просто так... молодость вспомнил. Нравился мне в детстве рассказ ентот. Перечитал... года и времена не те... но в некоторых моментах - улыбнуло...
Василий Шукшин.
До третьих петухов
Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок -- ждали. Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
Да нет, -- говорила библиотекарша, -- я думаю, это пшено. Он же козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся, так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" -- посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю, что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
Ничего не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
Обломов улыбнулся:
-- В зоопарк собираются.
-- Почему все козлы-то?
-- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?
Господин в цилиндре поморщился:
-- Вульгаритэ.
-- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. -- А мне глянется.
С ножками -- это они неплохо придумали. А?
Очень уж... того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?
Обломов тихо засмеялся:
-- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
-- Да мне что, в сущности? -- смутился чеховский персонаж. -- Пожалуйста. Почему только с ног начали?
-- Что? -- не понял Обломов.
-- Возрождаться-то.
-- А откуда же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног, братец, и начинают.
-- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.
Обломов опять тихо засмеялся.
-- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.
-- Слушай сюда! Он же козел!
У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго умолкла -- слушала.
-- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...
Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе, в темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И -- короче. Сегодня мы должны принять решение. Кто?
-- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.
-- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.
-- Я сама тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете, какая я бедная...
-- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!
-- Мне стыдно, -- горячо продолжала Бедная Лиза, -- что Иван-дурак находится вместе с нами.
Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
-- Выгнать! -- крикнули с места.
-- Тихо! -- строго сказал Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь, Лиза?
-- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.
Тут все одобрительно зашумели.
-- Правильно!
-- Пускай достанет! Или пускай убирается!...
-- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он ее достанет? Легко сказать...
-- У Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!
-- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
-- Ну, начинается!.. -- недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я думаю, не...
-- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей по башке хошь? Достану!
Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.
-- А? -- не понял Конторский.
-- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.
-- Кто пропадет? -- Илья тоже не видел опасности, о какой говорил Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...
-- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.
-- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?
-- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
-- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?
Все задумались.
Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка, вроде ухо.
-- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.
-- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь, и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
-- Где?
-- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
-- А я не склоняюсь! -- бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и склоняйся сколько влезет.
Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали -- справку... Кто это со справкой выскочил?
Лизка? Ты чего, девка?!
-- А ничего -- воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!
Все задумались. А Илья нахмурился.
-- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего ни попадя. Какая агитация?
-- Да такая самая! -- вскинулся на него Обломов. -- Сидячая, тебе сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать, друзья. Надо только понять: что делать-то?
-- И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. -- Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
-- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать или дуэлями заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели одобрительно.
-- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.
-- Трус, -- сказал ему Онегин.
-- Кто трус?
-- Ты трус.
-- А ты -- лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
-- А пошли на Волгу! -- крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. -- Сарынь на кичку!
-- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину за шкаф вон -- поорешь там.
Еще раз спрашиваю: что будем делать?
-- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.
-- Предупреждаю, -- сказал Конторский, -- если затеете какую-нибудь свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
-- Сказать ничего нельзя! -- горько возмутился Илья. -- Чего вы?! Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.
-- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением молвил Онегин, обращаясь к Илье и к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже -- народ.
-- Счас они будут рубахи на груди рвать, -- молвил некий мелкий персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...
-- Да зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман. -- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
-- Все -- междоусобица, -- грустно сказал Лишний. -- Ничего теперь вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
-- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.
-- Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
-- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...
Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
-- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
-- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!
-- А вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший: хороших моя сабля не секеть.
Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский отскочил.
-- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!
И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
-- Закрыто на учет!
И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
-- Азия, -- тихо и горько сказал Конторский. -- Разве можно тут что-нибудь сделать!
Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.
-- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.
-- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.
-- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...
-- А нечего тут... размахался, понимаешь, -- сказал Конторский. -- Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
-- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала Лиза звонко и убежденно.
-- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не знаю... пускай убирается от нас.
-- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.
-- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.
-- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.
-- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только так. Иван...
-- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.
-- Иди.
Иван посмотрел на Илью.
Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно, искал вино.
-- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо идти. Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не тонуть... За остальное не ручаюсь.
-- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.
-- Зачем она мне? -- откликнулся тот.
-- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька, смотри! "
-- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.
-- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже армячишко и пошел к двери.
-- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.
-- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.
-- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала Лиза, -- я за тебя замуж выйду.
-- На кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну какую-нибудь стрену...
-- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не лучше этой вот.
