Наконец, Любимый ко мне вернулся, и я стала выступать в рок-группе вместе с Красавцем. Мы выступали по клубам и в момент стали очень популярны в Москве и Питере. Я не понимала поведения моего возлюбленного, но, почему-то, не сердилась на него совершенно и, как уже сказала, ничуть не ревновала. И это несмотря на то, что отец Иннокентий и не подумал сдаваться. Он преследовал нас повсюду, как только мог и добивался Байкера с напором отбойного молотка. Он бешено ревновал обожаемого Красавца. Пока поп служил в храме и занимался прочей работой, он время от времени вспоминал о любимом и думал, чем он занимается. Мне было его очень жаль. Он похудел и взгляд его стал совсем безумным. Я же любила и была любима.

В любви прошли осень, зима и наступила весна. Всё это время мы были то в клубе или забегаловке, а то ехали в дом Кузьмича, где отныне были только вдвоём. Попа за глаза прозвали «Психопатий», и смеялись над ним. Часто, притаившись в укромном месте, удерживая смех, наблюдали за тем, как нас разыскивает несчастный, ополоумевший от любви, Иннокентий. Наконец, с воплями выскакивали из засады и набрасывались на вздрогнувшего от неожиданности, попа. Но чем дольше длились наши отношения, тем сильнее становилась любовная зависимость Иннокентия, и распоясывались в своей жестокости по отношению к нему мы с Красавцем.

               Иннокентию не позволялось ничего лишнего. Красавец был всё холоднее и строже с ним, доводя этим его почти что до помешательства. Мог в любой момент его прогнать с квартиры, где сидел со мной, и тот жалобно скулил, пока любимый не передумывал. Тогда он впускал его с условием, если тот будет лежать на полу у наших ног, и тот соглашался. Он послушно ложился на пол и с пола укоризненно смотрел Красавцу в глаза. Тогда тот скидывал со стола кусок ветчины или дольку апельсина, и батюшка ловил их ртом и съедал.

Однажды он прошёлся по спине Иннокентия плёточкой, тот кричал и плакал. С этого дня он регулярно охаживал священника плёткой, и тот безропотно терпел все издевательства, лишь бы его снова не прогнали. Но этим не ограничился изобретательный Красавец. Однажды он достал из кармана мячик для гольфа и бросил его в дальний угол комнаты. Велел Иннокентию встать на четвереньки и принести мячик в зубах. Тот выполнил всё, после чего жестокий любовник надел на него ошейник и посадил на цепь. Два часа просидел поп на цепи, привязанный к батарее, тявкая по приказу деспотичного друга и при этом горько плача от обиды и унижения. С этого случая с мячиком и ошейником Красавец уже не сдерживал свою буйную фантазию, придумывая всё новые изощрённые издевательства, как будто ставя эксперимент, на что может пойти зависимый человек ради того, что бы у него не отнимали объект вожделения. К стыду своему скажу, что я тоже любила принимать участие в истязаниях несчастного Иннокентия. Этого поп снести уже не мог. Он был готов растерзать свидетельницу его унижений и счастливую соперницу, звонко хохочущую над ним. Но не мог этого сделать, так как его бог любил её.

И вскоре его нервы не выдержали. Иннокентий не мог уже терпеть такого к себе отношения. Напоследок он дал звонкую оплеуху любовнику, и тут же был одним мощным ударом отброшен в стену. Байкер дал ему сильный пинок под зад, от чего тот в одном исподнем  скатился с лестницы. После этого поп решил порвать с любовью всей своей жизни навсегда, чего бы ему это не стоило.

Продержался он ровно два дня. А на третий день Байкер, услышав звонок, открыл дверь и сначала никого не увидел. Потом, опустив глаза, увидел Иннокентия, стоящего на четвереньках перед ним с тем самым мячиком в зубах. По его щекам текли слёзы. Он был прощён и сподобился быть поцелованным в нос. Но после этого над ним стали надругаться ещё изощрённее и чаще.

Всё это время мы жили одной «семьёй». Поп был морально сломлен, перестал быть опасным, и я пользовалась его всеохватной страстью. Исправно получала хорошие деньги за ничегонеделание на работе вообще. Рабочий стаж шёл, и ежемесячно я получала зарплату. Долги же мои за квартиру и за учёбу были прощены.

Был 1999-й год. Неизвестно, как бы отметила своё 33-летие, если бы попросту не забыла о том, какой сегодня день и месяц, так как была поглощена любовью. И больше меня ничего не интересовало. Наступило лето. С него, этого августа, и начались мои беды. Но всё это началось не сразу.

Сначала мы пошли в загс и расписались. Так мы стали законными супругами. В Москве мы долго гуляли, и лишь через неделю показались в моей квартирке. Не стыдясь меня, поп бросился к парню в объятия, страстно повторяя: «Где же ты был? Зачем ты так мучаешь меня?!» Но, узнав о нашем браке, дал ему звонкую оплеуху. Глаза парня налились кровью, как у разозлённого быка, он собрался, было в ярости поколотить попа, но тот уже молча шёл прочь. Из окна было видно, как он пересёк двор, детскую площадку, не глядя наступив в песочницу и растоптав куличики. Под детский рёв он ушёл за кладбище в чащу леса, где потом брёл, неизвестно, куда, схватившись за голову и тихо воя.

