Книга аббата де Брантома (Пьера де Бурдея, 1540-1614) "Галантные дамы" принесла ему мировую славу. Это увлекательное повествование, прозванное "Новым Декамероном", о нравах и интимных сторонах жизни аристократических кругов современного ему общества. Мастерски, весьма откровенно и в то же время с легким юмором живописует он истории любовных связей и похождения ловеласов и придворных дам, переживания обманутых мужей и покинутых жен. В книге рассказывается не только о беспечных "галантных дамах", но и о цельных натурах, способных на сильное чувство.

Как раз сейчас эту книгу дочитываю, там действительно события описываются с легким юмором, даже весьма шокирующие подробности интимной жизни придворных дам. Хочу с вами немного поделиться. Далее небольшие отрывки. Иллюстрации будут весьма вольного и откровенного характера, они принадлежат художнику Paul Emile Becat (1885-1960), который и сделал их для одного из изданий "Галантных дам".

Среди разнообразных дамских прелестей и красот, кои мы, кавалеры, восхваляем меж собою, ибо им дано пробуждать любовное влечение, весьма ценится красивая ножка у красивой дамы, и я знавал многих дам, что славились этим особо и о ножках своих неустанно заботились, дабы сохранить их во всей красе. Тому есть множество примеров; мне рассказывали, как одна знатнейшая принцесса, с которою я и сам был знаком, из всех своих придворных дам выделяла одну и была к ней милостива сверх всякой меры, а дело все в том, что та умела, как никто другой, натянуть ей башмак, застегнуть пряжку и укрепить подвязку; в благодарность за сию услугу госпожа приблизила ее к себе более, нежели других, и даже богато наградила.

Из чего следует заключить, что ежели дама и пеклась столь ревностно о красоте своих ножек, то отнюдь не для того, чтобы прятать их под юбками да под платьями, но, напротив, видно, надеялась хоть когда-нибудь открыть их посторонним взорам, показав прелестные, изящно скроенные панталоны позолоченного либо посеребренного полотна, либо другой богатой ткани (она в таких и щеголяла обычно); судите сами, есть ли толк рядиться для самой себя, коли не можешь дать услады чужому глазу, да и не одному только глазу.

Эта дама не могла даже отговориться тем, что старается для своего супруга (как уверяет большинство женщин, вплоть до самых пожилых, которые чем ближе к могиле, тем ярче рядятся и расфуфыриваются), ибо была вдовою. Правду сказать, в бытность свою замужем она проделывала то же самое, так что, лишившись мужа, видно, не захотела изменить своей привычке.

Я знавал немало весьма красивых и достойных дам и девиц, столь же озабоченных славою драгоценных своих ножек; они неустанно пеклись об их изяществе и прелести и, без сомнения, были в своем праве, ибо в ножке заключено больше сладострастия, нежели можно даже предположить с первого взгляда.

Некогда я знавал весьма красивую и достойную девицу, которая, влюбившись в одного знатного сеньора, пожелала привлечь его к себе, дабы получить от него и пользу и удовольствие, но никак не могла своего добиться; вот однажды, проходя по аллее парка и завидев издали предмет своей любви, она притворилась, будто у нее распустилась подвязка, и, отойдя немного в сторонку, подняла юбку и давай возиться с башмаком и натягивать ленты. Этот знатный сеньор пристально на нее поглядел, нашел, что ножка ее весьма недурна, и столь увлекся созерцанием, что не заметил, как ножка произвела то, чего не смогло сделать красивое лицо девицы; он рассудил про себя, что такие стройные колонны поддерживают, верно, не менее прекрасное здание, в чем и признался впоследствии своей любовнице, а уж та распорядилась сим признанием так, как сочла нужным. Заметьте, сколь изобретательна в ухищрениях любовь!

Давно уже обсуждается вопрос, какая ножка более соблазнительна и чаще привлекает взоры - обнаженная или же прикрытая и обутая? Некоторые полагают, что природа хороша и без прикрас, однако даже совершенной формы ножка, белая,стройная и гладкая - словом, такая, какой ей следует быть по определению испанцев, пригляднее всего выглядит в роскошной постели, ибо где же еще показаться даме необутой - не по улице же босою гулять!