-- Показал на Лизу. -- На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то, ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
-- Без справки нельзя, дядя Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
-- Иди, иди, Иван, -- сказал Конторский. -- Время позднее -- тебе успеть надо.
-- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.
И пошел он куда глаза глядят.
Темно было... Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе не знает. Сел на пенек, закручинился.
-- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где этот Мудрец? Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
Шел, шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
-- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.
Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:
-- Кто ты такой? И куда идешь?
-- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его найти, не знаю.
-- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.
-- А-а... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги Есть небось хочешь?
-- Да не отказался бы...
-- Заходи.
Зашел Иван в избушку.
Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...
-- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.
-- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то -- совсем, что ли, дурак?
-- Как это? -- не понял Иван.
-- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура таькая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а только... бесхитростный. А?
-- Не пойму, ты куда клонишь-то?
-- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?
-- Ничего я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя поверю, что я -- дурак?
-- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь занимался?
-- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?
-- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а строить некому. Не возьмешься?
-- Мне же справку надо добывать...
-- Да зачем она тебе? -- воскликнула Баба-Яга. -- Построишь коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют
-- сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по всему лесу.
-- А как же справка? -- опять спросил Иван. -- Меня же назад без справки-то не пустют.
-- Ну и что? -- Как же? Куда же я?
-- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду тебя звать -- Иванушка...
-- Карга старая, -- сказал Иван. -- Ишь ты, какой невод завела! Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо, бабуленька?
-- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с кем имею дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких -- знаешь, что делаем? -- зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши. -- Стража! Взять этого дурака, связать -- мы его будем немножко жарить. Стражники, четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
-- Последний раз спрашиваю, -- еще попыталась Баба-Яга, -- будешь коттеджик строить?
-- Будь ты проклята! -- сказал гордо связанный Иван. -- Чучело огородное... У тебя в носу волосы растут.
-- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!
-- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не только в носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
-- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали толкать в печь, в огонь.
-- Ох, брил я тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали кони.
-- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у, да с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.
-- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! -- закричали они. -- Эх, погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно страшная, с усами.
-- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?
-- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..
-- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто тут?
-- Ивана жарим.
-- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!
-- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, -- не хочет строить коттеджик, паразит.
Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.
-- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..
-- Чего это? -- зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к печке. -- Чего он?
-- Хохочет?..
-- Чего ты, эй?
-- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..
-- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?
-- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...
-- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.
-- Да усы-то!
-- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
-- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...
-- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? -- вовсе встревожилась дочка.
-- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.
-- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.
Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
-- Хорошо погрелся...
-- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.
-- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
-- Да как свести-то, как?
-- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
-- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -- Отпустим тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние слесари-сантехники.
-- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...
-- Ну и делай!
-- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим петухам надо назад вернуться...
-- Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван призадумался.
-- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.
Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...
-- Ну?
-- Войдет и с ходу сожрет меня.
-- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?
-- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?
-- Давайте, -- понял Иван. -- Теперь так: мой состав-то не сразу действует...
-- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим на лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...
-- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?
-- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует: навернется с поднебесья -- мокрое место останется.
-- Ну, елки зеленые-то!.. -- опять заволновался Иван; похоже, он и хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут... Вы меня уважаете, нет?
-- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
-- Нет, не могу, -- продолжал Иван тараторить. -- Не могу, честное слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него -- с усами. Как он должен отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет домой... к усатой мамке...
-- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что тебе надо?
-- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...
-- На все лицо? Как же я дышать-то буду?
-- Ну что за народ! -- опять горько затараторил Иван. -- Ну ничего невозможно...
-- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.
-- Нельзя! -- тоже рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой -- будешь дышать. Все.
-- Слышали? -- сказала Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в сарае! Арш!
Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча... Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на Ивана. Потом спросил:
-- Кто это?
-- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. -- Иванушка, поздоровайся с дядей Горынычем.
-- Здравствуй, дядя Горыныч! -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела? Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван занервничал.
-- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А семью собираемся заводить -- всех детишечек пожрем, да? Папа называется! Головы Горыныча посоветовались между собой.
-- По-моему, он хамит, -- сказала одна.
Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.
А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.
-- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.
-- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке -- изображал, что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! -- Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..
-- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.
-- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.
А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
-- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.
Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
-- Ванька, смотри! -- сказал Илья.
-- Да что "Ванька", что "Ванька"! -- воскликнул Иван. -- Чего ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит! Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и посвистел маленько.
-- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад. Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! -- И Ванька опять засвистел в свою дудочку.
