Правда - это частный случай истины с определенной точки зрения.
Следовательно все мы, когда говорим об одном и том же, то не понимаем друг друга всего лишь из-за разности точек зрения. (Точка зрения - это ракурс нашего взгляда, и ничего более). Истина простая и доступная. Если бы мы еще и верили во множественность точек зрения...

".... - Учитель, - спросил задумчиво Малыш, - вы раздали нам узкие полоски бумаги с надписями. На одной стороне написано: То, что написано на другой стороне - есть Истина. А на другой стороне листка написано обратное утверждение: То, что написано на другой стороне - есть Ложь. Какое же утверждение правдивее?
- Оба утверждения правдивы в равной степени до тех пор, пока вы верите одной стороне. - ответил мудрый учитель...."

…Странности бывают разными. Иногда проявляются незаметно, в чьих-то мыслях и фантазиях. Внешне себя ничем не проявляя.
Иногда наоборот.
Люди со странностями – явление не такое уж редкое, как кажется. Но мы с этим смиряемся, утешительно полагая, что таков уж этот мир, и ничего с этим не поделать.

Вот, может и не кстати, вспомнилась мне такая история.

Николай Иванович обладал странностями «второго рода».
Работал он в одной скучнейшей конторе мира с традиционным названием «Госснабмашдальметиз» - счетоводом. Это старое название бухгалтера, наиболее точно отражало суть его работы, потому что в действительности, очень отдаленно напоминало нам бухгалтерию.
В те времена не было компьютеров, разных удобных навороченных программ и электронной почты. Были толстенные папки с номерами, была обычная почта, ну и конечно отчетность писалась обычными ручками с металлическим пером и чернильницами.
Раз в неделю, Николай Иванович получал почту, - целый мешок ведомственных пакетов.
Они приходили с разных городов, разных учреждений СССР, толстые и тонкие, завернутые в стандартную светло-коричневую бумагу, с рядом наклеенных марок, адресом отправителя и таким же стандартным штемпелем - «в производство», как и тысячи иных деловых бумаг, циркулирующих по территории огромной страны.
Это была таинственная империя могущественного Госплана, Госснаба, Госстата. А следовательно, кому-то была очень важна такая работа.
Тридцать лет день в день Николай Иванович приходил в свою контору, в комнатушку с арифмометром, счетами, шкафами с папками и пыльными стеклами на никогда не моящихся окнах. Одевал нарукавники и садился за огромный канцелярский стол.

Один день был похож, как две капли воды, на другой… И так все 10 000 дней его честной трудовой жизни в маленьком запыленном городке великой России.

Судьба меня свела с этим человеком совершенно случайно. Если верить вообще в случайности. Застрял я в этом неприметном городке не по своей прихоти, но и не по стечению обстоятельств
Была ранняя весна.
Оформив все положенные документы в отделе георазведки, я получил назначение в этот городок, в котором был назначен сбор дальней экспедиции и где находилась промежуточная база этого ведомства. Выехал я на две недели раньше с поручением подготовить необходимое снаряжение и материальное обеспечение для неё.
Без особых проблем устроившись в провинциальной гостинице, (где единственным гостем был я), приступил к исполнению своих обязанностей. А так как база была прикреплена к той конторе, в которой работал наш Николай Иванович, то и встреча с ним была неизбежной.


На следующее утро мы договорились о встрече, чтобы отправиться на склады. Они располагались вдоль железнодорожного полотна, и сам бы я никогда не нашел их в этой километровой череде длинных деревянных пакгаузов.
Утро обещало быть знойному дню. Поплутав с полчаса по серым безлюдным улочкам и переулкам, Николай Иванович вывел меня к цели. Две рыжие дворняги, виляя хвостом, бросились ко мне под ноги. «Охранники, - подумал я с удовольствием, гладя то одну, то другую восторженную собачью голову, - затоскавались от однообразия будней…»

К часу дня, одурев от лазания по пыльным полкам и ящикам да прилично проголодавшись, я обьявил Николаю Ивановичу отбой.
- Так, все Николай Иванович, достаточно на сегодня. Время у нас есть – успеем. Кстати, не будете ли вы так любезны показать мне , где у вас тут общепит находится. Короче столовая какая-нибудь? Бензин в душе кончился…
- А идемте ко мне, Юрий Павлович. Я хоть и живу один, без семьи, так сказать, но кулинарить умею.
- Ну что ж, если вам не в нагрузку, можно и к вам…

Так я и побывал в гостях, как позже оказалось, довольно оригинального и загадочного человека. Домик Николай Ивановича ничем особенно не отличался от других домов местных жителей. Достался он от родителей по наследству, но запущенным не был. Скорее даже очень ухоженным. Вокруг окруженный старым фруктовым садом, с шикарными кустами малины и смородины по периметру участка, увитый виноградной лозой со всех сторон, представлял из себе чрезвычайно живописное зрелище. Пройдя по дорожке, усыпанной гравием, мы подошли к двери. К моему удивлению, они не были заперты.
- Да не от кого тут запирать, - прочитав мои мысли, произнес Николай Иванович. – Если заметили, то у нас и на все склады только один сторож. Да и тот формальный, разве что приходит собак покормить…Собаки умные…чуют злого человека….
- А грузчики где же?
- А что грузчики…грузчики у нас, мил. Человек – это все железнодорожники. Да и сторож из них же. По совместительству и склады обслуживают. На эту работу мы специальные наряды выписываем. Люди довольны. Тут ведь с работой не покапризничаешь…сами видите – захолустье страны.

Открыв двери, нас встретил внушительный котище. Оценив меня зелеными искрами глаз, он удовлетворительно муркнул и важно пошел в глубину дома.

- Ну вот и мои хоромы, можете их оглядеть пока я буду по хозяйству стряпать…произнес Николай Иванович и исчез в какой-то боковой каморе.

