Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.
(Мф. 11: 28)

Часовня блж. Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Фото: Юрий Костыгов

По моему глубокому убеждению, Господь – самый великий Сценарист. Вот уж Кто никогда не разочарует сюжетным поворотом. Недаром все лучшие книги основаны на реальных событиях. История каждого человека – это изысканный пазл, где последний кусочек открывает неповторимый и захватывающий пейзаж. Это ведь Господь придумал снежинки… И учат нас, с самого первого момента обращения к Богу, что на всё Его воля и во всем Его Промысл. Но враг не дремлет, в отличие от нас. К каждому он находит лживое слово, подтачивает сердце.

Я появилась на свет с тяжелой родовой травмой. Несчастная матушка моя очень страдала. В итоге всех манипуляций мои бедра были вывернуты. Я походила на лягушонка, и маме пришлось постараться, чтобы собрать мой таз. С самого детства я знаю, что такое больные ноги. Не стану описывать боль, но прогулка или стояние в очереди способны повергнуть меня в отчаяние.

В период воцерковления службы стали для меня пыткой. Я не молилась, а просто ждала, когда батюшка воскликнет: «Господу помолимся!» – и я смогу поклониться. Поклониться, чтобы хотя бы на миг отступила мука. Скамейки в церкви, конечно, есть, но для молодых там места нет. Я же с палкой не хожу. Вместо этого я стою на службе и принимаю лукавые помыслы. И лишь одна радость ведет меня в храм – радость исповеди и Причастия.

Как же хорошо, как легко на душе после Таинства. Вновь чувствуешь себя чистым и светлым, как в детстве. И так хочется этим поделиться.                        

Вот, встречаюсь с подругой, внимательно слушаю ее. Вникаю во все ее трудности, а внутри так и подмывает произнести: «Тебе на исповедь надо». И это не из-за осуждения. Это рвется наружу невероятное желание причинить добро ближнему. Так сказать, проветрить замусоренные ложью чердаки сознания. И я говорю, а она:

– Я и сама думала, – и недовольно дует губы.

Мою подругу зовут Таня, и у нас с ней большая история взаимоотношений, совместных взлетов и падений. Мы знаем все тайны друг друга, и иногда от этого только хуже.

– И что? – я с умилением смотрю, как Таня снимает невидимые пылинки с дорогой блузки.

– На праздники? – я недоверчиво наклоняю голову.– Что? – она вскидывает на меня голубой взор. – Я хожу в Церковь на праздники. Ставлю свечки.

– Ну, Вербное, там, и Пасха.

– Дни, когда из храма можно что-то унести, – беззлобно хихикаю я, но Таня дуется.

– А что еще надо? – она недоуменно пожимает плечами. – У меня дома и иконы есть, ты сама видела.

Это правда. Иконы остались еще от ее прабабушки. И висят в доме как картины.

– А исповедь? – спрашиваю я.

– Да отстань ты! – вскидывается она. – Не выношу я этих священников!

– Так уж много ты их знаешь?

Если честно, Таня не знает ни одного священника. Но так повелось, что в каждом из них она видит какой-то изъян, который мешает ей исповедаться. Однажды мы по очереди принюхивались к батюшке, потому что ей мерещился запах перегара. Я, разумеется, запаха не чувствовала. Диаконов же она находит грубиянами, а бабушек в лавке кроме как ведьмами не зовет. Словом, Церковь для нее – это толпа лукавых и порочных людей. Или вот еще: «Театр лицемеров».

– Ну не доверяю я им! – в подтверждение моих размышлений восклицает Таня. – Как же я могу им исповедаться?!

– Ты неправильно на батюшку смотришь, – начинаю я, а сама встаю за чайником. – Он ведь кто?

– Кто? – Таня недовольно подставляет кружку и просит еще варенья.

– Батюшка… он… э-э… это… Он как телефон! – нахожу я сравнение. Прикидываю, насколько оно удачно, но времени серьезно размышлять нет. – Ты не ему говоришь. Ты в НЕГО говоришь, – произношу я и представляю недоумение на лице нашего батюшки. Интересно, что бы он на это сказал?

– И типа с другой стороны Бог слушает?

– Не типа, а самым натуральным образом, – уверяю я подругу и уже думаю, как поведу аналогию дальше. Вроде того, что телефоны бывают разные: и молодые, и не очень, но Таня заявляет:

– Я в это не верю, – и смотрит на меня хитро так, улыбается.

В порыве воодушевления, не замечая этого, продолжаю:

– Священник просто человек и, может быть, не всегда заслуживает доверия, но ему свыше дается благодать! – я театрально вскидываю указательный палец – ни дать ни взять, учительница первая моя. – От этого дара он освящается и становится… – замечаю взгляд Тани и теряю мысль.

– Становится телефоном, – помогает она мне и хохочет.

– Да ну тебя! – обижаюсь я и отворачиваюсь. Мне обидно не из-за смеха – обидно, что я так бездарно упустила шанс.

Тереблю край клеенки, раздумываю, как вновь приступить к башне общественного скепсиса в лице моей подруги. Тем временем Таня сама наступает.

