* * *
По дороге в ад
Черный всадник мчится,
Бледное лицо
И странный блеск застывших глаз.
“Ария”

Черноглазый демон расхаживал среди своих коллег и ухмылялся. Вопреки обыкновению, он не сбросил человеческой оболочки. Ему нравилось жить среди людей и выглядеть, как человек. Не потому, что это была забавная игра. Любая игра со временем надоедает. Но ему интересно было бродить среди людей и чувствовать себя таким же, как они. Только чуть красивее. Чуть изящнее, гораздо умнее и совсем без недостатков.
Ему совсем не сложно было очаровать девочку с зеленоватыми глазами. Она сразу почуяла, что он - не простой человек. Просто ощутила своим магическим чутьем. Она переживала, но даже не думала о романе. Какой же, к черту, роман с демоном, если его кровь холодна, как нулевая температура по Кельвину. Он был очень доволен этой девчонкой. С раннего детства она показывала именно те качества, которые и должны быть у орудия зла.
И вот, в который раз он ставил на эту девчонку и выигрывал. Каждый выигрыш был для него промежуточной ступенью к высшей власти. Но для этого нужно было поднять к власти Викторию. И очередной полигон должен сделать то, чего не мог сделать демон - оценить ее без малейшего пристрастия. Потому что демон переживает из-за девушки, которую призван защищать. Демоны относятся к людям, как сами люди относятся к своим любимым произведениям искусства: они их обожают и никогда не оценивают беспристрастно.
Вот и теперь, демон наблюдал за колебаниями будущей Победительницы с восторгом, поскольку знал, что, как бы она ни колебалась, она непременно выйдет из этого положения и сделает то, что от нее требуется. Но в этот раз она выкинула фокус. Чего демон не ожидал совершенно. Он же все сделал правильно! Оградил ее от друзей. Чтобы сама могла все решить, убрал, завалив делами, ненаглядного Жана. Все было хорошо. Все было сделано гениально. Пока не появился посторонний фактор.
Стоит человеку дать кого-то, о ком нужно заботиться, как его личные проблемы на время исчезают. А для Вики сейчас лучше, если она не будет отходить от проблем, от боли. Чтобы преодолеть боль, нужно эту боль ощущать постоянно. А Виктория сейчас отходит от боли. Это невозможно, она была поймана в самый зубастый из всех капканов. Но вырвалась. И пари демона оказались под угрозой. Все это предстояло изменить. Не сложно, всего лишь запутать нити жизни, которые прядут Парки. Для этого его квалификации хватит.
Этот мостик был перекинут через миллионы звездных систем. Нужно только найти его и тогда ты сможешь оказаться в желаемом месте со скоростью мысли. Подумал - и ты там. Путь к Паркам был извилист и труден. На этом пути демон не мог сохранить свой облик. Слишком труден путь, стоит облегчить его по мере сил. Он то превращался в огненную змейку, огибая огненный шар, то ледяным водопадом проносился сквозь космический холод, он был туманным облаком, он был лучистой звездой - он был всем и ничем. И все лишь потому, что он тоже не хочет проигрывать, кому бы то ни было.
Сложно было только добраться к Паркам. А запутать нити было совсем не сложно. Теперь все будет так, как хочет он. Слишком важная игра затевалась нынче. Никто не должен мешать демону, это чревато последствиями. И последствиями страшными. А потом - обратно. Что бы теперь ни сделала Виктория - он получит от игры огромное удовольствие.

* * *
Дай сердце свое,
Сдай душу в наем.
О. Авдеев

Она называла его просто и ласково - Малыш. Он был очень милым мальчиком, немного непонятным, немного резким, но Вика любила его. Любила, любила по-братски, так нежно, как не могла любить даже Жана. Это было самое доброе, самое нежнейшее и самое чистое чувство. Это могло выглядеть смешным, но на самом деле таковым не было. Тигрице было очень сложно любить так. Но она смогла. И Малыш был один из тех, кого она изо всех сил пыталась защитить от злого воздействия мира.
Вся беда в том, что Малыш вечно попадал в какие-то истории. И никто не в силах был убедить его в том, что иногда эти истории могут закончиться не очень хорошо. А теперь настал момент, когда Малышу понадобилась помощь Вики. Она говорила, что сможет помочь. Поможет, если он попросит ее. И теперь он мог попросить. Все равно больше пойти было не к кому.
Он появился у нее. Похожий на загнанного, смертельно перепуганного зверька. Все это становилось понятным, стоило только взглянуть в его переменчивые глаза. Страх, нет, даже ужас, боль и еще что-то... Мольба? Может быть. Она поняла, все поняла, ему не нужно было ни о чем говорить. Он был на грани срыва, он готов был сломаться, ему было больно. Она должна помочь. Успокоить это боль любой ценой. Чтобы он стал прежним Малышом, милым, улыбчивым, самоуверенным. Чтобы не видеть боли в его глазах.
Она обняла его и спросила, в чем дело. Все равно рано или поздно она узнала бы обо всем этом. О том, как глупо он влип и как смертельно напуган теперь. Вике не потребовалось много времени, чтобы все понять. Угроза, которая при других условиях казалась призрачной, теперь была вполне серьезной. Настолько, что Вике нехорошо стало от четкой, стойкой тревоги. Она знала, чем обычно заканчиваются такие вещи. Но она обещала помочь. И собиралась эту помощь оказать.
Она, как могла, успокоила Малыша и предложила остаться у нее. В эту ночь, одну из ясных ночей полнолуния. Виктория снова зажжет свои свечи, и магия будет царить в ее доме, как когда-то давно. Или это было не так уж давно? Да, недавно. Прости каждый день без Жана - вечность для нее. Жестокая и беспросветная вечность. А вечность - как ее измеришь?
Она уже так давно не зажигала свечей. Витых, черных, в серебристом подсвечнике, инкрустированном черными камнями. Черные свечи и черный камень в подсвечнике. А еще у нее есть все атрибуты колдовства - кинжал, пентакль, жезл и кубок. Сейчас они не пригодятся, как и хрустальный кристалл. Они - для другой магии. Все, что нужно Вике - это огонь, ибо Малыш - сын огня. И да поможет ему Марс, потому что именно Марс покровительствует таким вот огненным мальчикам. Они переменчивы, как огонь, и хрупки, как бывает хрупко чистое железо. Тоже один из атрибутов Малыша.
И камень у нее тоже был. Если бы дело касалось Жана - она взяла бы зеленовато-желтый сердолик, что излечивает от сердечных ран и дарит душевное спокойствие. Но она твердо пообещала себе не ставить человеку защиту, если он сам того не попросит. А Жан гордый. Жан никогда не попросит у нее помощи, даже если будет нуждаться в ней. Потому что он такой же, как она - не терпящий жалости. И ни за что не позволит ей получить власть над собой.
Помощь нужна была Малышу. Он был настолько испуган, что готов на все. Слишком высоко взлетел, и слишком больно было бы падать. А прожил-то он всего ничего, и жить ему ужасно хотелось. До безумия хотелось жить. Вика не могла оставить Малыша без защиты. Он был больше, чем просто друг. Он был ей почти братом. Не по праву крови, но по праву разума - несомненно. И камень Вика взяла не желто-зеленый. Нет, такой камень не пристал Малышу. Ему ближе будет черная яшма. Чересчур резко Малыш перешел на черный цвет в одежде и религии. Черный цвет - словно траур по его молодой жизни.
Охранное заклинание - несколько четких, рифмованных строк. Певучих, готовых для произнесения аллитерацией. Виктория часто сочиняла вспомогательные заклинания. Произносишь их быстрее и быстрее, потом еще, еще, и воля, отточенная многими опытами, бьет туда, куда требуется. Энергия вливается в черный камень, и огненный дух поспешно ныряет внутрь - хранить человека, как приказала хозяйка.
Это была быстрая, не изматывающая магия. Это была магия энергии, магия воли. Этому нельзя научиться долгими часами упражнений. Это или умеешь, или нет. Вика умела. Она прошептала несколько слов, персональную благодарность луне, освещающей все это действо. Тихо - не разобрать. Серебряная цепочка с черным камнем легла на грудь Малыша. Вика застегнула ее и сказала тихо:
- Это защитит тебя. Должно защитить.
Такая защита всегда действует. По разному, но всегда - одинаково эффективно. Конечно, есть маги, способные пробить эту защиту, но эти маги вряд ли станут охотиться на нежного юношу с эльфийской улыбкой. Малыш поверил ей. Страх отступил. Разве она не побеждала всегда? Почему в этот раз она должна проиграть? Это было бы противоестественно. А, значит, все будет в порядке.