Помещение состояло из трех комнат. Первая – это видимо была гостиная. «Зала» - как принято было называть гостиную в этих местах. Дальше был вход в другие две небольшие комнатки. В одной была спальня Николай Ивановича, а в другой – его кабинет, с высокими стеллажами до потолка заставленными книгами, диваном, письменным столом и массой географических карт по стенам. На одной стене висела огромная ламинированная карта звездного неба. «Ого! – мысленно воскликнул я от удивления, - ничего себе, «серый провинциальный пиджачишко?». На полках теснились довольно редкие фолианты сочинений дореволюционных авторов по философии, истории и бог знает каких еще наук. Тут была и химия и астрология Паппюса и толстенная гнижища «Масоны» - весьма редкого издания. И БСЭ почти все 50 томов, все собрание сочинений Дж. Лондона, Вальтера Скотта, Вольтера, Сенеки, Аристотель, Гейне и Гёте….и масса иных экзотических изданий…
- Это еще дед мой собирал, потом отец, ну и я дополнял, - послышался голос Николай Ивановича за моей спиной. Да еще два сундука на чердаке – места нет, где их поместить…
- Да уж, Николай Иванович….вам удалось меня удивить…
- Возможно…А теперь прошу к столу, к пище материальной, бренному телу необходимой….

Описывать явства, как часто это делают писатели, не стану. И себя и читателей расстраивать. Поверьте на слово – как кулинар, Николай Иванович полностью состоялся.
Подозреваю, что сибарит он был отменный. Кроме великолепного украинского борща, пирожков с начинкой из жареной рыбы, блинчиков с осетровой икрой и прочих вкусностей, описывать у меня дар речи пропал. А кроме всего этого изобилия на столе стояли три маленьких графинчика…
- Это водка, моего собственного изготовления…по старинным рецептам приготовленная….не бойтесь, не самогон.

И Николай Иванович налил в маленькую рюмочку янтарного напитка.

Я по жизни к водке отношусь с неприязненностью. Меня поражает, когда о спирте разбавленном водой некоторые говорят – «вкусная».
Но это был единственный в моей жизни случай, когда и я мог сказать словами незабвенного Райкина – «вкус весьма списифичский, душевно-дифицитный, я бы сказал».



Пообедав и преисполнившись особого душевного состояния, склонного к философскому отдыху Николай Иванович пригласил меня в свой сад.
- Дисгармония нашей жизни, мой друг, должна гармонично вписываться в потребности души, - продолжал Николай Иванович как бы и не начатую нашу беседу.

Мы расположились в удобных креслах внутри беседки, расположенной позади самого дома. Беседка была двухэтажной, венчавшейся довольно странным куполом…
- Там наверху, - проследив мой любопытный взгляд, - моя обсерватория, - как-то смущенно произнес Николай Иванович.- Но мы её позже посмотрим…

