Как возникло антивоенное движение в США 80-х и стоит ли ждать нового?

Палладин Александр


Нынешняя политика Вашингтона наводит на мысль, что Америка… совсем страх потеряла. Поясню, что имею в виду. В октябре 1938 года радиостанция Си-би-эс пустила в эфир спектакль по роману Герберта Уэллса «Война миров». Сюжет осовременили, а передачу построили в стиле прямого якобы репортажа из штата Нью-Джерси. Приняв постановку за реальные события, пятая часть из 6 миллионов слушателей впала в массовую истерию, дав повод зарубежной печати заметить, что такая паника могла произойти только в Америке.

Впоследствии, работая за океаном, я и сам не раз поражался удивительной, прямо пропорциональной могуществу их государства, склонности американцев к панике. 24 года спустя жители США впервые в их истории действительно могли бы испытать на себе те средства, которыми с самого начала XIX века их правители насаждали «свободу и демократию» в Африке, Новом Свете, Азии и Европе. Тогда, в 1962 году, Карибский кризис в последний момент разрешили мирным путём, но страху американцы натерпелись нешуточного. И это притом что ещё в 1948 году ВВС США готовились сбросить на 70 советских городов 200 атомных бомб, а в следующем десятилетии натовцы намеревались подвергнуть уничтожению уже 100 городов СССР, обрушив на них 300 ядерных зарядов и 250 тысяч тонн обычных бомб.

В 1966 году, стремясь предотвратить эскалацию развязанной Вашингтоном «грязной войны» во Вьетнаме, председатель комиссии Сената США по иностранным делам Уильям Фулбрайт издал книгу-предостережение «Высокомерие силы». Подействовало, но ненадолго. Война продолжалась ещё 9 лет и прекратилась лишь потому, что в США посчитали 58 тысяч погибших, пропавших без вести, умерших от ран соотечественников чрезмерной ценой за победу над далёкой, ничем американцам не угрожавшей страной, которая потеряла в 65 (!) раз больше людей. Книгу же Фулбрайта сдали в архив с пометкой «Не упоминать ни при каких обстоятельствах».

Ещё через 5 лет президентом США стал Рейган, взявший на вооружение девиз «Мир с позиции силы». Он с места в карьер принялся добивать остатки конструкций, из которых при Никсоне Белый дом и Кремль выстроили более или менее прочный остов мирных взаимоотношений. «На своей первой пресс-конференции 29 января 1981 года Рейган выступил с резкой антикоммунистической речью, перечеркнувшей 20 лет прогресса в направлении разрядки напряжённости и попыток покончить с холодной войной», – говорится в книге режиссёра Оливера Стоуна и профессора истории Питера Кузника «Нерассказанная история США».

При этом, читаем там же, «малообразованный, но очень религиозный и консервативный, Рейган уделял мало внимания политике и тем более её деталям. Его вице-президент Джордж Буш-старший признавался советскому послу Добрынину, что поначалу взгляды Рейгана на международные отношения были «просто несусветными». Добрынин писал, что Буш «был ошеломлён тем, насколько Рейган находился под влиянием голливудских клише и идей его богатых, но консервативных и малообразованных друзей-калифорнийцев»… Многих приближённых Рейгана шокировало его невежество. Вернувшись в конце 1982 года из турне по Латинской Америке, Рейган сказал репортёрам: «Я столько всего узнал… Вы удивитесь, но Латинская Америка – это множество отдельных стран...» Спикер палаты представителей Тип О’Нил, проработавший в Конгрессе 35 лет, сказал, что Рейган – «самый необразованный президент из всех, кого я знал».

На службу в Белом доме 40-й президент США призвал целую когорту деятелей, отличавшихся друг от друга лишь мерой ненависти к СССР. Советский отдел в Совете национальной безопасности возглавил Ричард Пайпс, предъявивший нашей стране ультиматум: или добровольная сдача в плен американскому образу жизни, или третья мировая война. Пост обер-дипломата занял профессиональный военный с опытом участия в Корейской и Вьетнамской войнах, бывший главнокомандующий силами НАТО Александр Хейг. Госдепартаментом он командовал лишь полтора года, но успел отличиться заявлением о том, что «есть вещи поважнее, чем мир», и предложением сделать в Европе «предупредительный ядерный выстрел». На его фоне даже патентованный «ястреб» – министр обороны Каспар Уайнбергер – выглядел «голубем».

Хейга в Госдепе сменил Джордж Шульц. Как-то, решив скоротать время в аэропорту, почтенного вида и возраста новый госсекретарь встал за пульт видеоигры «Интервенты» и через несколько минут ликующе оповестил сопровождавших его журналистов: «Сбил пять русских МиГов!»

Одним из советников Госдепартамента стал Колин Грей. Рейгану он приглянулся программной статьёй в журнале «Форин афферс»: «Соединённые Штаты должны разработать план разгрома Советского Союза, причём ценой таких жертв, которые не помешали бы восстановлению нашей страны…»

Войной упивалась и любимица Рейгана Джин Киркпатрик, сочинившая трактат в оправдание союза Штатов с кровавыми диктаторами. «Консервативный демократ и политолог из Джорджтауна, она поддержала Рейгана из-за его дремучего антикоммунизма, – говорится в упомянутой книге Стоуна и Кузника. – В награду Киркпатрик назначили постпредом США в ООН». Киркпатрик призывала «навести порядок» во всей Центральной Америке, действуя в унисон с Уильямом Кейси, который (ещё одна цитата из «Нерассказанной истории...») «пришёл в ЦРУ, чтобы развязать войну против Советского Союза».

Сам Рейган, считавший, что «наши поступки должны дать всем понять, что американцы – это высокоморальные люди… и всё, что они делают, они делают на благо всего мира», всячески такие настроения поощрял. Когда же министр образования Уильям Беннетт выразил озабоченность, что американские школьники тратят чересчур много времени на компьютерные игры, глава Белого дома возразил: «А Уайнбергер утверждает, что такие игры вырабатывают навыки, необходимые лётчикам ВВС».

Обуреваемый высокомерием силы, Рейган раскрутил маховик гонки вооружений и обозвал СССР империей зла. Один из советников Рейгана заявил: «Хотя радиоактивные осадки и увеличат раковые заболевания процентов на 30, это легко компенсировать, отказавшись от восстановления табачной промышленности», а высокопоставленный чиновник ведомства гражданской обороны США У. Чипмен добавил, что ядерная бомба, дескать, отличается от обычной только более громким взрывом…

Немудрено, что такая политика администрации Рейгана до смерти перепугала американцев. Осенью 1981 года, вскоре после начала моей работы в качестве вашингтонского собкора «Известий», я стал очевидцем грандиозной манифестации протеста против курса Белого дома с участием 500 тысяч человек, съехавшихся в столицу со всех концов США. Страну охватило мощное антивоенное движение с участием десятков миллионов американцев, в том числе крупных общественных деятелей, конгрессменов, известных на весь мир учёных (включая одного из создателей водородной бомбы), отставных генералов и адмиралов, видных публицистов, деятелей эстрады и Голливуда, представителей духовенства.

276 городских муниципалитетов, законодательные собрания 11 штатов, 9 национальных профсоюзов, большинство женских и религиозных организаций потребовали прекратить гонку ракетно-ядерных вооружений. Десятки населённых пунктов, в том числе Нью-Йорк и Чикаго, объявили себя безъядерной зоной. Одуматься, пока не поздно, Белый дом призывали даже такие деятели, как автор доктрины «сдерживания коммунизма» Джордж Кеннан и бывший глава ЦРУ Уильям Колби.

На одной из антивоенных манифестаций в Вашингтоне я познакомился со знаменитым детским врачом Бенджамином Споком, и он мне сказал:

– В сравнении с периодом войны во Вьетнаме нынешнее движение сторонников мира стало более массовым и представительным. Тогда протестовала в основном молодёжь с присущими ей колебаниями и переменчивостью в настроениях. Теперь тех, кто выступает за замораживание гонки ядерных вооружений, с толку просто так не собьёшь.

В августе 1985 года, в канун 40-летия атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, в Вашингтон из всех 50 штатов съехались встревоженные подготовкой США к ракетно-ядерной войне с нашей страной. Цепочка манифестантов, растянувшись на 20 с лишним километров, взяла в кольцо здания Конгресса, Белого дома и Пентагона.

– Мне с женой доводилось участвовать в десятках демонстраций сторонников мира, но такой мы ещё не видали, – сказал мне тогда бард антивоенного движения американцев Пит Сигер.

В том же 1985 году наше собственное государство возглавил деятель, чью суть первой разгадала Маргарет Тэтчер («С этим парнем можно иметь дело»), поспешившая поделиться своим открытием с Рейганом. Через несколько лет за океаном провозгласили победу в холодной войне, причём победу окончательную и бесповоротную.

В конце 90-х, когда я работал пиарщиком в крупнейшей американской ИТ-компании, в Москву прилетел один из её топ-менеджеров. По этому случаю устроили ужин, где заокеанский гость стал вдруг рассказывать, как он рад таким переменам в двусторонних отношениях.

– Вы себе и представить не можете, – с подкупающей искренностью говорил он, встав из-за стола и переходя от одного из нас, русских, к другому, – в каком напряжении мы в Америке жили в течение десятилетий, опасаясь ракетно-ядерного конфликта с СССР. В нашей семье этот страх присутствовал постоянно, поскольку мой отец занимал высокий пост в одном из государственных учреждений, связанных с нацбезопасностью. Нам он никогда ничего не рассказывал, но порой по его поведению можно было предположить, что, уйдя на работу, домой он не вернётся, а нас всех неизвестно что ждёт. Вы, повторяю, даже не представляете, что мы тогда пережили и с каким облегчением перевели дух, когда это закончилось…

Можно только порадоваться, что граждане США избавились от страха ядерного апокалипсиса, перестали обзаводиться семейными бомбоубежищами и больше не учатся прятаться под школьными партами под песню «Прячься, укройся, атомной бомбы не бойся!».

Беда только в том, что это полностью развязало руки американскому истеблишменту. Стоило российскому руководству напомнить, что и наша страна обладает национальными интересами, как Запад во главе с США взялся за старое, сменив милость на гнев, а пряник – на кнут. Опять пошли в ход угрозы, шантаж, провокации и всевозможные наказания за строптивость, а возобновившаяся демонизация нашего государства приобрела невиданные масштабы и формы: даже в годы холодной войны наших лидеров не изображали исчадием ада.

Суть политики Вашингтона вновь определяет высокомерие силы, и опять, как во времена правления Рейгана, за океаном всё громче раздаются голоса влиятельных людей, «успокаивающих» сограждан насчёт возможных последствий ракетно-ядерной катастрофы. То бывший зам. министра США по энергетике заявит, что в таком случае погибнет «всего лишь 5 процентов американцев», то специалист по изучению последствий применения ядерного оружия Стивен Шварц скажет, что жителей таких городов, как Нью-Йорк и Лос-Анджелес, общая трагедия человечества обойдёт стороной. Зато давным-давно в США смолкло эхо голосов тех, кто взывал к элементарному чувству самосохранения, и больше не звучит в американском эфире некогда популярный хит Джона Леннона «Дайте миру шанс».




ЛГ 26-10-22

К юбилею Игоря Золотусского

Игорь Малышев




Семейная трагедия, трудное сиротское детство и годы самообразования и самосовершенствования… Игорю Петровичу Золотусскому выпала непростая судьба, но все лишения он перенёс с достоинством, став одной из крупнейших фигур отечественной критики и литературоведения. В преддверии юбилея мы побеседовали с ним о литпроцессе, любимых писателях и авторских фильмах.




– Игорь Петрович, грядёт ваш большой юбилей, девяносто лет… Какие настроения владеют вами сейчас? Какие чувства испытываете в связи с предстоящей датой?

– Общее сегодняшнее настроение – летучее. Конечно, присутствует горечь от того, что ты достиг такого возраста и испытываешь всякие неудовольства по части здоровья. Что же касается жизни, то это была, конечно, полная жизнь. Полная во всех смыслах. Было семейное счастье до 1937 года – отец, мать, которые меня любили. Затем начались бедствия, родители оказались в лагере, я попал в детскую тюрьму, потом в детский дом, из которого бежал. Начались скитания по России. Я увидел, в какой стране я живу, каков мой народ. Всякое бывало. Но в большинстве случаев я встречал добрых людей, заботливых. Они согревали – словами, тем, что давали поесть или набрасывали на нас какую-нибудь ветошь, чтобы мы совсем не замёрзли…

Поначалу я пребывал в отчаянии и горе и даже хотел мстить за своих родителей. Но потом это стало уходить, и я подумал: ну чем я могу отомстить?.. Я не хотел действовать как сын Андрея Платонова, который собирался из малокалиберки застрелить Сталина на Красной площади во время демонстрации. Я понял, что я должен кем-то стать, сделать что-то доброе, хорошее. Это и была моя так называемая месть. Надо было спасать не только себя, но и честь нашей семьи, которая была поругана и растоптана. Это чувство росло во мне, поднимало со дна. И я стал наконец писать. Прожитое сказалось и на том, как я начинал – достаточно максималистски, сурово. Потом под воздействием многих причин, и в первую очередь из-за появления в моей жизни Гоголя, я смог перейти на «другой этаж» сознания, подняться.

Чтобы написать эту книгу (имеется в виду биография Гоголя, вышедшая в серии «ЖЗЛ». – И. М.), мне пришлось изучить целую дополнительную университетскую программу. Хотя я и окончил Казанский университет, я ничего не знал. Да, нам говорили, что в старославянском языке есть малый юс, юс большой, но не более. И вот, пусть и поздно, когда в 1967 году скончался мой отец, я взялся за ум, и началось моё движение вверх. Конечно, Гоголь помог мне. Он как бы встал рядом и взялся удержать, чтобы я не упал. А я мог упасть. В детстве и юности я мог стать беспризорником, огольцом. У меня уже были такие повадки… Знаете, после войны у мальчишек появились привычки делать из консервной банки себе золотой зуб, носить кепочку с коротким козырьком и «иждивенцем». «Иждивенец» – это такая петелька наверху. Тельняшку носить и, конечно, иметь при себе финку. Вот до чего я дошёл. Но отец, освободившись из лагеря, взял меня с собой, увёз на Север, в Котлас, и там я стал учиться. Он очень серьёзно отнёсся ко мне, рассказывал о своей жизни (а он видел весь мир и многих сильных мира сего). А самое главное, он столько пережил и выстоял, не подписав ничего. Я возмужал под влиянием отца. А когда его не стало, началось моё перерождение. Я пришёл к Гоголю. Это было не просто литературное занятие, что-то вроде «я изучу его биографию, напишу книгу и на этом закончу». Нет. Начинал я именно так, но кончилось тем, что всё, написанное мной за сто дней в Доме творчества в Переделкине, я вынужден был уничтожить, потому что это было просто невозможно читать. Я был переполнен фактами, но не знал, как сказать то, что я думаю, мне не хватало слов. Надо было найти эти слова…

Но я немного забежал вперёд. Окончив Казанский университет, я как патриот нашей Родины отправился на Дальний Восток, в школу, чтобы там учить детей. В то же время я начал пописывать в местных газетах, меня заметили и пригласили работать в краевую молодёжную газету. Затем я пришёл на радио. Там было хорошо: мне давали возможность выступать по поводу, допустим, книг Хемингуэя, которые только стали выходить тогда с почти сорокаминутной передачей в эфире!..

В 1963 году я покинул Дальний Восток вместе со своей семьёй и перебрался во Владимир. Это, как вы знаете, старый русский город, где стоит Дмитровский собор, который воздвигли в двенадцатом веке, и много других церквей. Я окунулся в лоно истории в полном смысле этого слова. Город был заброшен, жили бедно, но в нём не оставляло ощущение, что я дома, в центре своей страны. Там, во Владимире, когда мне было уже тридцать семь лет, я впервые прочёл Евангелие... Это произошло ещё до возвращения в Москву и до Гоголя.

Книгу о Гоголе я писал десять лет. Всё это время я жил в другом мире – огромном, серьёзном и, я бы сказал, строго требующем от меня и с меня. В какой-то момент я бросил заниматься критикой, меня это уже не могло удовлетворить, хотя писал я остроумно и зло. Мне казалось, что я сам мельчаю, занимаясь этим делом.

– Расскажите о своём круге общения после возвращения в Москву.

– Я не искал новых встреч, признания. Хотя меня окружали очень талантливые люди: Палиевский, Гачев, Кожинов, Аннинский и другие. Всё это были ребята примерно моего возраста. Каждый был по-своему замечателен. Они дали мне очень многое. В частности, Вадим Кожинов, Пётр Палиевский и Олег Михайлов мне помогали с «Гоголем», поскольку издательство «Молодая гвардия» сначала в штыки встретило то, что я написал. Когда пришла вёрстка, я увидел, что она вся исчёркана красным карандашом, и впал в растерянность. Ведь это было дело моей жизни! Я готов был даже покинуть страну... Но потом я преодолел себя и по совету моего друга Саши Мишарина пошёл на приём к Маркову. Это одиозная фигура в глазах тогдашних (да и нынешних) литераторов. Первый секретарь правления Союза писателей, лауреат Ленинской и Сталинской премий, приближённый к верхам человек. Он взял у меня эту вёрстку, прочитал, и книга ему понравилась. Очевидно, он имел разговор с моим редактором... Что он ему сказал, я не знаю, но книга была восстановлена, и я потерял только пять страниц из неё, где были фотографии царя и церквей.

И наконец в 1979 году книга вышла.

Кстати, вместе с Гоголем я вернулся и в мир своего детства, уже взрослым человеком, в 1990–2000-е годы. Я поехал в Америку, во Францию, в Италию. Побывал всюду, где мы были с семьёй – отцом и матерью. Был в Швеции, откуда мы уехали в Россию и где отца тут же арестовали…

Впечатлений в жизни было множество. Не могу все сразу охватить, но они сделали главное – я стал заниматься серьёзным литературным трудом и посвятил этому всего себя.

– Вы много лет отдали критике. Какие качества вы считаете главными для критика?

– Прежде всего, независимость от мнения различных групп или так называемого общественного мнения, которое я считаю попросту несуществующим. Конечно, оказавшись на стезе критики, я испытывал влияние разных направлений, групп, отдельных людей, которые хотели меня присоединить к себе, но я понял, что в таком случае я начну говорить их языком, а не своим. Естественно, я отказался. Вообще нелегко, когда ты существуешь сам по себе, высказываешь мнение, которое только твоё, и не боишься этого делать. Нужно ценить эту независимость. И пока ты её ценишь, ты можешь работать в данном жанре.

– Существует мнение, что критик – «санитар литературного леса», хищник, который занимается истреблением слабых и больных. Есть другая позиция, согласно которой он – соратник писателя, помогающий тому лучше увидеть свои недостатки, дающий стимул для роста. Какая трактовка вам ближе?

– Санитар – звучит весьма жестоко, тем более сейчас, в наши дни. Это, я бы сказал, отталкивающая часть критики. Если говорить о втором типе критика, то быть соратником писателя он может только очень опосредованно. Я всегда избегал отношений с писателями, которые сближают: приятельство, товарищество, которое, безусловно, связано с желанием продвинуть, помочь, огласить имя нового таланта и так далее. Я старался не дружить с писателями, но подлинный талант действительно вызывает чувство восхищения, любви – от этого невозможно уйти. Писателя, безусловно, надо любить. Не знаю, можно ли назвать человека, который любит писателя, соратником? По-моему, всё же нет...

– Назовите лучших, на ваш взгляд, писателей за всю историю мировой литературы. Хотя бы три– пять имён.

– У меня когда-то была лекция «Книги моей судьбы», в ней заключалось несколько имён, которые были неизмеримо мне близки. Прежде всего, Сервантес с «Дон Кихотом». Дон Кихот до конца жизни остаётся ребёнком, у него неостывшая детская душа. Вот таким, может, и надо быть, пусть смеются, пусть шутят... «Дон Кихота» трудно читать сейчас, но в целом это изумительная книга. Я её перечитывал недавно.

Я очень любил Андерсена, потому что он написал очень близкую мне сказку «Гадкий утёнок»: таким я был в детстве, когда моих родителей забрали. Я переживал эту историю как свою собственную судьбу.

Естественно, я не могу обойти Гоголя, я до сих пор люблю его и думаю, что появится наконец книга, автор которой поймёт его лучше, чем я. Понять Гоголя – это значит написать историю его души.

Естественно, я люблю Толстого и, представьте себе, Тютчева.

– А ещё из зарубежной литературы?

– Я очень любил книги писателей «потерянного поколения» – Хемингуэя, Олдингтона и Ремарка. Например, «Прощай, оружие!» – её тоже включил в лекцию «Книги моей судьбы».

– Продолжаем сужать поле нашего зрения. Лучшие писатели в истории русской литературы. Вы уже назвали Гоголя, Толстого, Тютчева…

– Я бы начал с Державина. Это гигантский поэт. Одна ода «Бог» чего стоит или «На смерть князя Мещерского», помните? «Где стол был яств, там гроб стоит…»

Безусловно, я очень люблю Пушкина. Он много сделал для Гоголя, поощрял его, даже правил некоторые его рукописи по просьбе самого Гоголя. Но всётаки это были два разных гения, и каждый из них шёл своим путём. Например, Гоголь нарушил закон приличия, который Пушкин считал основным в литературе, – не выходить наружу, не открывать самого себя, не делиться с читателем собой – достаточно того, что написано. Он вышел за пределы этого круга, написав «Выбранные места из переписки с друзьями», которую Толстой считал книгой сердца Гоголя. Лев Николаевич был очень строг в отношении этой книги: он, как учитель, ставил отметки за каждый абзац – от минус единицы до пятёрки. (Смеётся.)

Иначе я отношусь к Достоевскому. Я вижу в нём мучающегося человека, который искренне хочет верить, но хочет сперва проверить Евангелие и учение Христа. Произведения Достоевского для меня похожи на спуск в подвал с фонарём: ниже и ниже опускаешься, видишь чёрт знает чего, что есть в человеке, и ужасаешься. Тебя увлекает это знание, потому что он очень талантлив, но тем не менее Достоевский не стоит в ряду любимых мною писателей. По-моему, Достоевского любить нельзя. Можно любить Чехова, Толстого, Есенина, Лермонтова, Тургенева, а у Достоевского талант громадный, но это скорее талант психолога, чем художника. Только в «Братьях Карамазовых» я вижу его истинно художественную силу, а до этого были идеи в юбках или штанах вместо живых персонажей.

– Третья часть вопроса – о советских писателях. Вам этот период близок, многое из того, что происходило в литературе того времени, прошло на ваших глазах. Кого вы считаете лучшим?