продолжение следует

* * *
Позволь мне тебя коснуться или убей.
“Ария”

Снова, в который раз, разложены карты. В этом нет смысла. В этом нет никакого смысла. Совершенно. Пока она не преодолеет себя, помогать ей никто не будет. Она сама, сама должна разобраться в себе. А это разве легко? Нет, ей никогда не было легко ладить с собой. Особенно теперь, когда ощущаешь свою полную беспомощность, когда карты, которые обычно дают верные ответы на любой вопрос, говорят полную ерунду, а сердце в разладе с разумом.
Да, да, конечно, может быть он - предатель. Может быть, он исчез специально, чтобы причинить ей боль. Но это - ее глупые мысли. Так не бывает. Нет, нет. Сейчас все будет против нее, с этим придется смириться, это, во-первых. А, во-вторых, нужно действовать. Да, Жан хорошо защищен, до него не добраться. Впрочем, в каждой, даже совершенной защите можно найти слабые стороны. И если бы Вике удалось найти лазейку... Если бы! Все бы закончилось.
“У него есть слабое место?” - у кого - не уточнять. У Жана или у ее жестокого экзаменатора - все равно. Не хочется даже думать об этом. Совершенно не хочется. Но Жан - он же хороший, он же особенный, он лучший - и что? Да ничего, каждый человек может быть предателем в независимости от того, как его оценивают. Предательство не зависит от оценки окружающих. Это - в душе.
Дьявол, кажется. Милостиво улыбнулся ей, а Маг добродушно кивнул - они были последней парой в пасьянсе. Этот пасьянс сошелся. Это было “да” ста процентов вероятности. Это было одобрение будущих действий. Это было замечательно, только вот Вика все равно не знала, как действовать. Мало разложить верный пасьянс. После этого нужно еще выполнить волю звезд. Если хочешь этого, разумеется.
Виктории на волю звезд было глубоко наплевать. Более того, ей наплевать было и на волю хранителей, и на волю Демона. У нее есть своя воля, решительная, отточенная на магии до остроты стилета. И эта воля была против любого нажима. Вот если бы не Жан - на все было бы наплевать. А сейчас изволь проходить полигон и не дергаться. А она собиралась дернуться. И дернуться серьезно.
С другой стороны, Вика сейчас находилась в круге одиночества. Она никому не была нужна. Обычно кому-то была нужна ее сила, ее помощь, ее мастерство. А сейчас она не нужна никому. Никому! И так будет довольно долго. Потому что полигон - это полное отстранение всех людей, которые могут хоть чем-то помочь ей. Она не должна получить помощь ни из чьих рук. Она должна сама все сделать. Сама! А если она вдруг понадобится кому-то - все это принесет ей еще одну, большую, дополнительную боль.

продолжение следует

* * *
Но беги, пока хватает сил - беги.
“Ария”

Он очень хотел бы убежать, исчезнуть. Испариться. Он вовсе не был таким хладнокровным, как казался. Он мог казаться всем, чем угодно, но себя он обманывать не собирался. Он не мог появиться у нее. Он ни в коем случае не мог приехать к ней. Не мог и все тут. Какие-то злобные силы держали его подальше от Вики. И, слава Богу! Лучше не встречаться с этой маленькой дрянью. Не нужно с ней встречаться.
Жан чувствовал, что даже если бы он хотел, очень хотел быть рядом, то вряд ли смог бы. Никак, ну никак не получалось. Слишком много на него свалилось. Как будто все отмененные и не очень важные дела окружили его тройным непроницаемым кольцом и вот, нужно что-то делать, но он не понимает, что сначала. Совсем не понимает. Ему хотелось бы разобраться в причинах, но никто не собирался ему помогать. Никто не может ему помочь.
Вернее, может. Но для этого нужно попытаться сделать шаг в мир, которого он интуитивно сторонился. Там все не так, как нужно, туда могут войти такие, как его маленькая дрянь - сильные, уверенные в себе, идущие прямой дорогой, на каждом перекрестке задерживаясь только, чтобы успеть прочитать указатели. А указателя там обычно всего два: “Рай” и “Ад”. И Жан просто уверен, что такие, как Виктория, выбирают вовсе не “Рай”.
Ему не по душе эта дорога. Ему не по душе эта жизнь в двух мирах. Он недавно вернулся домой и ему хочется просто жить. Он живет среди своих друзей, и его почти совсем не огорчают прекратившиеся встречи с Викторией. А еще он спокоен, слишком спокоен. Так не должно быть. Но будто кто-то, странный и неведомый, шепнул ему, что все это нормально, что так и должно быть. С этим ничего не поделаешь, придется смириться.
Жан не подумал о том, что Виктории может быть одиноко без него. Он не подумал о том, что она может переживать, не подумал о том, что ожидание - самое страшное для человека, привыкшего к действию. Он совсем не думал о ней. Он смирился с обстоятельствами, не желая спорить с силами, о которых ничего не знал, и знать ничего не желал, похоже.
Жан был всего лишь пешкой в этой игре. Упрямой и одновременно покладистой пешкой. Для неба и ада это было смешно. А для людей все эти происшествия смешными не были. Люди страдали, переживали, умирали и снова воскресали тысячу раз, просчитывая любые, казалось бы, варианты своих поступков, не догадываясь, что высшие найдут тысяча первый вариант этого поступка.
Но Жан не собирался просчитывать поступки. Он не готов еще был бросить вызов. А, впрочем, его-то никто не принуждал к этому. Он не был, почти не был повинен в том, что будущая победительница полюбила именно его. И потом, это был ее полигон. Это был не его, а ее полигон.