Откровенно говоря, у меня не было желания никуда лазить. Вокруг беседки буйные ветви ароматной сирени создавали особенное, непередаваемое ощущение какого-то праздничного настроения и уюта. Светлые солнечные блики желтыми пятнами, как осенними листьями, укрывали свежевыструганный пол беседки… С минуту мы молчали.
- У вас тут как в мифическом раю, Николай Иванович. Какой удивительный контраст с вашей повседневной рутинной работой…
- Вы правы, уважаемый Юрий Павлович. Без контраста тут жить никак невозможно. - Николай Иванович задумчиво помолчал и добавил, - Вы заметили, какая тишина и вроде безлюдье в нашем городке? В действительности, это не совсем так. У нас действительно почти не встретить праздно шатающегося люда. За каждым забором свой неповторимый мирок, и добрые его обитатели. Все здесь заняты спокойным обустройством своего личного «рая». Конечно, - по своему разумению, привычкам, характерам…
- Вроде мормонской общины, - перебил я Николай Ивановича.
- Пожалуй так. Городок наш бедный. Основан был очень давно поселенцами из ссыльных. И первая их постройка была – церковь. (Мы как-нибудь сходим туда). А церковь, если вы знаете, это не храм божий, а именно община. Выжить тут в одиночку было практически невозможно. И дома друг для друга строили всей общиной. И дети и женщины принимали в этом участие….Поначалу, тут женщин и вовсе не было. Но немного обустроились и поочереди поехали за ними.
- Где же их брали-то, женщин этих? – удивленно поинтересовался я.
- Да кто его знает, где. Из разных мест. Выбирали не за красоту, а по неустроенности да ненужности никому…Это сложный вопрос. Многие тут из бывших привокзальных нищенок, никогда не имевших ни кола, ни двора и даже отдаленных перспектив на личное счастье. Но не лентяек и вороваек. А просто несчастных и скромных, выброшенных судьбою на грязную обочину…
- Никогда ничего подобного не слышал….тихо произнес я. Это же надо было иметь какую-то идею, даже, я бы сказал, особенный взгляд на жизнь…
- Идею? Это было такое. Ссыльные-то были в основном из «народников» - следовательно из обедневших дворян. Так что идеи им не занимать было. Я бы не сильно ошибся, утверждая, что этот городок построили социалисты. В чистом, а не искаженном понимании. А когда привезли женщин, построили и свою школу. И не только потому, что грамотных женщин было мало. Думали и о будущих детях.
Вот мой прапрадед и был из тех, кто делал вояжи за «знаниями», то есть за книгами.
Николай Иванович достал трубку, неторопливо набил ее душистым табаком и задымил… Не удержался и я, вытащив помятую пачку «Рамиты».
Вспомнили об этом поселении только после революции. Шла гражданская война. Но в этом городке почти ничего не менялось. Разве что построили огромные бараки вдоль железнодорожного полотна. Вначале это были казармы для перемещающихся войск. Бывало что за одну неделю там то белые, то красные проживали. Но все равно никто не задерживался. Так появился в поселке телеграф. Был даже ревком. Но только месяц продержался. Затем война кончилась и опять мир забыл за наш городок до самого 1941 года. Немцы-то до него не дошли. Но изменений все же было не мало. И прогресса тоже. Через станцию проходили сибирские дивизии. Построили депо для ремонта паровозов. Затем завезли оборудование для ремонтно-механических цехов. Заработал заводик по ремонту военной техники. В том числе и танков. Разумеется, завезли и персонал: рабочих и инженеров…Но это были временщики. Зам, за ж/д полотном и поныне сохранился их барачный поселок.
Теперь от этого ничего не осталось. Кончилась война. Мобилизованные разъехались по своим городам. Но польза все же от войны была. Три года городок жил на продуктовых запасах не вывезенных продуктов с военных складов. Вначале боялись, тянули по мелочи. А после смерти Сталина перестали бояться. Но власти не оставили на этот раз городок без присмотра. Уж очень он засветился в военной отчетности. Да только с приходом Хрущева, особых перемен не наступило. Назначение на начальство в эту глушь получала всякая ленивая бездарность или карьеристы. А карьеру тут заработать, ой как сложно. Вот начальство и присосалось к железной дороге. Моя контора – это их изобретение. Магистраль-то транссибирская. Грузопоток огромный. Почему-бы его не контролировать? Подключить объект, так сказать к Снабсбыту, к Госплану. Ну и себя не забыть.
А тут и я подсуетился. Было мне немного больше 20 лет. Закончил я курсы счетоводов (бухгалтеров по-теперешнему) в областном центре. По молодости, хотел уехать счастье искать. Да, куда там. Меня тут же местное начальство захватило в охапку и в контору. Считать умеешь, а больше ничего и не требовалось. Дураком прикинуться не удалось. Пригрозили ответственностью за саботаж. А через годик я прекрасно раскусил механику тайно-финансовых операций. Но трещать об этом не стал. А наоборот, активно включился в систему. И стал наш городок богатеть. Внешне конечно никак. Даже магазина нового не стали строить. Работала система складских откатов по схеме прямого распределения. То есть люди получая заказанный товар, ничего не платили за это. Начальство, конечно бесилось, что я к ним в кормушку залез. Да поделать со мной ничего не могли. К тому же денег я не брал – жил как и раньше на зарплату. А товар и так был нигде не учтенный. Да и брали-то мы ничтожное количество… И не ради наживы, а по необходимости и крайней потребности для людей. Распределением занималась община. Поэтому предательства я не боялся. А начальство вскоре приняло это за справедливую норму. И не рыпалось. Знали бы вы, какие сотни миллионов прокручивались тогда через наше захолустье. Начальство долго не задерживалось. Отработает пару лет, натягает себе до подбородка и в Москву на повышение. Следующих блатных присылают на стажировку. Так все и крутилось понемногу. Мы сами по себе, а наш «Ватикан» сам по себе. Симбиоз взаимных интересов.
- Чудны дела Твои, Господи! – не выдержал я своего восхищения.
Как же тут не гордится нашим народом.
За беседой время текло незаметно. Солнце клонилось к закату. Я начал прощаться с хозяином, скромно отказавшись от вечернего чая. До гостиницы идти было минут тридцать. Теплый майский день вытянул славных обитателей городка на улицы, а я шел улыбаясь и со всеми здоровался. На душе было необычайно светло и приподнято. И вовсе это не пыльное, замызганное захолустье было, а за старыми темными от времени и непогод заборами, светились золотом райские сады.

Разлилась пустота с серых зимних небес. С НГ ни одной фразы не написано. Душа не лежит. Тело лежит днями, а ночами сон не приходит. Звенящее сталью пружины, время, со скрипом проходит мимо.
Разве не было никаких событий? Было. Множество. Это не тот застой, который нудным лейтмотивом знойного тусклого дня тянется к неизбежной вечерней грозе.
Напротив. Было множество всего такого, что будь у меня прежнее внутриощущение жизни, наверное раздражало бы.
В безумно снежное и морозное утро 13 числа я поехал на кладбище, где уже сорок дней покоится тело моей матери. Ей не холодно. Но говорят через сорок дней, душа получает на небесах прописку, паспорт, удостоверение и предписание прибыть в срок куда-то, где опазданий не приемлют. Некоторые знают, что опаздания случаются. Некоторые знают это еще при жизни. И тогда опоздавшему - горе. Быть ему неприкаянным духом, привидением или (особо сердитым) - просто полтергейстом. Но мать моя так намучилась перед смертью, что вряд ли станет опаздывать. Поэтому я за нее спокоен.
Кладбище в 50 км от города. Автобус туда ходит один единственный. Следовательно его цикл - два часа. Кладбище мне не знакомо. Хоронили, когда шел дождь, и ландшафт был иной. А тут снег в полметра и дорожки не расчищены. Оно прямоугольное. 3х2 км. Вот я и пошел по дороге в три километра. Рядом бежала стайка собак. Одна большая итри-четыре разномастных щенка. От горизонта до гаризонта одни кресты воткнутые в толстую снежную перину.
Идти было очень трудно и медленно. Да и ветер лицо морозил. Но вариантов у меня не было никаких. И я упрямо шел ища табличку с номером участка. Собаки давно отстали. Только маленький щеночек в черно-белых пятнах все бежал, то рядом, то бегая по сторонам, вроде ища что-то.
Участок я через час нашел. Но ни ряда ни места определить не удалось. Вывел меня именно этот щенок. И вывел точно. Сам бы я не нашел. Да и то, что было крайним рядом, за месяц прикрылось еще тремя рядами крестов. Люди мрут с невероятной скоростью. Пофоткав окружающие ориентиры отправился в администрацию. Еще 1,5 км по снегу. Там мне вручили свидетельство о праве на мое личное владение землей в 1х2 метра. Так я стал впервые в жизни - землевладельцем.
Потом долго ждал автобус. Но ничто во мне не вызывало ни раздражения, ни нетерпения. Внутри полнейший штиль и никаких чувств.
Вроде и не жизнь, а отбытие срока, полученного по приговору небес...И от меня всего-то и требовалось - перетерпеть этот срок.
Через пару недель подверулся случай обновить свою оргтехнику. Новый процессор, мощных два винта, вэбкамера, принтер-сканер...Какой бы радостью для меня это было бы лет восемь назад...
А радость вылилась в терпеливые бессонные ночи восстановления прежних программ...
Это тоже вид привязанностей. Ведь не всеми ж программами ежедневно пользуешься. Однако без них внутри пустота.
Много, очень много мелочевки в нашей жизни, цепляется к нашей душе. Будь -то любимый карандаш, дешевая ручка, безделушки по сути...А вот потеряешь - и будет в душе долгое беспокойство.
Со временем это проходит. Я имею ввиду - привязанности. Все легче с годами относишся к потерям, и все труднее к новым привязанностям.
И это правильно. Душа готовится к переходу. Зачем ей лишний груз?

