МОГУТ ЛИ ВОИНЫ ОБРЕСТИ ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ?


Мартин Лютер

Перевод с немецкого и комментарии Ю.А. Голубкина
Непосредственным поводом к написанию этого произведения послужила встреча Лютера в мае 1525 г. с Асканием фон Крамом. Последний в качестве военного наемника служил многим немецким князьям, принимал участие в одном из походов императорских войск в Италию.
Произведение было опубликовано в конце 1526 г. Оно интересно, прежде всего тем, что в нем приобретает завершенную форму учение о двух царствах, впервые обоснованное Лютером в сочинении «О светской власти.»
Произведение «Могут ли воины обрести Царство Небесное» переводится на русский язык впервые. Перевод сделан по изданию: Later Martin. Ob Kriegsleute auch in seligem Stande sein konnen // EA. Bd. 22. S. 244-290.


Мужественному и добропорядочному
Ассе фон Краму,
рыцарю и т. д., моему доброму другу.
Мартин Лютер.

Милость и мир во Христе, мужественный, добропорядочный, дорогой господин и друг! Когда во время последнего приезда курфюрста в Виттенберг(1) Вы говорили с нами о сословии воинов, то в беседе были затронуты разнообразные вопросы, касающиеся совести. Вы и многие другие выразили пожелание, чтобы я написал об этом публичное поучение, так как многие еще испытывают муки [совести] из-за своей принадлежности к [военному] сословию, некоторые сомневаются, а некоторые окончательно решили, что им нечего больше вопрошать о Боге и не обращают внимания на душу и совесть. Я и сам часто слышал, как такие малые говорили, что если они начнут размышлять о душе и совести, то никогда не смогут воевать. Но войны вряд ли относятся к числу беспечных занятий, не требующих размышлений о Боге и душе. Ведь перед лицом опасности и смерти всегда, прежде всего, думаешь о них. И поскольку наша обязанность заключается в том, чтобы советовать слабым, ограниченным и сомневающимся душам и одерживать верх над потерявшими совесть искусным поучением, я [решил] откликнуться на Вашу просьбу и обещал эту книжечку.
Только тот, кто вступает в битву с чистой, благонамеренной совестью, может хорошо сражаться. Ведь чистая совесть пробуждает мужество и делает сердце отважным; а у кого отважное сердце и порожденное убеждениями мужество, у того кулак делается еще мощнее, и оба — конь и всадник — становятся свежее, и им лучше удаются все замыслы. И во всех испытаниях победа достигается намного успешнее теми, которым ее дарует Бог. Наоборот, где совесть неспокойна, там и сердце не может быть отважным. Не может быть того, чтобы нечистая совесть не делала [человека] трусливым и нерешительным. Моисей(2) говорил своим евреям: «Если ты непослушен, то даст тебе Бог отчаявшееся сердце, и когда ты выступишь против врага своего одной дорогой, то рассеет он тебя на семи дорогах, и не будет тебе успеха»(3). А происходит это так потому, что оба — конь и всадник — вялы и неловки и нет у них никакого плана, и они должны, в конечном счете, потерпеть поражение. Если же в толпе находятся жестокие, злодейские души, которых называют отчаюгами и сорвиголовами, у которых все идет через пень-колоду, то они либо побеждают, либо терпят поражение. Этот грубый скот, находящийся в отряде [воинов], пожинает то, чего добиваются те, у кого чистая или же нечистая совесть. Ради него не будет даровано никакой победы, потому что он скорлупа, а не прочное ядро военного отряда. Итак, посылаю Вам это мое поучение, чтобы, насколько меня вдохновил Господь, вооружить и наставить Вас и других, которые стремятся вести войну справедливыми методами, не теряя при этом Божественной благосклонности и [упования на] вечную жизнь. Да пребудет с Вами милость Божия. Аминь.

***

Во-первых, нужно разграничить такие непохожие вещи, как служба и личность, или дело и исполнитель; ибо служба или дело могут быть вполне хороши и справедливы сами по себе, однако злы и несправедливы, если личность или исполнитель недобр или несправедлив, или осуществляет дело несправедливо. Судебная служба — ценнейшая, богоугоднейшая служба, будь это служба судьи или же палача. Но если за нее берется тот, кому это не позволено, или имеющий разрешение, но исполняющий [обязанности] из корыстолюбивых побуждений, то служба уже перестает быть и справедливой, и хорошей. Брачное состояние также ценно и богоугодно, однако и в него вступают проныры и злодеи. То же самое [можно сказать] и о военном сословии, службе или деле: сами по себе они справедливы и богоугодны. Правда, при этом нужно обращать внимание на то, чтобы личности, принадлежащие к ним и исполняющие их, были честными и порядочными. [Но об этом] мы еще услышим.