продолжение следует

* * *
У королевы нет сил,
Трудно пойти вновь на риск.
“Ария”

Вика плакала. Она ненавидела себя за это, ругала последними словами, тихо бесилась, а потом снова плакала. Отключили телефон. Конечно, все произошло одно к одному - чтобы Жан не сумел до нее добраться. А вернее - чтобы ей самой нужно было добираться до Жана. Она должна пережить эту любовь, пересилить ее и стать прежней. Сильной и несгибаемой. На это нужно время. И это время ей милостиво предоставили.
Они не учли одного - Жан не был увлечением. Он не был игрушкой. Он был единственным мужчиной, из-за которого Вика еще была способна страдать. И она страдала. Страдала отчаянно и чересчур серьезно. Чересчур для нее. И еще, конечно же, здесь был страх. Страх за Жана. Потому что эти высшие, что выдрессировали ее так, как нужно им, пойдут на все. Если нужно будет убийство - они убьют.
Впервые Виктория начала жалеть о знакомстве с Жаном. Она подумала, что готова разобрать на части свой мозг, свое сердце и свою душу, чтобы выкинуть оттуда любое воспоминание о Жане. Любое. Чтобы не помнить его. Не знать его. Хорошо, пусть она будет фурией, пусть она будет кем угодно, если они хотят этого. Но если что-то случится с Жаном - это будет уже превыше норм и правил. Всех. Хотя и нормы и правила устанавливают они. Что им стоит сменить их?
Одно Вика знала точно: пока не окончится полигон - о Жане она может забыть. Это было уже не смешно. Для нее каждый день без Жана был, словно вечность в аду. Вика поверила в ад. Именно тогда поверила. Потому что иначе это было нельзя назвать никак. Никогда раньше она не испытывала такого чувства беспомощности. Раньше с обстоятельствами еще можно было спорить, а теперь - нет. Теперь они зажали ее волю в тиски. Один шаг в сторону - и удар боли. Непременное наказание. И так - всегда.
Она знала: что-то делать нужно. Она знала, что теперь Жан не придет, как бы он к ней ни относился, что бы ни обещал, чего бы ни планировал. Они просто не позволят ему. Она умная, но бороться со своими повелителями она не сможет. Она умная, но не настолько, чтобы обойти волю богов. А боги - они как дети, в этот раз - не на ее стороне. Их воля непреложна. И поэтому ей приходится плакать. Плакать и ждать неизвестно чего.
Самое худшее - ожидание. Но от Виктории требовалось не ожидание, а действие. Какое - вопрос, и вопрос серьезный. Если бы могла, она покончила бы все это одним ударом. Грудью на нож - вперед! Больше не будет мучений и страха. И сомнения, постоянного злого сомнения. Сомнения во всем. Он говорил ей такие слова, правильные, нежные, верные. Только такие слова и могли на нее подействовать. А теперь его нет.
Вика металась по своей комнате, как разъяренная тигрица. Она и была хищницей. Тигрицей. Но сейчас ее силы хватало только на то, чтобы рычать. Рычать и ненавидеть. Кого? Буквально всех. Себя, за то, что так глупо и безнадежно полюбила этого кретина Жана. Жана, потому что из-за него начат этот полигон. Силу, которая этот полигон устроила. Жизнь, потому что эта жизнь - сложная штука. Слишком сложная, чтобы можно было жить. И еще. Она не знала, что ей делать. Самое главное - она не знала, что ей делать.
Конечно, потом она успокоится, и все обдумает, отбросив волнение. Чтобы закончить этот полигон, ей нужно будет всего лишь увидеть Жана. Только увидеть Жана, но это будет не легко. Может быть - невозможно. Но если не пробовать - ничего не получится. Был еще второй вариант - забыть Жана. Выбросить его из души и из сердца. Но это будет сложнее. Это, может, совсем не получится. Потому что забыть Жана невозможно. Можно убить себя, убить его, убить - да, но забыть - нет.

продолжение следует

* * *
Вера в чистую любовь.
О. Авдеев

Этот голубь вовсе не хотел умирать, но ему открутили голову с ужасной жестокостью, чтобы окропить кровью алтарь. Высокий шестиугольный алтарь из черного обсидиана. Алтарь, очень удобный для служения черных месс. И именно сегодня алтарь был впервые окроплен кровью. Впервые, но не в последний раз. Вовсе не в последний раз.
Он выглядел, как всегда. Фигура Аполлона, немного агрессии в карих глазах и на тонких губах - жестокая ухмылка. Он весь был словно из какого-то фантастического сна. Он поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то непонятное, но жестокое. Жестокость была у него в крови. Жестокостью кипела его кровь. Он вдыхал воздух, а выдыхал жестокость.
Он был бы красив в любой одежде, а сейчас он был в минимуме одежды. Он был изящен и тонок. Он пел, его голос разносился под сводами серого здания. Серые стены не выпустят звук наружу, не пустят внутрь никого, кто принадлежит к иной религии. А эта религия - она принимает не всех. Она принимает только сильных, умных и жестоких. Она принимает тех, кто с полной отдачей может служить своему богу.
Этого бога каждый видит по-своему. Для кого-то он блистательный. Сияющий, нежный. Кого-то он охраняет. Кому-то дарит радость. А для кого-то он - черный. Он - средоточие самых худших человеческих черт. Он жестокий и берет дань жестокостью. Он любит, чтобы ему платили кровью. И те, кто боится, что бог возненавидит их, как ненавидит и весь остальной мир, дают ему то, что он просит. В данном случае - они дают ему кровь.
Люди, что слушали его, верного слугу жестокости, были подобраны один к одному - сильные и уверенные не только в своей силе, но и в своей безнаказанности. Во-первых, кто сумеет доказать, что они делают что-то недозволенное, во-вторых, если кто-то и сможет это доказать, кто выживет после ночного шабаша, когда все обладающие силой собираются и объединяют ее против одного объекта? Чтобы выжить в таких условиях, нужно иметь очень сильного хранителя, который мог бы отвести направленную и скорректированную атаку. А по ночам хранители обычно спят.
Сегодня они собрались просто потому, что на небе встала полная луна, и серое здание манило, а новый алтарь требует крови. Жрец читал молитвы на латыни, а люди вторили ему, и все сильнее, сильнее бился в них ритм Хаоса, ритм, который и хотел пробудить в них жрец. Ритм, который, раз поймав, больше не отпускает. Ритм, который проведет через жизнь и смерть черными тропами зла.
Все они были серьезны. Чересчур серьезны. В этом зле не было смеха, не было радости. И потому зло, с одной стороны, казалось неуязвимым, а, с другой стороны, сила зла - одновременно и его слабость. Смех - вот то, что может убить самое серьезное. Пока зло не научится смеяться - оно по-прежнему остается уязвимым. А уязвимое зло - что может быть смешнее само по себе?
Потом они будут развлекаться, каждый найдет удовольствие в своем, и жрец останется доволен черной мессой, а исполнители - жрецом. Но сколько бы не происходило этих месс, исполнители не станут ближе к своему черному богу. Вверх поднимается только жрец. А этот жрец и так обратил на себя внимание своего темного бога. Уже давно. Черные мессы - это власть. Обычная земная власть для необычного земного человека.