Он знал, что умирает от ранения. Но после обезболивающего укола, он мог думать. А думать было не о чем. Солдат был слишком молод. Вспомнить ему нечего было. Поэтому он смотрел в окно.
За окном ему была видна ветка, усеянная молодыми весенними листочками и суетливыми воробьями.
- Как считаешь, он умрет? - спросил молодой воробей своего приятеля.
- Сегодня не умрет. - ответил второй.
- Почему?
- Да потому, дурак сопливый, что смерть заслужить надо... - вмешался в разговор старый сердитый воробей.
- Дедушка, ты ведь раньше говорил, что жизнь заслужить надо? - вмешался строптивый воробьишка.

В это время в палату вошел Доктор и Священник.
- Ну вот, отче. Можете ему отпустить грехи.
Священник поморщился и критически посмотрел на солдата.
- Какае грехи нафиг? Этот сопляк ухитрился ни одной заповеди не нарушить. Даже на войне никого не ранил, не то, чтобы убить.
Доктор: - Вот тут вы проехали, почтенный отец святой. Медицина в моем лице говорит вам: Каюк ему, сердешному. Короче - труба.
- Дуля тебе, медицина. (Прости Господи!) - священник перекрестился. - Не примет его Бог и баста!
- Да как это не примет? - возмутился Док. - говорю Вам как спец, хана парню.
- А я говорю - не примет. Ни Бог ни Сатана! Безгрешен он, сволочь. Даже в мыслях своих безгрешен.
Священник в ярости перекрестил солдата и развернувшись пошел к выходу.
- Понял, солдат? Капец тебе. Батюшка никогда не врет. Не заслужил ты смерти. Жить будешь! - доктор жалостливо посмотрел на солдата и скорбно отправился вслед за священником.

- Хм. - подумал солдат. - И чего так кипятиться-то? Лежал себе, никого не трогал. И так умудрился обидеть двух уважаемых людей...

Но меня это и не позабавило (как опытного психолога "с кой каким" образованием высшим и практикой), но и не огорчило. У меня нет на этот счет комплексов. Потому что знаю, что всю жизнь мы сплетничаем.
Мы сплетничаем о своих чувствах (если таковые есть), о своих проблемах, о политике и вообще...- о своем видении этого мира. НАШЕГО, как мы привыкли считать.
Но никогда себе не задаем вопрос: а этому миру мы как? Наши или не совсем?

Вот я и хочу посплетничать с "моей сплетницей", а по сути с коллегиней. Да знаю, что врядли она согласится.

Выхваченные мгновения на мобилку

Для меня переучивание ни в чем не стало трагическим. Талант к рисованию проявился раньше, чем научился писать и читать. А читать начал с пятилетнего возраста (родители вечно были заняты своей жизнью). У нас была огромная подшивка журналов "крокодил", и вначале я оттуда перерисовывал картинки /и ныне удивляюсь поразительной точности своих рисунков/. А позже заинтересовали меня и надписи под ними. Бабушка смешно меня учила грамоте: азы, буки, веди, глаголи...и так далее. А складывать их в слова, типа: рама мыла маму, мыло раму мыло...вообще без трудностей. Но так как рисовал я чуть ли не с рождения, то и писать научился автоматически, перерисовывая буквы, затем слова. И конечно левой рукой. У меня было развлечение: рисовать разные слова и соединять в предложенния.Сестренка моя каталась по полу, когда я все читал вместе. А вот в первом классе и начались проблемы. Моя училка, Марь-Иванна на свои деньги покупала стопки тетрадей, лишь бы я научился писать правой. Я ее уважал и за полгода научился. Как позже оказалось - на всю жизнь. Но так, как изначально я буквы рисовал, то и подчерк у меня был красивый, каллиграфический. Однако рисовать правой так и не научился. А в студии живописи мой учитель и не собирался меня переучивать. И выгода из этого получилась очень неплохая: у меня обе руки были полноценными. Всегда удивлялся, как это у других проблемы стричь ногти на руках возникают. Просто непонятны мне их мучения. С гранатой у меня не было проблем. Правая рука была чрезвычайно сильной. Но это спасибо моему дедушке. Он гнул подковы и пятаки. И лет с 12-ти меня этому учил. Лет с пятнадцати я уже толкал штангу в 115 кг. Но ни это было достижением, а именно жим. Штангу в 80 кг я жал три- четыре раза с одного подхода. Этого никто у нас не умел. Но карьеру штангиста мне бы и в страшном сне не привиделось. Много чего было куда интереснее, а времени на все, всегда не хватало.
Так я и стал и левшой и правшой и ни о чем не жалею. :)

Следовательно, для меня всякий, кто любит кошачий народ, априори хороший человек. Я верю в кошачьи миры и цивилизации. Хочу тут рассказать meadow про один недавний случай, свидетелем которого мне удалось быть.

