Р. Рождественский
ДОЧКА ПИШЕТ СОЧИНЕНЬЕ
Чтоб спряженья и склоненья
лучше закрепить,
дочка пишет сочиненье: "Кем хочу я быть?.."
Кем? - не знаю я, но только
верю всей душой:
скоро, скоро будет дочка взрослой и большой.
То спокойной, то азартной,
хрупкой, как слюда...
Для кого-то самой-самой станет навсегда.
Будет ей от этой мысли звонко и светло.
Обнаружит вдруг, что в мире есть добро и зло.
Станет обращаться к людям за советом дочь.
(Жаль, меня уже не будет,
не смогу помочь...)
Даже если не захочет, станет все равно
грустной и усталой очень - так уж суждено.
Будет то надменно гордой, то совсем земной.
С каждым днём и каждым годом
той же и - иной.
Жизнь узнает, птиц услышит.
Будет мир любить...
Дочка сочиненье пишет: "Кем хочу я быть?.."
Сочиненье пишет дочка, щурится слегка...
Ты беги, беги по строчкам, тонкая рука!
Солнце заползло на стену...
Ты пишись, пишись, сочинение на тему
под названьем "жизнь".
КЛАДБИЩЕ ПОД ПАРИЖЕМ
Малая церковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие, бывшие.
Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Здесь похоронены сны и молитвы.
Слёзы и доблесть. «Прощай!» и «Ура!».
Штабс-капитаны и гардемарины.
Хваты полковники и юнкера.
Белая гвардия, белая стая.
Белое воинство, белая кость…
Влажные плиты травой зарастают.
Русские буквы... Французский погост…
Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по Гражданской войне…
Как же хотелось им в Первопрестольную
Въехать однажды на белом коне!..
Не было славы. Не стало и Родины.
Сердца не стало. А память — была…
Ваши сиятельства, их благородия —
Вместе на Сент-Женевьев-де-Буа.
Плотно лежат они, вдоволь познавши
Муки свои и дороги свои.
Всё-таки русские. Вроде бы наши.
Только не наши скорей, а ничьи…
Как они после — забытые, бывшие
Всё проклиная и нынче и впредь,
Рвались взглянуть на неё — победившую,
Пусть непонятную, пусть непростившую,
Землю родимую, и умереть…
Полдень. Берёзовый отсвет покоя.
В небе российские купола.
И облака, будто белые кони,
Мчатся над Сент-Женевьев-де-Буа.
***
Юлия Друнина
НАТАЛЬЯ ПУШКИНА
И просто ли испить
Такую чашу -
Подругой гения
Вдруг стать в осьмнадцать лет?
Наталья Николаевна, Наташа!
И после смерти
Вам покоя нет!
Была прекрасна -
Виновата значит,
Такое ясно каждому,
Как день.
И негодуют, сетуют, судачат,
И судят-рядят
Все, кому не лень.
А просто ли испить
Такую чашу,
И так ли весело
И гладко шли
Дела у той,
Что сестры звали
«Таша»,
А мы - великосветски! -
«Натали»...
Поэта носит
По степям и хатам,
Он у «Емельки Пугача»
«В плену».
Лишь спрашивает в письмах
Грубовато,
По-русски, по-расейски:
- Ты брюхата? -
Свою великосветскую жену.
И на дворе на постоялом
Где-то
Строчит ей снова:
- Не зови, постой! -
И тянутся прелестницы
К поэту,
И сам он, как известно,
Не святой.
Да, торопила -
Скоро роды снова.
Да, ревновала
И звала домой.
Что этой девочке
До Пугачева,
Когда самой
Хоть в петлю лезть порой?
Тонка, бледна, застенчива -
Мадонна,
Как будто бы сошедшая
С холста.
А сплетни, анонимки -
Все законно:
Всегда их привлекала
Красота.
Но повторять наветы
Нам негоже.
Забыли мы,
Что, уходя с земли,
Поэт просил
Наташу не тревожить,-
Оставим же в покое
Натали...
***
Марина Цветаева
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след -
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, -
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера -
Малютки-мальчики, сегодня -
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок - самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.
О, как - мне кажется - могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать - и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало - трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли.
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие -
И весело переходили
В небытие.
***
Левитанский
КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ ДЛЯ СЕБЯ
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею:
Каждый выбирает для себя.
***
Эдуард Асадов
ПРЯМОЙ РАЗГОВОР
Боль свою вы делите с друзьями,
Вас сейчас утешить норовят,
А его последними словами,
Только вы нахмуритесь, бранят.
Да и человек ли, в самом деле,
Тот, кто вас, придя, околдовал,
Стал вам близким через две недели,
Месяц с вами прожил и удрал?
Вы общались, дорогая, с дрянью.
Что ж нам толковать о нем сейчас?!
Дрянь не стоит долгого вниманья,
Тут важнее говорить о вас.
Вы его любили? Неужели?
Но полшага - разве это путь?!
Сколько вы пудов с ним соли съели?
Как успели в душу заглянуть?!
Что вы знали, ведали о нем?
To, что у него есть губы, руки,
Комплимент, цветы, по моде брюки -
Вот и все, пожалуй, в основном?
Что б там ни шептал он вам при встрече,
Как возможно с гордою душой
Целоваться на четвертый вечер
И в любви признаться на восьмой?!
Пусть весна, пускай улыбка глаз...
Но ведь мало, мало две недели!
Вы б сперва хоть разглядеть успели,
Что за руки обнимают вас!
Говорите, трудно разобраться,
Если страсть. Допустим, что и так.
Но ведь должен чем-то отличаться
Человек от кошек и дворняг!
Но ведь чувства тем и хороши,
Что горят красиво, гордо, смело.
Пусть любовь начнется. Но не с тела,
А с души, вы слышите,- с души!
Трудно вам. Простите. Понимаю.
Но сейчас вам некого ругать.
Я ведь это не мораль читаю,
Вы умны, и вы должны понять:
Чтоб ценили вас, и это так,
Сами цену впредь себе вы знайте.
Будьте горделивы. Не меняйте
Золота на первый же медяк!