И также не назовешь вполне красивой и привлекательной даму, как бы пышно она ни рядилась, если нет у ней на ногах шелковых цветных или белых нитяных чулок, какие нынче выделывают во Флоренции, - наши дамы носили эти последние летом, до того, как вошли в моду шелковые чулки; притом положено, чтобы такой чулок был натянут туго, как кожа на барабане, а кокетливая подвязка скреплена булавками или чем-нибудь иным, как нравится и угодно даме. Далее, ни в чем так не хороша ножка, как в легком белом башмачке, либо в туфельке черного или цветного бархата с заостренным носком, столь изящно скроенной, что и вообразить себе трудно; я видел этакие на одной нашей весьма знатной даме, и уж так они мило на ней выглядели, что просто загляденье!

За что еще можно назвать ножку красивою? Ежели она велика несоразмерно, она уж не так хороша, а ежели слишком мала, то умаляет весь облик и очарование своей хозяйки - недаром же хоть оно и неучтиво, а говорится: «П... велика, да ножка тонка». Нет, надобно, чтобы ножки были среднего размера, какие у большинства дам я и видывал, тогда только они и соблазнить способны, тем паче если дама ножку высунет из-под платья, и повертит ею, и взбрыкнет шаловливо, и покрутит заостренным носком беленького своего башмачка (тупой носок нынче не в моде) - а в белой обуви нога всего красивее. Но только эдакие башмачки следует надевать одним лишь высоким и стройным женщинам, а не коротышкам и карлицам, у коих этот длинный носок хлопает по полу и болтается, точно палица на поясе великана или бубенчик на колпаке паяца.

И другого еще пусть остережется дама, а именно: не следует ей отрекаться от своего пола, переодеваясь мужчиною в маскераде или где-нибудь еще, ибо мужская обувь способна обезобразить даже самую прелестную ножку в мире; всякая вещь должна сохранять натуральный вид и быть на своем месте; отказываясь же от своего пола, утрачивает дама вместе с тем красоту и природное свое очарование.

Хорошо бы не забывать, что, даже когда занимающиеся любовью дамы отдаются страсти без остатка, они ни от кого не желают выслушивать оскорбительные или неприятные речи, и тот, кто не усвоил этого, - рано или поздно - может быть хорошенько наказан. Короче, они не прочь побаловаться - но так, чтобы никто о сем не говорил. Несомненно, не дело порочить добропорядочную женщину или же раскрывать ее секреты: что поделаешь, если множество очаровательных созданий не вполне довольны своими избранниками?

Часто - и даже в самое последнее время - при дворах знатных французских сеньоров и королей любили перемывать косточки сих благороднейших особ. Я не встречал светских угодников, кои бы не нашли, что сказать о них иногда лживого, а подчас и истинного. Но должно всячески порицать такой обычай: нельзя покушаться на доброе имя дам - особливо из высшего общества. Причем я имею в виду как тех, что не прочь поразвлечься, так и иных, кои к столь пагубному зелью питают отвращение и пригубливать его не намерены.

А обличители женского пола бывают нескольких родов. Одни разносят сплетни о тех, кто им досадили, пусть их жертвы и воплощение целомудрия: эти даже из прекрасного чистого ангела готовы сделать смрадного Дьявола, насквозь пропитанного ядом злобы. Таков один известный мне весьма высокопоставленный дворянин: из-за легчайшего неудовольствия, доставленного ему очень благоразумной и добродетельнейшей особой - однажды сильно повздорившей с ним, - он рисовал ее портрет самыми неприятными красками. Он говорил: «Я прекрасно знаю, что не прав, - и не отрицаю, что эта дама целомудренна и добродетельна; однако стоит кому-нибудь меня оскорбить - будь он хоть столь же чист душой и телом, сколь непорочная Дева Мария, - я наговорю о сей персоне горчайших гадостей, ибо иначе мне ей не отомстить». Однако терпение Господа нашего все же не беспредельно.

Другие обличители, полюбив превосходную особу - но не преуспев в осаде ее целомудрия, - от огорчения обвиняют ее в податливости, и делают даже хуже: уверяют, что добились того, в чем не преуспели, но - познав и ужаснувшись любострастной порочности - покинули презренную. При дворе разных государей я видывал вельможных кавалеров такого склада. Когда же женщина, наскучив связью с милым спутником альковных забав, - по легкомыслию или непоседливости - променяет его на другого, отвергнутый дамский угодник, в отчаянии и обиде,так размалюет и разукрасит бедное непостоянное создание Божье (не умолчав ни о страстном лепете и стонах, о безумных выходках - коих был свидетель и участник, - ни об особых отметинах на теле в недоступных взгляду местах) - дабы все поверили в его правдивость.