Во-вторых, замечу, что в данном случае я не имею в виду оправдания, которое делает людей благочестивыми перед Богом. Это свершает безо всякого нашего дела и заслуг единственно вера в Иисуса Христа, данная и дарованная нам милосердием Господним, о чем я много учил и писал. Я говорю здесь о внешнем оправдании, относящемся к службе и делам. Однако скажу об этом еще понятнее; речь здесь идет о том, может ли христианская вера, посредством которой мы будем милосердно оправданы перед Богом, — может
ли она согласовываться с тем, что я отношусь к воинам, воюю, вешаю и режу, граблю и жгу, как это делают противники в военных походах, руководствуясь военными уставами? Грешно ли, незаконно ли такое занятие, отягощает ли оно совесть перед Богом; быть может, христианину не надо исполнять никаких обязанностей, а только лишь творить добро, любить, никого не обижать? По моему мнению, служба или дело, будучи Божественными и справедливыми, могут стать злыми и несправедливыми [лишь] в том случае, если личность несправедлива и зла.
В-третьих, о военной службе и деле, о том, что они сами по себе справедливы и Божественны, не думаю я здесь подробно говорить, потому что много писал об этом в книжечке, о светской власти(4). Я могу чуть ли не прославить себя за то, что со времен Апостолов светский меч и власть не были никем так ясно описаны и превознесены, как мною, это также должны признать и мои враги; в награду за это я был щедро вознагражден. Мое учение объявили мятежным и как таковое, то есть как направленное против властей, подвергли брани и поношению(5). Но пусть нас рассудит Господь! Так как меч учрежден Богом для наказания злых, защиты благочестивых и сохранения мира (Рим. 13; 1 Пет. 3)(6), то это довольно убедительно подтверждает, что войны и муки, и все, порождаемое войной и военным правом, учреждено Богом. И разве война является чем-то иным, кроме возмездия за несправедливость и зло? И разве воюют там, где царят мир и согласие?
Поскольку убийства и мародерство трудно совместить с представлениями о любви [к ближнему], простой человек считает [воинскую службу] предосудительной для христиан. Но тем не менее по сути своей она основана на любви [к ближнему]. Ведь точно так же хороший врач, вынужденный, в случае опасной и серьезной болезни, для спасения тела причинить боль или удалить руку, ноги, ухо, глаза, представляется ужасным, жестоким человеком, если обращать внимание только на орган, который он удаляет. Если же обратить внимание на тело, которое он этим хочет спасти, то окажется, что он — превосходный, надежный человек и творит доброе, христианское дело. Точно так же, когда я смотрю на воинов [и вижу], как они наказывают злых, умерщвляют несправедливых и приносят всяческие бедствия, то кажется — их служба должна считаться нехристианским занятием, не совместимым, кроме того, с христианской любовью. Но, обратив внимание на то, как они защищают благочестивых, охраняют и оберегают женщин и детей, дом и двор, имущество и честь, и мир, — я нахожу, как ценно и Божественно их занятие, и замечаю, что оно также [служит] для предотвращения погибели всего тела [путем] удаления ноги или руки. Ведь там, где меч не защищает и не оберегает мир, должно все, живущее на земле, погибнуть из-за раздора. Поэтому война — это не что иное, как маленький кратковременный раздор, который предотвращает вечную беспредельную вражду; маленькое несчастье, которое не дает произойти большой беде.
Уже много писалось и говорилось о том, каким громадным бедствием является война, все это верно; но следует также обратить внимание и на то, что гораздо больше бед приносит тот, кто отрицает необходимость войн. Конечно, если бы люди были благочестивыми и стремились к сохранению мира, то войны были бы величайшим бедствием на земле. Но разве ты не принимаешь в расчет, что мир зол, а люди не хотят жить мирно: разбойничают, воруют, убивают, растлевают женщин и детей, покушаются на честь и имущество? Этому общему мировому раздору, при котором не может уцелеть ни один человек, должен препятствовать маленький раздор, который называется войной или мечом. И Бог ценит меч так высоко, что называет его Своим Собственным установлением и не хочет, чтобы говорили или питали иллюзию, будто бы его изобрели или учредили люди. Поэтому рука, которая держит и применяет такой меч, уже не человеческая, а Божья рука, и не человек, а Бог вешает, колесует, обезглавливает, душит и воюет. Все это — Его дела и Его Суд.