– Безусловно, Андрея Платонова. Это гениальный писатель, он до сих пор малочитаемый и плохо понимаемый. Тут я согласен с Бродским, который написал, что это самый гениальный писатель ХХ века. Кстати, Андрея Платонова очень ценил Хемингуэй.

Думаю, Шолохова нельзя сбрасывать со счёта. «Тихий Дон» – очень талантливая книга. В ней есть, конечно, некоторые уступки власти: Кошевой у него там появляется, революционеры… не будем об этом говорить. В целом – это замечательное произведение.

Если говорить о поэтах, то это Заболоцкий. Пастернак тоже хороший, но Заболоцкий кажется мне выше.

– А деревенщики?

– Вот их я люблю! Очень привязан душою к Шукшину, хотя я вижу, как он в «Степане Разине», по существу, возвеличивает убийцу, но рассказы у него прекрасные, замечательные. Люблю Распутина, Белова и его «Привычное дело». Эта книга до сих пор остаётся в моей душе просто как жемчужина. Евгений Носов, безусловно. Абрамов, конечно. Астафьев. В последние годы я как-то сблизился с ним…

К этим писателям у меня отношение как к своим людям, потому что я тоже жил в деревне, правда недолго. И когда мы бежали из детского дома, я попал в деревню, на посевную. Нас сняли с поезда, я увидел, что такое деревня после войны (хотя война ещё не кончилась, был 1944 год). Потом когда моего отца освободили и сослали в какой-то дальний леспромхоз Ульяновской области, я все летние месяцы на протяжении нескольких лет проводил в деревне. Так что сердцем я очень близок к этим людям.

– С вашей точки зрения, когда писателю было проще: в советское время или сейчас? Тогда существовал идеологический пресс, но при этом власть писателя активно поддерживала. В стране были тысячи авторов, которые, в принципе, могли жить только творчеством. Сейчас число таких людей исчисляется в лучшем случае несколькими десятками, остальные должны как-то зарабатывать себе на хлеб. Нет идеологического пресса, но есть финансовые проблемы и огромное количество информационного шума. Мы живём в состоянии постоянной информационной оглушённости…

– По-моему, мне повезло жить в советский период, когда нам было гораздо легче: открывались новые издательства, за молодыми посылали даже на Дальний Восток, чтобы найти и позвать их в Москву, собрать в Переделкине, шефствовать над ними, а потом начать их печатать. Это, конечно, создавало благоприятные условия, чтобы талант начал проявлять себя. Было идеологическое давление, но писатель, самостоятельный крупный талант, всётаки этого не чувствовал, хотя тот же Абрамов мне рассказывал, как у него что-то вычёркивали, сокращали. И другие тоже. Это было, бе зусловно. Но писатель всегда внутренне свободен и не зависит от той свободы, которую ему дают сверху. Поэтому мне кажется, что советское время было более благоприятным.

– Расскажите, как делались фильмы для канала «Культура»?

– Только что я сделал новую заявку на фильм, и её уже утвердили. В следующем году исполнится 200 лет со дня рождения Некрасова. Казалось бы, далёкий от нас поэт, но какая палитра характера, судьбы и того, что он написал!..

Когда-то давно всё началось с того, что меня приглашали на телевидение для интервью и коротких выступлений, а потом дело дошло до того, что я написал первую заявку на фильм. Мы сняли фильм о Константине Воробьёве.

Постепенно образовалась группа очень хороших людей, и мы начали снимать уже серьёзные фильмы. Мы встречались с сестрой Набокова, с его сыном и поняли, что рассказы о том, что он был надменен, не любил людей, всегда уединялся, не хотел встреч, – неправда, это был, оказывается, совсем другой человек. Но самое главное, я узнал, что это другой писатель – настоящий русский писатель. Несмотря на то что он создал несколько романов на английском языке, он русский по духу и навсегда таким остался.

Фильмов было множество. Мы сняли фильм о Тютчеве. Это была замечательная поездка: Мюнхен, по Германии проехали, в Генуе были, где он служил дипломатом.

Мы снимали фильм о Лермонтове. Поехали в Тарханы. Понимаете, как это важно – не стоять просто у камеры, а дышать этим воздухом, видеть эти деревья, эти мостики через пруд, где играл Лермонтов, будучи ребёнком. Такие поездки очень обогащают и позволяют о многом узнать.

В результате в моей практике сложилось понятие «авторский фильм» – во время работы над ним ты как бы становишься современником и участником той жизни, о которой рассказываешь, будь то судьба Гоголя, Тютчева, Пушкина или Толстого. Авторский фильм очень субъективен в хорошем смысле слова.

Так было и с последним фильмом о Тургеневе, «лебединой песней» нашей группы… Его мы снимали в Париже, Буживале, Баден-Бадене и, наконец, в Спасском-Лутовинове и в Орле. Это не просто множество поездок и встреч, но и несомненное погружение в глубины души того, о ком рассказываешь.

Я недавно завершил книжку об этом, которая называется несколько смешно: «Мои телевизионные денёчки». Сейчас мы с Таней (женой. – И. М.) перепечатываем её с моей рукописи (я пишу от руки). Когда закончим, будем публиковать.

– Последний вопрос. Что у вас сейчас в работе? Какие проекты?

– Вот-вот выйдет книга «От Пушкина до Набокова» – сборник лекций, которые я читал в библиотеке Боголюбова. Она очень красиво оформлена. Ну и работаю над «Телевизионными денёчками». В моём возрасте хватит.

«ЛГ» поздравляет Игоря Петровича Золотусского с 90-летием! Крепкого здоровья, благополучия и новых интереснейших книг и фильмов!

«ЛГ»-ДОСЬЕ
Игорь Петрович Золотусский – критик, писатель, литературовед. Родился в 1930 году в Москве. Окончил филологический факультет Казанского университета. Работал учителем в школе, корреспондентом газеты «Молодой дальневосточник», Хабаровского радио, «ЛГ»; обозревателем журнала «Литературное обозрение», редактором «ЛГ» по разделу русской литературы. Член Союза писателей СССР (1963), Русского ПЕН-центра. Крупнейший специалист по творчеству Н.В. Гоголя. Автор многочисленных телефильмов о классиках русской литературы – Гоголе, Толстом, Пушкине, Чехове, Достоевском, Тютчеве, Платонове, Набокове, Абрамове и многих других. Лауреат многих престижных наград, в том числе литературной премии им. Н.В. Гоголя, премии Александра Солженицына.


ЛГ 25-11-2020

Что такое современная литература и о чём она?

ГОЛУБКОВ МИХАИЛ


У всех участников дискуссии о современной литературе, которая идёт на страницах «ЛГ» с февраля, ощущается вполне естественная потребность: систематизировать текущий литературный процесс. В ином случае любая статья о современной литературе превращается либо в критический анализ одного-двух произведений, либо в читательский дневник, который отчасти случаен, отчасти отражает литературные вкусы автора. Сколь разнообразны сейчас литературные вкусы, можно судить по тем читательским дневникам, что представили на наше обозрение участники дискуссии: писатель Роман Сенчин, критики Андрей Рудалёв, Елена Сафронова, Алексей Колобродов, Мария Бушуева и другие авторы. Набор имён получился внушительный. А вот принципов систематизации найти, как мне показалось, не удалось.

Если воспринять художественную литературу как взаимодействие художественных текстов, то мы увидим, что этого взаимодействия как раз и нет. Нынешняя дискуссия в «ЛГ» это продемонстрировала. Каждый из её участников пришёл со своим списком писателей. Ни о каком взаимодействии художественных концепций, ни о каком приращении смыслов говорить не приходится.

И это обнаруживает особенность современной литературы. Если воспринимать литературный процесс как некую длительность, как развитие во времени, обусловленное причинно- следственными отношениями и закономерностями, то литературного процесса у нас нет. Нет взаимодействия между книгами, нет диалога: развитие во времени как бы редуцировалось. Но у нас есть литература – богатая, сильная, зрелая. Каждый год выходит множество книг, которые могли бы стать популярными, породить читательский отклик и критическую рефлексию. Налицо всё расширяющийся кадровый состав писательской среды. А вот читательская среда сужается и атомизируется, не представляет собой ту общность, какую являла ещё пару десятилетий назад. Напротив, чтение стало делом частным, утратило ту общественно значимую роль, которой обладало раньше; у читателя нет потребности поделиться своим читательским опытом, потому что у каждого он свой и общих книг (за редким исключением вроде произведений Е. Водолазкина или Г. Яхиной) просто нет. Мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: богатая литература при отсутствии явно выраженной логики литературного процесса.

Поэтому сейчас логичнее говорить не о литературном процессе, развивающемся во времени, а о литературном пространстве.

И всё же что такое современная литература, когда она началась и чем она богата? Участники и организаторы нынешней дискуссии сошлись на том, что современная литература – это литература последнего десятилетия, 2010-х годов. Тенденция мерить литературу десятилетиями не нова: мы в своё время изучали литературу 1920-х годов, 30-х, 60-х... О чём говорит такая периодизация – по десятилетиям? О том, что мы пока не знаем тех закономерностей, которые определяют литературное развитие. Как только они прояснятся, периодизация станет иной.

Думается, что современная литература насчитывает не одно, а как минимум три десятилетия. Именно тогда, на рубеже 1980–90-х годов, возникли новые обстоятельства литературного развития, действующие и по сей день. Ушла цензура – впервые за триста лет литература перестала быть объектом идеологического давления и субъектом политических отношений. Однако политическая цензура тут же сменилась цензурой рынка, ещё более жёсткой и беспощадной. Политическую цензуру можно было обойти; цензуру рынка – нет. Существование русской литературы советского времени в рамках трёх подсистем (литература метрополии, диаспоры, потаённая литерату- ра) сменилось их соединением – период публикаторства, пришедшийся на те годы, резко изменил представления о современной литературе: как современные прочитывались отставшие тексты Булгакова, Платонова, Замятина, Набокова, Газданова, Ходасевича... Тот период поменял и представления о художественности литературы, показав возможности языка Андрея Платонова – романиста и образности Владимира Набокова. Соединение на одной журнальной странице художественных явлений, порождённых принципиально разными культурно-историческими обстоятельствами (контекстом русского Берлина 20-х годов, Нью-Йорка 40–50-х, советского ГУЛАГа, как это было у Солженицына или Шаламова), привело к тому, что привычный литературный процесс сменился литературным хаосом, перемешавшим десятилетия, столицы русского рассеяния, изысканный модернизм и жёсткий реализм с натурализмом. Литературный хаос привёл к господству постмодернизма 90-х годов, создал для него питательную ментальную среду, разрушив представления об иерархии художественных ценностей и культурных контекстов. Постмодернизм – не столько как эстетическая система, а скорее как мироощущение, как манера чувствовать и думать – завершил круг своего развития к началу нынешнего века. Роман Татьяны Толстой «Кысь», опубликованный в 2000 году, знаменовал разрушение постмодернизма изнутри постмодернистской эстетики: описывая жизнь в городе Фёдор Кузьмичск, стоящем на месте нынешней Москвы после некой космогенной катастрофы, бросившей человечество в доисторический период, она точно воспроизводит ситуацию, описанную Роланом Бартом в его статьях «Смерть автора» и «Нулевая степень письма». Автора больше нет, в качестве скриптора, обладающего нулевой степенью письма, выступает Фёдор Кузьмич, а в качестве читателя – главный герой Бенедикт. Толстая показывает, что обещанного Бартом рождения читателя, который как бы компенсирует смерть автора, не случилось: Бенедикт не может адекватно воспринять текст – будь то сказка про Колобка или трактат Шопенгауэра, бессмысленно переписанный скриптором Фёдором Кузьмичом. Этот роман замкнул путь развития постмодернистской эстетики на русской почве. Конечно, это не значит, что постмодернизму больше не бывать: роман В. Сорокина «Манарага» (2017) вполне постмодернистский. Просто «Кысь» Т. Толстой точно обозначил координаты, за которые нельзя выйти, находясь в рамках постмодернистской эстетики.

В таких обстоятельствах формировалась современная русская литература. Эти обстоятельства действуют и теперь. На их фоне происходила смена писательских поколений и репутаций. Не видя этого факта, нельзя понять логики современной литературы.

Смена писательских поколений – процесс естественный, но никогда он так явно не знаменовал смену литературных периодов. Из жизни ушли писатели, творчество которых определило основную проблематику и важнейшие художественные достижения литера- туры предшествующего периода, вто- рой половины ХХ века: Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Чингиз Айтматов, Юрий Бондарев, Владимир Маканин, Василий Аксёнов... В 2008 году не стало ближайшего к нам по времени великого писателя – Александра Солженицына.

Незаметно, но очень быстро литературными мэтрами, писателями старшего поколения стали те, кого ещё недавно воспринимали как молодых. Именно они сейчас определяют пути развития современной русской литературы: Юрий Поляков, Александр Проханов, Алексей Варламов, Владимир Сорокин, Людмила Улицкая, Татьяна Толстая... Разумеется, список может быть продолжен: говоря о современности, мы неизбежно субъективны.

Относительно недавно заявили о себе и стали определять характер современного литературного пространства Роман Сенчин, Алексей Иванов, Евгений Гришковец, Захар Прилепин, Дмитрий Быков. Как «беззаконная комета в кругу расчисленных светил» явились филолог-медиевист Евгений Водолазкин и романо-германист Гузель Яхина.

Смена поколений произошла одновременно со сменой писательских репутаций. Ю. Бондарев из писателя-шестидесятника, автора романа «Тишина», превратился в убеждённого сторонника консервативной идеи. А. Проханов, войдя в литературу с писательским поколением «сорокалетних», многие из которых подчёркивали отсутствие гражданского пафоса как одну из основ общей программы, стал убеждённым государственником. Из «колебателя основ» в художника и публициста, с тревогой констатирующего «государственную недостаточность» превратился Ю. Поляков. Такая перемена потребовала саморефлексии.

Размышляя об этом парадоксе литературной и политической жизни, Ю. Поляков писал в эссе «Как я был колебателем основ»: «Драма в том, что наша писательская честность была востребована ходом истории не для созидания, а для разрушения. <...> Почему? И могло ли быть иначе? Не знаю...» В самом деле, начав с критики армии и школы в ранних повестях «Сто дней до приказа» и «Работа над ошибками», Поляков в общественном сознании предстал как писатель, взыскующий перемен... Сейчас перед нами автор, скорбящий о произошедших переменах, воспринимающий «новое мышление» Горбачёва как последовательную дискредитацию советской идеологии, приведшей к крушению Советского Союза.

Эволюция политических взглядов и художественных вкусов писателя, как и любого человека, есть совершенно естественное явление. Но это никогда раньше не определяло в такой степени проблематику современной литературы.

Каждая эпоха предлагает исследователю и критику методологию изучения. Есть периоды, понять которые нельзя, минуя «-измы»: реализм, романтизм, модернизм... Таков Серебряный век, когда взаимодействие модернизма и реализма определяло динамику литературного процесса и даже такой убеждённый реалист, как М.Горький, не мог пройти мимо художественных открытий модернизма. И напротив, есть этапы, где важнее сама проблематика литературы, те «ценностные центры в идеологическом кругозоре», как сказал бы Бахтин, которые она развивает и исследует. Наше время именно такое. И хотя взаимодействие реализма, неомодернизма (теорию этого явления обосновывает современный исследователь Д. Кротова) и постмодернизма, пусть и исчерпавшего свой ресурс, нельзя не учитывать, всё же именно познание ценностных центров в идеологическом кругозоре эпохи определяет характер современной литературы.

Одним из них становится время. Время как проблема. Время, которое заставляет нас меняться. И меняет наши взгляды и репутации.

Для современной литературы характерно скорее переживание времени как потери связи. Время предстаёт как обманщик, и речь идёт даже не о потере связи человеческих поколений, а о разорванных связях между юностью и зрелостью. Речь идёт о разрывах, пришедшихся на одну жизнь. Или на много жизней людей одного поколения.

Трагическое переживание утраты времени как связи формирует проблематику романа Ю. Полякова «Любовь в эпоху перемен» (2015). В произведении противопоставлены два временных плана: перестройка с её новым мышлением и современность. Выясняется, что все возможности, которые обещала эпоха перемен, не были реализованы. Если угодно, это роман об иллюзорных возможностях. О том, как нас обманывает История.

В сущности, время – это удивительное явление. Его нельзя потрогать, как-то ощутить. Мы узнаём время лишь по изменениям, происходящим с нами. У него будто бы есть три составляющие: прошлое (которого уже нет, его не вернёшь, время необратимо), будущее (которого ещё нет); краткий миг настоящего, который почти всегда ускользает, моментально превращается в прошлое, стоит попытаться его поймать. Однако мы воспринимаем время как нечто целое – будущее и прошлое связаны причинно-следственно: те возможности, которые были заложены в прошлом, через настоящее реализуются в будущем.

Поляков обнаруживает полную утрату связи времён: никакие возможности, будто бы заложенные эпохой перемен, не реализовались в настоящем. Ни личные, ни общие. Время обмануло. Вот что значит «распалась связь времён». Смысл высокой трагедии сродни той, что переживал принц датский, постигает герой Полякова.

Категория времени предстаёт в современной литературе самыми разными своими гранями и формирует важнейшие аспекты её проблематики. В романе «Асфальт» Е. Гришковца представлен образ «пустого», лишённого смысла времени; время как иллюзия показано в романе А. Кима «Радости рая». Философская проблема соотношения времени и вечности решается на страницах «Лавра» Е. Водолазкина. Вечность представлена там как отсутствие времени.

Другая тенденция современной литературы связана с поисками экзистенциальных начал национальной жизни. Художественный мир этих произведений направлен на поиски надвременнóго, универсального. Конкретно-историческая детализация причудливо меняется: там, где когда-то была Пушкинская площадь, теперь возвышается деревянный идол (роман «Кысь» Т. Тол- стой); опричник ездит на «мерседесе», а голову собаки привязывает к радиаторной решётке, а не к седлу (В.Сорокин. «День опричника»). Из современных писателей Сорокин более всех стремится к созданию надвременного художественного мира, вскрывающего некие универсальные принципы национальной жизни – так, разумеется, как он их видит («Сахарный кремль», «Метель», «Теллурия», «Манарага»). Найти соотношение исторического и онтологического времени пытается Л. Улицкая («Зелёный шатёр», «Лестница Якова»). Вопрос о соотношении исторического и личного времени ставит Гузель Яхина («Зулейха открывает глаза», «Дети мои»).

Одна из глубинных целей литературы – борьба с энтропией, борьба с разрушительной силой времени, с той самой державинской «рекой времён», которая в «своём стремленье / уносит все дела людей / и топит в вечности забвенья». Задача литературы – противостоять «вечности забвенья». Книга может вернуть прошлое. Так происходит в недавнем романе Ю. Полякова «Весёлая жизнь, или Секс в СССР». Смешная и ироничная, она совмещает в себе интригу личную (начинающий литератор Полуяков безуспешно пытается ухаживать за вспыхнувшей звездой советского театра) и общественную, притом весьма значимую. Писатель с мемуарной точностью воспроизводит историю исключения из КПСС В. Солоухина, так, впрочем, и не доведённую до конца. Бытовые, культурные, социально- политические реалии позднего советского времени показаны с любовью и ностальгией. Кажется, это единственный пример современной литературы, где время не предстаёт в трагическом освещении. Усилия памяти становятся сюжетообразующей завязкой романа: устав от празднования своего юбилея, ныне маститый писатель Полуяков разбирает свой архив, где и обнаруживает пожелтевшие листы партийного дела вождя «русской партии» Ковригина-Солоухина. И о давно забытом начинает вспоминать. Так восстанавливается связь времён.

Одна из книг Владимира Набокова называется «Память, говори!». Этот императив вполне применим к современной литературе и может дать ей новые ценностные центры в идеологическом кругозоре современности.

Дискуссия по теме «Литературное десятилетие: взгляд изнутри» была начата статьей Романа Сенчина «Под знаком сочинительства» (№5, 2020)


ЛГ 16-09-2020

Болдырев Юрий


Любите ли конфеты с гвоздями?
А поправки в Конституцию: солидарная пенсия, но вместе с правом президента и зависимого от него Совета Федерации снимать судей? МРОТ не меньше прожиточного минимума, но с ограничением нашего доступа к правосудию? Даже судей Конституционного суда станет почти вдвое меньше. Двойному гражданству во власти путь якобы закроют, но в одном пакете с «Госсоветом», про который примут закон потом, а сейчас – голосовать за кота в мешке. Вместе: и про мёд, и про дёготь в той же бочке.

Кстати: солидарная пенсия, даже индексируемая, – пустышка, фантик от конфеты. Всерьёз, это если записать, что средняя пенсия не менее 40 процентов от средней зарплаты – норма Международной организации труда и… небогатой Белоруссии. А я бы добавил: чтобы самая большая пенсия за госсчёт – не более 8 минимальных пенсий по стране (а не нынешние почти сто).

И минимальная зарплата должна быть не менее одной десятой или пятнадцатой от самой высокой зарплаты госслужащего (президента). И хватит сказок о «суперменеджерах» госбанков и госкорпораций на нашей шее: их вознаграждение должно быть не выше зарплаты в правительстве, которое их назначает.

Особо странно – про двойное гражданство министров и им подобных. Это кто же их до сих пор таких назначал – уж не мы ли с вами? А главные промыватели мозгов – «борцы за суверенитет» с телеканалов? Равно и руководители госбанков, госкорпораций, прочих «нацдостояний» – им останется всё, что и ныне: и многомиллионные зарплаты в месяц за наш счёт, и двойное гражданство, и недвижимость в странах НАТО?

Как можно было это поддержать, пусть и «в первом чтении»? Или можно всё исправить «поправками к поправкам»?

Сейчас символическое что угодно запишут: про Великую Победу, про Бога, про государствообразующую роль русского народа… Но только не про свою ответственность за то, до чего довели страну.

Что важнее: запись, что наш народ государствообразующий? Или требование, что квота на ввоз иностранной рабочей силы более 5 процентов, и тем более на предоставление гражданства, требует референдума на соответствующей территории?

Скажете, запись о «государствообразующем» – подразумевает? Власти не согласятся – кто рассудит? Тут ясно, зачем они ослабляют Конституционный суд: членов советов директоров госбанков и госкорпораций – не пересчитать, но судей КС – сократить до 11, а будут судить не по команде – и этих уберут.

Вот так. И двух лет не прошло, как часть народа подкупили мультиками про чудо-вооружения. И нет пока тех вооружений. Но есть пенсионное ограбление каждого почти на миллион. Больницы закрыли, врачей поувольняли, скорая не доезжает, в госпитализации отказывают. В мультиках об этом не преду­преждали.