Зима с его, часто весенней погодой, не могла не впечатлить разумный кошачий народ. По ночам слышаться стали их, не в сезон, серенады.
Иду я как-то позно вечером в магазин. Погода теплая. И вот вижу на углу дома под фонарем солидный котище "уговаривает" аккуратненькую домашнюю кошечку. Видимо и уговорил почти. А тут чья-то собака марки "боксер" выбежала с безумным восторженным лаем, отпущенного на свободу приговоренного к пожизненному сроку...
Кошечка конечно сильно напугалась и юркнула в свое парадное. Но реакция кота была неожиданная и молниеносная. С сияющими яростью глазами он вцепился всеми лапами в морду ошалевшей собаки. С разодранной мордой пес взвыл нечеловечьим голосом и дал деру, не разбирая дороги. Но не тут-то было. Кот не отступал и в несколько прыжков догнал "нарушителя конвенции". Вспрыгнув на спину пса, он так прочно вцепился зубами в его шейные складки, что собака буквально тут же сошла с ума. Ибо встав на задние лапы и сложив их в молитвенном жесте она так жалобно завыла в небеса, что у меня мороз по коже пробежал. Это и остановило ярость кота. Он спрыгнул со спины и отскочив на пару метров молча смотрел на результат своей работы. Затем мотнув крупной башкой, будто сплюнув, повернулся и важно пошел прочь.
Подошедший хозяин собаки ничего не понял. Вокруг стояла тишина и людей никого. Я стоял довольно далеко и на меня он внимания не обратил. Да и не до этого ему было. Пес, почуяв запах хозяина взлетел ему на шею, скуля, воя и обрызгивая своего, не менее ошалевшего хозяина, кровью.
"Прогулял собачку..." - подумал я, и продолжил свой путь.

Интересно все же, а какая у него будет версия по поводу случившегося?
Зато у собаки никаких версий, кроме ночных кошмаров и безумного страха перед кошачьим народом.

Пол дня солнце, а остальные полдня...Короче, как карта ляжет. Глобальное потепление. Я уже несколько лет знаю, что солнце раскаляется. И парниковый эффект тут совсем не причем. Но мне безразлично, взорвется оно или нет.
Вчера позвонил мне Саша:
- Привет! На акцию пойдешь? Часик и 20 гривен компенсации.
Мне не нужны 20 грн. Но любопытство и желание приобщиться к предвыборному безумию одержало верх, и я согласился.
- Подъезжай на майдан к 15-00. У макдональдса пересечемся.
- Ладно. Подъеду.
Сашу я никогда не видел и он меня тоже. Виртуальное знакомство. Но спрашивать, как я его узнаю - не стал. Студент видимо. Кто же еще. Выборы для них - хлеб насущный.
К 15-00 я уже был на майдане. Небо покрылось сплошным серым одеялом и моросило. Набираю номер:
- Ну, ты где там?
- Извини. Тут такие дела. Акцию на час перенесли, но я буду обязательно.
Ладно. Меня это никак не напрягло. Пока суть -дело, пофоткал на мобилку знаменитый майдан. В сумерках фотки получились отвратительными. Но опознать топологию местности все же можно.
Через час увидел и Сашу. Действительно, студент с очень серьезным озабоченным деловитостью, лицом. В блокнот он записывал "новобранцев". Записал и меня:
- Ты извини, но акцию отложили еще на часик.
Я улыбнулся. Меня вообще ничего не раздражало. Дождик уныло моросил. Маленькая группка вскоре рассосалась, чтобы встретиться через час. Стремительно вечерело. И постепенно Крещатик стал наполняться молодежной тусовкой в надежде на приключения.
Я спустился в подземку, заказал чашечку кофе "американку". Кофе было такое же лицемерное, как и все окружающее, вне зависимости от цены. Время шло незаметно и вскоре час миновал.
Саша был на месте и вскоре вся небольшая группа ринулась за ним. Я ничего не спрашивал. Мне было интересно наблюдать за разворачивающимся сценарием.
Вскоре все оказались под аркой киевского "пассажа". Чуть в сторонке, как оказалось, стояла групка активистов "комсомольского образца". Они что-то весело обсуждали.
Еще минут сорок все ожидали "вот-вот, скоро будет на месте администратор". Это важно сообщила гламурная "комсомолка". Стало еще интереснее.
Развязка приближалась. Но даже я не ожидал, насколько это будет смешно.
Тут она сообщила, что акции не будет, ибо ей сообщили, что в связи с эпидемией гриппа решили ее перенести на следующий месяц....

На самом деле, таинственный "администратор" просто сильно подгулял в загородней резиденции и был пьян, как свинья. Какая уж тут "акция". Ясное дело, не до того. А народ гудит возмущенно: Опять прокатили? Да мы никогда уже не придем на ваши призывы. Мы что, лохи?
- А вы что, только сейчас узнали об этом?

Я ехал домой ни о чем не сожалея. Дома меня ждал горячий грог и хорошая музыка.