Итог: не следует видеть в военной службе только то, как она душит, сжигает, бьет, берет в плен и т. д. Ведь это замечает и неискушенный детский глаз; наблюдая за врачом, видит только то, как он удаляет руку или отпиливает ногу, но не понимает, что это делается ради спасения всего тела. И военное сословие, или сословие меча, следует рассматривать мужскими глазами, — почему оно так мучает и сеет ужас, — тогда само собою станет ясно, что эта служба сама по себе является Божественной и так же необходимой и полезной миру, как еда или питье, или вообще всякое другое дело. Если же некоторые злоупотребляют подобной службой, душат и убивают без нужды, из чистого своеволия, то это вина не службы, а личности. Разве есть где-нибудь настолько хорошие служба, должность или какое-нибудь дело; чтобы ими не злоупотребляли своевольные, злые люди? Последние похожи на безумных врачей, которые хотят отсечь человеку здоровую руку безо всякой необходимости, из чистого своеволия; они принадлежат к сторонникам всеобщего раздора, которым следует противиться справедливой войной и мечом и которых нужно принуждать к миру. К тому же повсеместно случалось и случается так, что разбивают как раз тех, кто без необходимости начинает войну. А в конечном счете есть Божий Суд, от Его меча не ускользнет никто, Он найдет и покарает, в конце концов, [зачинщиков неправедного кровопролития], как это произошло недавно во время мятежа крестьян(7).
Чтобы подтвердить это, сошлемся на крупнейшего наряду с Христом проповедника и наставника, а именно — на Иоанна Крестителя, который (Лк. 3), когда пришли к нему воины и спрашивали, что им делать, не проклял их службу и не отстранил их от нее, а одобрил ее и сказал: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем». Тем самым превознес он военную службу, но одновременно предостерег от злоупотреблений и осудил их, потому что они несовместимы с [утвержденной Богом] службой. И Христос, когда Он стоял перед Пилатом(8) и говорил: «Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям»(9), — [тем самым] признавал, что нельзя отрицать войны. Это подтверждают также все Древние военные истории в Ветхом Завете, например, Авраама, Моисея, Иисуса Навина, Судей Израилевых, Самуила, Давида и всех царей народа израильского. Ведь если войны и военная служба должны считаться сами по себе неправедными или не угодными Богу, то нам следовало бы проклясть Авраама, Моисея, Иисуса Навина, Давида и всех других святых отцов, царей и князей, которые войнами также служили Богу и за эту деятельность безгранично прославлены в Писании; как это хорошо известно всем, кто хоть немного начитан в Священном Писании. Поэтому нет необходимости пояснять это дальше.
Возможно, здесь кто-нибудь захочет возразить, что со святыми отцами был особый случай, ибо Бог отделил их от других язычников посредством Своего избрания и слова и позволил им сражаться, поэтому их пример не приемлем для христиан, придерживающихся Нового Завета, так как святые отцы располагали Божьим повелением и сражались, руководствуясь послушанием Богу, нам же не дано повеления сражаться, а, наоборот, [нам заповедано] многократно страдать и прощать все. На это [возражение] достаточно ясно ответили святые Петр и Павел, которые и в Новом Завете завещали быть послушными человеческому правлению и повелениям светской власти. Мы уже видели, что святой Иоанн Креститель поучал воинов как христианский проповедник и позволил им остаться воинами при условии, что им надлежит не злоупотреблять службой, никого не обижать и довольствоваться своим жалованьем. Поэтому также и в Новом Завете меч утвержден словом и повелением Божиим. И справедливо применяющие меч, и в смирении сражающиеся этим тоже служат Богу и послушны Его слову.