А есть и те, кто - в раздражении, что отдались другому, а не им, - усердствуют в злоречии и выслеживают, подстерегают и бдят - чтобы представить больше доказательств собственной правдивости.

Не нужно забывать и об охваченных яростной ревностью, не имеющей никакого основания, кроме себя самой; они говорят худо о тех, кто любит их более себя, - хотя сами способны дать взамен лишь половину. Вот одно из великих свойств ревности. И подобных осквернителей святого чувства не следует слишком бранить; все это— причуды единоутробных сестер: любви и ревности.

Как свидетельствуют многие из тех, кто поднаторел на любовном поприще, - можно порой вдруг почувствовать, что не готов к решающему испытанию и хорошо бы где-нибудь подзубрить главный урок. Одних в важную минуту бросает и в жар, и в холод, жизненные соки в их крови перемешиваются - она то пламенеет, то леденеет; другие теряются в приступе восхищения, когда столь драгоценная добыча оказывается в их объятиях; третьих преследуют страхи и подозрительность; у четвертых разом, и притом вроде бы вовсе беспричинно, иссякает весь их напор; у пятых клинок теряет закалку и завязывается узлом. Короче, здесь смертных всех подстерегают невесть откуда сваливающиеся неудобства; и если все их перечислять - утечет слишком много времени. Могу сослаться на мнения многих женатых людей и вольных охотников за сладкой добычей, кои могли бы порассказать в сотню раз больше меня.

Одни опыты понравились мужчинам, но отнюдь не женщинам; так, дошел до меня слух о некоей матери, весьма светской даме, имевшей единственную горячо любимую дочь и устроившей ее брак с добропорядочным дворянином; и вот, опасаясь, что от первого наскока ее чадо может сильно пострадать - ибо будущий супруг славился и величиной булавы, и решительностью в приступах, - она побудила дочь с дюжину раз попробовать то же с юным пажом, пояснив, что тяжело только пробить первую брешь; для сей цели следует прибегать к маленькому и не слишком крепкому тарану, а затем можно уже подвергнуться и решительной осаде, притом ведя себя подобающе и сохраняя приличествующую кротость.

Но такой Урок еще довольно пристоен - и не столь вызывающ, как тот, что некогда в Италии отец преподал своему сыну-несмышленышу, обвенчанному им с весьма миловидной девицей, с которой молодой человек - как ни старался - ни в первую брачную ночь, ни во вторую не смог совладать, дабы ее удоволить; на расспросы родителя, добились ли они толка, ни сын, ни невестка не нашлись что сказать, кроме: «Ничего» '. «Так чем же вы там занимались?!» - воскликнул удивленный отец. Сын, в помрачении ума, ответствовал, что не знает, как надо поступать.

После чего почтенный глава семейства взял его за руку, а невестку за другую, ввел их в спальню и возгласил: «Видно, придется показать вам, как с этим обходятся»; а потом уложил невестку на кровать с краю, велел ей хорошенько раздвинуть ноги и, обратившись к сыну со словами: «Итак, смотри, что я делаю», а к невестке: «Не шевелитесь, все это пустяки - большого урона вам не будет», вложил изрядно одеревеневший член куда следует и продолжал пояснять сыну: «Примечай, как я делаю и что говорю: внутрь, наружу, внутрь, наружу », - и многажды так повторял, отодвигаясь, придвигаясь и вновь отодвигаясь; но не вполне, чтобы оставаться все же внутри, - и после немалого числа телодвижений он приблизился к решающему мигу и отрывистой скороговоркой закончил: "внутрь, наружу, внутрь, наружу », - пока не иссяк.

А само слово наружу просто-таки послал ко всем чертям! Вот так, думая сделаться верховным наставником, просто-напросто склонил невестку к прелюбодеянию; та же прикинулась дурочкой либо, проще говоря, оказалась тонкой бестией и снесла все, что с нею стряслось, преспокойно (как и последовавшие уроки и примерные занятия, к коим поочередно приступили и сын, и отец, - быть может, стремясь усовершенствовать ее в этой науке, ибо родитель пожелал, чтобы они ничего не усвоили наполовину, но только в совершенстве). Впрочем, уроки для того и даются.