Мы с мужем вышли на шоссе, остановили автолайн, доехали до церкви. Иннокентия там не увидели. Затем пошли на дачу, в дом Кузьмича, сели за стол и выпили. Потом легли. Когда, усталые, лежали рядом и дремали, я вдруг проснулась от того, что муж пошевелился. Он сидел на постели и смотрел на часы. Потом выглянул в окно. Какое-то время он ходил взад и вперёд по комнате в раздумье. Выпил ещё вина. Протянул бокал мне.

- Где он бегает, интересно? – сказал он, - надо бы поискать его, не случилось ли беды…

- Что же, сходи, а я посплю.

Сказав, что это ненадолго, он поехал туда, куда ушёл обиженный Иннокентий, и нашёл его в самых зарослях лежащим на земле и сотрясающимся от рыданий.

Красавец не был злым, ему вдруг стало очень жаль этого человека, который безумно его любит. Он целовал его в глаза, слизывал с его щёк слёзы и гладил его волосы, прижимая к себе, как ребёнка. Сквозь его одежду он чувствовал, как за это время сильно тот похудел. Он запустил руку ему под рясу, нашёл застёжку брюк и расстегнул её. Повернул Иннокентия спиной к себе и вошёл в него. Тот вздохнул судорожно и закрыл глаза. Он часто задышал и застонал от долгожданного удовольствие, получить которое уже не чаял. «Я знал, что он любит меня, знал!» - думал поп, плача от счастья.

Помогая Иннокентию одеваться, Красавец увидел, как от судорожного дыхания у него ходят рёбра под кожей. Он попросил его скорее одеться и возвращаться домой ужинать. Он изрядно утомился, ублажая его. Я открыла дверь. Красавец толкнул, вошедшего вслед за ним, Иннокентия на кровать, а я налила им коньяку. Поп затих, наконец, сон сморил его.

- Что теперь? – спросила я

- Понятия не имею, - ответил супруг. Он был очень утомлён всеми этими выяснениями отношений. Ему пришлось совершить с попом половое сношение, и ему это было неприятно вспоминать.

Венчание запланировали на первое воскресение после Успенского поста. Свадебное платье было уже готово. Поп собирался венчать меня с мужчиной, которому готов был отдать всю свою кровь и жизнь. В глазах людей всё это выглядело пристойно. Всё выходило, как нельзя, лучше. Я любила мужа так, как в первый раз, сходила с ума от переполнявших меня чувств и никак не могла поверить в свалившееся на меня счастье.

Мы предлагали Иннокентию не совершать над нами венчания, но дать нам обвенчаться в другом храме, но он возразил твёрдо, решив это вытерпеть. Ему просто необходимо было самому нас обвенчать. «Может быть, я хочу страдать! Может быть, мне необходимо пережить это и, что бы мне было хреновее некуда!» - сказал он. Мы с мужем, молча, переглянулись и ничего друг другу не сказали. Нам было не до его проблем. Мы готовились к венчанию, я восполняла дефицит общения с сыном, как только могла, что бы он не скучал и не ревновал меня к отчиму.

День венчания приближался, поп ненавидел этот день, не хотел ничего слышать об этом дне, он хотел уже отказаться венчать любимого, меня давно уже люто возненавидел, хоть и по-прежнему любил со мной откровенничать под пиво. Но венчать, всё же, решил, про себя приговаривая: «Не видать ей счастья с ним! Он мой! Не видать ей счастья с моим любимым!»

И вот, этот день настал. Ночь перед венчанием поп Иннокентий не мог спать. Он вышел из дома, и, не разбирая дороги, пошёл туда, где у костра много раз был с любимым, которого терял. Там он рвал на себе рясу и волосы, плакал, держа в зубах куртку Бриллиантового мужчины, пропитавшуюся его запахом, украденную им у него, и используемую, как фетиш.

Наступило утро, Иннокентий отслужил литургию, окрестил двоих младенцев, а потом, уже очень усталый и окаменевший от тоски, провёл таинство венчания со стоящими в горле слезами. Голос его звучал хрипло, он несколько раз принимался плакать, Анна приносила ему воды и тёрла ему виски, после чего он мог продолжать таинство. Всхлипывания слышались то тут, то там, многие плакали. Наше венчание напоминало отпевание.

Потом стало повеселее. Под навесом, во дворе был накрыт большой стол. Иннокентий ничего не ел, он сидел, молча, опустив взгляд широко раскрытых глаз вниз. Речь произносить он отказался, доверив её другому священнику и старосте. Ему было мучительно больно смотреть на нас, молодых, счастливых, любящих. Но его больше не любят или вообще не любили никогда, что скорее всего, и теперь, наверняка уедут надолго из этих мест, а он снова останется один.