-- Горыныч, -- сказала дочь, -- плюнь, не обращай внимания. Не обижайся.
-- Но он же хамит, -- возразила первая голова. -- Как он разговаривает?!
-- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
-- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я вот сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...
-- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты так?
-- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай. А счас нечего.
-- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова -- Ну как же?
-- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.
-- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.
-- Да, хватит тянуть, -- поддакнул Иван. -- Чего тянуть-то? Хватит тянуть.
-- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!
-- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?
-- И Ванька запел:
Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки...
Горыныч, хором:
Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
-- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.
-- Какие романсы?
-- Старинные.
-- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:
Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..
А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.
-- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.
Ванька отдернул руку.
-- Ну, ну, ну, -- молвил он мирно, -- кто же так с мастером разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
-- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. -- Я тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело посмеялся.
-- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?
-- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была самая глупая голова.
-- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!.. Живоглотка какая-то.
-- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.
-- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.
-- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.
-- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?
-- Вы. Пойте.
-- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она будет подпевать Ивану.
-- С мужиком петь... ты меня извини, но...
-- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.
Дам коня, дам седло, --
запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,
А за это за все
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житье,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь ее-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот, он был слезлив.
-- Дальше, -- тихо сказал он.
Под чинарой густой,
-- пел дальше Иван, --
Мы сидели вдвое-ом;
Месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил еще раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.,.
-- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,
-- В каком смысле? -- не понял тот.
-- Изба хорошая?
-- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
-- Хочешь отдельную избу?
-- Нет. Зачем она мне?
-- Дальше.
Она мне отдала-ась...
-- повел дальше Иван, --
До последнего дня...
-- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.
-- Как же? -- не понял Иван.
-- Пропусти.
-- Горыныч, так нельзя, -- заулыбался Иван, -- из песни слова не выкинешь,
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
-- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то нету!
-- Есть песня, -- сказал Горыныч.
-- Да как же есть? Как же есть-то?!
-- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.
-- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. -- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
-- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.
-- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду. В гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три тыквы... я их тоже буду немножко жарить...
-- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча. -- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни образования...
-- Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая голова. -- А?
-- На какие усы ты все время намекаешь? -- спросила Ивана третья голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?
-- А па-арень улыбается в пшеничные усы, -- шутливо спела первая голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?
-- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
-- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это дурная эстетика. Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?
-- Кто? Лизка? Еще чего!
-- Как же? Она тебя ждет.
-- Пусть ждет -- не дождется.
-- Мда-а... Фрукт, -- сказала третья голова. А голова, которая все время к жратве клонила, возразила:
-- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой же фрукт? Уж во всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.
-- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.
-- Он его убил, -- покорно сказал Иван.
-- Кого?
-- Хаз-булата.
-- Кто убил?
-- М-м... -- Иван мучительно сморщился. -- Молодой любовник убил Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".
-- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.
-- А как надо?
Голова подумала.
-- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
-- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
-- О-о! -- удивились все в один голос.
-- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.
-- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?
-- За справкой.
-- За какой справкой?
-- Что я умный.
Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже подхихикнули.
-- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.
-- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.
-- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга. -- Я подняла эту тему...
-- Ти-хо! -- рявкнули все три головы Горыныча. -- Мы никому больше слова не давали!
-- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!
-- Нельзя! -- тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -- Базар какой-то!
-- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.
-- Не буду плясать, -- уперся Иван.
Голова подумала:
-- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?
-- Ну? За справкой.
-- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный". Верно? И -- печать.
-- Ну?
-- А ты не дойдешь. -- Умная голова спокойно смотрела на Ивана. -- Справки не будет.
-- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
-- Не. -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально возгласил:
-- Сени!
-- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.
Баба-Яга и дочь запели:
Ох, вы сени, мои сени,
Сени новые мои...
Они пели и прихлопывали в ладоши.
Сени новые-преновые
Решетчатые...
Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
-- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.
-- Я смотрю, -- ответил Иван.
-- Ты в пол смотришь.
-- Сокол же может задуматься?
-- О чем?
-- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, -- взмолился Иван.
-- Ну сколько уж? Хватит...
-- А-а, -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?
Иван молчал.
-- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.
Иван стал лицом к двери.
-- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
-- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не сумею так.
-- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.
Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.
А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.
-- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...
Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
-- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.
-- Да как же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо -- ложись и помирай.
-- Где это ты так?
-- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
-- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
-- Да зашел по пути...
-- А "уда идешь-то?
-- К Мудрецу.
-- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.
-- Не знаешь ли, как к нему идти?
-- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.
-- Прогнали, что ль?
-- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко -- монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -- там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают...
-- А чего хотят-то?
-- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...
Медведь достал пачку сигарет и закурил.
-- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...
-- Это скверно.
-- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.
-- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.
-- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
-- Да ну... чего, поди?
-- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
-- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего изломал.
-- Кто?
-- Змей Горыныч.
-- Бил, что ли?
-- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше бы уж избил.
-- Унизил?
-- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?
-- Брось, -- сказал Медведь, -- не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.
-- Прощай.
-- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.
-- Аккуратней с чертями-то, -- еще раз посоветовал Медведь. -- Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у них -- захомутали.
-- Ничего, -- сказал Иван. -- Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на мою голову! А время -- до третьих петухов только.
-- Ну, поспешай, коли так. Прощай.
-- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
-- Вон, слышь, музыка?
-- Где?
-- Да послушай!.. "Очи черные" играют...
-- Слышу!
-- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи! -- вздохнул Медведь. -- Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.
А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:
"Чертям вход воспрещен".
В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски -- выпивали. А четверо -- три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
-- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
-- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.
Его опять оглядели.
-- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.
-- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья полетят. Стать!
Черти изумились... Смотрели на Ивана.
-- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!
Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.
-- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что надо?
-- Надо справку, -- зло сказал Иван.
К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого стоял злой Иван.
-- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня, какую справку надо? О чем?
-- Что я -- умный.
Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.
-- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.
-- Не похоже, -- возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего одну справку надо?
-- Одну.
-- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает -- характеристика, аттестат...
Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как", есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" -- разные, понимаешь? Какую именно тебе сказали принести?
-- Что я умный.
-- Не понимаю... Диплом, что ли?
-- Справку.
-- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на то, что", есть...
-- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или спою "Отче наш".
-- Спокойно, Ваня, спокойно, -- занервничал Изящный черт. -- Зачем подымать волну?
Мы можем сделать любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе сделаем...
-- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван, -- мне нужна такая, какие выдает Мудрец.
Тут черти загалдели все разом.
-- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
-- О-о!..
-- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой Анжелико!
-- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой питалась" ты нам споешь?
-- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот пошехонец понесет нас?
Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками.
-- Он опрокинул коньяк!
-- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж?
-- Кубок "Большого орла" ему!
-- Тумаков ему! Тумаков!
Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
-- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть предложение!..
-- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.
-- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?
-- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.
-- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
-- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.
-- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть.
-- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта...
-- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет оькей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.
-- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана.
-- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал.
Прибежали с данными. Один доложил:
-- Из Сибири. Родители -- крестьяне.
Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
-- Да? -- спросил Изящный.
-- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?
-- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на часы.
-- Приступайте, -- сказал Изящный.
Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского -- сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в сострадании.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берет,
Унылую песню заводит,
О родине что-то поет.
Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.
Бродяга Байкал переехал, --
Навстречу родимая мать.
Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?
Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.
А в пустые ворота пошли черти.
А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал;
-- М-мх...
Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт.
А брат твой давно уж в Сибири --
Давно кандалами гремит.
Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.
А брат твой давно уж в Сибири --
Давно кандалами гремит, --
пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!
-- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься и все забудешь,
-- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!..
-- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? -- спросил он стражника.
-- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!
-- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.
-- Вина! -- рявкнул стражник.
-- Вина, -- покорно вторил Изящный.
-- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо будет.
-- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!
-- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!
-- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт.
-- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.
-- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам, что ты...
-- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
-- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана.
-- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
-- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!
-- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
-- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.
-- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
-- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.
-- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
-- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие?
-- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".
Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал.
-- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..
И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца.
-- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут... Я скоро. -- И куда-то убежал.
Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.
-- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. -- Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же -- в другую, строго:
-- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю.
-- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?.
-- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.
Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку:
-- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту Милку.
Милка мельком глянула на него.
-- Что вы хотите? -- спросила она.
-- Я спрашиваю: когда бу...
-- По какому вопросу?
-- Нужна справка, что...
-- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
-- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала:
-- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
-- Появилась охота?
-- Нет, -- твердо сказал Иван.
Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
-- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван не понял, что "еще"?
-- Еще покажите что-нибудь.
-- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я -- так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
Милка опять громко засмеялась.
-- Ой, как интересно! А еще, а?
-- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!..
Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.
-- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице "выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь.
Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.
-- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда на Дону не была.
Черт почтительно склонил голову.
-- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете.
Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все.
Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.
-- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. -- Откуда?!
-- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
-- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?
-- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. -- Мы, собственно, давно хотели...
-- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
-- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему пальцем.
-- Озоруете! А теоретически не готовы.
-- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!
-- Что им, в полупендриках ваших ходить?
-- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают...
-- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...
-- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. -- Конечно, о возможном положительном влиянии.
-- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно этого не понимают...
-- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.
-- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет".
-- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не обратили внимания.
-- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". -- Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую ударили вы?
-- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт. Старик опустил руку.
-- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. -- Старик опять погрозил пальцем черту.
-- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом.
-- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь...
-- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел Мудрец. Иван встал.
-- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.
-- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели...
-- Какую же они запели?
-- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
-- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?
-- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.
-- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.
-- Ну, как умею?.. Так...
-- А плясать?
-- А зачем? -- насторожился Иван.
-- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.
Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
-- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.
-- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что? Толчки?
-- Толчки. Температура в кратере... Гул.
-- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: -- А что такое гул?
Милка не знала.
-- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.
-- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...
-- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение воздуха.
-- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла дребезжат!
-- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...
-- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но старичок вперил в пего строгий взор.
-- Ну что тебя, распушить?
-- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.
-- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается.
-- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла.
-- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался.
-- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко, блудливо засмеялся.
-- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.
-- Разбился?
-- Разбился.
Старичок подумал...
-- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.
-- Все? -- спросила секретарша.
-- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
-- Семьсот сорок восьмая.
-- Перекур.
Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
-- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?
-- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.
-- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?
-- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот грех-то.
Старичок значительно подумал.
-- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!
Несмеяна тихо зверела от скуки.
Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
-- Повешусь! -- заявила она.
Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами -- загорали. И всем было страшно скучно.
-- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!
Молодые люди выключили транзисторы.
-- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?
-- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.
-- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
-- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.
Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
-- Люстру сними пока, -- посоветовали.
-- Сам снимай! -- огрызнулся парень.
Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку -- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.
-- Веревку-то надо намылить.
-- Да, веревку намыливают... Где мыло?
Пошли искать мыло.
-- Есть мыло?
-- Хозяйственное...
-- Ничего?
-- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
-- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько весишь?
-- Восемьдесят.
-- Выдержит. Намыливай.
Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки.
-- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла...
-- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.
-- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо, Алка, не говори.
-- Этого только не хватает!
-- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
-- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.
-- Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю... Постояла.
-- Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
-- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не смешно-о! С ней согласились.
-- Действительно...
-- Ничего нового: было-перебыло.
-- К тому же патология.
-- Натурализм. &лт; И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
-- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка?
-- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала Несмеяна со стремянки.
-- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища -- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
-- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.
-- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал старичок.
-- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
-- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно -- показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
-- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:
Эх, милка моя,
Шевелилка моя,
Сама ходит шевелит...
-- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну, пожалуйста...
-- Не надо, Ваня.
-- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не прохонже. Двинем резерв.
Перепляс! Ваня, пли!
-- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
-- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь надо заработать.
-- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?
-- А как же! Мы же договорились.
-- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну...
-- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.
-- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов.
-- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?
-- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...
-- Я забыл, повтори.
-- Что я умный.
-- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А?
-- У тебя же есть печать...
-- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.
-- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак.
-- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
-- Это что, первый вопрос?
-- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? -- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. -- Ну? Что же сказал Адам?
-- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.
-- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил.
-- Очень близко!.. Очень!
-- Мог бы и поостроумнее сказать.
-- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
-- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. -- Потом...
-- Нет, сначала ответь: что сказал...
-- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.
-- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
-- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
-- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси, Ваня.
-- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая старичку, нацелился в него пальцем.
-- То есть? -- опешил тот.
-- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И почему ты это скрывал?
-- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
-- Так вот вся мудрость-то откуда!
-- Ой, как интересно-о!
-- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка.
-- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
-- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
-- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
-- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
-- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.
-- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
-- А это... разве не отклонение?
-- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
-- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
-- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
-- Дайте ему сказать.
-- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул, так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.
А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! -- взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими -- хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
-- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.
-- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай, я тебе справку выдам.
-- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к двери. -- Прощайте.
-- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.
-- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда по зубам бьют.
-- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь -- запляшете!
-- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!
-- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи! Колыхни атмосферу!
-- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется -- приплясывают.
Песенка чертей.
Аллилуйя -- вот,
Три-четыре -- вот,
Шуры-муры. Шуры-муры,
Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!
Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ --
Политуру. Политуру.
Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!
Наше -- вам
С кистенем;
Под забором,
Под плетнем --
Покультурим. Покультурим.
Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют ра