Но подумаешь ты: если допустить, что война по сути своей несправедливое [дело], то тогда должны бы мы также согласиться с вытекающими отсюда положениями и считать их несправедливыми. Например, если бы считалось несправедливым применять в сражении меч, то он считался бы несправедливым и для наказания злодеев, и для защиты мира. Короче, любое его применение должно было бы быть беззаконным. Ведь справедливое сражение — это не что иное, как возмездие злодеям и защита мира. Если наказывают одного вора, убийцу или нарушающего супружескую верность, то это наказание одного отдельно взятого злодея. Если же справедливо сражаются, то карают сразу, в целом, большую группу злодеев, которые наносят настолько значительный ущерб, насколько велик отряд. Если дело меча полезно и справедливо, то и воины действуют во благо; ведь это же не лисий хвост, а меч, называемый гневом Божиим (Рим. 13).
Что же касается возражений, будто для христиан нет никакого предписания сражаться и [будто] примеров здесь недостаточно, ибо у христиан есть учение Христа о том, что они не должны противиться злу, а претерпевать все, — то относительно этого я подробно ответил в книжечке о светской власти. Разумеется, христиане не сражаются, и над ними нет светской власти; их правление — духовное правление, — не подчиненное в духе никому, кроме Христа. Но в то же время телом и имуществом они подчинены светской власти и обязаны быть послушными ей. Если они будут призваны светской властью к сражению, обязаны и должны они, следуя заповеди послушания, сражаться, — [не щадя] тела и преходящего имущества, — не как христиане, а как члены [человеческого сообщества ] и зависимые, послушные люди. Когда они сражаются, то делают это не для себя, не ради себя, а ради службы и послушания власти, которой они подчинены; как писал святой Павел Титу: «Они должны повиноваться властям»(10). Подробнее об этом ты сможешь прочитать в книжечке о светской власти.
Главный итог таков: служба меча — справедливое и полезное Божественное установление, которое следовало бы, как хочет Бог, не презирать, а бояться, почитать, слушаться. [Если же ему будут противиться, то] это не останется не отмщенным, как говорит святой Павел в Рим. 13. [Бог] учредил среди людей правление двух видов. Одно — духовное. В нем правит не меч, а Слово Божие, благодаря которому люди должны стать благочестивыми и оправданными и посредством такого оправдания обрести жизнь вечную. И таким оправданием руководит Бог посредством слова, которое Он завещал проповедникам. Вторым — является светское правление посредством меча. Благодаря светскому правлению не желающие стать благочестивыми и оправданными для вечной жизни — все же принуждаются к тому, чтобы стать благочестивыми и оправданными перед миром. А таким оправданием руководит Бог посредством меча. И хотя Бог не хочет вознаграждать [светское] правосудие вечной жизнью, Он, тем не менее, чтобы сохранить среди людей мир, поддерживает его и вознаграждает преходящими благами. И столько имущества, почета и могущества, которыми власти по праву возвышаются над другими, Он дает им для того, чтобы они служили Ему и отправляли светское правосудие. Таким образом, Бог Сам является основателем, господином, наставником, покровителем и поощрителем двух правосудий: духовного и телесного. Они — творение Господа, а не установленные людьми распорядок и власть.
Если служба и должности сами по себе не вызывают никакого сомнения и все согласны с тем, что они — справедливое и Божественное установление, то хотим мы поговорить о личностях и об исполнении этих должностей. Ведь суть в данном случае прежде всего заключается в том, чтобы узнать, кто и как должен пользоваться этой службой. И здесь получается, что если хотят установить определенные правила и права, то встречается столько случаев и исключений, что очень тяжело или даже почти невозможно сразу досконально охватить все это. Как бы обстоятельно ни были составлены законы, всегда встречаются случаи, которые представляют собой исключения. И где эти исключения не принимают во внимание, а строго следуют праву, там получается величайшее бесправие. Как говорил язычник Теренций(11), строжайшее право является величайшим бесправием. И Соломон в [книге] Проповедника также учил не быть слишком строгим и не выставлять себя слишком мудрым(12).
На это счет я приведу один пример. В недавно проходившем крестьянском мятеже(13) участвовали и такие, которые неохотно примкнули к нему, в частности, зажиточные люди. Ведь богатые оценивали мятеж точно так же, как и власти, и если судить по справедливости, то ни один богач не относился к мятежу доброжелательно. Ладно, некоторых заставили [примкнуть к мятежу] без их охоты и желания. Некоторые согласились на такое принуждение в надежде, что они смогут сдержать дикую толпу и добрым советом воспрепятствуют ее зловредным намерениям, чтобы она не натворила многих бед; эти люди поступили так, стремясь принести пользу властям и себе. Некоторые примкнули с позволения своих властей, у которых они предварительно спрашивали об этом. И других, подобных этим, примеров можно было бы привести величайшее множество. Конечно же, никто не мог всех их заранее предусмотреть и отразить в праве.