продолжение следует

* * *
Не впускай зверя в дверь,
Обещаньям не верь.
Он не столько покой,
Сколько власть над тобой.
О. Авдеев

Это был сон. Но этот самый сон был очень реальным. Она всегда летела по ночам. Эти полеты начинались обычно - она поднималась с постели, обнаженная, смотрела в окно и распахивала его створки. Так было в любую погоду. Это было обязательным условием игры - реальность. Эти игры отличались жестокостью и непредсказуемостью. Как и те, кто их придумал, должно быть.
Она взвилась вверх, и пространства стали закручиваться в спираль. Звезды проносились мимо с тихим шелестом, как будто они несутся мимо, а не она мчится среди бесконечного звездного пространства. Спираль продолжает раскручиваться, и Вика несется по проложенному пути. Если бы она хотела, она могла бы коснуться руками вороха звезд. Она неслась с огромной скоростью и хохотала. Хохотала отчаянно и истерично.
Было очень приятно нестись среди звезд, чувствовать, как материя и время подчиняются ей. Когда-то, в первый раз, она испугалась этой звездной круговерти. А теперь привыкла. Теперь ей нравится нестись в этом хороводе звезд. Она беззвучно гикнула и помчалась вперед, закрутив свое тело в спираль. Он неслась сквозь звезды, неслась, пока одна из звезд не замерла у ее руки. Эта звезда каждый раз была одна и та же. Она служила ориентиром.
Вика оглянулась на прилипчивую звездочку и нырнула в пучину. Она не сразу научилась этому фокусу, прежде проходила весь путь со своим покровителем. Покровитель ли он? И что это значит - покровитель? В первый раз ее обнимала не радость, а ужас. Ужас ни с чем не сравнимый. Ее сила тогда только начинала расти. Но тогда она была не одна. Ей помогли пройти ее первый путь.
Она знала, что будет потом. Огромная, зелено-желтая планета, на которой собирались такие же, как она. Не было понятно, кто выбрал для сбора именно это место. Но эта планета никогда не менялась. Не менялась и гора, на которой собирались ненормальные люди. Такие, как Виктория-Победительница. Они не чувствовали холода, хоть гора была высока и туманна. Впрочем, если они не чувствовали холод космической ночи, то что им холод туманной горы?
Там Вика увидит других людей. Но там будут не только люди. Будут и те, кому обычно заказано появляться во плоти. Не то не могут, не то не хотят. И изящный демон, конечно же, будет там. Тот, который привел ее когда-то. Тот, который отыскал ее в огромном городе и помог ей решить огромную задачу - что же, в конце концов, делать со своей силой. Игра с силой - игра опасная и непредсказуемая. Играющих в одиночку чаще всего ничего хорошего не ждет.
Он был идеален, прекрасен, изящен. У него не было ни одной отрицательной черты. Человек, у которого нет никаких недостатков? Это фантастика, если речь идет о человеке. А он не был человеком. Таких людей просто не бывает. Он был прекрасен во всем, от чистой смуглой кожи до идеальной фигуры и пронзительного демонского взгляда.
У Вики к этому демону было странное отношение. Как к красивой картине или статуэтке. На них приятно смотреть, их хотелось бы иметь в своей коллекции, но только любоваться издали. Его можно обожать. К нему можно прикоснуться с благоговением, с нежностью, но любить его невозможно. Не потому ли, что он чересчур идеален для обычной земной любви? Для грешной земной любви...
Потом Вика будет вспоминать свой сон и тихо улыбаться. Она вспомнит, хотя и весьма смутно, звездный полет, и танец на туманной горе. Была какая-то странная музыка, которая заставляла всех вокруг неровно дергаться и выгибаться. Это был интересный танец. Разве что немного резкий. Но хаос играл на струнах нервов, хаос в крови и венах.
Она впустила в свое сердце хаос. Это было тем более необходимо, что холод зла делает ее нечувствительной к холоду другого рода. К тому холоду, который досаждал ей так долго. К тому холоду, который не достанет ее сейчас. В Хаосе есть свои преимущества. Он помогает понять себя, он помогает верить и ждать. А боль - полигон. И то Вика не уверена, все ли проходят через него, или это только ее жестокая судьба?

продолжение следует

* * *
Уходи и не возвращайся ко мне
“Ария”

Жан взглянул на часы и обреченно вздохнул. Если он поедет к Вике в это время, после приезда скандал ему обеспечен. А если не приедет - скандал обеспечен тоже. Что сказать, Вика очень сильно изменилась за два года. Чересчур сильной и чересчур опасной она стала. Впрочем, не сильнее его. Но что опаснее - наверняка. То и дело в ее жестах, словах появлялось что-то пугающее. Но Жан не позволял себе бояться. Слишком хорошо для нее это будет.
Собственно, Жан отлично понимал, что Вика - дрянь. Очаровательная дрянь, с которой так приятно иметь дело. Не потому, что она была распущена или глупа. Просто у нее был характер стервы. Жан понял, что она стала дрянью, как только увидел ее. По ее письмам этого было не понять. А теперь все стало на свои места. Только очаровательная дрянь могла носить свои черные наряды так, чтобы они казались самыми веселыми и приятными. Она могла любой траурный наряд превратить в блеск и очарование. Таков был ее талант, один из талантов дряни.
Но, тем не менее, несмотря ни на что, именно эта дрянь поддерживала его два года. Забывать об этом было бы глупо. Конечно, теперь он дома, он вернул себе расположение многочисленных приятелей и она, вроде бы, не очень нужна ему. Но вот это - только с первого взгляда. Со второго оказывается, что мужчина чаще способен желать не любимую женщину. Любовь и желание - вещи совершенно различные. А хотеть маленькую темноглазую дрянь - гораздо хуже, чем любить ее.
Она впервые показала свою силу решительно и твердо. Он говорил, говорил, тоном извиняющимся, виноватым, он давно просчитал возможные последствия, и, увидев Вику впервые после двухлетней разлуки, уверился - да, она способна на все. Он ждал истерики, слез, криков. Думал, что она может просто попросить его уйти. Это действительно было бы проще. Потому что то, что произошло, просто не было. Она прижалась к нему, словно боялась, что он уйдет, и ждала неизбежного продолжения - ждала поцелуя.
И она получила его. Не робкий, нерешительный поцелуй мальчика, а уверенный, долгий поцелуй мужчины. В конце концов, не все ли равно ей, каковы его чувства, когда сейчас ей нужно только его тело? Он думал о том, что это не этично. Но все его мысли разбивало одно воспоминание о ней. Эта маленькая дрянь знала, чего просить. В этом ни один мужчина не мог бы ей отказать.
И вот, обстоятельства вынуждают его на время прекратить контакты с Викой. Все складывалось прекрасно, пока не появились обстоятельства. Эти обстоятельства вынырнули из небытия и закружились вокруг него, исполняя дикарскую пляску, и вырваться из их круга было выше его сил. Он очень, очень хотел увидеть Вику, но обстоятельства оказывались сильнее. Снова обстоятельства оказывались сильнее.
Впрочем, сегодняшнее обстоятельство было приятным. Потому что к Жану пришел старый приятель. Приятель, с которым они были знакомы давным-давно. И вот, они настолько увлеклись разговором, что Жан опоздал к Виктории. Он понимал, что девушка будет обижена. Но, по крайней мере, он заедет к ней позже. Или позвонит. Да, пожалуй, стоит сначала позвонить. Потому что Вика может выдать концерт. Она использует свою силу с той стороны, с которой ей удобно. И терпеть это иногда трудно.
Кстати сказать, Жан не чувствовал особой вины перед Викой за опоздание. Иногда полезно отдохнуть даже от такой талантливой дряни, как она. Денек - другой. Наконец, может быть, он сумеет разобраться в своих чувствах к ней. Очень тяжело жить, когда не до конца понимаешь свои порывы. А с этой дрянной девчонкой нельзя даже предположить, что с тобой будет уже через несколько минут.
Итак, Жан пропустил встречу. И Вика из-за его безалаберности передумала немало неприятных мыслей. Да, да, он не знает, не может знать, как он нужен ей. Она и была ласковой, нежной, а в сердце - боль и желание чего-то большего, чем просто плотские наслаждения. То, что она любила его - не главное. Главное - что он оказался самым близким человеком для нее. А это уже - серьезно.