Так можно ли им доверять что-то править в госмеханизме? Кстати, прошлые поправки, когда они себе сроки увеличивали (Думе – с четырёх до пяти, а президенту – с четырёх до шести лет), провели без шоу с народным голосованием. Теперь заговорили о «плебисците». Это о чём?

Будете смеяться, но Наполеон статус императора получил как раз на «плебисците»…

Но печальна судьба не Наполеона, а французов. Они не сами от него освободились, а были избавлены внешними силами.

Нам такой вариант не подходит. Давайте лучше без наполеонов.



ЛГ 12-02-2020

Болдырев Юрий



И поражения бывают достойными, и победы – постыдными. Скажете, после драки кулаками не машут? Впустую – разумеется. Но не осмыслить про­исшедшее – значит спрятать голову в песок.
Итак, убедительная «победа» правящей группиров­ки на прошедших недавно выборах. Вроде и впрямь: и губернаторов всех повыбирали сразу в первом же туре, и даже в Москве большинство мест в городской Думе получили. Но каким методом?

Пресловутый «муниципальный фильтр» – класси­ческая мошенническая двухходовка. Сначала мест­ное самоуправление низводится до уровня, когда ни финансово обеспеченных полномочий, ни смысла уча­ствовать в нём нет. Когда же все места заняты «сво­ими», муниципальным депутатам даруется абсолютно не свойственное им полномочие, по сути, выборщиков: они определяют, кто будет допущен до выборов глав региона, а кто – нет. То есть по замыслу организаторов этой, повторю, безусловно изначально сомнительной схемы, провёрнутой в масштабах самой большой стра­ны в мире, нужные для узурпации власти кандидаты должны соревноваться исключительно с табуретками и прочими предметами декора.

Сказано – сделано. Правда, в прошлом 2018 году был допущен сбой: те, кому отводилась роль декора, вдруг стали выигрывать. Вывод: внешний антураж и под­танцовка должны быть ещё декоративнее, безусловно и однозначно бессмысленнее и отвратительнее, неже­ли свыше назначенные «проверенные кадры», которых надлежит лишь оформить как «избранных народом».

Но вот опять надвигается сбой: в Питере кандидат на пост губернатора от КПРФ известный режиссёр Владимир Бортко ведёт дело не просто ко второму туру, но и к весьма вероятной победе – что делать? Что сделали, доподлинно неизвестно, но в результате факт: практический лидер гонки вдруг… снимает свою кандидатуру с выборов. После чего назначенец свыше Александр Беглов, ещё недавно один из руководителей правящей партии «Единая Россия», но вдруг так этого застеснявшийся, что даже публично прикинувшийся беспартийным, решительно «побеждает». Кого? Тех, кого, уж простите, и в микроскоп не видно и потому, аналогично реальному конкуренту Бортко, отстранять от выборов не пришлось…

Ещё веселее «победа» достигнута в Москве. В столи­це «скромников», отмежевавшихся от родной правя­щей партии и прикинувшихся «самовыдвиженцами», оказалось сразу несколько десятков, и только таким честным, достойным, остроумным – выберите сами нужное определение… в общем, только таким замеча­тельным методом им удалось просочиться в Мосгорду­му и обеспечить родной правящей партии большин­ство. И это при том, что предварительно все подлинно альтернативные кандидаты (хоть с фланга либераль­ного, хоть с национально-патриотического) были под­час совершенно искусственно зачищены и до выборов не допущены. Про кандидатов либеральных известно больше – подписи в их поддержку под различными предлогами признаны недействительными. Но не менее интересен и пример кандидата Надежды Квач­ковой (супруги опального полковника). В подписях сомнений не было, но типографской ошибки в номере счёта на бланке сбора подписей (к вопросу о подлинно­сти подписей вообще отношения не имеет) оказалось достаточно, чтобы кандидата не зарегистрировать.

Когда же поляна зачищена – гуляй, братва. Глав­ное – не выдать ненароком, кто ты на самом деле. Что и исполняли.

С чем в такой ситуации поздравить победителей? В принципе, карточные шулеры тоже, наверное, поздравляют друг друга с успешной махинацией, но это они – в своём кругу. Порядочные же люди, насколь­ко известно, скажем мягко, к этим поздравлениям не присоединяются.



ЛГ 18-09-2019

Кондрашов Александр

10 августа исполняется 90 лет выдающемуся русскому артисту Олегу Стриженову

Он вошёл в кинематограф во второй половине 1950-х, когда в стране начались серьёзные перемены. Постепенно поколения революционеров-большевиков, рабоче-крестьянских героев, образы которых в кино воплощали великие артисты от Бориса Бабочкина до Бориса Андреева, стали уступать место персонажам не то что более сложным, но уж точно – другим.

Олег Стриженов взошёл на олимп советского кино совсем молодым. «Овод» Александра Файнциммера (до того режиссёр снял «Поручика Киже», «Котовского», «Константина Заслонова» и другие популярные киноленты) в 1955 году имел огромный успех. На экране появился уникальный романтический артист. В этой экранизации романа Войнич Олег Стриженов сыграл революционера и стал достойным партнёром великого Николая Симонова, который незабываем в образе его отца, кардинала Монтанелли.

В фильме была обозначена трагическая двойственность героя, восставшего против своего круга и в конечном счёте против своего отца. Стриженов в сложнейшей роли оказался так убедителен, к тому же так красив, что на долгие годы стал народным любимцем (а уж как его полюбили женщины!).

В том же году был снят романтический «Мексиканец» по рассказу Джека Лондона, в котором в роли возлюбленной героя дебютировала Татьяна Самойлова, а среди партнёров Стриженова были звёзды советского кино старшего поколения: Борис Андреев, Леонид Кмит, Даниил Сагал... И вскоре – великолепный «Сорок первый» Григория Чухрая по рассказу Бориса Лавренёва. Необыкновенный дуэт Стриженова с актрисой трагической судьбы Изольдой Извицкой, удивительные обстоятельства, соединившие их героев – врагов: аристократа-белогвардейца и рабоче-крестьянскую, как бы сейчас сказали, снайпершу, их любовь и её трагический финал потрясли советскую аудиторию, не привыкшую к тому, что врага в кино можно любить.

Потом было много замечательных ролей. В «Хождении за три моря» – Афанасий Никитин, в ленте про лётчиков «Неподсуден» Стриженов впервые сыграл современника, в «Оптимистической трагедии» – щемящую роль глухого офицера, возвращающегося с братом (его сыграл старший брат Олега Александровича замечательный Глеб Стриженов) из плена, мушкетёра Атоса – в телефильме «20 лет спустя»… Во всех ролях – царских сановников и советских контрразведчиков, даже в образе Дульчина из «Последней жертвы», даже в Германне из «Пиковой дамы» – было что-то, что неудержимо влекло к персонажу Стриженова: его особость, стать и благородство. Последнее качество подчас становилось жертвой губительных страстей его героев. Но оно было.

В фильме «Вместо меня» (2000 год) Стриженов сыграл миллионера-эмигранта, у которого всё в прошлом. Всё, кроме врождённых благородства и человеческого достоинства. Без этих стриженовских качеств наш кинематограф был бы беднее. То, что Стриженов есть на белом свете, как-то облагораживает и как будто оберегает наше кино.

Здоровья вам, удивительный Олег Александрович!


ЛГ 07-08-2019

Кто разорвал печальной жизни плен

Пономаренко Анастасия



Теперь все бегут. Каких-нибудь 7–10 лет назад в марафонах принимали участие в основном те, кто состоял в спортивных обществах любителей бега. Они готовились к соревнованиям системно и долго. В последнее время стал стремительно расти процент тех, кто просто занимается фитнесом в спортклубе три раза в неделю. Даже умные люди попадаются на крючок самоуверенности.



Двадцатого мая 2011 года в Риге проводился марафонский забег. В нём принял участие столичный мэр Нил Ушаков. Пробежав примерно половину дистанции, он неожиданно упал и потерял сознание. Медики, всерьёз опасавшиеся за его жизнь, доставили Ушакова в реанимацию местной больницы, потом он был переправлен в немецкую клинику – рижане, благоволившие к своему мэру, быстро собрали деньги на его лечение.

Участие в полупрофессиональных спортивных соревнованиях требует системного подхода. Так не бывает: сегодня ты мэр или чиновник, а завтра – марафонец, без специальных системных тренировок и контроля спортивных врачей.

Марафон – серьёзное соревнование, к которому надо тщательно готовиться. Недаром теперь для допуска к нему требуют справку, ибо практически на каждом марафоне кто-то умирает. Что заставляет людей так рисковать здоровьем? Почему в последнее время наблюдается такое рвение неподготовленных любителей к участию в серьёзных спортивных мероприятиях? Пишут, что в ожидании восхождения на Эверест образовалась очередь. Как так? Успешное восхождение под силу лишь единицам. На Эверест априори не может быть очереди. Так что происходит с людьми, что они массово готовы к таким серьёзным рискам?

С точки зрения научной психологии в таком положении дел нет ничего удивительного. Нами управляют три инстинкта: самосохранения, размножения и иерархический. Всё-таки мы животные, хоть и социальные. Выдающийся советский психолог П.Я. Гальперин считал, что наши инстинкты исчезнут в результате антропосоциогенеза, но пока этого не наблюдается. Наши инстинкты очень похожи на партизан, скрывающихся в лесу. Какое-то время они стараются себя не обнаруживать. Но как только появляется возможность – сразу атакуют.

В момент участия в марафоне иерархический инстинкт расправляет плечи и победно потирает руки. Дождался! Никто из моих друзей не смог побежать – а я смог. Коллеги по офису, друзья детства – где они? С пивом у телика? А я марафон бегу. Значит – я сильнее, быстрее. Я могу, а вы – нет.

Человек инстинктивно хочет взобраться на иерархическую вершину. В этом нет ничего зазорного, это эволюционный механизм, условие выживаемости вида. Однако путь к вершине в животном мире жесток и кровопролитен. И люди придумали себе так называемую «горизонтальную иерархию». Лучший продавец месяца или самый популярный блогер. Можешь быть лучшим в чём-то конкретном, доступном. Марафон прекрасно подходит для удовлетворения собственного иерархического инстинкта. Я смог принять участие в таком соревновании, значит – я вынослив, силён, целеустремлён. Значит – лучший.

Удовлетворение иерархического инстинкта благоприятно сказывается на психологическом состоянии человека. Ещё одна причина повального увлечения бегом – люди в прямом смысле хотят убежать от невроза. Помните, в фильме «Форрест Гамп» герой, получив плохое известие, побежал от океана до океана? Он бессознательно хотел «выбежать» из невроза, сбросить психологическое напряжение.

Сегодня большинство городских жителей живут под давлением чудовищного прессинга. Всеобщее стремление общества к идеализации – ты обязан стать успешным – негативно сказывается на психике. Напряжение постоянно растёт, как давление в котле с плотно закрытой крышкой – если не дать выхода, рванёт обязательно.

Может возникнуть запредельное торможение – когда организм скажет: всё, не могу больше. И начнётся депрессия. Но можно найти ещё один выход – активная физическая деятельность, которая сбрасывает напряжение. Во время бега включается древнейший механизм, доставшийся нам ещё со времён кроманьонцев. У наших далёких предков эмоциональное напряжение возникало только в момент настоящей – а не невротической, как сегодня – опасности. Реакций на опасность было всего две, и они обе были молниеносными: борьба или бегство.

Сегодня офисный работник не может позволить себе убежать из кабинета начальника или подраться с контрагентом, срывающим сроки поставок. Бег – прекрасная возможность выплеснуть всё, что накопилось. Расшевелить инстинкты, дать им поработать, а потом спокойно спрятать их за социальными нормами и правилами.

Если грамотно подойти к участию в соревнованиях – будь то бег, триатлон или плавание на открытой воде – то можно не только укрепить физическое здоровье, но и положительно повлиять на собственное психологическое состояние. Удовлетворённый иерархический инстинкт и сброшенное эмоциональное напряжение ещё долго будут основой хорошего настроения.


ЛГ 24-07-2019

«Такси-блюз» – первый фильм перестройки

12 июля – юбилей у кинорежиссёра Павла Лунгина. Именно он открыл западному зрителю новое постсоветское кино, получив в 1990 году приз Каннского кинофестиваля за лучшую режиссуру… Накануне юбилея «ЛГ» поговорила с Павлом Семёновичем о его первой режиссёрской работе – знаковом не только для поколения 90-х, но и для истории кино фильме «Такси-блюз».

– Почему вы, будучи состоявшимся сценаристом, решили заняться режис­сурой?

– Режиссурой я хотел заниматься уже давно. В течение десяти лет я был сценаристом. И не могу сказать, что очень успешным сценаристом. Писал какие-то истории, некоторые из них даже собирали деньги (фильм «Непобедимый» режиссёра Ю. Борецкого, 1983 г., по сценарию П. Лунгина собрал в прокате 29 миллионов зрителей. – «ЛГ»), но это было в советском кино не главное. Это всегда были истории, из которых получались очень слабые фильмы. И я никак не мог понять – как это так? Вроде неплохие сценарии. Почему же по ним делают такие плохие фильмы? Наверное, я сам должен снимать свои же сценарии.

Но тогда стать режиссёром для меня было почти невозможно. Потому что режиссёр – это начальник, это какая-то маленькая, но номенклатура. И сделать этот шаг сценаристу было сложно. Что-то, видимо, во мне было, что совершенно не соответствовало образу правильного советского человека. В каком-то смысле я был похож на своего героя, которого потом сыграл Пётр Мамонов в «Такси-блюз»… Но перестройка начала двигать эти пласты, разрушать эти кирпичные стены, стали возникать сквозняки, потом – стремительный ветер… В это время я и написал сценарий «Такси-блюз», который понравился во Франции.

Это был первый сценарий, который я писал не как развлекательную историю. До этого я делал «Непобедимый», «Конец императора тайги» – такие развлекательные, жанровые сценарии на киностудии Горького. А тут я написал историю про своё ощущение этой жизни. Один из героев заговорил моим голосом, моим языком. Я должен был это снимать сам.

У каждого режиссёра есть первый фильм. И в этот первый фильм надо вложить то, что у тебя внутри – вот взять и выложить на стол, предъявить миру. Есть ли у тебя что-то, что отличает тебя от остальных, что делает тебя режиссёром? Потому, что режиссёр – это человек, который не просто рассказывает историю, а создаёт свой мир. Есть постановщики, а есть режиссёры. Постановщики анонимно рассказывают историю, а режиссёры создают свой мир. Этот мир похож на реальность, но тем не менее – это другая реальность. Где всегда есть какой-то оптический, чувственный, философский сдвиг. Что-то в нём, в этом авторском мире, немного не так. Хотя выглядит как настоящий.

У Мюнхгаузена был такой рассказ. Он ехал зимой по снегу и трубил в рожок, но было так холодно, что не раздавались звуки. Когда он приехал в харчевню, то повесил рожок у камина, а когда рожок оттаял – полились звуки музыки… Вот точно так же эта музыка вдруг из меня тогда и полилась. И это было для меня огромным облегчением. Я вдруг понял, что мне легко делать кино. Все говорят, что кино снимать тяжело. На самом деле, если ты режиссёр – то это очень легко, так же естественно, как дышать. Если ты не режиссёр – то это очень сложно… Тогда мне стало очень легко.

Вообще, я ненавижу писать. Я был несчастным сценаристом, потому что не любил этот момент одиночества перед чистым листом бумаги в пишущей машинке, потом перед монитором компьютера. Я и сейчас не люблю этот момент.

– Как вы думаете, почему западный зритель с таким восторгом воспринял «Такси-блюз»?

– Фильм оказался первым фильмом перестройки – пошла какая-та новая вибрация. Фильм, в котором показано, как мир Советского Союза распадается на людей, принимающих перестройку и отвергающих её. Где внезапно встал вопрос свободы и несвободы. Хороша свобода или нет?

История посвящена встрече двух характеров, каждый из которых представляет свою правду. Одна – это правда шофёра, обиженного на мир человека, который верит только себе, у которого возникает чувство, что его предают все – и государство, и ближние, и все хотят обмануть. Человека сугубо материалистического, «заточенного» на мелкие дела и мелкие деньги. Но происходит его встреча с тем, кто казался ему днищем – презренным музыкантишкой, алкашом, разрушающим себя и постоянно врущим. Талант которого вдруг признают, и он возносится на недоступные вершины и становится знаменитым… Это конфликт идей. В этом было предчувствие не состоявшейся гражданской войны. Эти две правды – они сталкивались и били друг друга, и ненавидели друг друга, и в то же время любили друг друга, как две части одного мира, одного государства.

– Шлыков и Селиверстов – эти персонажи являются половинками одного целого?

– Поэтому они и находят друг друга. Хотя один другого взял в рабство.

– То есть вы использовали драматургию «раздвоенности» образа задолго до культового «Бойцовского клуба»?

– С точки зрения психоанализа советский человек подавлял того, свободного человека и заставлял того работать, говорить и делать то, что ему не свойственно. А тот, в вечном поиске праздника, свободы, вдохновения, водки, всё время пытался вырваться… И в итоге он вырвался и победил. И тогда тот второй, советский, вдруг понял, что как будто бы душа из него ушла, он понял, что без этой второй половины невозможно, что он любит его. Что ему без него не обойтись. Герой Мамонова – это тайная душа Шлыкова.

– В вас Шлыков есть?

– Шлыковского типа люди меня волнуют и гипнотизируют – видимо, есть. Для меня эти люди – одна из загадок мироздания… Но тогда определённая категория людей – интеллигенция, молодёжь – жила немного по-детски. Мы не принимали официальную идеологию. Мы ничего общего не имели с властью, с официозом. Я, например, до сих пор не могу носить галстук. Потому что это было «фу». Нормальный человек не ходит в галстуке, нормальный человек ходит в свитере.

И мы жили как бы на зло. Мы много пили, мы себя разрушали. Очень много людей из моего поколения просто спились, умерли оттого, что не берегли себя, путали местами день и ночь. Днём спали. Ночью жили. Дружили неистово. В этом была какая-то детскость. Тот, кто читал стихи, которые ты любишь, уже был тебе другом.

Так что в образе жизни героя Мамонова я описывал свою жизнь и жизнь своих товарищей. Я его сделал музыкантом, играющим джаз, потому что в джазовой музыке много импровизации. Мы в этом плановом советском хозяйстве всё время искали импровизацию, непредсказуемость, неожиданность.

– Шлыков и герой Мамонова – это люди или всё-таки символы, знаки как, например, в фильме Пазолини «Теорема»? То есть «Такси-блюз» – притча или всё-таки психологическая драма?

– Сейчас кино перешло к комиксам. Причём с двух сторон – и со стороны массового кино, когда человек является символом зла или добра. И с другой стороны, так называемого фестивального кино – там тоже делаются свои фестивальные комиксы. Меня же всегда интересовала только живая жизнь. И до сих пор я пытаюсь наполнить персонажа психологией живых людей.

Фильмы, которые я делаю, всегда сняты изнутри. Вот есть картина, висящая на стене, и ты никогда не войдёшь в эту картину. Так снималось советское кино. Ты будешь смотреть на неё. То есть ты – сторонний наблюдатель. А мне всегда было интересно (начиная с «Такси-блюз») снимать внутри этой картины. Снимать вокруг себя, по периметру, а не наслаждаться красотой изображения. Нет у меня божественных пейзажей! А всегда есть взгляд изнутри.

В свой первый фильм я выплеснул всю свою накопившуюся энергию. И это была двойная энергия: с одной стороны, личная энергия – энергия человека, засушенного, засахаренного в этом распадающемся мире социализма. С другой – энергия изменяющегося государства. Вот эти две энергии – личная и общественная – влились в этот фильм. Поэтому «Такси-блюз» имел такой успех и такое звучание.

Я всегда пытаюсь рассказать захватывающую историю. Потому что сама жизнь имеет символическое значение. Если ты хочешь сделать иллюстрацию какой-то идеи, то остальные смыслы обрезаешь. А если лежит пустая губка, то она всасывает в себя всю воду. Всю влагу. Все смыслы. Каждый видит в созданном что-то своё. Я могу просто рассказывать историю. Не думаю – против кого-то или за кого-то. Как человек я, конечно, за кого-то! Но когда просто рассказываешь историю – это намного сильнее.

Точно так же, как американские режиссёры делали кино против Голливуда, и я снимал этот фильм как бы против «мосфильмовского» стиля. Как в американских независимых фильмах 70-х – из уродства большого города прорастает новое, чистое. Но потом Голливуд этих бунтарей естественно вобрал в себя. Победить это невозможно. Все эти протестующие мальчики потом стали знаменитыми режиссёрами… Но есть такие ценные мгновения, когда ты вибрируешь вместе со своим народом, со своей страной. И сам того не желая, транслируешь эти вибрации.

Беседу вела Анна Петрова


ЛГ 10-07-2019

Накануне визита Владимира Путина в Италию и Ватикан итальянский художник Дарио Гамбарин с помощью трактора нарисовал на пшеничном поле после уборки урожая портрет крестителя Руси князя Владимира. Художник так разъясняет замысел: «В первую очередь их обоих объединяет имя. На первой встрече с папой Франциском в 2013 году Путин подарил ему икону Владимирской Богоматери. И я хотел сделать ответную любезность и в качестве ответного подарка посвятил ему изображение Владимира, одного из наиболее почитаемых в России святых». За основу при изображении лица князя итальянец взял новый памятник Владимиру на Боровицком холме. Портрет занимает в длину около 200 метров.

Фото: ©Фото: Дарио Гамбарин


ЛГ 10-07-2019

Галкина Валерия

Интеллигентный герой как порождение века – и его отрицание

Андрей Аствацатуров – личность многогранная: известный филолог, писатель, доцент СПбГУ, а теперь ещё и директор Музея В.В. Набокова… Весной этого года после четырёхлетнего «молчания» он выпустил новую книгу «Не кормите и не трогайте пеликанов», которую сам автор считает своим первым полноценным романом. О том, как изменился его герой, почему невозможно написать современный роман без филологических знаний и что представляет собой сегодняшний литературный ландшафт, писатель рассказал «ЛГ».


– Можно ли назвать ваш новый роман «Не кормите и не трогайте пеликанов» отчасти продолжением предыдущих книг? Что роднит его с «Людьми в голом» или «Осенью в карманах», кроме героя?