От удачливых и предприимчивых дамских угодников я слыхал немало рассказов о красавицах, лишавшихся чувств во время сладостных переживаний и венчающего их блаженства, но притом неизменно приходивших в себя; причем многие, прежде чем впасть в томное забытье, шепчут: «Ах, умираю!» Но думаю, что такая смерть им сладостна. Другие же в упоительный миг закатывают глаза и запрокидывают голову, словно вот-вот их пожрет свирепая погибель, - и застывают в бесчувственной неподвижности. У иных, как я слышал, тело вытягивается, кровь стынет, жилы и все члены каменеют, словно в приступе подагры; а одна, говорят, столь была подвержена такой напасти, что никак потом не могла прийти в себя. А у некоторых в эти мгновения похрустывает в суставах, словно им вправляют вывих.

Мне, помню, однажды поведали о таком обмороке презабавную историю: дама, с коей ее кавалер управлялся на большом сундуке - когда дело подвигалось к упоительному концу - так сомлела, что соскользнула в проем меж сундуком и стеной - я запуталась там в настенных драпировках, так что ноги ее торчали из-за сундука прямо вверх; пока ее сердечный друг старался вызволить ее из плена, в залу вошла шумная компания придворных - и узрела ее, выставившую вверх ноги, подобно раздвоенному дереву, открывая взгляду кое-что из обычно прикрываемых частей туалета, впрочем, весьма отменного свойства; бедняжке пришлось самой пускаться в туманные объяснения, говоря, что такой-то ее случайно толкнул, споткнувшись, - и она полетела за сундук, делая вид, что промеж них ничего предосудительного не происходило.

И все же ей гораздо больше повезло, нежели той, которую ее любезник осадил прямо на краю кровати, а подобравшись к наиблаженнейшему мигу - вызвал у нее столь сильные конвульсии, что сам, имея на ногах новенькие бальные башмачки со скользкими каблучками, не удержался на ногах (а пол в спальне был выложен плитками, покрытыми глазурью) - и проехался по своей подопечной так, что его камзол, весь в блестящих побрякушках, оставил на животе, кудрявом бугорке и причинном месте, а также на ляжках прелестницы глубокие царапины, словно от кошачьих когтей; боль была так сильна, что бедняжка завопила, не в силах сдержаться.

К несчастью, стояла летняя жара - и очаровательница принимала друга в наряде несколько более сладострастном, нежели обыкновенно, ибо на ней была одна рубашка и поверх нее белый атласный плащ, а без панталончиков она в тот раз решила обойтись, - и таким образом неловкий обожатель угодил носом, ртом и подбородком прямо ей в причинное место, да так на миг и застыл; сие же вместилище добродетели только что было им же обильно дважды орошено и переполнено до краев - отчего нос, рот и усы его покрылись пеной, словно при бритье; тут, невольно позабыв о боли, прелестница расхохоталась и проговорила: «Какой аккуратный мальчик, как он часто бреется и умывается, хотя и не всегда неаполитанским мылом». Позже она поведала о сем забавном происшествии своей наперснице, а незадачливый дворянин - своему приятелю. Так про это узнали и другие, ибо подобная история весьма способна рассмешить.

Не должно сомневаться, что дамы, когда собираются в своем тесном дружеском кружке, рассказывают вещи, столь же веселящие душу; как и мы, повествуют друг дружке о своих любовных увлечениях, делятся секретами и в полный голос над нами смеются - от души потешаясь над своими ухажерами, если те дают хоть какой-либо повод к насмешке или подшучиванию.

Иные дамы скрывают самые разнообразные телесные изъяны и пороки; так, слышал я об одной весьма досточтимой женщине, что отправляла большую нужду через передний, а не через задний проход; я расспрашивал об этом опытного врача, и тот разъяснил мне, что, видно, даму «проткнули» слишком юною, и мужчина, сделавший это, был, верно, чересчур щедро одарен природою и вдобавок бесцеремонен, - оттого-то и образовалась в ней сия течь, и это весьма прискорбно, ибо дама славилась красотою, а овдовев, тотчас получила от одного достойного дворянина предложение вступить в брак с ним; однако же, прознав об этом недостатке, он внезапно покинул даму, которая, впрочем, тут же вышла за другого, - кого сей изъян нимало не смутил.

Слышал я о некоем галантном кавалере, который, будучи женат на одной из красивейших придворных дам, никогда не спал с нею. Нашелся другой охотник на это дело, но у дамы из потайного места так несло вонью, что невозможно было вытерпеть, - вот чем и объяснялось мужнее к ней отвращение.