продолжение следует

Я смогу стать пеплом,
Лишь познав твой рай
“Ария”

Она сразу поняла, что произошло. Поняла, и на мгновение ей все стало безразлично. Колода карт таро выпала у нее из рук и веером рассыпалась по полу. Верхняя карта - Дьявол, более всего притягивала ее взгляд. Казалось, что козлоногий насмешник сегодня улыбается еще более жестко и едко, чем обычно. Все так и должно было получиться в этот день. Солнечный день, полный черной, беспросветной тоски. Ибо для нее начался очередной полигон.
Она не знала точно, сколько продлится это очередное издевательство над ее психикой. Если бы ее спросили (впрочем, спросить некому, нет такого человека, с которым она могла бы поделиться всем) она вряд ли смогла ответить, что точно подразумевает под этим словом - “полигон”. Несколько дней, недель, месяцев? Почему именно тогда Дьявол на карте начинает улыбаться особенно едко? А ее демоны-покровители отказываются помогать. Все решения должна принимать только она сама.
И она принимала. Принимала решения ответственные и не очень. Чуяла и наблюдение, и силу стоящих за спиной наблюдателей. И знала, что не разочарует наблюдателей неправильным решением. Всякое ее решение было правильным. Все, кроме бездействия. Поэтому ее сила и подвергалась испытаниям так часто - чтобы не дать ей забыть, чтобы заставить ее полюбить вкус победы. Чтобы она побеждала всегда. Не даром же ее имя - Виктория. Победительница!
Но сейчас у нее вовсе не было настроения сражаться с неприятностями и снова одерживать призрачные победы, заметные только тем, кто испытывает ее силу раз за разом. Она хотела жить, как все люди. Плакать, когда все плохо, смеяться, когда все хорошо, быть нежной к тому, кто ей дорог и ненавидеть врагов. И перестать, наконец, вести битвы за власть, потому что условием полигона была победа над судьбой.
Она плюнула бы на все. Во-первых, было лето и, следовательно, золотое времечко студенческого блаженного ничегониделанья. Во-вторых, и самых главных, происходили кое-какие изменения в ее личной жизни и это было тем более кстати, что два года Вика уверенно и жестоко держала всех, без исключения, мужчин на расстоянии. Она казалась желанной, уверенной и раскованной. Но это - как мираж. Она была насмешливой и злой. Очаровать ее было нелегко.
Итак, при любых других условиях она послала бы этот полигон к Дьяволу (или куда-нибудь еще), по-прежнему гуляла бы, ходила бы на пляж, плавала в холодной сибирской реке, сама бы выбирала себе компании. Это было так просто. Но теперь ей поневоле придется играть в эту дурацкую игру. О, они все сделали как нужно. Они ввели в игру единственное условие, которое могло побудить ее начать игру, приготовленную специально для нее. Они умыкнули ее мужчину.
Потом, когда Вика, поборов сомнения и поняв, что все, дело обстоит так, полигон начат и никакие ее капризы не смогут его отменить, решилась играть, она поняла и другое: когда он начался. Определить это было не так уж сложно. Нужно было задуматься о времени начавшихся перемен. И потом все становилось понятным. Понятным, ясным, кристально-чистым. Потому что Вика была не просто Победительницей, она была еще и умной девушкой.
Она знала, знала, когда начался этот кошмар. Когда ей стало больно, когда чаще стали появляться тароты в ее руках. Когда она даже всплакнула пару раз от бессилия и тревоги. Тревога за будущее может посещать даже Победительницу. И вспомнила, как он сказал, что не любит ее. Вернее, любит, конечно, но как сестру, и еще говорил что-то, а она прижалась головой к его плечу, и ей было хорошо рядом с ним. И ей было почти наплевать на то, что он, оказывается, не любит ее. Как будто она его любит! Чтобы два года верно ждать - одной любви недостаточно. Нужно еще уважение и, конечно же, страстное желание. И не все ли равно ей, любит он ее или нет, если он заводит ее одним прикосновением? Она просто нашла мужчину сильнее себя. И он ей нужен, потому что он - единственный сильный мужчина, до которого она в состоянии добраться сейчас. Только и всего.
Теперь Вике предстояло хорошенько обдумать два очень важных и болезненных для нее вопроса: по какому принципу построен теперешний полигон и чего ждут от нее ее наставники. Первый вопрос, скорее всего, выяснится со временем, а на второй она может так и не найти ответа. Просто ей придется действовать, вместо того, чтобы предаваться сладостному безделью. И еще - нужно сохранить трезвый взгляд на вещи. Что бы ни произошло, нужно помнить: Жан в этом не виноват. Идет полигон.
И еще, никаких скоропалительных решений, никаких истерик. Вчерашней истерики ей вполне хватило, чтобы все понять. Нет и еще раз нет. Так дело не пойдет. Конечно, обидно оказаться в положении выброшенной куклы, но когда полигон - ничего сделать невозможно. Дорогу Жана к ней перекрыли. Наверняка - решительно и искусно. Ее доступ к Жану, наверное, открыт. Но она еще немного подождет. Чуть-чуть, чтобы потом сделать молниеносный прыжок.

продолжение следует

* * *
Ирина не плакала. Плакать можно от боли, от бессилия, от тоски. А если решение принято и ждет исполнения, – то при чем тут слезы? Нет, Ирина не пролила не слезинки. Она была спокойной, уверенной в своих силах. Смирившейся? И да, и нет. В зависимости от того, с чем предстояло смириться.
В сущности, так ли много требовали от нее родители? Всего ничего – забыть восхитительный месяц у океана. Забыть зелень и красоту города. Забыть, как ловила маленьких крабов в бухточке, как сушила на солнце морскую звезду, чтобы привезти ее родителям.
А еще Ирине предстояло забыть Константина Евгеньевича. Его руки и губы, его тепло и его мудрость. Да и вообще, на дальнейшее продвижение по новой, открывшейся для Ирины дороге можно теперь не рассчитывать. Ее жизнь спланирована раз и навсегда, модификации не поддается.
Почему родители не спросили, может ли Ирина забыть? Должно быть, потому, что до этого дня дочь совсем не доставляла тревог. И теперь смирилась, едва поняв, что родители своего мнения не изменят. Смирилась с тем, что ее старая жизнь умерла окончательно. И родителям… Осталось жить всего лишь несколько дней.
Это было легко. У машины, в которой ехали мама и папа Ирины, отказали тормоза и она врезалась в бетонный блок на приличной скорости. Живых в этой машине остаться не могло. Их там и не было. Вот теперь, когда дело сделано, можно было, пожалуй, и пролить пару-другую слезинок в память о погибших родителях, и о той жизни, которая, к счастью, никогда уже не вернется.
Ирина дала Константину Евгеньевичу телеграмму, где было сказано об аварии, и о том, что она задержится в Сибири, чтобы закончить формальности и получить очередное наследство. Получив эту телеграмму, Константин Евгеньевич грустно рассмеется, оценив чувство юмора своей суженной, и станет собираться в Сибирь. Его милая девочка не должна надолго оставаться одна. Какая замечательная выйдет из нее подруга жизни!

