Навещайте меня иногда – вы доставите мне удовольствие.
Время здесь тянется медленно, ничто не приходит, ничто не уходит.
Происходит лишь разложение, постоянное и привычное,
им затронута мебель, полы, штукатурка, лестницы, крыши, дверные петли, посуда. Неторопливое разложение, безмолвная ржавчина – прежде всего на руках и на лицах. Большие часы на стене не идут – их никто не заводит.
Иногда я стою перед ними, но смотрю не на время, а на мое лицо, отражающееся в стекле, – лицо удивительно белое, безучастное, словно гипсовое,
живущее как бы вне времени, и при этом в часах, в темной их глубине неподвижные стрелки над моим отраженьем висят, точно скальпель,
которому рану не вскрыть никогда, никогда не изъять из меня ничего: ни надежды, ни страха, ни ожидания, ни нетерпенья.
Непреклонная эта медлительность удлиняет всегда интервалы
от меня до меня,
от жеста до жеста,
от воспоминания до другого.