– «Пеликаны», в отличие от моих предыдущих книг, – полноценный роман с выстроенной системой персонажей, сюжетными линиями, правда, несколько модернистски фрагментированными. Мои предыдущие книги скорее в духе Шервуда Андерсона были в большей степени романами в рассказах, нежели полноценными романами. В них значительное место занимали анекдоты, парадоксы, афоризмы. Хотя в анекдотах я пытался передать своё философское религиозно-экзистенциалистское видение мира. Здесь анекдотов куда меньше, а религиозная проблематика выражена более открыто, хоть и через сюжетные линии, через поведение персонажей, через их реплики. Я ушёл от прежней простоты, от вещей к городской пейзажности и внутренним человеческим конфликтам. Но в сюжетном отношении «Пеликаны» ближе к «Осени в карманах». Они продолжают сюжетную линию, намеченную в «Осени», и развивают её урбанистическую тему. Изменился и сам герой. Он перестал быть неудачником, он ожесточился, он сделался более циничным, более отчаявшимся и чуть менее привлекательным.

– Ваш герой – герой времени? Этот плывущий по течению, «растерянный и сосредоточенный» одновременно человек – порождение века или, напротив, чужеродный элемент?

– Он – один из героев времени. «Героями времени» скорее можно назвать центральных персонажей Романа Сенчина, по той причине, что Сенчин описывает куда более распространённые типажи. И делает это лучше, чем я, с большей силой, большей горечью. Мой персонаж – и порождение века, и в то же время его отрицание. Он типичный интеллигент, который не желает быть таковым. Он не желает принимать современность, не замечая, что современность, современный город, среда, в которой он обитает, неизбежно проникает в него. Но в то же время он понимает, что стал фаталистом, что обречён выполнять разные земные миссии, которые всегда приводят его к личному поражению.

– Какую роль играет в романе город? Лондон, Петербург – только декорации или полноценные действующие лица? Как создаётся образ города?

– Город у меня – одно из главных действующих лиц. Он ведёт диалог с героем, он заражает его своей силой, переваривает его. Я даже старался местами сделать героя не субъектом, а объектом, заставляя городские постройки, деревья, машины также выступать как субъекты наравне с ним. То есть сделать их равноправными герою. Моя задача была – показать скрытую метафизику города, силы, которые им управляют и которые едва различаются в городском ландшафте. Для этого я старался всякий раз раскрывать динамику, историю построек, парков, предметов, замечать следы того, что было прежде, почти в доисторические времена. Лондон и Петербург – два европейских имперских города, затухающих, как сама Европа, зимних (действие всегда происходит зимой), отчасти полумёртвых. Лондон – скорее морской ландшафт со следами древнего моря. Петербург – город правильной земной геометрии, правил, строгого расчёта.

– А как город влияет на писателя? Можете ли вы, например, представить себя и свои тексты без Петербурга?

– Город принципиально влияет, без города, без смыслов, которые в нём находили наши литературные предшественники, я плохо мыслю себе свои романы. Даже если действие разворачивается в интерьере, он обязан быть петербургским и свидетельствовать об империи.

– Не могу не спросить о взаимодействии филологии и литературы. Ваши филологические знания больше помогают или мешают? Трудно ли отделять Аствацатурова-филолога от Аствацатурова-писателя? И нужно ли это делать?

– Знания, любые, в том числе филологические, помогают. Думаю, если бы Водолазкин и Гиголашвили не были высокопрофессиональными филологами, мы вряд ли получили бы такие блестящие тексты, как «Лавр» или «Чёртово колесо». Более того, они часто откровенно подчёркивают это знание, как Водолазкин в «Лавре» или Гиголашвили в «Захвате Московии». Что касается меня, то я старался вполне осознанно играть с предшествующей литературной традицией, скрыто и явно цитировать классиков (Элиота, Вирджинию Вулф, Бирса, Пушкина, Гоголя, Андрея Белого), цитировать своих современников (Елизарова, Садулаева, Быкова, Сенчина), выстраивать сюжетные линии с оглядкой на мастеров. Написать современный роман без знания филологии, без умения филологически читать и анализировать чужие тексты невозможно. Читатель может замечать эти следы в моих текстах, может не замечать, это не столь для меня важно.

– Ваш дебютный роман «Люди в голом» отчасти вырос из заметок в «Живом журнале». Как сегодня взаимодействуют интернет и литература? Можно ли сказать, что и там и там человек создаёт альтер-эго?

– Думаю, можно. В интернет-общении, в блогосфере отчасти похожая на литературу ситуация. И в том и в другом случае человек скрывается под маской, которая вытесняет или развивает его личность. В литературе – это рассказчик, повествователь, лирический герой, который отделён от самого автора. В интернете – это аватар, по сути, тот же рассказчик, образ, сознательно выстроенный, стремящийся не быть кем-то, а только казаться.

– Какие вы можете отметить тенденции в современной русской литературе?

–Тенденций чрезвычайно много. Сейчас затруднительно определить какие-то линии, поскольку мы живые свидетели или участники процесса. Я бы выделил социальную прозу (Прилепин, Рубанов, Сенчин, Шаргунов, Садулаев, Айрапетян, Гиголашвили, Филипенко, Сальников). Интересен традиционный психологизм в духе русской классики (Славникова, Быков, Снегирёв, Мария Ануфриева, Саша Николаенко, Анна Козлова). Существует неоготика, блестящим представителем которой является Михаил Елизаров. Мне нравился магический реализм Лоры Белоиван и Ильдара Абузярова и близкого к ним Бояшова. Есть неомифологизм Водолазкина. Впрочем, он пишет книги в разных манерах. У нас есть сильная урбанистическая проза – Левенталь, Носов, Крусанов. Есть очень сильная документалистика, особенно региональная – например, Василий Авченко. Есть интересная традиция исторического романа (Юзефович, Гиголашвили). Есть псевдоавтобиографическая проза – Эдуард Лимонов, Валерий Попов. Наконец, существует огромный пласт жанровой, многотиражной литературы, достаточно сильной. Много чего есть.

– Недавно вы возглавили Музей В.В. Набокова на Большой Морской улице. Поделитесь своими планами. Что ждёт набоковский музей в будущем? Каким вы видите идеальный современный литературный музей?

– План развития музея уже составлен. В настоящее время совместно с музеем в Рождествено организована выставка «16 лабиринтов Набокова». Ведётся подготовка выставки «Экслибрис Серебряного века», осенью мы планируем провести интересную выставку «Пионеры супрематизма» – будут представлены аксессуары, выполненные современными художниками по рисункам супрематистов (К. Малевича, А. Экстер, Н. Удальцовой). В наших планах есть ещё несколько выставок петербургских художников и коллекционеров. Две недели назад у нас с успехом прошло выступление известного поэта и переводчика Яна Пробштейна. Этим выступлением мы открыли серию встреч с современными петербургскими переводчиками, которые состоятся осенью и зимой. Все эти встречи и выступления будут приурочены к выходу книг. Мы собираемся пригласить – об этом есть предварительная договорённость – Дмитрия Симановского, Михаила Яснова, Валерия Кислова, Григория Гиммельштейна, Анастасию Миролюбову. Надеемся, что дом-музей станет площадкой для современной русской прозы и поэзии, и уже запланированы выступления известных российских литераторов. Наконец, главное для нас – проводить мероприятия, связанные с жизнью и творчеством В.В. Набокова. У нас с публичными лекциями выступят преподаватели СПбГУ, которые занимаются Набоковым, пишут о нём статьи, читают лекции: Сергей Кибальник, Федор Двинятин, Нина Щербак. Запланирована лекция историка кино Жамилы Садулаевой об экранизациях Набокова. Я думаю, все петербуржцы заинтересованы в том, чтобы музей жил, развивался, и мы постараемся не разоча­ровать и сделать его живой площадкой и местом интересных диалогов.


7 июля Андрею Аствацатурову исполнилось 50 лет. Поздравляем! Желаем крепкого здоровья и новых открытий – в литературе и науке!

«ЛГ»-досье

Андрей Алексеевич Аствацатуров – российский писатель, филолог. Автор книг «Люди в голом», «Скунскамера», «Осень в карманах», «Не кормите и не трогайте пеликанов», сборника эссе «И не только Сэлинджер», а также трёх научных монографий и более ста статей, посвящённых проблемам английской, американской и современной русской литературы. Лауреат премии «НОС», премии «ТОП-50. Знаменитые люди Санкт-Петербурга», финалист премий «Национальный бестселлер», премии Сергея Довлатова. Переведён на французский, итальянский, финский, чешский, венгерский, китайский языки.




ЛГ 10-07-2019

Почему «русская итальянка» вернулась в Москву удручённой

Об итальянской писательнице Маринелле Мондаини читатели знают по беседе с ней, опубликованной в «ЛГ» («Дочь своего отца», № 12, 2019). Она давно живёт с семьёй в Москве, её муж русский. Увлечена творчеством Пушкина, пишет книгу о Донбассе. Время от времени навещает в Италии родственников и друзей. Недавно побывала на родине снова. И вот что увидела.


Гуляю вдоль моря… Красиво, дух захватывает. Песок как бархат, прибой ласкает ноги, ему помогают рачки и моллюски, «вонголе» и «коцце», если по-местному. Собирать их люди приходят в 5–6 утра, чтобы затем приготовить соус для спагетти. Прозрачная вода, чайки скользят по лазурной глади… Прекрасна Адриатика, которую воспел Пушкин, не побывав здесь ни разу!

В уголке рая всё как всегда, а вокруг многое изменилось – что-то почти до неузнаваемости. В двух шагах, на набережной у Адриатического или, может быть, Тирренского моря, – проявления разрухи и бедности, которые бросаются в глаза, особенно если помнишь другие картины.

Исчезли уютные маленькие магазинчики с полезными и симпатичными товарами – их был миллион! Они принадлежали семьям: из поколения в поколение люди кормили себя и близких, передавали традиции, итальянское радушие. Теперь помешали кому-то – может, развитию сетевых магазинов, а может, расчёт был на что-то другое. Но уже факт: «семейных магазинов» (средний класс!) теперь по пальцам перечесть, а какие-то перешли к «новым итальянцам». Речь об иммигрантах. Их в 2014 году тогдашний председатель палаты депутатов парламента Лаура Болдрини восхваляла, называя «авангардом будущего итальянского стиля жизни» и «человеческим элементом глобализации».

Хожу и вижу «новые лица»: индийцы, китайцы, выходцы из Шри-Ланки, Пакистана. Особенно много представителей Африки – Ливии, Туниса, Алжира, Марокко, Египта, Судана, Нигерии… Итальянское государство освободило их от налогов на первые пять лет работы. Затем, правда, они обязаны платить, но по минимуму, получая льготы. Хотя и этого можно избежать: у всех полно родственников, друзей. Выгоднее переписать магазинчик на кого-то – и всё в ажуре! Что касается итальянцев, им государство внушает: это твои проблемы, плати налоги в полном объёме, иначе буду карать!

«Новые хозяева» продают вещички по 1–2 евро, чаще всего никчёмные поделки и подделки, а также чемоданы по 10–20 евро. Часто приносят товары на пляж – в грязных простынях или коробках, выкладывают на песок, где люди гуляют, ходят между лежаками, что-то назойливо предлагая. Видишь китаянок, соблазняющих отпускников массажем, индийцев со своими «драгоценными» камушками и бижутерией. Можешь увидеть и своих: весёлые и шумные неаполитанцы громкими криками зовут купить и отведать порезанный на части кокос…

Засилье иноземной «армии труда» ведёт к всё большему росту предложения рабочей силы, а цена её ощутимо падает. На юге полуострова африканцы собирают помидоры за 3 евро в час, а то и за 10 евро в день… Армия новых рабов!

Мигранты – головная боль не только правительства, но и обычных граждан. Новая реальность разделила итальянцев. Когда люди видят, как выглядят и ведут себя модно одетые молодые африканцы с дорогими смартфонами в руках, это вызывает у кого-то чуть ли не бешенство. Ведь самим итальянцам живётся всё тяжелее! Хотя есть и те, обычно из числа сторонников Демократической партии (ДП), кто по-другому относится к мигрантам.

Хотя вообще-то всем понятно, что ДП добилась успехов лишь в продвижении гражданских прав для ЛГБТ, сторонников гей-парадов и гендерной теории. Гораздо хуже дела с реализацией социальных прав, сильно урезанных после принятия законов, внесённых в парламент партией Маттео Ренци. Он стал ненавистен большинству итальянцев, его сменил на посту главы ДП Никола Дзингаретти. Но суть политики осталась той же. В её основе – полная подчинённость финансовой диктатуре ЕС, канонам безграничного либерализма и требованиям США, поддержка антирусских санкций и «буонизмо», что означает «быть добрым» к мигрантам. Со всем этим, если судить по делам, солидарны и другие партии.

Особенно поразили меня изменения в настроениях людей. Многие доведены, если говорить по-русски, до белого каления. Это ощущаешь на улицах, в магазинах, у вагона поезда при посадке пассажиров, когда кто-то может сорваться на крик из-за сущих пустяков (типа мог пропустить, но не сделал этого). Даже на телевидении в ходе дебатов их участники употребляют нецензурную лексику, грубо жестикулируют и могут дать волю рукам. Такого не было! Что это, если не деградация?

Болезненно ощущают на себе перемены пенсионеры с их и без того не радующей пенсией. Хотя и работающие часто не знают, как сводить концы с концами, – денег не хватает, люди всё чаще вынуждены покупать дешёвые продукты, брать подержанные машины или приобретать их в кредит. Одежда и обувь для многих – это уже «лишние вещи», итальянский стиль потеснён китайским ширпотребом.

Большая часть коммерсантов стонет от налогов, вынуждена увольнять персонал: если продавцу платят, например, 1000 евро в месяц, то столько же надо перечислить государству. У предприятия как бы «два хозяина»: его владелец и государство, которому он обязан отдавать 47% выручки. И сколько потом остаётся на оплату коммунальных услуг? Отсюда курс: экономить как можно больше и на всём, прибегать к системе скидок, чтобы хоть чуть-чуть поднять уровень продаж.

Знаменитые торговые марки, в прошлом гордость Италии, скупают иностранцы. В Неаполе или в Сан-Мауро-Пасколи (область Эмилия-Романья) закрылись многие обувные фабрики, известные высочайшим качеством продукции. В Прато (область Тоскана – прославленный текстильный центр) за последний десяток лет закрылось или обанкротилось 3600 предприятий. Даже не хочется считать, сколько людей осталось без работы!

В феврале обувная фабрика «Балдинини», у которой только в России 130 магазинов с выручкой свыше 100 миллионов евро (по сути, РФ спасает марку), закрыла свой исторический бутик в Римини. «Спустя тридцать лет, с болью в сердце, я вынужден закрывать бутик, – объявил в местной газете его хозяин. – Времена изменились, больше нет богатых русских». Так что и проблемы России докатились до Италии… Все мы, получается, в одной лодке.

И, конечно, больно осознавать, что молодые итальянцы ежегодно десятками тысяч покидают страну – без постоянного дохода порядка 40 процентов молодежи от 18 до 25 лет.

Такое положение создаёт почву для роста популярности партии «Лига севера», других правых и ультраправых сил. Их лидер Салвини на выборах 26 мая выступил очень убедительно, за него проголосовали все города на юге Италии, где причаливали и причаливают суда с мигрантами. Но их наплыв не сильно ослабел. А ведь Салвини выиграл, сделав ставку именно на сокращение притока мигрантов, безопасность населения, выдвинул лозунг «Итальянцы прежде всего». Но слова о «суверенитете Италии» остаются словами, а на деле Салвини и его партия «Лига севера» по-прежнему плывут в фарватере Брюсселя и Вашингтона, не ставят вопросов о принадлежности Италии к НАТО, «исключительности» США.

Как пишет Лука Канджемини в книге «Другие границы. Итальянская коммунистическая партия против европеизма», этот самый европеизм послужил империализму в послевоенные годы только политическим и идеологическим инструментом для атаки на рабочий класс и международное коммунистическое движение, которые, как отмечает писатель, повсюду возглавляли борьбу за освобождение от фашизма. А потом, добавлю от себя, боролись за достойную людей труда жизнь.

Достижения европеизма видны на удручающем состоянии Италии: облик il bel paese («бель паэзе» – «прекрасная страна»), к глубокому сожалению, утратил многие привлекательные черты.

Маринелла Мондаини,
писатель, Римини – Москва


Выходец из Китая зарабатывает на жизнь в центре Милана продажей своих самоделок
Фото: Антон Денисов / РИА Новости



ЛГ 10-07-2019

Кто комментировал трагедию и зачем снова врать?

Минувшую неделю наше внимание было приковано к трагедии в Баренцевом море и гибели 14 акванавтов. Четырём из них присвоено посмертно звание Героя России. Очень жаль ребят! Подводные силы России, наша наука понесли огромную утрату. У моряков в крови неистребимый ген: «Сам погибай, а технику спасай!» Как и товарищей – кого сможешь.


Видимо, у многих возникал вопрос: что делал глубоководный аппарат в мелком для него Баренцевом море? Каждый логически мыслящий человек поймёт, если свяжет в одну цепочку «Лошарик» + «Посейдон». Ведь основной задачей аппарата «Посейдон» была определена доставка ядерного боеприпаса к берегам вероятного противника для поражения, в случае необходимости, важных прибрежных элементов экономики и нанесения гарантированного неприемлемого ущерба путём создания обширных зон радиоактивного загрязнения, цунами и других разрушительных последствий. Увы, пока обстановка на планете такова, что за АНПА (автономный необитаемый подводный аппарат) – будущее в мировом океане. И для них нужны надёжные, долго действующие энергоустановки. Поэтому каждый правильно оценит вопрос президента Путина и ответ С. Шойгу: «Ядерная установка не пострадала». Именно ради её спасения отдали жизни 14 акванавтов.

Трагедию переживают не только моряки, но и все жители страны. Но тайну «Лошарика», как и тайну гибели АПЛ «Курск», мы явно узнаем не скоро.

Как ветеран-подводник, хочу коснуться того, что поразило меня при освещении трагедии. Странные вещи попадали в открытую печать, в эфир. Первое, что удивило, это привлечение «экспертов», которые видели подводную лодку, пожалуй, лишь на картинке. Ни одного настоящего профессионала-подводника не увидел на популярных телеканалах и не прочёл их комментариев в прессе. А чтобы судить о пожаре на подлодке, надо служить на ней и столкнуться не раз с аварийными ситуациями. А то получается сплошная «лапша». Как, например, подводник может таскать при себе ИДА, который без малого весит пуд? Да, индивидуальный дыхательный аппарат есть у каждого, кто уходит на задание, но он лежит на штатном месте. Раньше ещё были ИПы (изолирующие противогазы), сейчас дыхательные маски носит каждый подводник с собой, но это никак не ИДА. Доходило даже до того, что кто-то запустил утку, будто все погибшие моряки находились в жилом отсеке на отдыхе. Возникает вопрос: «А кто же нёс вахту?» И как всё это пропускается, ведь зрители могут и поверить?!

Сейчас появились сведения, что лодку спасли четыре акванавта и гражданский специалист. Если исходить из логики – это вахтенный офицер, вахтенный механик, штурман и боцман – рулевой. А кто нёс командирскую вахту? Вот этот вопрос – организация службы на сверхсекретной субмарине – больше всего и волнует настоящих подводников. От ответа на него зависит многое. Поэтому хочу обратить внимание компетентных органов, проводящих расследование, на необходимость тщательнейшей проверки и перепроверки, ибо все морские инструкции написаны гибелью людей. А некомпетентных журналистов и их редакторов хотелось бы попросить: если чего-то не знаете, не раздувайте ажиотаж! Не плодите слухи!

Вадим Кулинченко,
капитан 1-го ранга в отставке, ветеран-подводник


ЛГ 10-07-2019

Макаров Анатолий




В детстве я прочёл рассказ Чехова «Пассажир первого класса» и хорошо запомнил. Хотя вроде бы что советскому пионеру до причуд буржуазной популярности, до кафешантанных див, карточных шулеров, иногда затмевавших в представлении публики славные имена учёных, мыслителей и художников? Подозреваю, судьба будто готовила меня к тем нравственным мукам, которые приходят в последнее время.

Молодым репортёром в советские времена я часто «обслуживал», как говорили тогда, популярные фестивали и конкурсы и помню, как модные певцы и певицы заверяли меня в стремлении к художественному идеалу и неповторимой творческой манере. И это не было позёрством.

Сейчас такие признания звучали бы полным анахронизмом. Стремления и поиски ныне всё чаще заметны применительно к одному – к скандалу. Вот к чему стремится креативная натура. СМИ, в особенности телевидение, ей в этом усиленно помогают. Они считают, что именно этого жаждет пресловутый «пипл», массовая публика, которую при Чехове спесиво именовали «чернью». При всём своём демократизме полагаю, что в некоем моральном плане термин, увы, не утратил смысла. Хотя откровеннее всех нравам «черни» соответствуют многие наши «звёзды». Лицемерно жалуясь на беспардонность жёлтой прессы, они втайне купаются в сплетнях и скандалах. Ну напишет о тебе высоколобый критик, ну смахнут слезу восторга поклонники, и что? А о скандале будет судачить чуть ли не вся страна. Из факта компрометации скандал превратился в мощный способ рекламы и экономический стимул.

О загадочном и, как выяснилось, сомнительном отравлении популярного продюсера и шоумена СМИ вещали с большим азартом, нежели о встрече двух президентов, своего и заокеанского. Никакой «казус белли» не вызвал бы такого числа комментариев и предположений. Какие судьбы мира, когда речь о здоровье бессменного медийного персонажа, героя светской хроники и мордобойных ток-шоу?!

Каждый выбирает для себя, сказал поэт, и попсовая общественность, разумеется, имеет право на вульгарную шумиху как на способ существования. Но кто ей дал право окутывать вонью скандала имена достойных людей, которые не в силах себя защитить – кто по болезни, кто по отсутствию в нынешнем мире, не забытому, а теперь особенно заметному.

Когда сплетники трепали имя Армена Джигарханяна, я подумал: всё, для млеющей от злорадного любопытства толпы нет больше грандиозного актёра мирового класса, а есть ослабевший духом старик, попавший в ловушку пошлейших матримониально-материальных интриг.

В чеховские времена стыд как-то корректировал моральную неточность напуганных разорением героев. Теперь стыд исключён, вычеркнут из чудом сохранившихся правил жизни. И просто рвётся из груди крик: себя не бережёте – пощадите хоть великие имена, доставшиеся вам! Народные красавицы, женщины Василия Макаровича Шукшина, так часто собачатся между собой на телеэкране и регулярно вляпываются в некрасивые истории, что напрашивается вопрос: неужели не ясно, что всё это сутяжничество позорит имя любимого народом писателя, одного из лучших в XX веке?

