Не получается. Ты видишь – ни черта не получается. Моя аллергия давно прошла – и ты вместе с ней. Я теперь только на собственные пальцы могу любоваться. Я вышел на улицу, я нашел друзей. Меня учат логично мыслить и пытаются вдолбить мне в голову разницу между прошлым, настоящим и будущим. И небезуспешно, а? Ну давай, признай, что я стал более последовательным. Тебе нравится? Вряд ли. Если хочешь знать, я все еще чувствую иногда твои пальцы на своем затылке. Но это не имеет значения. Я пишу тебе по другому поводу. Мне хочется поиграть с тобой в мою любимую игру. Помнишь сигаретный дым, который входил в тебя? Я хочу побыть этим дымом. Позволь мне тебя удовлетворить.

В общем, все дело в том, что где-то далеко есть океан. А на берегу океана – небольшой городок. Его можно было бы по традиции назвать захолустным, но я не буду – что это вообще значит?
Потрясающей красоты вид на океан открывается с невысокого холма, облюбованного местными парочками – но об этом я тоже не буду, ладно? Ты не находишь это печальным – использовать океан как оправдание слабо подавляемых животных инстинктов? Нам вот никогда не нужен был океан, чтобы подняться на холм. Но я отвлекся.
Как по мне, единственное, что в этом холме примечательного – так это стоящий на нем с незапамятных времен Чужой дом. Он так и называется – Чужой. И даже не спрашивай меня, почему – я понятия не имею. Если хочешь знать, я не думаю, что кто-то из этих идиотов – местных жителей – знает. Вряд ли они даже задумывались об этом – им бы такое просто в голову не пришло.
Дом очень маленький – две комнаты и маленькая кухонька. На окнах до сих пор висят занавески – голубые в белый горошек. Уже очень давно по ночам на этой самой кухоньке сидит за столом Нежитель и выглядывает из окна. Понимаешь, это очень грустно: он все пытается хоть раз взглянуть на закат. Но обычно застревает в городе – то в кабачке, то в антикварной лавке – он дружит с хозяином. Или заговорится с кем-нибудь из местных по дороге домой.
Пару раз он, правда, все же успевал домой к закату. Но, когда выглядывал из окна, все, что он видел, – это силуэт очередной парочки. Вроде это не так уж сложно – перевести взгляд в другую сторону. Но легко сказать… Так он до сих пор и не видел заката.
Ему на вид лет сто, но какой идиот в наши дни принимает во внимание внешний вид – когда нас веками учили обратному. Вот что я тебе скажу: когда он поселился в Чужом доме, ему только исполнилось двадцать. Он и остановился-то там на пару дней – уж очень ему хотелось посмотреть на закат. Ему и сейчас двадцать. И всегда ему будет двадцать до тех пор, пока он не увидит закат на океане.
Он приходит домой, заваривает чай, садится у окна и с улыбкой смотрит на темно-зеленую гладь океана.
Мне, как ты догадываешься, наплевать на жителей этого города. Поэтому я и рассказываю тебе о Нежителе. Он на первый взгляд ничем от них не отличается. Но есть одно очень важное обстоятельство. Нежитель понимает, что он там временно. В этом и заключается весь смысл. Ты понимаешь, о чем я?
Ну, а если тебе все-таки интересны мои соображения по поводу имени дома… Дом вообще не может быть чьим-то. Подавляющее большинство домов старше любого нежителя, насколько бы временным он ни был.

Я, конечно, соврал. Вряд ли тебя удовлетворит такая история. От других – может быть, но не от меня, правда? Слишком уж все в порядке со временем. Но ты ведь знаешь, я ничего не делаю просто так.
Это все к тому, что, если ты вспомнишь меня и захочешь чего-то другого – приходи и проведи холодными пальцами по горячему затылку.

наконец-то мое  ^_^

тепло

Привет, Кай.

Мне недавно приснилось, что время кончилось. Все звезды вокруг меня погасли одна за другой. А потом наступила темнота. И почти тишина - только долетали приглушенно, как через подушку, финальные аккорды какой-то дурацкой песни.

Это было Красиво.

Я думаю про сны, а еще - про зазеркалье. Кажется, что-то немного изменилось.

 

не перестают приятно шокировать О_о

So now the years are rolling by,
and it’s not long since you and I
could have been train drivers and astronauts.
And now we’re stuck in furnished ruts,
but yet the thing that really cuts
is that we can’t remember how we got caught.
Filtered air, computer screens, muffled sighs and might-have-beens
count your blessings, then breathe, and count to ten.
And though it doesn’t often show, we are scared
because we know our forefathers were farmers and fishermen.
And so the world has changed, worse or better’s hard to tell,
but my hope remains within the arms of Isabel.
So now our calloused hands once told a story honest
as it’s old of sowing seeds and setting sail.
But now our hands are soft and weak
and working seven days a week at these salvation schemes that are bound to fail.
And I’ll admit that I am scared of what I don’t understand.
But darling, if you’re there, gentle voice and soothing hands,
to quiet my despair, to shore up all my plans, darling, if you’re there...
And so the world has changed, and I must change as well.
The machines we’ve made will damn us into hell.
And the time will come when all must save themselves.
I will save my soul in the arms of Isabel.
 