Рассказывали мне о девице, состоявшей фрейлиною при ныне покойной королеве Наваррской; девица то и дело испускала передком непристойные звуки; врачи мне говорили, будто происходит это от распирающих ее дурных ветров, а случается сие с дамами, которые занимаются друг с дружкой «щекоткою». Фрейлина сия сопровождала королеву в Мулен, когда весь двор туда отправился, а было это при короле Карле IX, который не преминул опробовать девицу, немало повеселив этим придворных.

Другие дамы не способны удержать мочу, и приходится им постоянно носить меж ног губку; я сам знавал двух таких дам, более чем знатных, во времена короля Карла IX; одна из них, еще в девицах, устроила настоящее наводнение в бальной зале и сама едва не умерла со стыда.

О другой знатной даме мне рассказывали, что когда она спала с мужчиною, то начинала непроизвольно испускать мочу либо во время этого, либо сразу же после, точно кобыла после случки; и как на кобылу выливают ведро воды, чтобы удержать ее от сего извержения, так приходилось поступать и с этой дамою.

Иные дамы постоянно кровоточат, словно у них регулы длятся круглый год; иные щеголяют пятнами, синяками и отметинами дурной болезни, коей наградили их мужья или сердечные дружки либо от собственных порочных привычек и занятий; бывают дамы с ногами, изъеденными волчанкою или другой хворью, доставшейся им в наследство от матерей, которые, нося их во чреве, утоляли разные свои прихоти; так, слышал я об одной даме, у которой вся нижняя половина тела была красною, верхняя же обычною, - ни дать, ни взять, городской эшевен.

У некоторых дам регулы столь обильны, что кровь из них хлещет, как из зарезанного барана; сия напасть - великая досада для мужей и любовников, коим Венера дарует непрестанное желание, требующее каждодневного утоления, дама же бывает здоровой и чистой какую-нибудь неделю из месяца, а все остальное время пропадает у ней впустую; судите сами, хорошо ли, когда из двенадцати месяцев года можно услаждаться всего лишь пять-шесть или того меньше. Не захочешь, а вспомнишь наших солдат, у коих казначеи утаивают из двенадцати месяцев по крайней мере четыре, считая в каждом из них по сорок-пятьдесят дней и выплачивая жалованье за восемь месяцев вместо полного года. Вот так же мужья и любовники этих женщин должны терпеть и перемогаться, разве что они решат презреть брезгливость и приличия и замараться; оттого и дети, в сей нечистоте зачатые, являются на свет божий со многими хворями, от коих страдают потом всю свою жизнь.

Один всем известный король любил в свое время прекрасную собой, высокочтимую и знатную вдовую даму, и любил столь пылко и безрассудно, что многие почитали его околдованным, ибо он, позабыв о приличиях, презрел свою супругу, с которой виделся лишь урывками, тогда как даме его сердца доставались все самые прекрасные цветы из его сада; это сильно досаждало королеве, полагавшей себя не менее красивой, обходительной и вполне достойной наиболее лакомых кусочков с мужнина стола; небрежение это весьма ее печалило.

И вот она поверила свои горести одной приближенной даме и затеяла вместе с нею непременно хоть в какую-нибудь дырочку, да подглядеть любовную игру мужа своего, короля, с его любовницей. Почему и приказала провертеть множество отверстий в стенах спальни помянутой дамы и собралась понаблюдать в них все, что будут совершать любовники; что ж, взору их предстало чудеснейшее зрелище: красавица дама, белокожая, хрупкая, свежая, полуобнаженная, в одной лишь сорочке, то нежно, то шаловливо, то страстно ласкала своего любовника, отвечавшего ей тем же; сперва они миловались в постели, потом, сойдя с нее, ложились, дабы освежиться, обнаженными прямо на мягкий ковер; так же поступал и еще один принц, мой знакомый; я знаю с его слов, что они с женою, наикрасивейшей женщиной в мире, спасаясь от летнего зноя, занимались любовью на полу.

Итак, королева, при виде всего этого, с досады горько заплакала, стеная, причитая и жалуясь на то, что муж не обходится с нею тем же манером и не безумствует, как с любовницей.

Наперсница принялась утешать свою госпожу, говоря, что нечего ей горевать, коли она сама решилась увидеть все воочию; мол, чего хотела, то и получила, а слезами горю не поможешь. На что королева отвечала: «Увы мне, Вы правы: я вздумала смотреть на то, чего видеть мне никак не следовало; зрелище сие поразило меня в самое сердце». Однако же вскорости она вполне утешилась и более уж не огорчалась, хотя по-прежнему занималась подглядыванием за любовниками, тешась сим зрелищем, а может быть, и кое-чем другим.