Дьякон возгласил многая лета, и хор грянул многолетие. Потом мы весело посидели за столом, так и не заметив, что ушёл Иннокентий. Куда он пошёл, никто не узнал. Всем было не до него, однако, без его присутствия все расслабились и здорово напились.

Прошёл почти, что год нашего счастливого супружества. Самый счастливый год. Миллениум мы встретили самыми счастливыми людьми. Мы сходили с ума друг от друга.

- Какая красивая пара! – говорили пожилые прихожанки храма Державной Богоматери, - Батюшка их очень любит, просто души не чает! А как зовут мужа Серафимы?

Этого, почему-то никто не знал. Не знали и того, что мне уже 34 года, так как я здорово похорошела и расцвела, став краше, чем в 18 лет. Тогда-то, я была забитой и затюканной дочерью деспотичного отца и студенткой ненавидимого мной технического вуза, теперь же стала любимой женой и занималась любимым делом. Даже голова моя стала меньше болеть.

- Даже не знали, что она замужем… такая молоденькая!.. – говорили прихожане. Никто из них не знал, кто мой муж и откуда, но при виде его все цепенели. Были случаи, когда женщины падали в обмороки, а у некоторых из них начиналась истерика. Красавец наш был, как видно из всего сказанного, не обычным человеком. Убеждённый холостяк, неутомимый в любви, решил стать на всю жизнь мужем одной единственной женщины, потому что любил так, сильно, что любил и всё, что меня окружало.

Он полюбил меня давно и с первого взгляда. Я потом об этом узнала. Он рассказал, что впервые увидел меня в клубе, но тут же потерял. С тех пор он стал почти ежедневно заходить в этот клуб, пока, наконец, не повстречал меня там снова, совершенно пьяную. Моё лицо было бледно, волосы прилипли ко лбу. Он отнёс меня в туалет, где немного привёл в чувства. На руках внёс в своё жилище, где опять стал приводить в себя. Меня тогда сильно тошнило. Наконец, он меня откачал, я выспалась, утром пришла в себя, и мы предались сумасшедшему сексу. С того дня достаточно воды утекло, мы оказались дружными мужем и женой. Вечерами сидели рядышком на крылечке Кузьмичёвой дачи и слушали соловьёв.

А, между тем, Иннокентий просто умирал от тоски. Его даже рвало от этих переживаний, и он страдал физически. Он сходил с ума от страсти и от того, что теряет любимого навсегда. Чувствуя это, он, истерически всхлипывая, всё чаще просил его побыть с ним. Он подходил к избушке Кузьмича и шептал в окошко нежные и страстные слова, целовал стекло, плакал и смеялся:

- Я с ума сойду! Не могу жить без тебя! Я себя и тебя убью, если бросишь меня! Не знаю, как буду делить тебя с ней! Почему ты так со мной? Я же люблю тебя больше жизни, и с каждым часом всё сильнее! Как Бога люблю! Ты - мой бог! Но ведь любишь-то ты меня? Только меня? Скажи мне, Богом тебя заклинаю, что любишь ты меня и только меня! Мне больно, очень больно…

Он собирался уволить меня с работы после этого, но не смог этого сделать. Он был не в силах расстаться с Красавцем. Я навестила мать и бабушку, отдав им, как обычно, денег, накупила продуктов и подарков.

Была очень тёплая и сухая осень, я вошла в квартиру. Помыв руки, переоделась в халат и уселась в кресло у окна курить кальян и заворожено смотреть во двор. А точнее, на своего мужа, подходящего к дому. Мы смотрели друг на друга и улыбались. Он хитро поманил меня пальцем. Спешно надев платье и накинув жакет, я вышла из дома, и мы пошли на реку. Я любила долго и с наслаждением целоваться со своим мужем в губы, любила мыть его тело и когда он моет меня. Сбылась мечта. Я встретила любовь всей жизни.

Мы улеглись на расстеленном одеяле. Жужжали насекомые, порхали бабочки, шелестела от ветра высокая трава. Мужчина с обнажённым тором и кожаных обтягивающих штанах смотрел в небо и поглаживал мои волосы. Потом он сказал:

- Надоело мне позволять Иннокентию любить себя…  Если бы зарезал его тогда, на стройке заброшенной, всё было бы проще, но не мог убить человека, и теперь он сходит с ума!

А после того, как Байкер прогнал попа от себя окончательно, он пригрозил рыдающему в грязи Иннокентию, что зароет его в землю, если тот обидит меня. Поп снова рухнул на землю, извиваясь от злобы и отчаяния. Он был зол, но боялся явно причинить мне зло, и стал придумывать план, как это сделать незаметно от Байкера.

В конце концов, поп, которого хорошенько отъимели и послали подальше, потерял всякий стыд, и вёл себя просто чудовищно! Встречаясь с ним взглядом, всем нутром чувствовала угрозу. Из друга он давно уже стал моим врагом. Знала, что он следит за мной. Надо было быть осторожнее, хотя я постоянно забывала об этом за своим счастьем.