Всё идёт к тому, что скоро публика забудет о бессмертных шукшинских «чудиках», о «Калине красной», о потрясающей саднящей любви мастера к русскому народу, зато будет помнить, кто из его прекрасных наследниц больше всех отжал себе движимого и недвижимого...

Классики дискутировали о природе славы. О природе славы дурной спорить не приходится. Она – в чистом виде пошлость, бездарность, бесстыдство.


ЛГ 10-07-2019

Пора строить великую науку и великую экономику

Его взгляды часто «перпендикулярны» официозу, а злые языки ещё и скажут, что «он хорошо чувствует себя при любой власти» и выступает в самых разных, диаметрально противоположных по взглядам СМИ – от либеральнейшего «Эха Москвы» до прокремлёвской «Российской газеты». Впрочем, и злейшие враги не упрекнут публициста, психолога и политтехнолога Леонида Радзиховского в «продажности» и конформизме – пишет он не по указке «сверху» и не по указке «снизу», и пишет, чёрт побери, талантливо.



– Леонид Александрович, вы родились в семье учёных-микробиологов, окончили факультет психологии МГУ, одним из создателей которого был ваш родственник, известный психолог Александр Лурия, защитили кандидатскую. А потом взяли, да и ушли в журналистику. К науке душа не лежала?

– Не лежала. Мечтал стать историком, но тогда историческая наука была до отвращения политизирована, а заниматься псевдонаучной проституцией не хотел, вот и пошёл на психологический факультет МГУ. Когда наступили перестроечные времена, начал пописывать в популярную тогда «Учительскую газету». Её редактор Владимир Матвеев стал моим крёстным отцом в журналистике, он познакомил меня со многими интересными людьми, в том числе с главным редактором «Московских новостей» Егором Яковлевым. Вот так, шаг за шагом, втянулся в журналистику. Потом наступили девяностые, случились новые события, и это был тот редкий случай, когда совпали мои личные и общественные настроения, я был конформистом с чистой совестью.

– В 1992–1993 годах мы видели вас в роли политического обозревателя ОРТ. Вы – «телевизионный» человек?

– Нет, это было абсолютно не моё, я вынес оттуда отвращение к телевидению, хотя и не такое глубокое, как к телевидению нынешнему. Первый раз я был «брошен» на ТВ как относительно близкий к власти человек, там происходила «революция» и приходили «комиссары» от демократического правительства. Мне предложили возглавить редакцию политического вещания, но хватило ума отказаться, я рекомендовал на это место другого человека, сейчас это один из самых богатых и продвинутых телевизионных деятелей. А я пошёл на более скромную должность.

Поначалу был азарт, вокруг царила ярмарочно-полубандитская атмосфера. Потом стал от всего этого страшно уставать и вернулся к «пишущей» журналистике. Второе «пришествие» на ТВ случилось уже ближе к концу девяностых, меня позвал Николай Сванидзе, возглавлявший тогда ВГТРК. Так я оказался на канале «Россия», но опять же было ощущение, что занимаюсь не своим делом. На ТВ приживаются люди определённого склада, умеющие хорошо толкаться локтями, уютно чувствующие себя в атмосфере интриг, и, главное, это очень тщеславные люди. У меня этих качеств нет, и я оттуда свалил.

– Наше ТВ, прозванное в народе «зомбоящиком», нынче действует в трёх генеральных направлениях: реляции о сокрушительных викториях, безразмерные политические ток-шоу и выстроенные по канонам «мыльных опер» передачи о перепутанных в роддоме детишках, изменах, разводах и битвах за недвижимость. Всё это напоминает галдёж дворни в кухаркиной комнате…

– С омерзением отношусь к сегодняшним шоуменам на ТВ, это наёмные проститутки, – но очень трудолюбивые, в определённой степени одарённые и фанатично любящие свою работу проститутки-трудоголики, которым приятно торговать собой за большие деньги. Знаю телекухню не понаслышке, это тяжелейшая, изнуряющая работа, и шоуменский трудоголизм вызывает уважение, а вот сами шоумены – нет. Люди, разжигающие низменные эмоции у миллионов и получающие за это миллионы, лучше от своего трудолюбия не становятся.

– Но, скажем, Владимир Соловьёв – талантливый человек?

– Не назову его талантливым, однако человек он способный, невероятно трудолюбивый, в высшей степени тщеславный и, судя по его книжке «Евангелие от Соловьёва», явно подверженный мегаломании. Простому смертному в подобных случаях рекомендуют обратиться к врачу, но для публичного человека это необходимое профессиональное качество, как и умение правильно колебаться вместе с «генеральной линией». И тут телесоловьи ничем не отличаются от известной балерины, живущей в шпагате в болезненной надежде, что всем интересно, что там у неё между ног. Вот вам классическое поведение человека, желающего любой ценой привлечь к себе внимание, а затем это внимание монетизировать.

– Леонид Александрович, а как вы оказались депутатом Госдумы?

– В начале девяностых у нас были ещё конкурентные и свободные выборы. Для своего «персонального» избрания я никаких усилий не прилагал, шёл по партийному списку Гайдара, работал в избирательном штабе гайдаровской партии и в 1995 году стал депутатом. Эта забавная Дума была, выражаясь словами Достоевского, «неуместным собранием», люди просто не понимали, что им делать, и занимались чёрт знает чем…

– Вы были и спичрайтером кандидата в президенты России генерала Александра Лебедя. Как складывались ваши отношения? Лебедь не обиделся за то, что вы в своё время назвали его «орангутангом»?

– В 1996 году мой товарищ, известный пиарщик и политтехнолог Лёша Головков предложил «поработать на Лебедя» во время президентской кампании. Меня это предложение удивило, ведь Лебедь считался конкурентом Ельцина, а у меня не было никакого желания работать против Бориса Николаевича. Но Лёша объяснил, что Лебедь должен в первом туре оттянуть голоса у коммунистов, а во втором туре всё решится в пользу Ельцина. И мы пошли знакомиться с Александром Ивановичем, который тогда сидел в маленьком кабинете в Госдуме. Помню, он курил сигарету за сигаретой и показался очень нервным человеком, что мало сочеталось с его брутальным обликом. Ну, познакомились, поговорили о его программе, и я начал работать в штабе. И вот как-то Лебедь говорит мне: «Это вы написали, что я орангутанг, а себя сравнили с шимпанзе?» Да, отвечаю, я. Он спрашивает: «Вы по-прежнему считаете, что я орангутанг?» Я ему говорю: «Александр Иванович, если вы думаете, что слово «орангутанг» свидетельствует о низком интеллекте, то это не так. Орангутанг – большая, сильная и агрессивная обезьяна, а шимпанзе – маленькая обезьянка. И если вы посмотрите на нас в зеркало, то убедитесь, что сравнение тут правильное». Лебедь помолчал, попыхтел сигаретой и изрёк: «Одно из этих двух сравнений, может быть, и правильное». Но не стал уточнять, какое именно. Я тоже уточнять не стал.

Мстительным он не был. Когда подводили итоги работы избирательного штаба, Лебедь, внимательно изучавший каждую фамилию в ведомости, некоторые фамилии вычеркнул, а мою – подчеркнул и распорядился выдать мне весьма солидную премию.

– Накануне крымского референдума вы предсказали, что «проблемы Крыма – ничто по сравнению с ценой, которую Россия должна будет уплатить за радость заполучить эти проблемы, и цена проста – репутация агрессора и захватчика». Но у России могут быть сферы влияния, и пускать кого-то в эту сферу уважающая себя страна не станет, и за ценой тоже не постоит…

– Как любой журналист, я могу давать предсказания только на очень короткий срок и попадаю в точку примерно столько же, сколько промахиваюсь. Вы тут упомянули «сферу влияния», но я не понимаю, что означают сии загадочные слова, для меня это что-то из области чистой фонетики. Вот скажите, Казахстан, ведущий самостоятельную политику, торгующий и с США, и с Китаем, – в сфере влияния России? Что, Назарбаев спрашивал у Путина разрешения уйти в отставку с поста президента? А Канада и страны ЕС, ведущие с американцами торговые войны, – в сфере влияния США? У европейцев с Вашингтоном куча противоречий: по Ирану, военным расходам европейских членов НАТО, по «Северному потоку-2». И они – в сфере влияния США?

– Хорошо, заменим «сферу влияния» на «зону безопасности». Есть военная угроза нашей стране или нет её?

– Военная угроза – это когда страна или группа стран готовят нападение на другое государство. Но ни США, ни Китай, ни НАТО не собираются нападать на Россию и не представляют никакой военной угрозы для нашей страны, как и наша страна не собирается нападать на кого-то. Россия при всех её болячках – мировая ядерная держава, нападение на неё означает термоядерную войну, то есть гарантированное взаимное уничтожение или в лучшем случае взаимный неприемлемый ущерб. Ну и кто на такое пойдёт? Опять же, чего ради кому-то нападать на Россию, если она уже не представляет собой идеологической альтернативы Западу и если у нас рыночная экономика? Почему Запад должен напасть сейчас, если он не напал на СССР ни в 1947 году, когда у нас ещё не было ядерного оружия, ни до конца шестидесятых годов, когда ещё не было ядерного паритета, ни в девяностые годы, когда и армия, и экономика, да и вся страна были в раздрае и развале?

Нам рассказывают сказки о том, что какая-то дама, то ли Тэтчер, то ли Олбрайт, сказала, что ресурсы России должны принадлежать всему миру и поэтому нас надо захватить. Этот бред пьяного фейкмейкера не устают цитировать соловьи наших политических ток-шоу. Возможно, соловьи не в курсе, что мы преспокойно продаём странам НАТО нашу нефть, из которой делают топливо для заправки натовских танков и самолётов. Наконец, нет территориальных претензий, если, конечно, не считать Украины и Курил. Но вся эта вялотекущая дребедень по Курилам будет продолжаться до морковкина заговенья, такой же дежурной формулой станет и «крымский вопрос». И что? Кто собирается на нас нападать, если для этого нет ни территориальных, ни идеологических, ни экономических мотивов?

А вот реальные угрозы сбываются тихо и работают на реальное уничтожение страны. Это научно-технологическая отсталость, отражающаяся на микроскопической доле России в мировом экспорте высокотехнологичных товаров. Страна отстаёт инфраструктурно, у нас отсталая медицина и «социалка», плохая демография. Надо решать эти проблемы, а не орать на каждом углу, что нас хотят захватить, потому что мы – великая страна.

– Выйдите на улицу, и десять из десяти ответят вам, что Россия – великая страна!

– Да, но в это понятие входят и великая наука, и великая экономика, а они у нас невелики. Есть великая территория и великое количество ядерных боеголовок. Можно почивать и на этих лаврах, но это ресурсы позапрошлого и прошлого веков. Спасибо, конечно, предкам-первопроходцам и ядерным шпионам из «кембриджской пятёрки», но нельзя же всё время хвастаться бомбами.

– Судя по вашим публикациям и выступлениям, вы считаете, что Россия неправильно повела себя в Крыму в марте 2014 года. А как – правильно?

– Если целью был максимальный патриотический подъём и сплочение народа вокруг президента, то Россия действовала верно. Подъём был, сплочение налицо, рейтинг Путина подскочил до небес. Если цель в восстановлении исторической справедливости, то Россия опять же действовала верно, потому что Крым исторически, культурно и психологически – русский, этнических русских здесь большинство, да и население – сплошь русскоязычное. Крымчане всегда ассоциировали себя не с Украиной, а с Россией, и по человеческому счёту «решение крымского вопроса» было справедливым. Но если Россия хочет вести политику в рамках международных соглашений, то такое поведение абсолютно неприемлемо, поскольку у нас с Киевом был Договор о дружбе и сотрудничестве, где прописана территориальная целостность Украины. Россия даже не денонсировала этот договор, она через него просто переступила.

Прирезав себе Крым, Россия отрезала своё влияние на Украину, обрубила рычаг этого влияния. Действиями в Крыму и в Донбассе Кремль сделал для отрыва Украины от России то, чего не смогли бы сделать Мазепа, Петлюра и Бандера, вместе взятые. И украинские националисты должны в пояс кланяться Кремлю за бесценные подарки, которые они получили с превращением Украины в антироссийский форпост. Но заставь дурака богу молиться: украинское руководство так плотно оседлало антироссийскую лошадку, что добилось обратного эффекта, когда русофобская риторика отвергается большинством населения, что и аукнулось Порошенко на выборах.

Русофобская пропаганда порядком достала украинцев, которым надоело круглые сутки слушать не о реальных проблемах страны, а о том, какая Россия бяка. Но ведь и нам денно и нощно долбят, что НАТО – на пороге, США – везде, а на Украине – фашисты. И когда люди спрашивают, на какие шиши скромный директор госконцерна прикупает в Москве квартирку за двадцать миллионов долларов, им рассказывают занимательную историю о том, как дон Мадуро расплевался с доном Гуайдо...

– Вы считаете, что россияне устали от «войны» с Западом и готовы отказаться от психологии «осаждённой крепости»?

– Россияне давно устали от «войны» с Западом, но устать от «оборонного» сознания – не значит отказаться от него. Спросите обычного человека, и он скажет, что его достали бесконечная брехня по ТВ и разговоры про Украину, Сирию и Венесуэлу и что давно пора заняться внутренними проблемами, а не лезть, куда не просят, да и куда просят, тоже не лезть. Но если вы спросите того же человека, почему мы всюду «лезем», он вам ответит: потому что НАТО расширяется, а мы должны быть сильными, чтобы с нами считались! То есть в одном полушарии мозга – стереотипы оборонного сознания, а в другом – усталость от того же оборонного сознания. Такое раздвоение быстро излечится, если резко уменьшить воинственную пропагандистскую риторику. Думаю, никто не станет убиваться из-за того, что ТВ вдруг перестанет сутки напролёт мусолить нюансы иранской или украинской жизни или рассказывать о том, как натовские хищники точат на нас клыки.

Сегодня у нас нет нормальной внутриполитической жизни, нет конкуренции партий, нет оппозиции. Есть воткнутая в Россию вертикаль власти, со всеми вытекающими последствиями. Вам хочется примеров? Их есть у нас. В любом демократическом государстве секс-скандал заканчивается отставкой, а то и посадкой не в меру любвеобильного политика или чиновника. А чем закончилась «романтическая» история со Слуцким и журналистками? Ничем. Я уже молчу о хорьках, резвящихся в закромах Родины.

– Это заставляет вспомнить незабвенного экс-министра Сердюкова, которого в наказание за шалости в «Оборонсервисе» бросили на другие хлебные должности. В прошлом году на посту индустриального директора «Ростеха» он заработал непосильным трудом более 213 миллионов рублей – в госкорпорации, где средняя зарплата не превышает 57 тысяч рублей?

– Ну, так и я о том же. Если чиновник в демократической стране тратит больше, чем официально зарабатывает, он рискует попасть на нары. Наш чиновник может воровать, сколько влезет, если он лоялен к власти. Попробуйте обвинить в коррупции такого «правильного» ворюгу – вас тут же ответно обвинят как минимум в «расскрепке скреп». Так сохраняется власть – и исчезает доверие к власти.

– В России есть оппозиция?

– В России есть системные партии, изображающие оппозицию, но больше смахивающие на тайных членов «ЕР». Конечно, ЛДПР и КПРФ регулярно вскипают праведным гневом и пинают правительство, но они никогда не задевают лично Путина. То есть это не оппозиция Его Величеству, а оппозиция Его Величества – так в своё время Милюков говорил об оппозиции Николаю II. Что касается «несистемщиков», это классические «пикейные жилеты» и беспомощные брюзги, кое-кто из них относится к категории «грантоедов», хотя я и не считаю само по себе получение грантов чем-то зазорным. Для роли лидеров России эти люди слишком мелки, а для свободных политических аналитиков – слишком агрессивны, неслучайно же за определённой частью этой публики закрепилось прозвище Демшиза. Объединиться они не могут, ибо способны драться только друг с другом, что и составляет смысл их политического бытия.

– Вернёмся на Украину. Тамошние «бандерлоги» – непременная составляющая местной демократии, или пена на волне «революции гiдности»? Как быть с таким украинским феноменом, как «жидобандеровцы»?

– Для какой-то группы людей, например, в Галичине, Бандера остаётся героем, но не думаю, что таких взглядов придерживается большинство украинцев. Что касается «жидобандеровцев» и юдофобов, то антисемитизм в этой стране – традиционное развлечение. И если Бабий Яр ещё можно как-то списать на немцев, то в Гражданскую войну, когда никакими немцами на Украине не пахло, там были чудовищные погромы. Впрочем, если вы посмотрите на историю, то обнаружите, что антисемитизм был вполне легитимной штукой и в просвещённой Европе. Очевидно, сейчас на Украине стало гораздо меньше антисемитизма, при сохранении восторгов в адрес Бандеры там внутренне отделили бандеровцев от юдофобской повестки, переключившись на русофобию.

– Вы как-то назвали себя «дитём I съезда народных депутатов». Вам не кажется, что наше поколение до боли напоминает «детей ХХ съезда КПСС», «шестидесятников» – ведь и у нас, и у них оказалось много не оправдавшихся надежд?

– Обман – норма движения истории, и я не знаю ни одного случая полного совпадения обещанного и сделанного. В России сбылось многое. Хотели открытую страну и рыночную экономику – получили. Да, как писал Вильям наш Шекспир в 66-м сонете, «…тоска смотреть, как мается бедняк, и как шутя живётся богачу». Но ведь и формы подавления инакомыслия теперь куда мягче, чем в СССР. В чём-то власть жёстче, а полиция – «беспредельнее», и воруют нынче куда размашистее, поскольку сняты прежние идеологические барьеры и можно уже не беспокоиться об «облико морале». Более того, в моде «облико аморале». Не думаю, что при советской власти футболисты стали бы швыряться стульями в кафе. Сегодня это нормально. Поначалу все удивлялись, что футболистов посадили, но как только выяснилось, кого именно стукнули стулом в кафе, публика почему-то мигом догадалась: будь на месте ударенного не крутой чиновник, а какой-нибудь незамысловатый Вася Пупкин, никакого наказания не было бы. У нас давно сложилось сословное общество, только раньше оно камуфлировалось партийным лицемерием, а сегодня и камуфляж не нужен.

– Может, в этом и кроется причина роста популярности Сталина? Если верить социологическим опросам, многие ждут «сильной руки», которая наведёт порядок…

– Люди вообще обожают ужастики, триллеры и истории про Фредди Крюгера с улицы Вязов. Да и пропаганда прочно внедрила образ этакого сурового, порой жестокого, но справедливого царя. Вы можете сколько угодно рассказывать о кровавой бане 1937 года и об ужасах сталинских концлагерей, но всё это перевесит Победа в Великой Отечественной войне. Ну, не станете же вы говорить, что Верховный главнокомандующий победившей страны – дурак и уши у него холодные! Но вряд ли в России отыщется человек, желающий вернуться в замечательные времена сталинизма с их прелестями в виде НКВД, ГУЛАГа и прочих весёленьких аббревиатур.

– Если позволите, два личных вопроса. Вы – верующий человек?

– Да, верующий. Только в храмы не хожу и ни в какой конфессии не состою. Уверен, Высшая сила равноудалена от верующих и неверующих, и от куполов храмов всех религий. И если эта Высшая сила определяет всё, – она и есть Всё. Глупо считать, что вы держите боженьку за бороду и знаете, что да как ему говорить. Это же, извините, не глава районной управы.

– Вам принадлежит фраза: «Кроме окурков на асфальте, есть ещё и небо – что ж разок не глянуть?». Часто глядите в небо?

– Я по натуре созерцатель и смотрю на окружающее с большим интересом, но немного отстранённо. Понимаю, что, как поёт Примадонна всея Руси, этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной, и окурков в этом мире хватает. Но иногда всё же смотрю в небо.


Беседу вёл
Григорий Саркисов


ЛГ 03-07-2019

Попов Валерий

Комарово – это место, где сила поэта ощущается по сей день

Комаровские жители – особенные, здесь собран весь цвет «высшего общества» – это я понял сразу.

Помню, как больше чем полвека назад мы приехали в деревянный двухэтажный дом академика Порай-Кошица. На втором этаже дома жила семья друга академика – художника Игоря Ершова: в его дочь Ксению влюбился один мой приятель, и мы приехали вроде как свататься. В доме оказался лишь сам художник Ершов – могучий, бородатый красавец. Никого из Порай-Кощицев, а также Ксении дома не оказалось, сватовство не состоялось, и Ершов стал нам рассказывать о недавних похоронах Ахматовой. Как я понял, вся комаровская «знать» принимала участие в этой церемонии и в её подготовке. «Руки-то её затекли, я стал их складывать на груди – они словно как запищали, я даже вздрогнул!» – рассказывал Ершов.

Не будучи столь дерзкими, чтобы стоять у гроба Ахматовой, мы, недавние ещё студенты, считали её, как и многие тогда, лучшим русским поэтом нашего века. Шестидесятые годы были ренессансом культуры, возвращалась слава к опальным и преследуемым, и Ахматова тут была одной из самых важных фигур. Её царственная гордость, не сломленная жестокими временами, чрезвычайно импонировала нашему поколению, ищущему примеров для подражания.

Её самые знаменитые творения мы знали наизусть и часто цитировали, используя для усиления собственной речи – правда, порой в ситуациях не слишком возвышенных, но и сама Ахматова, как известно, не чуралась «сора жизни». Помню, как я звонил моему другу из автомата, приглашая его присоединиться к важному и очень популярному тогда в народе делу – сдаче пустых бутылок. Когда мы их опустошали, то часто употребляли ахматовское – «Все мы бражники здесь…» Следующие слово – «блудницы» – в присутствии дам не произносили. И тем не менее от этой цитаты сознание наше наполнялось горечью и высоким страданием, мы чувствовали себя приобщёнными к высокому духу Серебряного века – что, кстати, облагораживало и наши поступки. Ахматова поднимала нас!

Наши праздники в стиле Серебряного века заканчивались, увы, суровым столкновением с реальностью – длинной очередью в пункт приёма посуды... Помню мои страдания – гуляли все, а сдаю я. Очередь двигалась медленно, и приходилось много раз поднимать и переставлять тяжеленную сумку. Я решил позвать на помощь моего друга, участника пиршества...

– Привет! Можешь подойти?

– Аллё! Ты где?

Я хотел прямо сказать, где, но подумал, что параллельную трубку держит его жена.

– Там… где мой народ! – ответил я. И добавил, оглядев длиннющую очередь. – К несчастью… есть!

И я почувствовал, как волшебные строки Ахматовой, пусть и зашифрованные, подняли настроение.