О, какой удар! Это ахиллесова пята моей веры. И Таня отлично это знает.– Ты к мощам когда поедешь? – невинно спрашивает она. – Я вот уже несколько раз была.

Дело в том, что мне сложно поверить в чудо от… останков человеческой плоти. Мой логический разум отказывается воспринять такую возможность. Хочу сразу пояснить, что в святых я очень даже верю, но вот в силу их мощей… Не вижу я в них ничего удивительного. Сохранность я могу объяснить аскезой, которой тело еще при жизни было доведено до полного иссушения. Соответственно процесс разложения почти отсутствует. Если тело хоронили в пещере или подземелье, что часто случалось, тогда и есть-то его особенно некому. Плюс уход за останками: всякие там обертывания, пропитывания и прочее. Вон в мавзолее же лежит? Святой, что ли? Нет. Просто грамотный уход. А многочисленные свидетельства? Желание чуда. Нам, людям, очень уж хочется чуда.

– Чего молчишь-то? – ехидно замечает Таня.

– Мне незачем туда ехать, – неохотно отвечаю я.

– А чего так? – уже не скрывая своего веселья, куражится подруга.

Тут я испугалась. Получается, что так меня каждый на смех поднять может? Мол, у каких мощей была? А еще верующая называется! Проповеди тут читает! Стыдоба!

– А вот возьму и поеду! – решительно заявляю я. Для пущей убедительности по столу кулаком – бах!

Но Таня расплывается, словно Чеширский кот:

– И к Ксении Петербуржской?

– Ты! – задыхаюсь от возмущения. – Там очередь большая! Ты же знаешь, я не могу стоять!

– Ну-ну, – понимающе кивает Таня. И больше мы об этом не говорим.

Ночью не спится. Вспоминаю педагогическое училище. Место, в котором всё началось…

Педулище – так ласково мы его называли. Там учились одни девочки. Социальные слои вперемешку. Я из бедных.

Однажды группа решила сбежать с последней пары. Уговор был бежать всем. Предполагалось, что в таком случае легко будет убедить наивных учителей в ошибке расписания. Все сбежали… кроме Ксении. Она же послушно написала список для директора – от идеологов предприятия до инертных единиц. Идеологов решили серьезно наказать, а они, в свою очередь, решили наказать стукача.Была в нашей группе девочка по имени Ксения, чистенькая и надменная. И очень она почитала Ксению Петербуржскую, считала ее своей покровительницей и защитницей. Только и говорила о ней. Даже иконку при себе имела. Папа этой Ксении спонсировал наше училище. И семья их, по понятным причинам, была на хорошем счету.

Сговорились дождаться ее после занятий и поучить уму-разуму. Будущие педагоги – люди суровые, там слабакам делать нечего. Девочки сплевывали на землю и обсуждали длинную косу Ксении, которую удобно будет намотать на кулак. Я хоть и не входила в авангард ситуации, всё же была свидетельницей обсуждения будущей расправы. Мне стало страшно за Ксению. Но вдруг мелькнула надежда. Кто-то упомянул покаяние. Я же схватилась за эту возможность и буквально бросилась к будущей жертве. Оттащила ее в сторонку, сказала:

– Тебе извиниться надо.

– Зачем? – удивилась она.

– Затем, что из-за тебя проблемы.

– А мне-то что? – пожала плечами Ксения. – Нечего было дурить учителей.

– Если ты не извинишься, тебе морду набьют, – как можно более убедительно сообщила я ей.

Она вроде испугалась. Отошла от меня. Я же подумала, что ей нужно время, чтобы всё хорошенько взвесить.

После занятий мы караулили ее за корпусом. Мне было интересно узнать, что она решила. При этом я успокаивала себя тем, что предупрежденный уже спасен. В какой-то момент Ксения вышла из здания, увидела нас и торопливо пошла в другую сторону. Я облегченно вздохнула: ее никто не заметил.

А на следующий день меня отчислили, обвинив в том, что я угрожала Ксении расправой. Мои попытки оправдаться затмевались возмущением папы, который требовал сатисфакции. Мне предложили сдать участников заговора, но я сказала, что меня уже отчислили.

Женщины молятся у стен часовни блж. Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Фото: Юрий Костыгов

Много раз мне выпадал случай съездить на Смоленское кладбище (именно там покоятся мощи святой). В разные периоды моей жизни вдруг возникало это предложение. Но после того опыта образ Ксении Петербуржской навсегда сросся в моем сознании с холодной девушкой, которая пожимает плечами и говорит: «А мне-то что?»

Теперь же было всё решено. Я еду к мощам! В конце концов, цепляние за прошлое и логические доводы – вот два любимых поля лукавого. Он на этой почве гордыню взращивает, которую потом ничем не выкорчевать. Словом, оттеснив свой разум и держась за веру в то, что на всё воля Божия, я поехала: к Александру Невскому, к Иоанну Кронштадтскому, а затем и к Ксении Петербуржской.