Frank Turner

Это, в принципе, главное, что я тебе, Кай, хотела сообщить.

Мне нужно бы рассказать кое-что еще, но нет ни желания, ни сил. Без изменений, как видишь.
Я хожу на спецсеминар по рок-поэзии и продолжаю заниматься вот такими вещами:

& Brugge

meestal

потому что не учите нидерландский у нашего преподавателя.

Привет, Кай или кто-нибудь.
Если ты можешь, пожалуйста, сделай так, чтобы мне никогда больше не снились такие сны. Это хуже , чем в тот раз. Мне надоело сходить во сне с ума.
Я опять боюсь ложиться спать.

она скучает по чужой повязке на глаз
это, наверное, единственное, в чем хотя бы потенциально мог быть смысл

Завтра, а вернее уже сегодня, экзамен по литведу.
So, как говорится, what?

Привет.
У меня в последнее время огромные проблемы с памятью. Поэтому сегодня мы будем делать воспоминания.

Да нет, не пугайся особо. Ничего и не изменилось так, чтобы уж прямо…
Утром – соскребаешь себя с кровати, пока делаешь несколько шагов до ванной комнаты, чувствуешь, как сердце, пару раз сердито сплюнув, принимается за работу. Если ночью поспать не удается – торчишь в душе дольше обычного. Тогда можно стоять почти под кипятком – и даже вытяжку не включать: дико холодно и бьет озноб.
Мой организм очень скоро махнет на меня рукой. Мы совсем не ладим с ним в последнее время.

Ну что там, я обещала воспоминания. Ну, давай.

9 мая мы ходили в гости к советнику по вопросам образования и культуры Посольства Королевства Нидерландов в РФ, или просто к Тимену.
Милая (!) консьержка, второй этаж, велосипед, прикрепленный к перилам (можно сказать – табличка «здесь живет голландец»). Второй этаж, открытые окна с видом на Патриаршие пруды.
Заходишь – милости просим на кухню, помогать хозяйке (которая, впрочем, так и не обнаруживается до конца вечера). Матвей режет рыбу, мне выпадает задача обрезать цветы и ставить их в вазу (шрам, судя по всему, останется надолго).
«У меня в гостях сегодня люди разных национальностей. Насколько я могу судить, русские и нидерландцы».
Фортепьяно, около пятнадцати взрослых серьезных (на первый взгляд) людей, поющих с сумасшедшим акцентом военные (и не слишком) российские песни разных лет, начиная с гимна СССР и «Боже, царя храни», заканчивая «Темной ночью», «Рекой Волгой» и «Катюшей».
Тимен бесконечно мил. Пэйтра жалуется ему, что мы ничего не едим. После этого каждые десять минут рядом с нами возникает хозяин дома с тарелкой закусок и заговорщицки сообщает, что приготовили еще одну (и еще одну, и еще) пиццу.
Мы идем на кухню, достаем из холодильника банку колы. Мы скрываемся на кухне от общительных голландцев. Вернее, скрываюсь, наверное, только я. Матвей присутствует, а Пэйтра разговаривает с нами, очень мило и откровенно. [Просто чтобы ты знал: Пэйтра – самая прекрасная женщина в мире. Она умная, милая, веселая, забавная и – самая потрясающая ее черта – шокирующее (для русского человека – точно) живая. Она преподает в Лейденском университете, переводит стихотворения русских поэтесс, пытается готовить нас к сдаче экзамена по нидерландскому. Я ее почти люблю. Если повезет, мы все сможем встретиться с ней летом в Нидерландах.] Потом она как-то незаметно ретируется, оставляя нас наедине с голландским журналистом (который, посмотрев на мой стакан, тоже берет из холодильника банку с колой) и каким-то еще приятным мужчиной, имени и рода деятельности которого я, к сожалению, так и не запомнила. Как я и предвидела, они заставляют нас отвечать на самый ужасный вопрос, на который у меня до сих пор, даже после всех импровизаций нет нормального ответа. Waarom de Nederlandse taal? Матвей тут же начинает пространно рассказывать о нидерландской культуре, литературе и всем прочем и, закончив свой монолог, мило улыбаясь, смотрит на меня и предательски добавляет: «а ты?» Три пары глаз внимательно смотрят на меня. Nee, nee, ik spreek HEEL slecht Nederlands! – Nee, je spreek goed Nederlands. Alsjeblieft! -_-" Я сдаюсь и несу какой-то бред. Узнав, что я была в Амстердаме, оба начинают улыбаться еще сильнее (если только это возможно): «Мы оба из Амстердама». Ну, что вы хотите услышать? Не объяснять же им по-нидерландски, что я обычно мотивируюсь чем-то весьма абстрактным и с большой натяжкой поддающимся объяснению. Так что… Мне нравится архитектура: trapgevels, все дела. И люди, люди совсем другие. Да, – энергично кивают они – люди, и правда, совсем другие.
Там же был Питер Ваатердринкер, тот самый, который на презентации книги долго не мог разобрать моего имени и написал в итоге «Voor de mooie dame!» О_о Он все больше не пел, а пил. И еще иногда ел. Потом возвращался в гостиную, пристраивался к кому-нибудь с текстом песен и вливался в коллектив. Спросил у Матвея, прочитал ли тот его книгу. Ха.