Ну вот, все

* * *
- Ты никуда не едешь!
Все, последняя точка. Когда отец начинает говорить таким тоном, – спорить с ним совершенно бессмысленно, потому что он перестает слышать аргументы. Ирина тихонько вздыхает и пытается еще раз, тоже последний:
- Но, папа, как ты не понимаешь…
- Все. Вопрос закрыт!
Надо же, как все просто. Закрыли вопрос, и все тут. Мы, де, решили, а остальное нас не касается. А кого касается? Ирины. Это ее жизнь, ей и решать, как жить. Не тут-то было. Не дают.
Что уже пережила Ирина после своего приезда домой… Мать то уговаривала не делать глупостей, то впадала в истерику. Отец грозил самыми ужасными карами неизвестному жениху. Хорошо, что Костя с ней не поехал. Ему вовсе не обязательно было видеть всю эту ужасающую мелодраму.
Ирина пожала плечами и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Она добьется своего, правда, не так, как хотелось, не миром. Все время, начиная с приезда домой, Ирина вела себя мягко и корректно, памятуя о том, что люди, давшие ей жизнь, заслуживают уважения и некоторой доли снисхождения. Она не могла перестать уважать своих родителей только потому, что все изо всех сил стремились защитить свое чадо от разочарований взрослой жизни. Даже вопреки ее, Ирины, воле.
Но вот, снисхождения больше не осталось. Ирина очень любила своих родителей, но жить без Константина Евгеньевича? Забыть о нем, как о сонном мороке? Смириться с одиночеством в компании воспоминаний? Нет, это не для нее! Ирина не может жить без Константина Евгеньевича. Она не собирается без него жить.
Своим окончательным отказом отец перерезал последнюю ниточку доверия и надежды на счастливое завершение этой истории. Ирина и так с изумлением смотрела, как ее умные, понимающие родители вдруг превратились в тиранов и деспотов, когда речь зашла о ее счастье. Полно, возможно ли это? И, если возможно, что теперь будет с ней? Ну, что, что, что делать Ирине, если ее родители не желают ничего понимать?!
На самом деле, конечно. Ирина знала, что делать. Знала с тех пор, как голос бабушки шепнул ей в полусне-полубреду: «Есть твоя цель, душенька, и есть ты, идущая к своей цели. А люди, которые стремятся помешать тебе этой цели достигнуть – враги. С врагами церемониться не нужно. Их нужно уничтожать».
Было страшно. Было ужасно обидно, что родители не захотели ее понять. Было печально, тоскливо и одиноко. Но что с того? Ничто в мире не заставит Ирину изменить уже принятое решение.

Окончание следует

* * *
Они прожили в городе у океана еще неделю. За это время Константин Евгеньевич полностью убедил Ирину в праве убивать для своего блага. За это время Ирина стала женщиной магистра, и ее бросало в сладкий трепет при одном лишь воспоминании об их ночных играх. Ирина читала книги и медленно, но неизбежно становилась ведьмой.
Она была умной девушкой и хорошей ученицей. Наверное, не так уж легко преодолеть совесть и мораль, но если стремиться к этому постоянно… Рано или поздно ощущение безнаказанности отодвигает на второй план и размышления об этичности поступков, и муки совести. Никто не узнает, никто не сможет обвинить. Как известно: не пойман – не вор.
Конечно, Ирина была доброй, даже добродетельной девушкой. Но много ли хорошего было в добродетели? Эгоисткой быть намного приятнее, если не сказать – выгоднее. И Ирина училась быть эгоисткой. Училась этому направленно и целеустремленно. Ирина была хорошей ученицей. Она всегда была очень прилежной ученицей.
Не верьте, если вам скажут, что за месяц человек не может разительно измениться. Конечно, не может, если это ничем не выдающийся средний человек, если в жизни его не происходит никаких потрясений, и она течет, подобно водам лесного ручья, легко и привольно. Тогда человеку незачем изменяться и он не стремится менять ни свою жизнь, ни самого себя.
У Ирины же не было причин оставаться прежней. Она была милой, одаренной, незаурядной девушкой, но обычным, земным человеком. Стала же Ирина ведьмой. Влюбленной ведьмой, с мощью, способной убивать ради своей любви. А что, наверное, она его действительно любила. Любила своего господина и магистра – Константина Евгеньевича Панфилова.
Оставалось только одно – вернуться домой и объяснить родителям, что без магистра, без ее Кости Ирине и жизнь не мила. Девушке было невыносимо расстаться с Константином Евгеньевичем даже на мгновение, но им приходилось расстаться, чтобы потом быть вместе долго-долго.
Константин Евгеньевич успокаивающе шептал:
- Ничего страшного, милая, все будет в порядке. Твои родители – умные люди, они должны отдавать себе отчет, что дочь рано или поздно вырастет и покинет родительский дом.
Ирина усмехнулась его горячности:
- Сразу видно, что ты живешь по «Домострою», Костя. Сейчас, в наше нелегкое время, девушки, порой, не только не покидают родителей, но и мужчин своих к себе жить приводят…
Константин Евгеньевич хитро ухмыльнулся:
- Так что, будем жить у твоих родителей, чтобы точно соответствовать новейшим принципам?
Ирина посмотрела на своего суженного и произнесла задумчиво:
- Ты знаешь, Костя, подозреваю, что мои родители этого не поймут. Такие вот… Нелепые подозрения. Поэтому жить мы будем у тебя, в Москве… Долго и счастливо. Вместе – у власти.
Вкус власти Ирине очень понравился. Если есть власть – только очень глупый или очень равнодушный человек способен от нее отказаться. А Ирина не принадлежала ни к одной из вышеназванных категорий.
А через некоторое время опять приходили страх, тоска, и все начиналось сначала. В глазах – паника, и не найти слов…
- Костя, что я им скажу?
- Скажи все честно.
- Что – честно?
- Что встретила мужчину своей мечты и собираешься выйти за него замуж. Немедленно. Приедешь в Москву, как только утрясешь семейные дела. Я дам тебе денег на билет.
- Ехать одной?
- А чего тебе бояться? Теперь ты сумеешь за себя постоять.
Да. Как сложно, все-таки, привыкать к подобному могуществу. Ирина еще не совсем поняла, что же, все-таки, она может. Но кое в чем разобралась. И это кое-что было как полезным, так и приятным. Константин Евгеньевич прав, ее сил хватит, чтобы обеспечить себе безопасность.
И – последняя мысль, уже совсем на прощанье:
- Костя, они меня не поймут.
- Не поймут сейчас – не важно. Важно, чтобы отпустили без скандала. Ну, и просто – чтобы отпустили.
- Они отпустят.