Ну хорошо, вдруг появляется закон и провозглашает: все восставшие должны поплатиться жизнью; и этих [мятежников] троякого рода по свежим следам находят в мятежной толпе. Как с ними быть? Если не считаться с исключениями и исходить из строгого жесткого закона и того, как он по-казенному оценивает деяние, то их нужно казнить так же, как и других, которые учиняли мятеж с повинным сердцем и волей, но ведь у этих-то неповинное сердце и добрая воля по отношению к властям. Как же отнеслись некоторые наши дворянчики к мятежникам, в особенности к зажиточным, за счет которых они надеялись чем-нибудь поживиться? Они ограничились лишь одним приговором: «Ты был в толпе, ты должен умереть!» И так бессовестно поступили со многими людьми; пролили невинную кровь, многие стали вдовами и сиротами, к тому же у них забрали имущество. И это называется дворяне! Да, конечно, дворяне! Но ведь есть дерьмо и в дворянстве, и можно только радоваться, что оно, появляясь из дворянского тела и сильно воняя, не годно ни на что. И таких можно встретить в среде дворянства немало. Мы, немцы, были и остаемся немцами, то есть свиньями и неразумными тварями.
Но я скажу вот что: в таких случаях, как в приведенном мною примере с мятежниками троякого рода, следует закону отступить, а на его месте должна восторжествовать справедливость. Потому что право судит педантично: мятеж наказывается смертью, как crimen laesae Majestatis, то есть как грех, как [преступление] против власти. Справедливость же возражает: «Да, любезное право, все обстоит так, как ты утверждаешь, но случается, что двое творят одно и то же дело, однако души и помыслы у них разные». Когда Иуда поцеловал Христа в саду, то внешне это выглядело, как следование доброму обычаю(14). Но его сердце было злым и предало своего Господа посредством благого обычая, которому и Христос, и Его ученики следовали с добрым сердцем. Напротив, Петр стоял и грелся со слугами Анны, с безбожниками(15), и это было нехорошо и т. д. Если в данном случае неукоснительно следовать закону, то должен бы был Иуда считаться благочестивым человеком, а Петр — пронырой. Но сердце Иуды было злым, а сердце Петра — добрым. Поэтому в таких случаях справедливость должна одержать верх над законом.
Таким образом, с добронравных людей, находившихся среди восставших, справедливость не только снимает вину, но и признает их достойными двукратной милости. Ведь они похожи на благочестивого Хусия Архитянина, который подчинился восставшему Авессалому и был послушен ему, действуя по повелению Давида, полагая, что он помогает Давиду и противится Авессалому, как это все превосходно описано в главах 15 и 16 второй книги Самуила(16). Внешне же это выглядело так, будто бы Хусий восстал с Авессаломом против Давида. Но он навечно заслужил признательность и почести у Бога и всего мира. А если бы Давид позволил осудить этого Хусия как восставшего, то это уподобилось бы тем похвальным деяниям, которые недавно творили наши князья и дворянчики по отношению к таким же неповинным, более того, — достойным поощрения людям.
Такую добродетель или мудрость, которая может и должна руководить строгим правом и соизмерять его, согласно которой происходящие события и отдельные добрые или злые дела рассматриваются с учетом неоднозначности помыслов и . моральных качеств [людей], по-гречески называют Epiikia, по-латыни — Aequitas; я же называю ее Billigkeit(17). Поскольку право надлежит излагать просто, строго и кратко, в нем невозможно отразить все случаи и отступления [от закона]. Соответственно этому судьи и господа должны быть мудрыми и благочестивыми. Им прежде всего надо измерять справедливость разумом и только потом давать ход праву или же останавливать его. Когда хозяин определяет обязанности своей челяди — что она должна делать в тот иди иной день, - то право предписывает, что, кто не может этого сделать или выполнить, должен понести наказание. Но если кто-то болен или, кроме того, без вины со своей стороны встречается с помехами, то право отменяется, и жестоким был бы тот хозяин, который захотел бы наказать своего слугу за подобное ослабление [усердия]. Таким же образом надо все права, подвергающиеся проверке действительностью, подчинить, как наставнице, справедливости — из-за разнообразных, бесчисленных сомнительных случаев, которые могут произойти и которых никто не может заранее предусмотреть или запечатлеть [в праве].