«От судьбы не уйдешь, и против судьбы не попрешь», -банальная истина. Все истины, вообще-то банальны. Или - «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». А кто спорит-то? Подумаешь, какое открытие , пятилетнего разума. А в принципе, в устах младенца, у которого только недавно прорезались два молочных передних зуба, такая фраза, сказанная басом, произвела бы неизгладимое впечатление на счастливую мамашу. Думается мне, что после такой сакраментальной фразы, сердобольная мамаша стала бы истово креститься и причитать: - « Ой, горечко…. Свят, свят, свят…. Господи помилуй мя!»
С Евгением Александровичем, местным участковым терапевтом, что-то подобное, вероятно в детстве и произошло. Евгений Александрович имел изумительно артистическую внешность. Покатый лоб с благородной залысиной и тонкие иронично извивающиеся губы с вечно смеющимися глазами. Я вообще не понимаю, как он стал терапевтом. Но в этом, вероятно, роковую роль сыграли, не в добрый час произнесенные в младенчестве слова….
- Ну, ну,.. – елейным тоном говаривал он очередной пациентке, сладострастно потирая свои пухленькие ручки, - и что это у нас болит, болезная ты моя?
- Да вот, дохтур, сама поди не знаю…. Хворь одолела окаянная….
- А ты покайся, милая, покайся, - увещевал страждущую Евгений Александрович.
И «милая» начинала усердно каяться, видя такое доброе к ней, расположение «дохтура». При этом, она с удивлением начинала обнаруживать в себе самые невероятные болести….
Терпеливо выслушав в течении пятнадцати минут, свою пациентку, казалось бы и не собиравшуюся умолкать, Евгений Александрович вдруг вставал и громовым и строгим голосом провозглашал:
- А вот пропишу-ка я вам, разлюбезная, рецептик, - и ловким движением опытного иллюзиониста, казалось бы из воздуха, доставал драгоценную бумагу.
Неоднократно наблюдая за работой Евгения Александровича, я постоянно удивлялся его рационализму. Рецепты он заранее заготавливал на целую неделю. И все они были одинаковы: мазь Вишневского для натираний, пилюли Шерешевского и микстуру Шарко.
- Ты, мой друг, подумай, - говаривал он, - мои прописи абсолютно безвредны, а многим даже и очень полезны. А уж если что, то против судьбы, как говорится, и не попрешь. Тут уж, - многозначительно добавлял он, - медицина бессильна.
Ну что тут можно возразить. Тем более, что пациенты его просто обожали. Несомненно, Евгений Александрович был не просто творческим человеком, но и своеобразным поэтом медицины. Он был медицинским атеистом, то есть в медицину вообще не верил, но пациентов очень любил. Хотя мне всегда казалось, что он просто смеется над ними. Но это не так. У него была своя философия:
- Вам ведь известно, уважаемый, - говорил он мне с таким горестным выражением лица, что казалось, сейчас заплачет, - все болезни, - тут он делал длительную паузу, - от душевного расстройства. От дисгармонии тела и духа, так сказать. А душа, это как ваша квартира. Если, скажем, она не прибрана, то в ней и жить то не хочется.
Ему бы проповедником быть, - думал я, - цены бы ему не было.
Однако, когда на нашу ,бедную клинику наезжала очередная комиссия из гор здрава или другого какого-либо здрава, Евгению Александровичу не было цены. Он водил их по кабинетам, и так умело пудрил мозги, что главврачу там и делать было нечего. Любая комиссия ломалась и, после общепринятого, в таких случаях, обильного «пурше», с участием нашего тамады, в образе Евгения Александровича, удалялась в великом удовлетворении. Правда, наш скудный бюджет несколько существенно уменьшался. Но, зато и выбить внебюджетные средства потом было легче.

Так случилось, что меня не было в поликлинике почти месяц. Я читал курс студентам из мединститута по методике авторелаксации в рефлексотерапии. Когда я вернулся, то зашел по старой привычке, проведать своего друга Евгения Александровича. Он был на месте. Но я его не узнал. Осунувшееся, похудевшее лицо. Потухший взгляд. И, что еще более странно, я заметил мелкую дрожь его рук, лежавших на столе.
- Господи, - воскликнул я, - да что у вас здесь произошло, пока меня не было?
- …У меня жена умерла…. Шестнадцать лет, день в день, прожили мы вместе…. А теперь пусто. Прихожу домой, а там пусто. Только…. Понимаете….. Каждая вещь о ней кричит, каждая вещь, к которой она прикасалась….. Это невозможно вынести…..
Я увидел, как по его, внезапно постаревшему лицу, протянулись две извилистые блестящие полоски. И тогда я понял, что Евгения Александровича, веселого и неунывающего терапевта, любимца всех страждущих и болящих, уже нет.

СКАЗКА О РЯБЕ

Курка Ряба Михайловна была натурой философской и сильно задумчивой. Поэтому ей жилось на свете тяжело и сильно обидно. "Ну что за хрень такая, в самом деле? - говорила она самой себе, - только родишь в муках себе потомство, а придут эти живодеры и себе на завтрак. Да еще орут, несись мол больше, а то в суп ощиплем! Эх, жисть курячья - ну ее в болото!"

От огорчения у Рябы Михайловны даже аппетит пропал и всякое сексуальное влечение. Задумчива стала. Худеть начала. Дело до того дошло, что целыми днями молилась "куриному Богу". Это такой морской камешек с дыркой. Его дед повесил в курятнике, шоб щастье ему было и яичница по утрам...

Вот смотрит Ряба на этого "куриного Бога" и обижается. "Дырка ты, а не куриный Бог, - говорит ему. - Хоть бы раз вник в нашу куриную жизнь. У людев там Рай обещают после жизни. А нам что? Быть украшением лапши и не более того?"

Тут и явился пред Рябой сам "куриный Бог" в виде золотого петушка. Весь в слезах. Видно совесть замучила.

- Проникся я, - говорит, - твоим горем и печалями. Невмоготу мне стало. И вот придумал, как тебе помочь, чтоб и в лапшу не попала и деток твоих не лопали по утрам.

У Рябы Михайловны, и без того круглые глаза, стали размером с голову. Ну шок, и все тут. Но дамское любопытство победило шок.

А куриный Бог ехидно улыбается, аж светится весь. А потом напыжился весь да как произнесет заклинание. Кура аж присела и снесла пару яичек от страха.

- Да будет так! - грозно прокукарекал Бог. - Отныне будеш ты нести яйца не простые, а золотые!

- А нашо? - удивленно спрашивает Ряба, не врубившись в идею.

- Дык ты, Михална, сообрази. -терпеливо объясняет Бог. - Сожрать их низзя буит? Низзя. А хто ж тебя, рябую, в суп пожертвует, когда ты золото приносишь в дом? Да бабка сама замочит прожорливого деда, если он только заикнется об этом.

- А мышка как же? - напоминает упрямая Ряба.

- А кошка на шо? - рявкнул не по-петушиному Бог. - Сотворю я заодно и котяру!