– Сейчас буду! – ответил друг и вскоре явился. Ахматова была нашим «тайным кодом», паролем, всё, содержащее цитаты из Ахматовой, не подлежало сомнению.

Тогда я ещё не знал, что принятая в нашей компании словесная игра с высокой классикой приведёт к серьёзному увлечению литературой. Или уже догадывался? Неслучайно же я всего через какие-то сорок лет очутился вдруг в самом «эпицентре» комаровской литературной жизни, оказавшись очередным арендатором весьма скромной снаружи и ещё более скромной изнутри ахматовской «будки» – и передо мной прошла целая эпоха. После её смерти сменилось уже несколько поколений арендаторов – но дух её царил здесь по-прежнему. Дождливым летом я пытался включать обогреватель – и тут же выскакивал красный шпенёк электропредохранителя, как фига: «Не будешь ты жить со своими нагревателями! Зябкий какой!»

И я терпел холод, раз так велела Ахматова. Она тоже тут немало перетерпела! И я гордился тем, что оказался здесь. Быть в тех же стенах – уже честь. Здесь она собирала дары всеобщей любви и уважения. Василий Аксёнов рассказывал, что появившись здесь, робко стоял у калитки, потом на крыльце появилась Ахматова с Найманом, что-то спросила у Толи и произнесла с царственным жестом: «Он может подойти!» Здесь она и расправлялась с врагами. Мгновенно распространялось по Комарову: «Ахматова не поздоровалась с таким-то!» И «такому-то» уже не подавали руки. Здесь была не советская власть, а Царство Ахматовой. Ахматова поселилась тут в 1955-м, и власть уже начинала понимать, что лучше её почитать, именно она принесёт славу этому месту и всей России. Отсюда она уезжала получать итальянскую премию. Когда она жила здесь, её дважды выдвигали на Нобелевку, которую так и не дали. Но это ничуть не поколебало её гордости. И мы в трудные времена – а других вроде и не было – с упоением повторяли её строчку: «...в мире нет людей бесслёзней, надменнее и проще нас!» И это спасало. Она присутствовала здесь и по-прежнему царила! Как-то тут появился надменный режиссёр-документалист и всё время брюзжал – всё было не так, как он это видел в воображении! Однажды он вышел на крыльцо – и дощечка надломилась, и он загремел по всем ступенькам своими костями прямо в лужу. Вскочил мокрый и возмущённый: «Не может быть! Такое – и со мной!» «Ты не понимаешь, Женя! – сказал ему оператор. – Для тебя – гробануться с крыльца Ахматовой – это уже большая честь!» Она по-прежнему могла и наказать, и поставить на место. Но зато каким было счастьем, сидя вечером на крыльце, вдруг оказаться в её стихе! «А воздух пьяный, как вино, И сосен розовое тело в закатный час обнажено…» Всё – так. И я – в этом! Счастливый миг!




Но между тем уже падали с крыльца, вместе с его обломками, и вполне достойные люди. Будка разрушалась. «Культура должна окупать себя»! Только вот культура – исчезала. Я понимал, что пребывание в будке требует не только достойного уровня литературы – это само собой! – но ещё и каких-то поступков. Но что было делать? Все обращения к властям отодвигались на потом: очередные «временные трудности». Уже шатался весь дом! Надежда – на Ахматову… которая сорок лет уже в земле? Помню, я пришёл к ней на кладбище… Да – сила её всё ещё велика! А может быть – даже и растёт. У могилы её стояла толпа. Замечательный комаровский краевед Ирина Снеговая рассказывала о «волшебном хоре», сопровождающем Ахматову, её учениках – Бродском, Наймане, Рейне, Бобышеве. И как раз, когда прозвучала эта фамилия, я увидел Диму Бобышева, давно уже уехавшего в Америку – и вдруг идущего по комаровскому кладбищу к нам! Конечно, он поседел, как и я. Но мы узнали друг друга и обнялись. Это было в начале тысячелетия. Потом мы поехали в будку. Спутник Димы, Александр Жуков, при виде будки впал в отчаяние и сказал, что починит её. Он оказался не только серьёзным учёным и талантливым бардом, но ещё и хозяином крупной геологической фирмы. Ахматова вырастила Бобышева, Бобышев привёл Жукова… Всё здесь и сейчас решает она. И Жуков восстановил будку, и она стоит целая до сих пор! «Тебя Ахматова сюда позвала?» – спросил я Диму. «Да!» – улыбнулся он, такой же смуглый и красивый, как раньше…

Я пишу эти строки уже вечером. Вспыхивает в полутьме электросварка. Ставят на железных опорах забор, вместо сгнившего и упавшего. Днём молодые ребята покрасили длинными кистями будку, и она засияла. Нашёлся ещё один добрый человек, на свои средства восстанавливающий «царство Ахматовой» к её юбилею – 23 июня Ахматовой исполнилось 130 лет, и здесь состоялся ахматовский праздник, который организовал тот же Александр Жуков, московский учёный и меценат с нашим участием – и сюда приехали гости из всех городов и из-за многих границ. Когда хоронили Ахматову, Тарковский над её гробом сказал: «Умерла Ахматова – и кончилась эпоха!» Бродский вспоминает, что хотелось сказать: «Нет! Не кончилась!» То же хотелось бы думать и нам.

В доме на Шпалерной, бывшем дворце Шереметевых (а теперь уже и бывшем Доме писателей), светился в витраже шереметевский герб. Под щитом – лента с надписью по латыни, которая переводится – «Бог хранит всё». Ахматова вспоминала об этом… Но Дома писателей он не сохранил.

Неужели и сюда придут «люди с нужными бумагами» и закроют это царство на фиг ради соток сладкой комаровской земли? Или – Ахматова не позволит?

В наступившей уже темноте заплясал костёр. Рабочие греются? Ахматова так любила костры!

На кладбище её везли из города по шоссе, не заехав в будку. Всё было в сугробах. Но после похорон самые близкие собрались в будке, зажгли свечи. Пытались в её память разжечь перед её окнами прямо среди сугробов костёр…

Раздался вдруг стук в окно. Стоял Вячеслав, могучий бригадир ремонтников.

– Мы глядим – вы всё ещё работаете. Мы тут сварили уху… Давайте кастрюльку. Похоже – нам тут ещё долго.

И я вдруг решил, что «царство» устоит – раз люди работают.


На снимках:Ахматова, 1964 год. Фото: РИА НОВОСТИ
Дом в посёлке Комарово. Фото: Алексей Даничев / РИА Новости


ЛГ 26-06-2019

Крашенинникова Вероника




На днях было 7 лет, как основатель «Викиликс» Джулиан Ассанж пришёл в посольство Эквадора в Лондоне с просьбой о политическом убежище. Два месяца назад новая власть Эквадора сдала его британской полиции. Теперь Ассанжу грозит экстрадиция в США и тюремный срок в 175 лет. Не стоит забывать, что в Штатах сохраняется и смертная казнь.

На Западе Ассанжа принято считать «русским шпионом». В России конспирологи и «многоопытные» циники называют его шпионом американским. И то, и другое – глупости.

За пару месяцев до президентских выборов 2016-го «Викиликс» опубликовал тысячи писем со взломанного почтового сервера Хиллари Клинтон и Демократического национального комитета. Переписка показала, насколько внутрипартийные выборы были подтасованы в пользу Клинтон против Сандерса. Ассанж не высказывался в поддержку Трампа, но время выдачи компромата сильно подыграло тому на выборах. Надеялся ли Ассанж, что Трамп за это выпустит его на волю? Если да, то за столь глубокие иллюзии он расплачивается сейчас очень дорого.

Без сомнения, на пути журналиста и издателя основатель «Викиликс» совершил немало ошибок и просчётов. Но это не может умалять его гигантский вклад в раскрытие преступной деятельности США.

Во-первых, люди узнали о множестве военных преступлений США в мире и о планетарном масштабе слежки со стороны американских спецведомств. Разоблачители Чэлси Мэннинг и Эдвард Сноуден передали имевшуюся у них информацию «Викиликс» и западным медиа, те широко её распространили. И Вашингтон тут же обвинил их в выдаче государственных секретов. Но! Даже по американским законам преступления недопустимо засекречивать. Разоблачители и Ассанж раскрыли не госсекреты, а противозаконную деятельность военных и спецслужб. При этом ни один (!) из тех, кто совершал преступления, не наказан.

Во-вторых, Вашингтон в очередной раз ведёт преследование неугодных ему лиц далеко за границами своей правовой территории. Ассанж – гражданин Австралии, работал в Британии. Но Штаты без колебаний могут ударить по таким людям из любой страны, если сочтут, что те угрожают национальной безопасности США. А она очень обширна и чувствительна – её можно нечаянно задеть хоть на Украине, хоть в Грузии, хоть в Сирии.

США отказались подчиняться юрисдикции Международного уголовного суда. Что касается Международного суда ООН, США при ратификации сделали оговорку: «в каждом случае требуется конкретное согласие США». Какова вероятность, что Вашингтон даст его на расследование своих преступлений? И кто, кроме журналистов, может сдерживать американское насилие?

В-третьих, история с Ассанжем показала: даже маленький Эквадор может бросить вызов диктатору-супердержаве. Эквадор поначалу не только успешно защищал Ассанжа, но и выдворил из страны военную базу США, крупнейшую в Латинской Америке, американского посла и кадры ЦРУ.

Мы сейчас защищаем своего коллегу Кирилла Вышинского от лживых обвинений Киева. Ассанжа преследуют точно за такую же журналистскую и информационную работу.

России пора избавиться от надежд, что Трамп с нами «поладит». Если он будет пытаться «ладить», как с Ким Чен Ыном, сама попытка подыграть ему будет выглядеть позорно – Россия всё же не КНДР. Пора прекратить ловить знаки расположения от Трампа, как и опасаться дополнительных «наказаний» – они последуют в любом случае. Пора переходить к инициативной политике. Одним из проявлений этого должна стать активная защита Ассанжа, других журналистов и разоблачителей, которых остервенело преследует Вашингтон.



ЛГ 26-06-2019

В 1911 году Анна Ахматова в замечательном возрасте (двадцати с небольшим лет отроду) едет в Европу, становится свидетельницей первого триумфа русского балета, потом – Италия, роскошные собрания живописи и архитектуры... Все это было более чем мощным толчком к творчеству, и в следующем году выходит ее первый сборник «Вечер», а год спустя – «Четки». И если незадолго до этого Николай Гумилев, ее муж, лидер нового литературного течения акмеизм, советовал ей вместо стихов заняться танцами, то после выхода книги отметил, что в ней «...так просто сказано так много», а Осип Мандельштам провидчески сказал: «Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».

Выход каждой ее книги становился событием. Корней Чуковский вспоминал, что ее стихи заучивали, переписывали в альбомы, ими то и дело объяснялись влюбленные. Он же отмечал, что вся Россия запомнила ту самую перчатку из стихотворения Ахматовой «Песня последней встречи»:


…Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки;

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.


В стихах о любви Ахматова возвращает ей живой и реальный характер, в то же время не лишая высокого поэтического звука. Такая гармония свойственна только очень большим талантам. Любовь поднимается в поэзии Анны Андреевны до небывалых духовных высот.



Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи, –

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.



Это понял и Маяковский… Но когда накалилась литературная полемика, он неожиданно для многих стал отзываться о ней, как поэте, с усмешкой и, будучи авторитетом для новой власти, столкнул Ахматову на задворки времени и литературы, причем на долгие годы. Так судьба бросила ей под ноги не дорогу и даже не тропу, а буйный чертополох.

Художник Юрий Анненков вспоминал, что «наиболее характерным выражением лица» Ахматовой в те годы была грусть. А жизнь продолжала испытывать ее. В 1921 году был расстрелян Николай Гумилев по скороспелому обвинению, что было тогда в порядке вещей.


Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.



Не менее дорого обошлись для неё и переживания из-за многолетних разногласий с сыном, Львом Гумилевым. Бесконечные критические ситуации на литературном фронте, сложные перипетии в личной жизни – с одной стороны, и почти постоянная оторванность от матери, в том числе по причине нескольких арестов (сын за отца еще как ответил!), и понятные обиды на мать – сначала подростка, потом уже Льва Николаевича – с другой, – жили в сердце Анны Андреевны непреходящей болью…

Слепой и жестокий каток послевоенного диктаторского отношения к культуре настиг и Ахматову: ее поэзия запрещена к печатанью, а сама она исключена из Союза писателей СССР как представитель «безыдейного литературного болота». Быть верной себе и своему искусству в те годы расценивалось как преступление против страны. И убийственные решения принимались не где-нибудь, а в самом ЦК ВКП(б). После этого Ахматова, подвластная всегда своему сердцу, надолго замолкает для общества. Однако неведомыми путями ее поэзия достигает людских сердец, пробивается к свету сквозь хулу и опалу, попадает на страницы изданий.

Не могу не привести цитату из воспоминаний об Анне Андреевне замечательного поэта Давида Самойлова:



«Я увидел Ахматову впервые на вершине ее тогдашнего признания. После демобилизации ринулся на литературные вечера. Один из них, многим памятный, происходил в Колонном зале Дома союзов. Вел вечер А.Сурков. Выступало несколько поэтов. Но все ждали Ахматову.

...Я увидел на эстраде пожилую уже женщину, с седыми волосами, забранными в пучок, в темном платье с белой шалью, наброшенной на плечи, с какой-то необычайно важной «выходкой» и особенными жестами. Она читала неторопливо, низким голосом, напевно и внятно, читала величественно и с какой-то особой ответственностью за каждое произнесенное слово.

Ее приветствовали долгой овацией. Весь зал встал.

Потом передавали, будто Сталин, узнавший об этом, спросил:

– Кто организовал вставание?..»



И вскоре началась настоящая травля Ахматовой в печатных органах, которая могла закончиться, по «привычке» тех времен, «гибелью всерьез». Слава Богу, этого не случилось. А спустя десятилетие, в годы «оттепели», к Анне Андреевне подступила новая волна ее истинной славы: литературная премия, врученная в Италии, присвоение звания почетного доктора Оксфордского университета...

Вот что рассказывает Ганс Вернер Рихтер, немецкий писатель и журналист, приглашенный в Италию на вручение премии:



«– Анна Ахматова здесь, – услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда солнце

стояло в зените.

…Да, здесь сидела сама Россия – посреди сицилийско-доминиканского монастырского сада. Россия восседала в белом лакированном садовом кресле, на фоне мощных колонн монастырской галереи. Великая княгиня поэзии (придворная дама на почтительном от нее расстоянии) давала аудиенцию поэтам в собственном дворце. Перед нею стояли поэты всех стран Европы – с Запада и с Востока – малые, мельчайшие и великие, молодые и старые, консерваторы, либералы, коммунисты, социалисты; они стояли, построившись в длинную очередь, которая тянулась вдоль галереи, и подходили, чтобы поцеловать руку Анны Ахматовой. Я присоединился к ним. Она сидела, протягивала руку, каждый подходил, кланялся, встречал милостивый кивок и многие – я видел – отходили, ярко раскрасневшись; каждый совершал эту церемонию в манере своей страны: итальянцы – обаятельно, испанцы – величественно, болгары – набожно, англичане – спокойно, и только русские знали ту манеру, которую ожидала Ахматова. Они стояли перед своей царицей, они преклоняли колена и целовали землю. Нет, этого, разумеется, они не совершали, но выглядело это именно так, или могло быть так. Целуя руку Анны Ахматовой, они словно целовали землю России, традицию своей истории и величие своей литературы…

Когда она вошла наконец в зал, все вскочили с мест. Образовался проход, и она шла сквозь строй рукоплещущих, шла не глядя по сторонам, высоко подняв голову, без улыбки, не выражая ни удовлетворения, ни радости, и заняла свое место в президиуме. После пышной итальянской речи наступило великое мгновение.

Она читала по-русски голосом, который напоминал о далекой грозе, причем нельзя было понять, удаляется ли эта гроза, или только еще приближается. Ее темный, рокочущий голос не допускал высоких нот. Первое стихотворение было короткое, очень короткое. Едва она кончила, поднялась буря оваций, хотя, не считая нескольких русских, никто не понимал ни слова… взволнованно рукоплескали все; аплодисменты не умолкали долго…»



У каждого человека, умеющего слышать и отличать истинную поэзию от подделок, своя история любви к Ахматовой. Я была участницей Кировского литклуба «Молодость», и там на день рождения мне подарили сборник Анны Андреевны «Бег времени». Это были годы, когда в свободной продаже ее сборников фактически не было. Первые же стихи в книге стали для меня настоящим потрясением.


Оркестр веселое играет,

И улыбаются уста.

Но сердце знает, сердце знает,

Что ложа пятая пуста!


Оказывается, вот так, в четырех строчках, можно вместить целый роман – по накалу и глубине чувства. Значит, поэзия – отнюдь не рифмованные строки на тему и даже не яркие эпитеты, – это слова, рожденные душой и волшебным русским языком. Потому что истинный поэт умеет так им распорядиться, что простые слова начинают светиться и пленять сердце человека, способного отозваться на этот счастливый свет…

А вскоре мне в руки попала пластинка, где Ахматова читала свои стихи… Под сильным впечатлением от этого вскоре легли на бумагу собственные строки:



Пластинка кружится знакомо,

Ей всё равно, о чем звучать,

А из глубин – великий голос,

В котором мудрость и печаль.



Стихи на исповедь похожи,

В них сила гроз и свет зари, –

И пробегает дрожь по коже,

Как будто Вечность говорит.



Тут все: с потомками свиданье,

Разлука, горечь забытья

И миг, где счастье и страданье

Равны на чашах бытия...



Анна Андреевна умерла, по иронии судьбы, в тот же день, что и Сталин, 5 марта. Только это был уже 1966 год, когда она была признана и на родине, когда увидело свет большинство ее произведений и был на выходе знаменитый «Реквием» о страшных годах репрессий, сохраненный в памяти всего нескольких человек.

И все-таки любовь к России оказалась ее самой главной и верной любовью:


Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.


Истинная царица русской поэзии похоронена под Санкт-Петербургом в близком ее сердцу Комарове, где она подолгу и жила, и творила. На ее могиле всегда лежат живые цветы – знак любви и искреннего поклонения перед талантом и драматической судьбой этой мудрой, мужественной и необыкновенно талантливой женщины, оставившей нам свое главное завещание:



…Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.



Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!


Валентина КОРОСТЕЛЕВА

Портрет А.Ахматовой работы К.Петрова-Водкина (1922)



ЛГ 23-06-2019

Харис Ренат

Подвиг и гибель Мусы Джалиля

25 апреля 1953 года в «Литературной газете» по инициативе её главного редактора Константина Симонова была опубликована сенсационная подборка стихов татарского поэта Мусы Джалиля, который с июня 1942 года считался без вести пропавшим, потом предателем… Именно благодаря этой публикации миру стало известно о беспримерном ратном и творческом подвиге советского поэта-патриота. 2 февраля 1956 года Мусе Джалилю было присвоено звание Героя Советского Союза, а в 1957-м за книгу «Моабитские тетради» он был удостоен Ленинской премии. Такое сочетание высших государственных наград у одного человека не имеет аналога.


На фронтах Великой Отечественной войны – в окопах и блиндажах, на морях и в небесах – ежедневно совершались сотни и тысячи подвигов, которые привели нашу страну к всенародной Великой Победе. Среди них были особо значимые геройства – коллективные, такие как подвиги защитников Брестской крепости, двадцати восьми панфиловцев, молодогвардейцев… Даже среди них выделяется своей дерзостью, организованностью, трагичностью подвиг джалильцев – Мусы Джалиля и одиннадцати его соратников.

Контуженный, тяжело раненный поэт – сотрудник газеты «Отвага» 2-й ударной армии Волховского фронта – в июне 1942 года попал в плен и оказался в польской крепости Демблин. Фашисты из числа пленных создавали национальные легионы: туркестанский, грузинский, азербайджанский, армянский и другие. Такой же легион под названием «Идель-Урал» создавался из башкир, татар и других народов Поволжья. Уже первый батальон легионеров, посланный в Витебскую область для уничтожения белорусских партизан, перебил своих фашистских командиров, перешёл на сторону партизан и успешно воевал против врага. За этой работой стоял Муса Джалиль. Но в 1944 году подпольная организация джалильцев была раскрыта. Джалиль и его соратники были брошены в застенки Моабитской тюрьмы в Берлине. Второй имперский суд фашистской Германии 2 февраля того же года их, как особо опасных преступников, «за подрыв мощи Германии и содействие врагу», приговорил к смерти через гильотинирование. За эти страшные полгода, «под нависшей сталью палача» Муса Джалиль написал стихи, которые известны как «Моабитские тетради». Этих тетрадей было несколько. До нас дошло только две – со ста пятнадцатью стихотворениями.

Приговор был приведён в исполнение в берлинской тюрьме Плётцензее 25 августа 1944 года. В этот день за полчаса были обезглавлены пятеро татарских писателей. Казнь началась в 12.03. Джалильцев выстроили в ряд и каждые 3 минуты одному из них на глазах у остальных отрубали голову. Мусу казнили в 12.18. Значит, он видел четыре казни… И своими ногами дошёл до плахи… О чём же он думал в эти секунды? А можно ли вообще думать в такие мгновения? И как можно писать стихи под занесённым над тобой топором палача?! Вопросы, вопросы… О психологии подвига, о психологии творчества в экстремальных ситуациях, условиях…

Эти вопросы никогда не покидали меня и всегда побуждали к поиску ответов… В 1977 году я прочитал о том, что от камеры смертников, куда были приведены джалильцы перед казнью, до помещения с гильотиной – сто четырнадцать шагов по двору тюрьмы Плётцензее. И о чём же могли думать люди, делающие последние сто четырнадцать шагов по белу свету? И мне захотелось самому пройтись по этому тюремному двору; самому сосчитать шаги и прочувствовать их; самому остановиться в середине пути и запеть татарскую песню, как спели джалильцы, самому удостовериться в том, можно ли в этом дворе улыбаться, ведь священник Юрытко, свидетель последних мгновений жизни джалильцев, оставил воспоминания, где говорится, что «татары умерли с улыбкой на устах»?.. Может быть, они не пели, а хором прочитали молитву?! И, самое главное, эта цифра коротким замыканием сомкнулась в моей голове с количеством сур* Корана – их тоже сто четырнадцать. Мне почему-то вспомнился двести двадцать четвёртый аят** суры «Поэты», где говорится, что за поэтами идут заблудшие. И блеснула мысль – написать поэму из ста четырнадцати строф-сур или строф-шагов и показать, что за поэтами следуют и герои. И название хорошее – «114 шагов»! Но для этого я должен был иметь моральное право – ведь художественная правда должна опираться на правду жизни. Я написал письмо в Правление Союза писателей СССР с просьбой включить меня в состав какой-нибудь писательской делегации, посещающей Берлин. Я надеялся посетить тюрьму Плётцензее, пройтись по её двору, посмотреть на гильотину… Я прождал более двух лет – и никакого ответа не получил. А за это время появилась поэма Роберта Рождественского «210 шагов» – оказывается, столько шагов от Спасской башни Московского Кремля до Мавзолея Ленина. И моя, казалось бы, замечательная находка в один миг потеряла прелесть первородства. Но желание написать о них, об их мужестве, об их каждом шаге, ведущем к бессмертию, мне не давало покоя, и я написал поэму. Она называется «Джалильцы» и состоит из предсмертных монологов двенадцати героев. Почему двенадцать – ведь в Плётцензее казнены только одиннадцать человек?! Дело в том, что, когда над джалильцами нависла реальная опасность, Рахиму Саттару, входившему в ядро создателей подпольной организации, сумели организовать побег. Он должен был донести до Родины весть о деятельности своих друзей, но не смог добраться, скорее всего, погиб в трясинах Полесья.


