На похоронах Татьяны Ивановны Пельтцер народу было немного.
Разгар лета — театры на гастролях, люди в отпусках. Те, кто пришел, несли к гробу цветы.
«Кто умер-то?», — испуганно спросила продавщица в ближайшем цветочном, отсчитывая очередную четную порцию гвоздик. А когда узнала, протянула свежую охапку:
— Положите ей от меня. Какая была актриса, какая актриса!…**********************************
— Ишь, барыня нашлась! Здороваться не хочет, о себе не рассказывает. Может, научим ее вежливости?
Посыпались удары. Пожилая женщина закрывала руками лицо и, как могла, отбивалась от озлобленных людей в больничной одежде.
А ведь она всего лишь вызвала скорую — плохо себя почувствовала. Когда приехали врачи, рассказала им, что голова в последнее время побаливает. Возраст дает о себе знать: давно перевалило за 80, память стала подводить. Доктора выслушали ее, успокоили, сделали какой-то укол, а потом привезли сюда.
Она не сразу поняла, где находится. Вроде бы больница, только странная какая-то , с решетками на окнах. И порядки смущали: совсем не больничные, скорее тюремные. На следующий день газеты пестрели заголовками: Народная артистка СССР Татьяна Пельтцер попала в сумасшедший дом!
Татьяна Пельтцер — одна, совсем одна. Она угасла разом, будто кто-то выкачал из нее весь воздух. Стресс, пережитый в психиатрической лечебнице, оставил свой след. Когда руководство театра вытащило ее из цепких лап врачей клиники, Пельтцер была не похожа на себя. Расцарапанное лицо, тело в синяках, потухший взгляд.
Придя однажды навестить ее, Марк Захаров понял: только сцена сможет поставить актрису на ноги. Спустя несколько месяцев он показал ей сценарий спектакля Поминальная молитва. Она прочла его и улыбнулась. У ее героини было всего несколько строк — больше она запомнить все равно уже не могла.
В день премьеры в зале Ленкома не было свободных мест. Два часа пролетели незаметно, и вот уже Александр Абдулов осторожно выводит ее к зрителю для последней сцены.
Она чувствует тепло его руки на своем плече. Он поглаживает ее, дескать, все хорошо, не переживайте. В зрительном зале люди один за другим начинают вставать со своих мест. Вот уж и Леонов произнес свою реплику, ее черед. «Меня в поезде так трясло...», — слышит она шепот Абдулова и медленно повторяет за ним каждое слово. Еще чуть-чуть...
Успех спектакля был ошеломительным. Подруга Пельтцер Ольга Аросева позвонила ей, чтобы поздравить. «Олечка, с чем поздравлять, скажи мне, с чем? Ведь Сашка мне все слова подсказывал, все до единого! Ничего уже я не могу. Как мне стыдно, как стыдно!»…
Поминальная молитва помогла Пельтцер , но ненадолго. Вскоре ее вновь пришлось поместить в клинику для душевнобольных. Болезнь Альцгеймера прогрессировала, актриса перестала узнавать друзей. А потом упала и сломала шейку бедра. Надежды, что кости срастутся, не было. Упала или толкнули? Кто ж теперь разберется...
В последние месяцы рядом была только домработница Анечка. «Ты меня не бросай, я на тебя квартиру сделала», — испуганно напоминала раз за разом Пельтцер. Имя своей благодетельницы Татьяна Ивановна то и дело забывала, поэтому чаще называла просто — моя. Все понимали, о ком идет речь.
Жарким днем 16 июля 1992 года моя пришла навестить больную. Она, как всегда, вымыла Татьяну Ивановну, обработала зеленкой пролежни, поменяла постель. Та с удовольствием легла на чистое белье. Курить в больнице медсестры категорически запрещали, но Аннушка знала, как хозяйке порой хочется отступить от этого правила. Она вытащила из сумки спрятанную сигарету. Пельтцер с удовольствием выкурила ее до самого фильтра. Как же хорошо...
— Ну все, Татьяна Ивановна, отдыхайте, а мне пора!
— Моя... — ласково улыбнулась старушка, поглаживая Анну по руке.
Уже в дверях что-то заставило ее задержаться на секунду... Нет, показалось. Она повернула ручку и вышла.
Через три часа медсестра доложила врачам, что пациентка Пельтцер Татьяна Ивановна скончалась.