходили богослужения в русских частях перед началом битвы на т.н. «курской дуге». Некоторые присутствовавшие при сем немцы (по-видимому, из репатриантов), говорили, что как будто погрузились в средневековье...» (там же). 

«Что русские против нас вправду есть и что они бьются круче всяких эсэсовцев, мы отведали вскоре, – вспоминает А. Солженицын. – В июле 1943 под Орлом взвод русских в немецкой форме защищал, например, Собакинские выселки. Они бились с таким отчаянием, будто эти выселки построили сами. Одного загнали в погреб, к нему тогда бросали ручные гранаты, он замолкал; но едва совались спуститься – он снова сек автоматом. Лишь когда ухнули туда противотанковую гранату, узнали: еще в погребе у него была яма, и в ней он перепрятывался от разрыва противопехотных гранат. Надо представить себе степень оглушенности, контузии и безнадежности, в которой он продолжал сражаться. 

Защищали они, например, и несбиваемый днепровский плацдарм южнее Турска, там две недели шли безуспешные бои за сотни метров, и бои свирепые, и морозы такие же (декабрь 1943)». 

«Поведение этих людей, – продолжает Солженицын, – с нашей пропагандной топорностью объяснялось: 1) предательством (биологическим? текущим в крови?) (да! Биологическое, расовое «власовство» – А.Ш.) и 2) трусостью. Вот уж только не трусостью! Трус ищет, где есть поблажка, снисхождение. А во «власовские» (условно говоря – А.Ш.) отряды вермахта их могла привести только крайность, запредельное отчаяние, невозможность дальше тянуть под большевистским режимом да презрение к собственной сохранности... В нашем плену их расстреливали, едва только слышали первое разборчивое русское слово изо рта... 

Эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским (выделено мной – А.Ш.). 

Я со стыдом вспоминаю, как при освоении (то есть, разграбе) бобруйского котла я шел по шоссе среди разбитых и поваленных немецких автомашин, рассыпанной трофейной роскоши – и из низинки... услышал вопль о помощи: «Господин капитан! Господин капитан!» Это чисто по-русски кричал мне о защите пеший в немецких брюках, выше пояса нагой, уже весь искровавленный – на лице, груди, плечах, спине, – а сержант-особист, сидя на лошади, погонял его перед собою кнутом и наседанием лошади. Он полосовал его по голому телу кнутом, не давая оборачиваться, не давая звать на помощь, гнал его и бил, вызывая из кожи новые красные ссадины... 

Эта картина навсегда передо мною осталась. Это ведь – почти символ Архипелага, его на обложку книги можно помещать» («Архипелаг ГУЛАГ»). 

В еще большей мере это символ Проекта. Вот против чего бились русские под «знаменем Одина»: против векового татарского кнута – за Русь, за Европу, за достоинство белого человека. 

Наиболее полно этот порыв воплотился в феномене Локотского автономного округа и Казачьем движении.