Что еще такого стоит запомнить?
Пожалуй, 21 мая. К 10 утра приехали в универ сдавать зачет по лексикологии. Вопрос о том, как я провела ночь на 21-ое число, я думаю, снимается. Дедова благополучно поставила нам отл автоматом и отпустила с богом.
Мы с Животным поехали на Покровку «полюбоваться» на комнату. Это дверь в иное измерение, честно-честно. Там потолки под четыре метра, скрипящие полы и кухня как на даче. Ну и, ясное дело, стандартный комплект жильцов: пожилой мужчина, собирающий у себя всякое старье, семья с ребенком, женщина с двумя кошами (одна из которых – кастрированный флегматичный серый Султан – awwww, это единственный вид кошек, который я люблю), парень со своей девушкой. В общем, эта комната может стать моим идеальным убежищем от мира современных технологий, и я надеюсь, что мы не будем ее сдавать.
Пройдясь по квартире и забрав оттуда маму, мы зашли в Волконский. Отлично посидели, дошли с Животным до Красной площади, посидели на траве в Александровском саду (так, наверное, делают в основном инди и быдло, и еще иностранцы – но они не в счет, а мне было как-то все равно).
Потом поехали в Пушкинский музей на консультацию по средневековому искусству. Ты об этом не знал, но к нам привозили выставку картин Пикассо. А это значит – гигантская (и я не шучу – именно гигантская) очередь в музей. Нас провели через боковой вход, запустили в зал по средневековью, рассказали то же самое, что рассказывали на лекции, ткнули носом в несколько экспонатов (причем «тыканье» заняло куда меньшую часть консультации, чем повтор материала лекции), показали, где можно купить билеты на выставку Пикассо, и отпустили. Мы, разумеется, сходили на выставку.
И после всего этого – акустика Расы. Собрав в кулак остатки сознания, я доехала до 16 тонн – и не пожалела. Меня даже дожидался мой любимый столик. Отыграли здорово, новые песни – потрясающие. И еще я наконец купила диски. Будет, что послать Юле в Корею, если она еще меня не ненавидит. Надеюсь, что нет. Она же знает, какая я.

А из насущного мне, пожалуй, нечего рассказывать. Время уходит, да еще я к нему отношусь абсолютно по-садистски. Наверное, поэтому оно отвечает мне взаимностью. Сегодня убила очередной день. И мне уже очень скоро за это расплачиваться.
Послезавтра иду делать татуировку. А 15-ого экзамен по литературоведению. 19-ого – собрание. 20-ого – камерный концерт Henriёtte Schenk, а это значит, что до понедельника нужно дать ответ, придем мы или нет. А мы не знаем, потому что: с 20-ого же начинается практика в АИС, «который как-то расшифровывается». 22-ого – экзамен по зарубежной литературе. Я спокойна. Я не паникую.
До 30-ого надо решать, поеду ли я в Освенцим в сентябре.
22 июля – концерт Gogol Bordello. В августе, если очень повезет, - Амстердам, Париж, Брюссель. В сентябре, возможно,Placebo, и точно – Cirque du Soleil.
Как-то все слишком уж далеко в будущее и слишком быстро в настоящем.

моционные деривационные реляционные грамматические категории аффиксация чередования и внутренняя флексия ударение как грамматический способ редупликация супплетивизм предикативные атрибутивные объективые релятивные словосочетания вокализм консонантизм дифференциальный признак варианты вариации гиперфонема архифонема идиоматика семантическое поле метафоры метонимии синекдохи антономазии гиперболы литоты народная этимология принципы реконструкции афразийские финно-угорские тюркские флексия агглютинация универсалии пиджин креольские языки субстрат адстрат суперстрат...........................


Хочется выпасть из окна. К чему мне сейчас все это?
Надоело не спать сутками. Такое ощущение, что сердце перестает биться. И воздух из резины.

***

Путь бхакти или рудименты языческого мировоззрения.

Стоит отметить, что далеко не все так ужасно в моей жизни, ибо

(№1)

после недавнего визита Великого в Москву имею вот это:

и (№2)

Ура, товарищи!