На снимке: Муса Джалиль (1906–1944), советский татарский поэт
Фото: РИА Новости


ЛГ 19-06-2019

Болдырев Юрий




Наши законы и правоприменение – не со случайными ошибками, но с намеренно заложенными «минами». То есть нормами, используя которые можно всё. Коротко: паразитировать и удерживать право на паразитирование.

Иногда мы что-то замечаем.

Как-то «вдруг» выяснилось, что «случайно» допущены нормы, по которым кровно нажитые людьми квартиры можно дистанционно продать от их имени – «электронной подписью». Дальше: быстро несколько перепродаж, и когда приходит «новый собственник», он оказывается «добросовестным приобретателем». Доказать, что старательно нам навязываемой электронной подписью воспользовались не вы – почти невозможно. А даже если докажете, спросить уже не с кого.

Предложено профилактическое «решение»: всем срочно подавать заявления, что совершаете сделки с недвижимостью только с явкой в регистрационный орган. Народ выстраивается в очереди. Но разве не логично было сделать наоборот: чтобы без личной явки сделки могли осуществлять лишь те, кто личным заявлением зафиксирует это намерение? Но это если бы заказчиками таких норм не были бы изначально жулики и бандиты, заинтересованные в пособничестве своим грязным делам.

Другой пример: журналисту Ивану Голунову, судя по всему, явно подбросили наркотики. И так подбросить могут каждому. Законы такие удобные приняли, что для доказательства «вины», чтобы посадить на десяток лет, больше ничего и не требуется. Тут поодиночке ходить и писать заявления бесполезно. Возник публичный протест и, как ни удивительно, власти пошли на попятную: обвинения сняли и даже уволили пару генералов. Но удастся ли додавить дальше: чтобы реально посадили, причём на тот же срок, фальсификаторов уголовного дела? Сомневаюсь, и вот почему.

Третий пример. Суд присудил бывшей жене кандидата в президенты РФ Павла Грудинина не половину, а две трети акций совхоза – с чего бы это вдруг? Единственным основанием для подобного в прежние времена было бы наличие несовершеннолетних детей на иждивении – логично. Но в данном случае дети давно выросли. Зато и закон успели подправить в интересах… рейдеров. Теперь везде, где бракоразводный процесс с крупным материальным интересом сторон, уже даже известные, но покрываемые властями рейдеры – тут как тут. Понятно: раз суд получил право на произвол, дальнейшая цепочка очевидна.

И здесь поодиночке ходить и писать заявления – тоже бесполезно. Душат, уничтожают, отбирают землю у последнего работающего, да ещё и социального по своей сути агропредприятия вблизи Москвы. Значит, протестовать. Но массовый характер протест пока не обретает, и с произволом законодателя и судов кончать никто не собирается.

И главное – против подбрасывания наркотиков журналисту сейчас поднялись, но против, образно говоря, того же «подбрасывания наркотиков» кандидату в президенты Грудинину (его необоснованного очернения – распространения по всем государственным СМИ клеветы о его якобы незакрытых зарубежных счетах и якобы миллиардах на них) вовремя того же не сделали. Так если клеветники и фальсификаторы, мошеннически помешавшие полтора года назад мирно, обоснованно и законно сменить или потеснить власть, никакой ответственности не понесли, то какие основания рассчитывать, что те же фальсификаторы, «проколовшиеся» сейчас на относительной мелочёвке – подбрасывании наркотиков журналисту, – вдруг будут всерьёз наказаны?

Ведь если наказать их сейчас всерьёз, то кто же завтра согласится делать подобную грязную работу, например, против следующего альтернативного кандидата в президенты?



ЛГ 19-06-2019

Громкое «дело Голунова», по-видимому, завершено. Глава МВД Владимир Колокольцев сделал публичное заявление о том, что с Ивана Голунова, журналиста-расследователя, подозреваемого в распространении наркотических веществ, сняты все обвинения.


Освобождение Голунова – событие вроде бы радостное; однако оно вызывает смешанные и во многом тяжелые чувства.

Человек, обвиненный в тяжком преступлении по очень сомнительным основаниям, с деталями, ясно указывающими на то, что «дело шьют по беспределу» – на свободе, и его больше ни в чем не обвиняют. Сотрудники полиции, задержавшие Голунова, отстранены от работы и их ждет служебное разбирательство. Это несомненное благо, и за самого Голунова здесь можно только порадоваться.

Но что такое освобождение подозреваемого по личному приказу министра внутренних дел? Это ведь такое же беззаконие. Выглядит оно намного симпатичнее предыдущего – ибо это беззаконие, так сказать, «в другую сторону»: но чем оно отличается по существу? Вчера по чьему-то приказу невиновного схватили и бросили в тюрьму. Сегодня по другому приказу выпускают. Завтра, возможно, схватят кого-нибудь еще.

Голунову повезло: за него вступилась мощная клика «либеральной интеллигенции», имеющая серьезные рычаги давления и в наших околоправительственных кругах, и за рубежом. В течение двух-трех дней скандал с задержанием Голунова вышел на международный уровень. Было анонсировано массовое выступление 12 июня, встретившее достаточно широкую поддержку: на «Марш в защиту Голунова» собрались не только «профессиональные оппозиционеры», но и многие из тех, кто в целом не поддерживает оппозицию или разочаровался в массовых мероприятиях. По всей видимости, на этом фоне власть решила не обострять ситуацию и пойти навстречу обществу – точнее, его недовольной, и при этом активной и влиятельной части.

Явное беззаконие удалось пресечь таким же беззаконием – фактически, давлением на органы следствия и суда. За Голунова можно только порадоваться; но какое отношение это имеет к правосудию?

По существу ничего не изменилось. Что произойдет, когда наркотики попытаются подкинуть кому-нибудь другому – не журналисту, не живущему в Москве, не вхожему в либеральную тусовку: обычному человеку, перешедшему дорогу какому-нибудь местному князьку, или просто подвернувшемуся под руку в тот момент, когда полиции очень нужно было «повысить показатели»?

Да то же, что происходило уже много раз, что, вполне возможно, происходит и прямо сейчас где-нибудь на необъятных российских просторах. Простой человек без связей будет гнить в тюрьме – за него никто не вступится.

«Антинаркотическая статья» 228 УК РФ, к сожалению, очень удобна для ложных обвинений. По ней осуждены около 130 тысяч человек – четверть всех заключенных в российских тюрьмах. За десять последних лет число осужденных «наркодилеров» выросло почти на 100 тысяч человек – в три раза. Наркодилеров хватают и хватают, но – странное дело! – наркотиков в России почему-то не убавляется, и любой школьник по-прежнему знает, где их достать. Может быть, потому, что изображать активную борьбу с наркоторговлей для силовых структур выгоднее, чем действительно ее побороть?

Скандал с Голуновым, дошедший до президента и вызвавший перетряску в верхах МВД – веский повод поинтересоваться тем, кто из этих 130 тысяч заключенных действительно торговал наркотиками, а кто попал в тюрьму по тем же основаниям, что и Голунов, или еще меньшим. Даже если невинно осужденными окажется малая часть, всего 10 или 5 процентов – в абсолютных цифрах это десятки тысяч человек. Что еще важнее – это повод поинтересоваться тем, что вообще происходит в России с наркоторговлей, и почему борьба с ней так напоминает мартышкин труд.

Но и это лишь одна сторона дела. Неугодных, перешедших кому-либо дорогу активистов в России обвиняют не только в торговле наркотиками. Обвинения бывают самыми разнообразными, порой экзотичными. Попасть под них может и «левый», и «правый», и либерал, и традиционалист.

Вот лишь несколько примеров, которые я приведу вперемешку, не обращая внимания на степень известности обвиненного или его принадлежность к тому или иному лагерю.

Виталий Луговой, общественный активист из города Кумертау. Русский националист, в 2014 году поддержавший Донбасс, руководитель местной молодежной организации, пропагандировавшей спорт и здоровый образ жизни. В 2015 году был арестован по обвинениям в контрафактной торговле алкоголем и хранении оружия (дома у него «обнаружили» одну гранату без запала). Год провел в СИЗО, затем был оправдан.

Даниил Константинов, русский националист. В 2012 году, после активного участия в политических протестах 2011-2012 года, был обвинен в убийстве из хулиганских побуждений незнакомого ему человека. У Даниила сразу обнаружилось алиби: во время убийства он на другом конце Москвы, в кругу родных и друзей отмечал день рождения своей матери. Несмотря на это, он провел в СИЗО два с половиной года и пережил два судебных процесса, прежде чем обвинение в убийстве было с него снято.

Юрий Дмитриев, краевед, руководитель карельского отделения «Мемориала», обнаруживший захоронения жертв политических репрессий в Сандармохе и Красном Бору. В 2016 году арестован по обвинению в развращении ребенка и распространении детской порнографии – якобы он делал порнографические снимки своей приемной дочери. Два года провел в СИЗО, в 2018 году был оправдан судом. Однако прокуратура тут же возбудила против него новое уголовное дело – с той же фабулой, изменив лишь формулировку обвинения. Сейчас он снова под арестом и ждет суда.

Петр Милосердов, политтехнолог, член КПРФ. Полтора года пробыл в СИЗО и на днях осужден к 2,5 годам лишения свободы за «создание экстремистского сообщества, имевшего целью свержение конституционной власти в Казахстане» – при том, что власти Казахстана никаких претензий ему не предъявляли и не предъявляют.

Александр Аверин, нацбол, один из лидеров «Другой России», воевавший добровольцем на Донбассе. В сентябре 2018 года публично заявил о том, что против него готовится провокация – ему стало известно, что ему могут подкинуть оружие. И действительно, не прошло и месяца, как при возвращении из ДНР в Россию на КПП у него «обнаружили» пистолет. Аверин был обвинен в хранении оружия и получил три года тюрьмы.

Этот список можно продолжать и продолжать; в нем найдутся еще десятки, если не сотни фамилий.

Одним из этих людей, после долгой мучительной борьбы, удалось отбиться: невиновность их так явно бросалась в глаза, что на нее не смог не обратить внимания даже российский суд. Стоит ли уточнять, что за их несправедливое преследование, за годы, потерянные в тюрьме, никто не понес наказания? Другим отбиться не удалось. Не потому, что были более виновны – скорее, потому, что их не защищала могущественная клика.

Вопрос о виновности или невиновности здесь, к сожалению, стоит на последнем месте не только для органов, призванных осуществлять правосудие, но и для общества. В общественных дискуссиях как по Голунову, так и по каждой из названных мною фигур было четко видно, что многие у нас в оценке происходящего руководствуются не разумом и совестью, не желанием поступить по справедливости, а «партийностью». С другой стороны невидимого фронта даже при самых нелепых обвинениях слышится: «У нас зря не сажают», или: «Ну он же… [нацик, либераст, экстремист, еще кто-нибудь] значит, точно виноват!» С другой стороны кричат, что верить проклятому режиму нельзя никогда, нигде, ни в чем, так что даже если виноват, какое это имеет значение?

Все мы готовы защищать своих – и это радует: по крайней мере, базовые инстинкты у нашего общества не потеряны. Кое-кто готов защищать справедливость, даже если несправедливо поступают с «чужими» – но таких людей в обоих лагерях уже гораздо меньше. И слишком многие живут по принципу: «Своим все, врагам – беззаконие».

Так что быстрое освобождение Голунова, за которого «вписались» могущественные люди – радостное событие, но далеко не победа справедливости. Скорее, это еще один шаг в сторону от справедливости для всех.



Наталья ХОЛМОГОРОВА, правозащитник, общественный деятель


ЛГ 12-06-2019

Среди выдающихся деятелей Советской эпохи Юрию Андропову принадлежит уникальное достижение – он единственный генсек, прорвавшийся на эту высшую в стране должность с поста руководителя госбезопасности.


Это была вторая попытка такого рода – первую предпринял всесильный и столь же талантливый Лаврентий Берия, возглавивший после смерти Сталина возрожденное министерство внутренних дел, куда вошла и госбезопасность – то есть это было второе издание НКВД. Фактически Берия становился одним из трех реальных лидеров в стране. Но такой расклад не устраивал военных и партийную верхушку – и спустя три месяца, 26 июня 1953 года, Берия был физически устранен. Андропов же, оказавшись не вершине власти, продержался чуть дольше – пятнадцать месяцев…

Став председателем КГБ при Совете Министров СССР 18 мая 1967 года, Юрий Владимирович сразу же столкнулся с серьезной дезорганизацией работы органов госбезопасности, произошедшей в хрущевский период. В кратчайшие сроки ему удалось провести кадровую реформу, поднять на новый уровень всю систему подготовки кадров и вывести из застоя чекистскую науку. Андропов восстановил и усовершенствовал борьбу с идеологической диверсией (Пятое управление), возродил созданную еще Судоплатовым разведку специального назначения (КУОС), создал группу антитеррора «Альфа», построил современные комплексы Высшей школы КГБ (ныне Академия ФСБ) на Мичуринском проспекте и внешней разведки (ныне СВР) в Ясенево.

27 апреля 1973 года Андропов был избран членом Политбюро ЦК КПСС. Постепенно для него вырисовывается масштаб коррупции, которой была поражена партийно-хозяйственная элита страны и особая роль, которую при этом играло МВД. По прямому распоряжению Андропова в 1975 году создаются первые оперативно-следственные бригады, ведущие разработку подпольных дельцов – «цеховиков», особенно на Северном Кавказе. Метастазы коррупции тянулись из всех без исключения южных республик в Москву. 12 ноября 1982 года Андропова избирают Генсеком, и вскоре начинается громкое дело Мосторга, по которому проходило более 15 тыс. человек. Одновременно разворачивается борьба с хлопковой мафией – на борьбу с ней в Узбекистан по распоряжению Юрия Владимировича направляется бригада из 200 лучших следователей страны. Штаб ее располагается в здании КГБ Узбекистана в Ташкенте. В результате масштабной зачистки лишились своих мест, были арестованы и привлечены к уголовной ответственности многие руководители партийных и хозяйственных органов, торговых объединений и промышленных предприятий страны. Снятый со своего поста министр внутренних дел Щелоков застрелился, схожая участь постигла главу Узбекистана Рашидова.

Официальные сообщения об арестах в среде торговой и партийной мафии, погрязших в роскоши и барстве высокопоставленных чиновников большинство населения страны встречало с одобрением. Уже в первом квартале 1983 года был достигнут прирост объема производства на 6%. За весь «андроповский» 1983 год прирост национального дохода составил 3,1%, а промышленное производство выросло на 4%, так что даже отлов на улицах Москвы праздношатающейся публики не вызывал особого отторжения.

За всем происходящим пристально следили и за океаном. ЦРУ постепенно нащупало слабое звено в системе социализма – им оказалась Польша, где всегда были сильны позиции католической церкви и укоренена русофобия. 16 октября 1978 года эмиссар Вашингтона поляк Бжезинский продавливает на папский престол поляка Войтылу. Председатель КГБ СССР Андропов сразу же информирует Политбюро, что решение Ватикана представляет реальную угрозу для всего Варшавского договора. Вскоре Иоанн Павел II посещает Польшу, призывая к гражданскому неповиновению, что приводит к созданию в 1980 году антикоммунистического профсоюза «Солидарность», численность которого быстро достигает 10 млн участников. В ночь с 12 на 13 декабря 1981 года в Польше вводится военное положение.

Одновременно ЦРУ разворачивает опасную активность у южных границ СССР. Еще летом 1979 года оно начинает операцию «Циклон» по финансированию оппозиции в Афганистане и подготовке исламских боевиков в соседнем Пакистане. Захвативший власть Амин теряет контроль над ситуацией и начинает искать сближения с Пакистаном, Китаем и странами Запада, что для СССР означало бы размещение вблизи его южных границ баз НАТО и ядерных ракет. Оценив риски, в ноябре 1979 года Андропов высказывается в пользу силовой акции, и 27 декабря 1979 года спецназ КГБ штурмом берет дворец Амина и еще ряд правительственных объектов в Кабуле, обеспечивая смену политического режима в стране и последующий ввод в Афганистан советских войск. Действия офицеров КГБ, которыми на месте руководили генералы Иванов и Дроздов, были настолько ошеломляющими, что 19 августа 1981 года по решению Андропова в составе Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР была создана уже постоянная Группа специального назначения «Вымпел», предназначенная для проведения широкого спектра спецопераций за рубежом.

Необходимость такого тонкого инструмента была вызвана тем, что вокруг СССР непрерывно шло создание военных баз. 12 декабря 1979 года Совет НАТО принял «двойное решение», предусматривавшее размещение к 1983 году в Европе 572 ракет Pershing-2, имеющих подлетное время 6-8 минут, что давало США возможность нанести первый ядерный удар, поскольку ракеты средней и меньшей дальности не учитывались в существовавших на то время соглашениях об ограничении стратегических вооружений.

Вот в такой сложнейшей ситуации принял страну в 1982 году Юрий Андропов. Будучи одним из самых информированных людей в мире, Андропов лучше других понимал, что дело идет к войне – но, как когда-то Сталин, попытался сделать все, чтобы ее избежать. В своем окружении он находит человека, который мог бы вызвать доверие у западных политиков, убедить их пойти на смягчение курса. Им оказался Горбачев, который был моложе других и выгодно отличался «новым мышлением». Однако Андропов никогда не рассматривал Горбачева как своего преемника – об этом неоднократно заявлял Виктор Шарапов, остававшийся помощником Андропова и на посту председателя КГБ, и на посту Генсека...

Советский Союз рухнул, но русская цивилизация осталась. И прочный камень в ее основание заложил именно Юрий Андропов, человек высокой нравственности, по-своему аскетичный, всесторонне эрудированный, искренне преданный идеям социализма и своей Родине.


Андрей ВЕДЯЕВ, историк спецслужб


ЛГ 15-06-2019

Воспоминания малолетнего узника концлагеря

Ждали эвакуации в полной готовности, сидя на узелках, но машина так и не пришла. Завыла сирена, начались, пожары. Это наши, оставляя город, взрывали объекты. Дня три была тишина, потом мы увидели идущих по улице немцев. Мама и мы, пятеро детей, стояли у калитки. Не буду описывать все «прелести» жизни в оккупации. Овраги Брянска были все в ямах с расстрелянными нашими людьми. В 1943 году немцы забрали меня в концлагерь, а мне было всего 12 лет.

Оккупация

За что меня забрали? Очевидно, много «наследил».

В Брянске, отходя, наши оставляли в подполье крутых ребят, в этой группе был и мой двоюродный брат Севир (мать эстонка). В сложившейся обстановке надо было как-то выживать, и он стал сапожничать. А рядом с нашим домом была немецкая сапожная мастерская, мы с родным братом ходили туда пилить дрова. На полке в мастерской я заметил добротные подмётки и сказал об этом Севиру. Он попросил меня «взять» несколько штук. Немцы это заметили и перестали пускать меня на двор.

А однажды Севир показал мне патрон (очевидно, от ТТ) и сказал, что надо «достать» такие же. Недалеко от нашего дома была старинная липовая роща, в которой немцы на день прятали свои машины (перемещались они колоннами только ночью). Вот мы с моим дружком Колей Ляпичевым и отправились на «охоту». Дождались, когда часовой пошёл к концу колонны и залезли в кузов машины, но ящиков с патронами там не оказалось. Когда часовой прошёл мимо нас и начал удаляться, выпрыгнули из машины, но рядом уже стоял жандарм. Это был местный «участковый», у жандарма на груди на цепи висел полумесяц, на котором было написано «Фельджандарми» (полевая жандармерия). Он схватил нас за уши и потащил из рощи, предварительно обругав часового. Очевидно, он решил, что мы искали пищу. У картофельного поля он выхватил пистолет и закричал, чтобы мы бежали. Обычно они стреляли в спину, поэтому мы стояли как вкопанные, пока я не получил удар кованым сапогом под зад. За несколько секунд мы перебежали это поле. Жандарм не стрелял, но долго грозил пистолетом.

В третий раз я прокололся, когда попался с лыжами. Сразу после оккупации комендант города издал приказ: сдать оружие, радиоприёмники, лыжи и др. За невыполнение – расстрел. У нас были плохенькие лыжи, но мы с братом решили их сохранить и спрятали. В феврале 1942 года заиграло солнце, снега много было, и мы о приказе забыли. Человек 15, мал-мала меньше, ринулись в овраг, сделали трамплин, катались и резвились. Недалеко от оврага была колония, а рядом стояла часть СС. Из колонии наших вели к оврагу и расстреливали. Мы услышали лай собак и увидели немцев с автоматами. Нас погнали ближе к яме с застреленными, построили, лыжи отняли и кричат: «Пошли»! Я дёрнул вниз, за мной остальные. Когда были в Брянске, я показывал семье это место. Через овраг они перебирались минут 10, а мы перескочили за секунды.

Очевидно, за эти проколы меня и забрали в лагерь.

Лагерная жизнь

Лагерь располагался на окраине Минска, на старом кладбище. Два ряда колючки под током, заминированная зона, вышки с охраной, две виселицы на плацу. За любое неповиновение сильно били, особенно отличался охранник Шпиц. Комендантом лагеря был гауптман Гиль, запомнил его красную рожу. Для нас устраивали показательные казни. Однажды нас выгнали на плац, приехала машина с двумя мужчинами, немцы их, обессиленных, подняли к виселице и накинули на них петли. Объявили нам, что это партизаны, убежавшие из нашего лагеря.