Продолжение следует

* * *
Змей Ира не видела, а они ее, может, и видели, да решили с ней не связываться. Поэтому девушка вдоволь полазила по закоулкам форта, и выбралась обратно на свет божий в том самом месте, в котором и унырнула в его мрачные глубины.
В пределах видимости уже никого не было, но это Ирину почему-то нисколько не удивило. Наверное, просто пошли дальше. Костя где-то здесь, неподалеку, значит, догнать их не составит большого труда. Догнать… Настичь и неожиданно напасть сзади. Ирина осторожно пошла вперед. Со стороны она сейчас была похожа на белую кошку, наблюдающую за купающимися в пыли воробьями. И прыгнула бы, да шкурку марать неохота.
Так, крадучись, Ирина и набрела на место, где Константин Евгеньевич ласкал свою юную поклонницу. Анна была уже совершенно раздета, и магистр покрывал поцелуями ее стройное тело. А она дергалась, словно от электрических укусов, и тихонько постанывала, предвкушая вскоре еще большее, буквально всеобъемлющее наслаждение.
Ирина сжала руки в кулаки так, что ногти вонзились в ладоши. Вот оно, значит, как. Они развлекаются… Впрочем, сам Константин Евгеньевич что-то не спешил раздеваться. Наверное, хотел, чтобы черноглазая Анна получше запомнила эту прелюдию. Ласки этого мужчины… Последнего мужчины в ее жизни.
Читать далее...

* * *
Еще много раз Ирина и Константин Евгеньевич покидали город, чтобы отдаться пучине великого океана. Побывали они и на городском пляже, на Шаморе, где Ира училась нырять и кувыркаться в волнах. Сейчас Ирина не могла определенно отдать предпочтение тому или другому месту у океана, для нее все эти места были близкими и родными. Они ей нравились совершенно одинаково.
Теперь Ирина и Константин Евгеньевич жили в квартире прежней Хранительницы Знаний. Там Ирина читала бабушкины книги, много говорила с магистром, и тот с радостью убеждался, что со временем из нее получится прекрасная Хранительница Знаний. А пока… Пока у магистра есть еще одно, последнее испытание для Ирины. Только кто знает, как она его пройдет?
После инициации Ирине воздавали все почести, положенные по рангу Хранительнице Знаний. Даже Анна, заносчивая черноглазая Анна не смела поступать иначе. Орден, – это, прежде всего дисциплина, и магистр хорошо объяснил внезапно свалившимся на его плечи питомцам, что именно он подразумевает под этим словом – дисциплина. Перечить ему не осмеливались уже потому, хотя бы, что все, единодушно, признали магистра Константина Евгеньевича Панфилова весьма опасным существом.
Несмотря на дела, Ирина и Константин Евгеньевич почти каждый день находили время гулять по городу. Ире даже казалось, что во время прогулок новая информация лучше усваивается. Что ни вспоминай – то и всплывает в памяти, как специально. Может, именно поэтому Ира и старалась больше гулять? Константину Евгеньевичу она о причинах своего прогулочного настроения не сообщала, а он был не настолько настойчив, чтобы добиваться ответа на именно этот вопрос. Если Ирины мотивы вообще его интересовали… Он послушно сопровождал Ирину в ее прогулках, и все больше молчал, понимая, что иначе будет мешать девушке в ее размышлениях.
Между тем, Анна, кажется, смирилась с тем, что место, на которое ее так долго готовили, заняла настоящая наследница Хранительницы Знаний. Черноглазка с каждым днем все больше искала примирения. Ирина же не была злопамятной, и, видя, что отношение к ней со стороны Анны начало, вроде бы, меняться к лучшему, решила, что тоже может протянуть руку дружбы бабушкиной ученице.
Читать далее

Продолжение следует

* * *
Увидев, что девушка падает, магистр грубо выругался, и бросился вперед, чтобы успеть ее подхватить. И успел. Есть еще порох в пороховницах, рефлексы в порядке. Его соратники стояли рядом, явно не понимая, что произошло, и только в глазах у Анны написано сожаление. Сожаление о том, что Константин Евгеньевич успел.
Константин Евгеньевич осторожно уложил девушку на траву и стал одеваться. Взглянул на своих помощников:
- Все прошло хорошо, спасибо. Можете идти. Я подожду, пока Ирина придет в себя.
Молодые люди, все, кроме Анны, мгновенно влезли в свою одежду и побрели прочь, восприняв просьбу магистра как приказ. Но только не Анна. Анна одевалась медленно, давая взгляду Константина Евгеньевича насладиться красотой ее тела. Да, она была хороша. Но любовь не меряет красоту порциями. Она выбирает целиком.
- Я выполнила твою просьбу, магистр. Когда ты выполнишь мою?
- Когда скажешь, дорогая! – Ухмыльнулся он. Анна задумчиво огляделась вокруг. Почему бы не сейчас? Глядишь, девочка придет в себя… Заодно и поймет, кто тут кому пара. Но нет. Они сейчас оба вымотаны после ритуала. Особенного удовольствия это сейчас не доставит ни Анне, ни магистру. Лучше как-нибудь потом. Анна улыбнулась:
- Я скажу. – Повернулась и пошла прочь. Константин Евгеньевич остался с Ириной вдвоем. Он подождал, пока девушка придет в себя, и помог ей одеться. Ирина сосредоточенно молчала, вспоминая все происшедшее с ней, и пыталась почувствовать в себе изменения. Но пока ничего не находила.
Константин Евгеньевич даже не пытался расспрашивать Ирину об инициации. Это было слишком личное, только ее. Конечно, если захочет – она сможет рассказать об этом, но самому расспрашивать Ирину? Нет, этого нельзя никак.
Потом была теплая вода океана и пенные брызги волн, и устрицы, печеные на костре, и морской еж, о которого укололась Ирина, и красивые морские звезды… Чайки кружили над их головами с тоскливым мяуканьем, а Ирина била руками по воде, купалась в соленых брызгах и смеялась. Это был просто замечательный день.

Продолжение следует

* * *
Утром Ирина поднялась с постели разбитая, как будто всю ночь тяжелые мешки таскала. И в таком состоянии можно вообще куда-то идти? Впрочем, как сказал Константин Евгеньевич – нужно. Константину Евгеньевичу ничего не скажешь, раз нужно, значит – придется.
Константин Евгеньевич, впрочем, заметил, что девушка натянута, как струна. Что бы там ни было, а так психовать, даже если есть причина – совершенно излишне. Магистр подошел к Ирине, обнял за плечи:
- Давай-ка я сделаю тебе массаж. Заодно и стриптиз порепетируешь. – Добавил он игриво. Ирина закусила губу и отвернулась. С Константином Евгеньевичем никогда не поймешь, то ли смеяться, то ли плакать.
Массаж, впрочем, сделал свое дело: вместе с болью в мышцах ушла и излишняя зажатость. Они быстро позавтракали и отправились на автобусную остановку.
Ехали долго. Больше часа, наверное. Все это время Ира не отрывалась от окна автобуса. Эта природа завораживала ее, заставляла затаить дыхание и смотреть, и впитывать в себя, запоминать, растворять ее в себе и растворяться в ней. Есть своя прелесть в езде по дороге, проложенной в лесной местности. Все вокруг веселит глаз разнообразием зелени.
Но вот, дорога закончилась, и молодые люди, Ирина и магистр, предводительствуемые Анной, направились через дорогу, к лесной тропинке, уводящей в глубину зеленых зарослей. Они шли не слишком долго – минут двадцать или двадцать пять, и вышли к пустынной каменистой бухточке, к океану. Ирина вдохнула просоленный воздух и улыбнулась. Здесь так хорошо! Анна посмотрела вокруг:
Читать далее