И было ей счастье. И умерли с голодухи жадные старик да бабка, заваленные золотыми яйцами по самое немогу.


Жаркий день клонился к закату. Я и Серега лежим на травянистом склоне под углом градусов в двадцать пять и вяло болтаем. Только на горизонте вытянулись узкие темно-синие облака, окаймленные золотисто-оранжевым светом. Под таким углом была видна и часть озера, по которому лениво плавали давно одомашнивавшиеся дикие утки. Лет двадцать пять назад они остались зимовать в протоках «киевской Венеции», да так и остались. С моста, соединяющего Русановский остров, люди постоянно бросали уткам хлеб. А теперь дикие утки основательно заселили все многочисленные водоемы как в самом Киеве, так и в окрестностях.
- Хм, между жизнью и смертью лишь короткий полувздох. – вдруг произнёс Сергей. И потом добавил: - ну, это кому как повезёт.
- Не фига. – возразил я. – Ты же знаешь, сколько времени я проработал в онкологическом отделении. На моих глазах 25-летние девчонки за полгода становились сухими сморщенными старушками. Я уже и не говорю, что их глаза не могли выдавить ни одной слезинки от непрерывной боли. А вот перед самой смертью, примерно минут за двадцать, все боли исчезали. Лица разглаживались и сознание прояснялось. Смерти они давно ждали. Я это знаю. И совсем не боялись её. Вот эти двадцать минут, которые им дарил Бог перед уходом поражали меня какой-то простой и спокойной деловитостью. Они оставляли распоряжения для тех, кто остается и кто им был дорог. Я записывал это в специальную тетрадку, а потом передавал, кому они предназначались. Вот тебе типичное письмо из этой тетрадки; «Сестра моя, я умерла от рака. Позаботься о моих детях пожалуйста. Сонечке не говори, что я умерла. Она маленькая и не надо ее расстраивать. А Сашеньке отдай мой альбом с фотографиями. И пусть хорошо учиться и заботиться о сестренке. У нее же никого нет, кроме тебя теперь. Но ты терпи и расти мужчиной. Будь сильным духом и сдержанным, родной мой. А я попрошу Бога, чтобы судьба вас больше не обижала. Твоя мама.» И знаешь, Сергей, они так и умирали, тихо и спокойно. На полувздохе.
- А как ты думаешь, - Сергей помолчал и добавил, - после смерти есть что-нибудь?
- После смерти? Нет, Серёжа. После смерти ничего нет. Абсолютно ничего.
- Жаль. А так хочется верить в бессмертную душу…. – он помолчал и добавил, - и в Бога. Ты только посмотри, такую красоту создать…и без Бога…Как же это?
- Да. – согласился я. – Без Бога невозможно и представить.

Я аккуратно сдул с себя ползающего муравьишку и с горечью подумал: «Дарую тебе жизнь, а не смерть. Может я и кажусь тебе твоим Богом, но я тебе не Бог, потому что я не в силах тебя создать».

_______________________________________________________________________________________

Ну и что тут общего? - спросит меня читатель.
- Да ничего общего. - отвечу я. - "Буриданов осел" был задумчив, потому и умер. Он же умирал от жажды и голода. Помните? А умер от задумчивости.
Да и как тут не умереть разумному ослу? Он же логикой владел...И говорил себе так: Доберусь до стога сена - умру от жажды. А пойду к источнику воды - умру от голода. Все верно.
А умер от задумчивости...Выбор судьбы - штука рискованная)))

У меня на стене висит старинный японский эстамп: в ночном мраке идет человек. На его плече длинная палка, к концу которой прикреплен фонарь. Этот фонарь освещает небольшой участок пройденного пути.

Я часто смотрю на эту картину и всегда задаю себе один и тот же вопрос. Нет, я конечно понял смысл. Все так оно и есть. Наше сознание освещает бесполезный пройденный нами путь. А впереди всегда тьма. Но зачем нести груз этого фонаря?
И сам себе отвечаю: чтобы верить человеку, что он идёт по Пути.


Это было великое время начала девяностых, когда по разрешению, а читай – указанию сверху было произнесено: ВСЕ, ЧТО НЕ ЗАПРЕЩЕНО – ТО И МОЖНО!
Наш народ всегда смотрел вверх. С самых древних времен. И всегда видел что-то особенное, кроме неба, облаков и всяких там небесных светил. То он богов и ангелов там видел, то летающие тарелки. По мере эволюции своего удивительного сознания.
Ну, а те, кто не видел, те ссылались на батюшку царя, или на председателя КПСС, или даже колхоза, при этом многозначительно указывая пальцем в небо: УКАЗАНИЕ СВЕРХУ ПРИШЛО!
И против этого никаких аргументов не требовалось. Раз сверху, стало быть от начальства. А ему, как говорится, с «олимпов» своих виднее.

Даааа….Вот я и говорю…великое время было. Народ не успел от похмелья отойти, как оказался не в едином и могучем, а во множестве разных удельных княжеств. Жутко самостийных. Якуты тоже объявили себя державой. Стали республикой Саха. Почему Саха? Я не знаю. От сохатых что ли слово пошло? Но чукча не дурак. Тут же понял, что все якутские алмазы – его , то есть, главного якутского вождя. Об этом и шаманы твердили. Мы теперь, говорят, на эссэру наш моржовый клык положили. Сами, дескать, править будем…
Но я не об этом. Это я про величие времени того намекнул.
А застало оно меня в купе вагона, следовавшего по транссибирской магистрали в бывшую столицу бывшей родины. То есть пока свершались великие дела, я себе пошло валялся на верхней полке, и под стук колес, напевал про «широка страна моя родная…». И ни о чем не ведал. Я тогда работал в небольшом отделе геологических изысканий и возвращался в уже незалежну Украину.
Но об этом я, понятное дело, ничего не знал. Вернувшись из трехмесячной командировки с кипой документов, по которым собирался писать отчет, мне наш главный начальник обьявил:
- Ты, это, Александрыч, сильно не парься. Бабки свои ты конечно получишь. Но прими к сведению, что нашего отдела георазведки уже не существует.
- То есть как не существует, товарищ Наливайко, - вытаращил я глаза, - а что же существует?
- Пока не знаю…- задумчиво блестя лысиной, произнес товарищ Наливайко. – И вообще, Котов, отвыкай от этого старорежимного слова «товарищ». Нет у нас теперь товарищей. Уловил линию партии? Да и партии теперь нету. Так что иди в бухгалтерию, получи свои денежки, пока они есть и недельку дома отдыхай да в суть жизни вникай. А за недельку и я что-нибудь придумаю. Добре?