Гоняли нас на работу под охраной собак и автоматчиков. На полигон по изготовлению железобетонных блоков мы на вагонетках подвозили цемент, песок, клали арматуру, готовили раствор и заливали формы. Рядом работала техника, на которой было написано: «фирма Бормана». Так нашим тяжёлым трудом пополнялась партийная казна фашистов.

Был июль 1944 года. Наша армия завершала операцию «Багратион» и закрывала «Минский котёл». Убегая, немцы погнали заключённых на Запад, прикрывая нашей колонной свои отступающие войска. Бежали они быстро и широким фронтом.

Запомнил на всю жизнь: была прекрасная июльская погода, после крутого подъёма мы вошли в зелёный с белыми домиками городок, потом узнали, что это были Столбцы. Через несколько минут не стало ни охраны, ни собак. Мы опешили и замерли. Я посмотрел направо, увидел насыпь, а под ней огромную трубу и рванул туда. Труба оказалась диаметром более полутора метров. Потом мне рассказали, что эта насыпь осталась от недостроенной железной дороги и моста через реку Неман. В трубу набилось много народу, в том числе местного.

Ночь провели без воды и пищи. Утром выглянул и увидел пшеничное поле, три больших дома и «журавля» у колодца. Пошёл за водой, а, возвращаясь, увидел над обрывом вышку с часовым. Ёкнуло моё сердечко – только из лагеря и опять в лагерь? Оглядываюсь и вижу: с обрыва гуськом спускаются немцы, человек сто. Прошли близко, худые, заросшие, но воду не отобрали. Так вдоль поля и пошли. Потом узнал, наши перешли «Неман» и замкнули «котёл».

На другое утро со стороны поля услышали голоса – это были наши. Когда рассказываю об этом эпизоде, у меня на глазах появляются слёзы. Вот и сейчас на глазах слёзы. Мы стали махать белой тряпкой. Подошёл полковник, он был как с картины – красавец, коренастый, крепкий, усики, а рядом автоматчик в плащ-палатке. Спросил: «Кто такие»? и предупре­дил, чтобы ночью ушли в глубь трубы, так как здесь будет бой. Немцы могут начать прорываться из окружения.

Часов в 11 ночи началось. За войну много пришлось побывать и под бомбёжками, и под обстрелами, но такого страху не испытывал. Бой шёл и над трубой. Били «катюши», кричали наши и немцы. К утру всё стихло. Вышел посмотреть. Хлебное поле всё чёрное, подбитые танки, бронемашины, кругом трупы, немцев убитых гораздо больше. В немецкой бронемашине набрал еды. Пошёл посмотреть городок, но его уже не было. Все дома разрушены и сожжены. Наши солдаты на попутных машинах привезли меня в Брянск, который был освобождён 17 сентября 1943 года. Потом были учёба в ремесленном училище, вечерняя школа, институт, Курган и родной машзавод.

День Победы запомнился на всю жизнь. В четыре часа утра разбудил пьяный мужчина, который шёл по улице и горланил «Широка страна моя родная». Побежал в училище, там в общаге летали подушки, пух и перья – это был салют Победе. Днём в городе прошёл парад, и мне доверили нести знамя училища.

Избавь нас, Боже, от войн! Да здравствует наша Победа!

Владимир Сахаров,
кавалер ордена Ленина,
заслуженный машиностроитель России,
Курган


ЛГ 08-05-2019

Кондрашов Александр

Два мнения о «Братстве» Павла Лунгина

«Братство», которое финансировал Фонд кино (бюджет фильма, если верить сайту «Кинопоиск», – 270 млн рублей) и очень поддержало, судя по благодарностям в финальных титрах, Министерство обороны, всерьёз разгневало ветеранов, воевавших в Афганистане. Президент Московского кинофестиваля Никита Михалков по их просьбе принял решение не показывать фильм, как было намечено ранее, на закрытии ММКФ. В защиту фильма выступил министр культуры («У нас цензура запрещена законом»), однако прокатчикам всё же пришлось премьеру перенести с 9 на 10 мая…

«Братство» начинается как правдивая жёсткая военная драма. Благодаря оператору Игорю Гринякину (в его послужном списке «Движение вверх», «Викинг», «Адмиралъ»…), обеспечившему то ужасную, натуралистичную, а то прекрасную, с потрясающими горными пейзажами картинку, и артистам, достоверно играющим солдат, «выполнявших интернациональный долг» в Афганистане, фильму веришь.

Перед разведротой поставлена задача – найти и вытащить из плена нашего лётчика, сына генерала, возглавляющего вывод советских войск из этой страны. Вызывали доверие полковник (Кирилл Пирогов), ведущий переговоры с полевыми командирами моджахедов, его помощник (Фёдор Лавров), бывалый солдат (подобных ролей Олег Васильков сыграл немало), вороватый старшина (ещё один из череды обаятельных прохиндеев, сыгранных Яном Цапником). Сцена зачистки подозреваемого кишлака дана глазами лейтенанта-новичка (Антон Момот): первая растяжка, первое ранение, первый убитый человек…

Удивило, зачем столько места и времени в фильме (сценарий Павла и Александра Лунгиных) уделено деньгам и тому, как умело наши торгуются на афганских базарах? То, что солдат везёт на операцию примотанный к БМП, купленный по дешёвке двухкассетник (зачем его брать с собой на опасное дело?), вызвало недоумение-недоверие. По ходу действия тема денег всё более надоедает, её сменяет мотив предательства. Наших разведчиков сдаёт афганский солдат-узбек (очень хотел жениться, деньги на калым очень были нужны); своих предаёт моджахед, взявший деньги за свободный проезд наших по контролируемой душманами дороге (за это потом они ему отрезают голову). Фильм «Братство» про предательство?

Недоверие вызвало также то, что генерал-лейтенант (Виталий Кищенко) в который раз просит подчинённых вытащить его сына из плена живым, так как он у него единственный. А то они этого не знают, святое дело спасти человека, тем более сына командира, зачем это педалировать? Недоверие вызвал и сам командир – индивидуальность актёра такая, что от его персонажей ждёшь какой-нибудь подлянки, стало понятно, что дело будет нечисто.

Ещё вопрос сценаристам: зачем понадобилось «отправлять в плен» старшину? Его выкрали афганцы, у которых он деньги взял, а обещанный пулемёт не притаранил. Странно, до того старшина проявлял себя как смелый и опытный солдат, а вдруг сподличал и лоханулся. И надо же – он попадает в один зиндан к искомому лётчику, и между ними тотчас разыгрывается классический конфликт Жилина и Костылина из толстовского «Кавказского пленника»: еле живой лётчик хочет бежать, но толстяк-старшина ему резонно возражает, что раз их сразу не убили, значит, будут менять – бежать глупо. Понятно, что предстоит их спасение, но чувствуется, что что-то пойдёт не так. Кино уже воспринимается как некий ребус, а не живая история.

Тем временем полковнику удаётся договориться с главой душманов о пропуске дивизии через ущелье. За деньги. Большие. Конечно, перед тем они должны отдать лётчика, сына генерала. Глава соглашается, но ставит условие, чтобы в качестве гарантий безопасности ему дали двух заложников, которых он обещал вернуть сразу после окончания операции (вопрос сценаристам: зачем, у него уже есть два?)

И тут как раз сын генерала совершает попытку побега, мальчик-афганец, который его нашёл в начале фильма, случайно стреляет и убивает лётчика. Такое не раз бывало в кинематографе, а вот дальнейшее изумило. Генерал, узнав о гибели сына (душманы с извинениями передали нашим его тело), напивается, а после того как дивизия успешно проходит через ущелье, приказывает разбомбить кишлак, где живёт ребёнок, убивший его сына. Страшная месть, бессмысленная и беспощадная – кишлак после вертолётной атаки полностью разрушен – и предательство своих, в этом же кишлаке двое наших заложников, но они, по воле сценаристов, единственные остались живы. Их глазами мы видим тело убитого нашими бомбами мальчика, что, конечно, производит сильное впечатление.

Стало понятно, почему возмутились ветераны – российских военных выставили тупыми, свирепыми чудовищами. Жестокими и непредсказуемыми. Предающими и противника, с которым договорились, и своих, а главное, убивающими малых детей.

Фильм, как утверждают создатели, основан на реальных событиях!

Да, так же, как скандальные «Сволочи», в которых, да, лагеря, готовившие из детей диверсантов-смертников, были, но не у нас, а у фашистов. И в «Братстве», да, много правды, только в эпицентре ложь. При отходе наших войск ситуации с пленением сына командующего и местью за него с убийством детей и стариков не было, это придумал Лунгин.

Успеха в нашем прокате у «Братства» не будет – приходится согласиться с Никитой Михалковым, оценившим ленту, как «довольно среднее, сотканное из клише произведение». Фильм ждут во Франции, он отлично вписывается в европейские представления о дикой, жадной, непредсказуемой и бесчеловечной России.



ЛГ 08-05-2019

Средняя литература прибавляется вместе с прибавлением среднего класса

Юлия Скрылёва



Алексей Слаповский – о новой книге, литературных премиях и воспитании профессионалов с хорошим вкусом.



– В предисловии к новому сборнику рассказов «Туманные аллеи» вы написали: «Предвижу иронические отзывы: «Слаповский взялся переписывать Бунина». Как восприняли книгу читатели и критики?

– Бунина я, конечно, не переписывал. Просто скопилось много историй о любви. Читателям, кажется, нравится, критики отнеслись по-разному. Одни пишут – вот «Неизвестность» была о-го-го, а это непонятно что, другие – вот «Неизвестность» была непонятно что, а это о-го-го. И то и другое принимаю к сведению.

– Один из способов сообщить о книге читателю сегодня – это её попадание в списки серьёзных литературных премий. Существует мнение, что премия – штука субъективная и не лишённая случайностей. Что вы думаете на этот счёт? Какие преимущества получает известный писатель, став финалистом литературной премии? Что она значит для начинающих авторов?

– Преимущество одно – о книге начинают говорить чаще, чем до премии. Информационный повод. Больше говорят – больше читателей. А сами премии людьми даются, люди же могут обмануться, это тема для меня неважная.

– Алексей Иванович, как вы выстраиваете диалог с читателем? Часто ли проводите встречи? Или разговор «писатель – читатель» происходит преимущественно посредством книги? Поскольку ваши тексты много переводились на европейские языки, не могу не спросить: отслеживаете ли реакцию зарубежных читателей?

– Я и реакцию отечественных не очень отслеживаю. И тут не в высокомерии дело, просто, пока книга редактируется, пока выйдет, я уже в новом тексте, мне не очень интересно говорить о предыдущем. Поэтому формат встреч с читателями не сильно люблю. И там ведь часто очень своеобразный библиотечный люд. Им не столько важно тебя услышать, сколько самим поговорить. Обязательно кто-нибудь «свой стих» прочтёт. А кто-то осудит низменность современной литературы. Оптом. Но есть, к счастью, и мои читатели, с ними приятно.

– Вопрос к вам как к драматургу и сценаристу. В каком состоянии находятся современные театр и кино?

– Ничего себе вопрос! Тут или на сто страниц рассуждений, или так: где страна, там и театр, и кино. Бедные они, зависимые, амбиций на рубль, возможностей на копейку.

– Во времена моего студенчества некоторые мастера Литературного института сетовали, что нынешние абитуриенты в основном не обладают большим жизненным опытом, а это плохо для творчества. Видится ли вам такая ситуация проблемой, и остаётся ли она актуальной? Что волнует молодых писателей сегодня?

– Я стал там преподавать и понял, что дело не в возрасте. Чутьё к слову распознаётся рано. Надо только понимать, что мы учим не писателей, а именно литераторов, само название об этом говорит. Людей, любящих слово, умеющих с ним обращаться. А кем они будут – романистами, редакторами, сценаристами, издателями, это уже второе дело. Всегда требуются профессионалы с хорошим вкусом, этот вкус мы и стараемся воспитывать.

– Как повлияла на вашу профессиональную деятельность работа в журнале «Волга»? Принимаете ли участие в жизни издания сейчас? И каковы, на ваш взгляд, перспективы «толстых» журналов? Есть ли надежда, что они не исчезнут совсем – по крайней мере, в ближайшие десятилетия?

– «Волга» влияла и влияет, я там член редколлегии, а иногда и автор. Это один из лучших литературных журналов России, редактор Анна Сафронова – героиня, её сотрудники – подвижники. Они, к слову сказать, Сальникова первые всерьёз заметили и опубликовали. И замечательного, оригинального писателя Шикеру, и других. Издания такого рода, надеюсь, останутся, пусть даже в электронном виде. Их роль огромна, они представляют текущую панораму во всех жанрах, а главное – везде жёсткий отбор, везде совет экспертов. Если ваш текст прошёл через «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Волгу», «Дружбу народов» и т.д., это знак качества, сертификат, лицензия. Вас возьмёт любое издательство, а читатели, умные читатели, знают – раз уж напечатано в журнале, читать как минимум стоит. Это – ориентиры в безбрежном море текстов. Без журналов некуда деваться жанрам рассказа, эссе, небольшой повести. Не в Проза.ру ведь, где сто тысяч авторов.

– Андрей Битов в своё время писал: «Наша литература делится на великую и плохую». Какие современные книги могли бы хоть сколько-нибудь претендовать на «величие»? Что бы вы рекомендовали к обязательному прочтению?

– Понимаю, о чём сказал Битов: в советской, да и в русской, вообще, литературе царил максимализм, каждый метил во вторые Толстые или третьи Достоевские. Или всё, или ничего. Вот ничего часто и выходило. Одновременно не хватало такого качественного среднего чтения, как на Западе. Крепких детективов, фантастики, дамских романов, исторических увлекательных романов. То есть всё это было, но мало. Сейчас появляется, средняя литература прибавляется вместе с прибавлением среднего класса. Что там делается, не знаю, но знаю, что процесс идёт. Рекомендовать к прочтению могу книги многих современников и товарищей – Архангельского, Вишневецкую, Курчаткина, Славникову, Валерия Попова, Быкова, обоих Драгунских, Ксению и Дениса, Яхину, Степанову, Алексея Иванова и даже Прилепина, как бы я к нему лично ни относился. И Сенчина, и Буйду, и Иличевского, и Пелевина, и Сорокина, и Шишкина, и Солоуха… Я до ночи могу перечислять, не потому, что добрый, а по той причине, что у всех этих авторов интересные, хорошие книги, они дают что-то и уму, и сердцу. Но вот для обязательного прочтения не могу посоветовать даже себя. Чтение, вообще, процесс не обязательный. В отличие от писательства. Тут я вечно обязан, только до сих пор не понимаю, кому.

«ЛГ»-досье

Алексей Слаповский родился в 1957 году в селе Чкаловское Саратовской области. В 1979 году окончил филологический факультет Саратовского университета. С 1990 по 1995 год был редактором и заведующим отделом художественной литературы журнала «Волга». В 2001 году переезжает в Москву, сотрудничает с телевидением и кино.

Четырежды финалист Букеровской премии (романы «Первое второе пришествие», «Анкета», «День денег», «Качество жизни»). Дважды финалист «Большой книги» (произведения «Синдром Феникса», «Большая книга перемен»). Лауреат Первого Европейского конкурса пьес (1994, Германия), Всероссийского конкурса драматургов (1996, Москва), международного конкурса книг «Москва–Пенне» (2008); Гран-при за лучший сценарий на Первом международном кинофестивале «Текстура» (2010, Пермь).

Автор кино- и ТВ-сценариев, в том числе по собственным книгам – «Клинч», «Я – не я», «Участок», «Синдром Феникса», «Пересуд».

Произведения Алексея Слаповского переведены на все основные европейские языки.


ЛГ 17-04-2019

Юрий Нугманов: от Баха до джаза

Не сразу дошла до меня необычность того концерта в Центральном доме работников искусств. Ну, солистка с красивым голосом. Ну, симпатичный гитарист-аккомпаниатор… Его дело – упрощённо говоря, «подать» её зрителям-слушателям так, чтобы подчеркнуть её сильные стороны (если не говорить о чисто музыкальной стороне). Он очень умело «подаёт» её. Но вот она – его, и вот снова он выходит на первый план. И как он играет!

С тех пор прошло лет двад­цать пять. Мы теперь хорошие знакомые и с гитаристом Юрием Нугмановым, и с солисткой, заслуженной артисткой России Любовью Исаевой.

С Национальным филармоническим оркестром В. Спивакова он исполнил «Антильский концерт» для гитары с оркестром Эрнесто Кордеро. Автор был в зале и подарил Нугманову национальный пуэрториканский инструмент – десятиструнную гитару. Недавно я спросил, умеет ли Юрий Александрович на ней играть. «Конечно, я её освоил. Играю ведь на мандолине, банджо, балалайке, – ответил Нугманов. – Я на всех струнах играю».

А начиналось всё с чего? На гитаре играли отец Юрия, старший брат. Но до поры до времени Нугманов её не замечал. А лет в десять вдруг «услышал» и стал учиться. А с двенадцати – вполне серьёзно. «Поздновато, конечно, для будущего профессионала, – говорит Нугманов, – но так уж случилось». Настоящую любовь к гитаре пробудил первый педагог Николай Иванович Кузьмин. Потом были, как и положено, музыкальная школа, училище, Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных.

Ещё будучи студентом, Юрий Нугманов начал выступать в профессиональных концертах. Вспоминаются мне первые послевоенные годы.Ещё «догитарное» время. У нас во дворе было около двадцати мальчишек и девочек восьми-десяти лет. И у всех были губные гармошки. В школу мы ходили мимо стройки. Пленные немцы строили жилой дом. И вот как-то услышали, как один из них, сидя у подъезда, играл на губной гармошке. Мы даже не подозревали, что можно так играть. И что же? Мы все как один забросили свои гармошки. Никто не рискнул учиться по-настоящему. А Нугманов, услышав гитариста-виртуоза, наоборот, решил, что будет играть лучше. И доигрался. Выступал в Англии, Шотландии, Франции, Испании. Где-то я прочитал, что испанские гитаристы завидуют его технике, его мастерству. Насчёт зависти, наверное, сильно сказано, но что считают «своим», да ещё одним из лучших – это точно. Постоянно зовут в страны Латинской Америки. Нугманов впервые в России исполнил многие мировые шедевры гитарной музыки. Скажем, впервые с Государственной симфонической капеллой В. Полянского был исполнен концерт «Цыганский романсеро» М. Кастельнуово-Тедеско на стихи Гарсиа Лорки. Было это в Международном доме музыки. И был потрясающий концерт для гитары с органом в Зале имени П. Чайковского.

Уже лет пятнадцать Нугманов каждый год летает на гастроли в США. Считается, что он первый русский гитарист, покоривший такой престижный концертный зал, как Карнеги-Холл в Нью-Йорке.

Юрий Нугманов даёт концерты не только в США, но и в Японии. Да и дома полно дел: мастер-классы в Рок-академии «Москворечье», концертные программы, сами названия которых очень привлекательны для слушателей – «Гитара от Баха до джаза», «Испания и Россия», «Музыка не для гитары». В последние годы Нугманов часто включает в концерты свои собственные сочинения. Идут, как говорится, на ура.

Юрий Казарин


ЛГ 10-04-2019

Болдырев Юрий




Приняты законы против оскорбления власти и распространения недостоверных новостей. Против ли это вообще оскорблений в неприличной форме? Но тогда почему речь о власти, а не о хамстве в принципе? Парадокс: нельзя ни оскорблять, ни распространять «фейковые» новости. Но если правдивые новости – уже оскорбительны?

Новости, действия (не уточняем, чьи) – оскорбительны для народа. Сообщения же о них и, тем более, суждения – оскорбительны для тех, кто действия осуществляет, но кого оскорблять нельзя.

Тут подоспела и практика «применения»: нельзя не только оскорблять, например, выносить суждение, что некто Х – вор, но и... сообщать о факте и пресечении нарушения. Остаются два варианта: либо говорим о фактах «не в нашем районе», либо хвалим и благодарим. Попробуем.

Конституционный суд (где-то там) вынес определение: признать запрос группы депутатов Государственной Думы не подлежащим дальнейшему рассмотрению в заседании КС, поскольку для разрешения поставленного заявителями вопроса не требуется вынесения предусмотренного статьёй 71 Федерального конституционного закона «О Конституционном суде...» итогового решения в виде постановления... И далее: обжалованию не подлежит.

Проще говоря, «послали».

Наверное, это о какой-то мелочи, недостойной внимания? О «мелочи»: о повышении возраста выхода на пенсию на пять лет – об ограблении большинства граждан почти на миллион рублей каждого (это «не в нашем районе», и потому суждение «ограбление» допустимо; сумма же почти в миллион – подсчитана).

Эх, допустил ошибку: привёл цитату – могут сопоставить и установить, в какой стране это случилось. Тогда, на всякий случай, будем благодарить (хотя не будет ли благодарность рассматриваться как «фейк»?). Итак, спасибо!

За пенсионную систему. Отработали люди лет по 40, отбирали у них «на будущую пенсию» четверть зарплаты, в итоге на остаток жизни – менее трети прежней зарплаты в месяц, притом что жизни на пенсии остаётся в среднем раза в три, а то и в пять меньше.

Где наши деньги? Вопрос оскорбителен. Надо благодарить и кланяться.

Особенно после того как, плюс к тому, на пенсию выходить ещё на пять лет позже – так, чтобы мужчинам на пенсии осталось жить в среднем вообще ничего –1,4 года (разница между средней продолжительностью жизни мужчин и устанавливаемым возрастом выхода на пенсию).

За что благодарить? Так ведь всё это – ради «повышения пенсий». Пообещали – аж на целую тысячу рублей. На деле: кому на пятьсот, а кому и на триста. Главное – спасибо, что не допустили мучений лишних пяти лет на прежней оскорбительно низкой пенсии.

Теперь зато есть деньги заплатить «единому оператору» – монополисту по вывозу мусора. Не утверждаем, что собиратели с нас дани связаны с властью. Клеветникам даём отпор. А чтобы порядок был – чтобы никто от дани не уклонился, чтобы за уклонение сажать – назовём это налогом. Спасибо!

На бензин, подорожавший из-за «налогового манёвра» – переноса тяжести налогообложения с экспортной пошлины на нас с вами, – денег, добавленных к будущей пенсии, конечно, не хватит. Зато воздух без наших машин (и без нас) чище будет.

И места на земле каждый из нас теперь – после радикального повышения налогов и грядущей «реновации» – будет занимать меньше. Правильно: экономить надо землю, очищать для тех, кто распорядится ею лучше.

Правда ведь: не только воздух, но и земля без нас с вами станет чище. И за это… спасибо!


ЛГ 10-04-2019