Продолжение следует

* * *
Следующие два дня прошли в хлопотах делового характера. Конечно, влияние Константина Евгеньевича убыстряло решение всех вопросов, но не отменяло саму необходимость такового решения. Прошли похороны и поминки и начались хлопоты, связанные с получением наследства. Что бы Ирина делала без Константина Евгеньевича?! Она была слепым кутенком в этом бюрократическом мире, совершенно не разбиралась в некоторых правовых тонкостях… А Константин Евгеньевич, кажется, знал и умел все.
Два дня Ирине некогда было задумываться о любовном треугольнике, часть которого она составляла. А потом… Ну, потом Константин Евгеньевич ненавязчиво напомнил ей, кем она теперь является, и что у нее есть не только права (например, на внимание желанного ее сердцу магистра), но и обязанности. Константин Евгеньевич сказал Ире:
- Завтра ты пройдешь инициацию.
- Что?
- У тебя теперь есть сила. Осталось только эту силу разбудить, чтобы ты могла ее использовать. Это делается обрядом инициации.
Инициация. Вот из-за чего упрямилась бабушкина ученица, зловредная брюнетка. Вот что Константин Евгеньевич уговаривал ее сделать! Интересно, что же Константин Евгеньевич ей пообещал, чтобы Анька согласилась возвысить собственного врага? В том, что Анна считает Ирину врагом, та нисколько не сомневалась. За эти дни они частенько встречались, провожали друг друга взглядами, полными ненависти и едва не плевали друг другу вслед. И чтобы после всего этого… Вот только если…
Читать далее

Продолжение следует

* * *
Как только они отошли от дома бабушки, Ирина спросила:
- Что ты пообещал ей, что она так светилась от счастья?
- Не так уж много, можешь мне поверить. Не бери в голову, она просто строптивая девица.
Ирина и рада бы была не брать в голову. Но что она может сделать, если мысли о сопернице не давали ей быть спокойной ни одной минуты. Впрочем, Константину Евгеньевичу об этом знать было не обязательно, поэтому Ирина сказала, попробовав изобразить беззаботность:
- Да, ты прав. Я знаю, что ты сделаешь все, как надо.
На самом деле Ира была в этом не совсем уверена. Если бы не эта чернявая рядом, как бы сейчас была счастлива Ирина! Но она есть, ненавистная соперница, и Константину Евгеньевичу она, видно, нравится… И мало ли что может произойти дальше?! Ирина готовилась к войне. Она впервые в своей жизни возненавидела человека, девушку, и теперь собиралась бороться за свое счастье со всем пылом и отчаяньем молодости. Анне Константин Евгеньевич не достанется. И точка!
А Константин Евгеньевич, видя все это, и отлично все понимая, по-прежнему изображал тотемный столб, под который может любая собачка пописать. То есть дурак дураком, и уши холодные. Даже неудобно как-то. Вот только для дела необходимо.
Дома Ирина и Константин Евгеньевич пообедали, потом отдохнули (Ирина было заявила, что в отдыхе не нуждается и пойдет гулять, но Константин Евгеньевич сказал, что одну ее никуда не отпустит, а ему нужно отдохнуть, выполненный ритуал его слегка вымотал) и пошли гулять по городу. Чем дольше они бесцельно бродили по зеленым улочкам, тем лучше становилось у Ирины настроение. Она забыла обо всех своих девичьих проблемах. Она видела только город. Она готова была бродить по этому городу вечно. Домой Ирина и Константин Евгеньевич вернулись уже около полуночи.

Продолжение следует

* * *
Утро. Лучше бы это утро никогда не наступало. Думаете, легко девушке, всю ночь во сне проведшей с возлюбленным, утром видеть этого самого возлюбленного, во плоти, холодным, уверенным и совсем не любящим? Ира наблюдала за Константином Евгеньевичем с каким-то совершенно детским недоумением: «Как он мог так перемениться?» А просто… Просто девочка слегка перепутала жизнь и сон.
Конечно же, терзания Ирины не прошли мимо Константина Евгеньевича. Он все видел, и все отлично понимал. Но, все же, принял вид отстраненный и задумчивый. И, уж, конечно же, не заметил, когда Ирина, уходя к себе, чтобы переодеться, вышла обратно с заплаканными глазами. А, может, магистр тут вовсе и не при чем? Может, это Ирина о бабушке горюет?
Как бы то ни было, а они вернулись в дом Хранительницы Знания, чтобы совершить последний обряд. То есть обряд должен был совершать магистр. А Ирина просто посмотрит. Учиться сама будет потом, позже. Сначала нужно исполнить все формальности. Ну, да в этом Константин Евгеньевич поможет. Если, конечно, не передумает брать ее с собой. И зачем только бабушка взяла в ученицы эту шлюху?!
Верно, не только Ирина провела ночь в сладостных мечтаниях о магистре. Молодые братья и сестры встретили своего магистра и новую хранительницу Знаний почтительно, изображая должную меру скорби. Но только не Анна. Анне, казалось, скорбь была не ведома никогда. Она сияла вызывающей красотой и макияжем, который опытный в таких делах Константин Евгеньевич воспринимал не больше, не меньше, чем боевую раскраску.
Читать далее

Продолжение следует

* * *
Ирина и Константин Евгеньевич вышли за дверь квартиры Хранительницы Знаний, и Ирина спросила:
- Куда мы пойдем?
- Сначала – туда, где мы будем жить, пока не уладим все формальности с наследством. Это потребует некоторого времени, поэтому завтра дай домой телеграмму. Обо мне не упоминай, не стоит волновать родителей ненужными подробностями.
Ирина рассмеялась:
- Это ты-то – ненужная подробность? Но, Костя, ведь мы с тобой…
- Давай не говорить об этом, хорошо? Я не спрошу тебя ни о чем, пока не уладим тут свои дела. У тебя есть время подумать и решить все, не торопясь. Не нужно горячиться.
Конечно, это был всего лишь тактический ход. Константин Евгеньевич знал, как все произойдет, и не собирался противиться судьбе. Но иногда женщине очень важно думать, что решение приняла она сама, без малейшего нажима со стороны. Правда, у Ирины был слегка не тот случай. Ослепленная новообретенными любовью и ревностью, она подумала, что таким образом Константин Евгеньевич пытается ей тактично намекнуть, что она может уйти, пока не поздно, чтобы место рядом с магистром заняла Анна.
Ирина сжала зубы, изо всех сил стараясь не заплакать. Это мы еще посмотрим, кто окажется победительницей. Конечно, Ирине смешно тягаться с Анной и в красоте, и в искусстве любви. Куда ей, глупой белесой мышке, девственнице, такую ведьму знатную обставить? Все равно Костя будет ее. Ирина будет учиться, упорно, прилежно, и однажды Костя уже не сможет обойтись без ее помощи.
Константин Евгеньевич искоса наблюдал за метаниями девушки и слегка корил себя за коварство. Но только слегка. Чем тяжелее Ирине придется теперь, тем слаще покажется победа. А победа мимо Ирины не пройдет, это Константин Евгеньевич может гарантировать стопроцентно.
Читать далее

Продолжение следует