Осень, первые холодные дни, перемена погоды, перемена обуви. Только голова и плечи свободны от боли. Длинная очередь по тропинке, вдоль старых могил.

Мы встали в конце, за молодой красивой парой. А за нами сразу пристроились две девушки, лет восемнадцати. Они без конца задавали друг другу вопросы, пытаясь выяснить, куда и за чем они стоят. Это отвлекало меня и веселило. Хотелось разыграть подружек, подкинув обескураживающий вариант. Но атмосфера места удерживала меня в рамках, в зоне безобидного подслушивания. Поездка всё еще казалась мне пустой тратой времени. Прошлые два места ничего не изменили. Я поклонилась мощам, поцеловала раки, передала просьбы и попросила сама. На этом всё. Ни там, ни там не нужно было ждать. Пришел, сделал – быстро, оперативно. А здесь… не только очередь, но еще и на улице. Не только атмосфера, но еще и боль.

Мы постепенно продвигались вперед, и стала видна вереница людей, ходящих вокруг часовни.

– Они что вокруг ходят? – удивленно спросила я.

– Да это такая традиция, – пояснил мой спутник.

– Пустое суеверие! – раздраженно заметил мужчина впереди.

– А куда эта очередь? – спросила девушка сзади.

Я взглянула на нее, проглотила ком с юмористическими идеями, сказала:

– Здесь покоятся мощи блаженной Ксении. Святое место.

Девушка задумчиво посмотрела на меня, потом взглянула на подругу.

– Пора бы мне бровями заняться, – сообщила она ей.

– Не знаю, о чем молиться? – жалобно сообщила женщина впереди своему мужу.Я отвернулась, со стыдом размышляя о том, что мой ужасный вид напомнил девушке о косметологе. В правой ступне что-то пронзительно стрельнуло и, пролетев по всей ноге, замерло в пояснице. Я закусила губу, переминаясь на месте. Подумала: «И зачем я только сюда притащилась? Еле стою». Потом подумала, что пути Господни неисповедимы, и, раз притащилась, значит, зачем-то надо. Вот взять хотя бы этих двух девочек сзади. И сами не знают, а уже приложатся к мощам. К мощам святой. Вот Оно, Провидение Божие, в чистом виде. А ведь наступит момент, лет эдак через …дцать, когда они с благоговейной радостью будут вспоминать сегодняшний день. Так всегда и бывает. Ну а я? Я что?

– Молись, о чем хочешь, – ответил он. – Только вокруг я не пойду.

Мужчина недовольно сложил руки на груди.

Мы уже очень близко ко входу. Люди всё идут по кругу, толкают нас, извиняются. Внутри служба и слышится запах ладана. Женщина озадачила меня. Я ведь тоже не знаю, о чем молиться. Конечно, хочется попросить о том, чтобы ноги прошли. Ну пусть хотя бы ступни… но как же просить, если я не верю в это? С другой стороны, я же верю Богу, и в Промысл Его верю. Но ведь это получается, как у Тани… здесь верю, а здесь не очень. Ерунда какая-то! В Евангелии есть такой человек. Хочет спастись, а отказаться от богатства не хочет. Иисус же сказал ученикам Своим: «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное» (Мф. 19: 23). А я бедна – в плане денег, зато в плане мыслей… ох! Мое богатство – это убеждения, логические умозаключения, интеллектуальные выкладки да структурные теории. Мои мысли – мои скакуны, а скакуны, знаете ли, это уже табун. Вроде были времена, когда табунами богатство мерили. Так что я очень богата. Ну всё, мне уже не по себе. Ведь если хоть на секунду предположить, сделать допущение, что мощи – это реально святыня, тогда выходит, что я столько лет… Уф, мама дорогая! Что же делать теперь?

– Извините, – говорит парень, проталкиваясь мимо.

Что еще сказать?И тут меня осеняет. Мне надо извиниться! Просить буду в другой раз. Сейчас же просто извинюсь. Собралась, сосредоточилась и… «Прости меня, мати Ксения, грешную и глупую», – подумала я. И в тот же момент ступни перестали болеть. Просто прошли. Впервые за все годы моей жизни. Прошли и больше не болят. Даже когда бедра и спина болит, ступни не болят. До сих пор кусаю локти. Вот я маловерная! А ведь могла бы и полностью исцелиться. Ну, ничего, теперь-то я уже иначе на мощи смотрю.

Я всё думаю о том, как часто мы поддаемся на уловки нашего врага. Отступаем от храма из-за ссоры со свечницей. Уходим от исповеди и причастия из-за несимпатичного батюшки. Стыдимся своей веры из-за того, что не модно. Отворачиваемся от святых из-за нелепой клеветы… И словно нам в утешение, схимонах Паисий Афонский говорит: «Бог даже все наши отклонения с пути употребляет во благо, и, таким образом, диавол не может творить зла». О, как много всего оставил нам Господь, будто хлебные крошки по темному лесу. Ничего не кончено, ни в одной жизни, пока последний кусочек не поставлен на место. И еще… слава Тебе Боже наш, что есть надежда на покаяние.

http://www.pravoslavie.ru/put/77035.htm