Неделька пролетела быстро. Телевизор бурлил восторгом. В Москве Ельцин и дума думу бурно думает, у нас Кравчук и парламент не отстает. Как делить и кто чем владеть хочет? – это вам не Ленин на броневике. Тут суматоха глобальная. И пока верха были озабочены купонокарбованцами, Котов быстренько конвертировал свои советские тысячи по знакомству в невиданные американские рубли. И не прогадал в этом, как потом сам и убедился.

Через неделю, как и договорились, я позвонил Наливайко. «Давай, приезжай завтра, есть идея!» - сказал он в трубку.
- Садись и слушай, - едва я вошел в кабинет, предложил Наливайко. – Я решил предложить тебе должность начальника маркетингового отдела….
- А чего маркеровать будем? – не понял я его
- Таак, понятно…тут без ста грамм ты не поймешь… - Наливайко деловито полез в сейф и достал бутылку коньяка и два фужера и какую-то толстую книгу. – Это я на базаре купил. Специально для тебя. Котлер –автор. Американский профессор по маркетингу. С картинками..- добавил мой шэф, разливая по рюмкам настоящий коньяк. – Короче, - тут шэф многозначительно поднял палец в потолок, намекая на божественную важность, - я тут посоветовался, сам понимаешь, с важными людьми…Ээээ….И мне они сказали, что ныне реклама – весьма прибыльное и востребованное дело. Улавливаешь мыслю?….Я скромно промолчал, не фига не улавливая, но рюмку выпил залпом. – Вот. Вижу по глазам, что оценил. – Самодовольно польстил себе гений.

Надо добавить, что в те времена небыло ни компьютеров ни мобилок. Но через неделю в моем персональном кабинете уже стоял на столе навороченный телефакс «панасоник». И день я потратил на его изучение. На полках у меня стояли толстенные и пока пустые папки с номерами. Внизу на полу пачки бумаги и рулоны для этого самого факса, да прочая оргтехника. С боку висела на пол стены карта Украины и рядом роскошная и подробная карта города. Все было солидно и авторитетно. А кроме того у меня появилась личная секретарша, выпускница какого-то технологического вуза. Очень смышленная и полезная, как позже оказалось.
Шэф мой, как выяснилось, проявил свои невостребованные ранее не только организаторские способности, но и коммерческие. Пока в стране штормило хаосом, он снял всю наличность с банковского счета и тоже быстренько где-то ее конвертировал. Но по осторожности своей, не все в доллары, а часть в дойчмарки. Что, впрочем, ни сколько нам не повредило в дальнейшем. Изменился и наш привычный этикет общения. Стали друг друга называть по имени-отчеству и на «вы». Котлера я конечно не поленился и прочитал до конца. Нахватался заморских слов и закинул его подальше. Удивительно, но именно тогда появилось огромное количество всяких практических пособий. И по банковскому делу и по биржевому, и по составлению разных договоров и про акции….короче, через пол-года я и сам стал «профессором» не хуже их Котлера.
А страна тогда суетилась, описать невозможно. Народ с набитыми кравчучками челночил в Польшу и Турцию, наполняя наш внутренний рынок заморскими чудесами. На базарах - рекетиры, малиновые пиджаки и менялы с толстыми пачками карбованцев. Страна понемногу приходила в себя от тотального очумения. Наш отдел процветал. Поверить не могу, что я из нищего бродяги, бывшего начальника геологической экспедиции, превратился в солидного босса со штатом в сто пятьдесят человек. И уже давно мы переехали в солидный офис в центр города и занимали целый этаж какого-то, в прошлом НИИ.
Но вся эта бутафория вряд ли могла скрыть всеобщий идиотизм, ставший правилом жизни. Если кто-то думает, что в нашей организации работали одни дураки, это глубокое заблуждение. Наша реклама, наглая, пошлая и тупая, назойливая как таежный гнус. И цель ее совершенно противоположная. Не увеличить число продаж, не привлечь внимание потенциального потребителя, а вызвать отвращение к объекту или субъекту рекламы до ненависти.
Тем не менее парадокс в том, что за рекламу бешенные деньги выбрасывают. Вы думаете, почему? Да потому что реклама – это легальный источник стырить деньги, в том числе и от налоговой. Рентабельность рекламы – тысячи процентов. Реальная себестоимость не сравнима с тарифами на нее. Бигборд может стоить 100- 200 грн, а размещение на нем рекламы – десятки тысяч. А в телевидении реклама с крыльцами или куяльника или роганя – там счет идет на миллионы. И это халявные деньги, совершенно никакого отношения не имеющие ни к ВВП ни к ВНП.

Эта фраза Гермеса, одна из самых ключевых и таинственных. Видимо в ней много содержания, ибо все маги о ней так или иначе слышали.
Но мне нигде не удалось найти её ясное толкование.
Мы привыкли к тому, что космос - это вакуум, то есть пустота, в которой плавают галактики.
Но вот я предлагаю вам задуматься об удивительном сходстве этих галактик с формой циклонов Земли. Даже направление вращения одинаковое.
Я не буду тут излагать свои соображения по этому поводу. Предлагаю сделать это самостоятельно.

Может все-таки космос вовсе и не пустота?