"То, что они говорили о сечении и о христианстве, я хорошо понял,- по
для меня совершенно было темно тогда, что такое значили слова: своего, его
жеребенка, из которых я видел, что люди предполагали какую-то связь между
мною и конюшим. В чем состояла эта связь, я никак не мог понять тогда.
Только гораздо уже после, когда меня отделили от других лошадей, я понял,
что это значило. Тогда же я никак не мог понять, что такое значило то, что
меня называли собственностью человека. Слова: моя лошадь, относимые ко мне,
живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух,
моя вода.
Но слова эти имели на меня огромное влияние. Я не переставая думал об
этом и только долго после самых разнообразных отношений с людьми понял,
наконец, значение, которое приписывается людьми этим странным словам.
Значение их такое: люди руководятся в жизни по делами, а словами. Они любят
не столько возможность делать или не делать что-нибудь, сколько возможность
говорить о разных предметах условленные между ними слова. Таковые слова,
считающиеся очень важными между ними, суть слова: мой, моя, мое, которые они
говорят про различные вещи, существа и предметы, даже про землю, про людей и
про лошадей. Про одну и ту же вещь они условливаются, чтобы только один
говорил - мое. И тот, кто про наибольшее число вещей по этой условленной
между ними игре говорит мое, тот считается у них счастливейшим. Для чего это
так, я не знаю; но это так.
И потому, не говоря уже о других наших преимуществах перед людьми, мы уже по
одному этому смело можем сказать, что стоим в лестнице живых существ выше,
чем люди: деятельность людей - по крайней мере, тех, с которыми я был в
сношениях, руководима словами, наша же - делом."