После этого скажем мы также о военном праве, или о правилах военного дела применительно к личностям. Войны могут происходить между троякого рода личностями. Первый случай — когда равный выступает против равного, — это значит, когда ни одна из двух персон не присягала другой и не подвластна ей, хотя одна из персон может быть не так велика, значительна и могущественна, как другая. Далее, когда высшая персона воюет против низшей; далее, когда низшая персона сражается против высшей. Третий случай мы рассмотрим прежде всего. Право утверждает, что никто не должен ни бороться, ни сражаться против своих господ, потому что к властям следует относиться с покорностью, почтением и страхом (Рим. 13). Ибо кто рубит выше головы, тому щепки попадают в глаза, и, как говорит Соломон: «Кто бросает камни вверх, тому упадут они на голову»(18). Это краткое изложение права, которое учредил Сам Бог и приняли люди. Правда, это не согласуется: быть послушным и все же восставать, быть подчиненным и не выносить господина.
Но мы уже говорили, что справедливость должна быть наставницей права, и там, где этого требует случай, — руководить правом, приказывать ему и разрешать противиться ему. Поэтому здесь позволительно спросить, справедливо ли, если вдруг представится случай, вопреки праву, оказывать неповиновение властям, сражаться против них, свергать их и лишать свободы? Ведь у нас, людей, есть порок, который называется Fraus, то есть хитрость или коварство. Когда хитрость и. коварство слышат, что, как уже отмечалось, справедливость превыше права, то они пренебрегают правом и доискиваются, и ломают себе день и ночь голову над тем, как бы под именем и под видом справедливости появиться на рынке и продать себя, чтобы свести право на нет, а самим, ловко провернувшим это, стать любимыми и желанными. По этому поводу есть поговорка: «Inventa lege inventa est fraus legis» — «Если начинает действовать право, девушка тотчас же прибегнет к хитрости».
- Язычники, не знавшие Бога, также не могли прийти к мысли, что светское правление является Божьим установлением. Считая его делом судьбы и рук человеческих, они нападали на него и поступали не только справедливо, но и похвально, смещая неугодных злобных владык, удавливая и изгоняя их. К тому же общественные законы греков предусматривали передачу подарков или сокровищ tirannicidis — (тираноборцам ), то есть тем, которые зарезали или убили тиранов. Этому рьяно подражали римляне в своей империи, и сами истребили большую часть своих императоров, так что в этой достопочтенной империи по пальцам можно было пересчитать императоров, убитых неприятелем. Очень мало из них умерло естественной смертью в постели. Народ Израиля и Иудеи поступал таким же образом, и некоторые их цари тоже были задушены и убиты.
Но нам недостаточно этих примеров. Ведь мы спрашиваем здесь не о том, что делали язычники или иудеи, но — как поступать по праву и по справедливости не только перед Богом в Духе, а также и в Божественном внешнем порядке светского правления. Господам надо быть готовыми к тому, что возможно, сегодня или завтра, хотя Бог препятствует этому, поднимется народ, стремясь свергнуть или убить их. Конечно, отсюда еще не следует, что подобные [выступления] законны и справедливы. Мне еще не встречался ни один из таких случаев, когда это было бы справедливо; не могу и теперь, на этот раз, вспомнить ни одного. Крестьяне во время мятежа необоснованно утверждали, что господ нужно свергнуть, ибо они запрещали проповедовать Евангелие и угнетали бедных людей. Но я ответил следующим образом: хотя господа, преследуя за веру, творили беззаконие, было бы несправедливо и неправедно также творить беззаконие, то есть проявлять непослушание и разрушать Божественный порядок — это не наше дело; следует терпеть бесправие(19) и, если князь или господин не хочет принимать Евангелие, нужно уйти в другое княжество, где оно проповедуется(20), как говорит Христос: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой»(21).
Было бы во всех отношениях справедливо, чтобы в случае, когда князь, король или господин сошел с ума, сместить и изолировать его; потому что, лишенный разума, он уже не может считаться человеком. Да, — заметишь ты, — но жестокий тиран, конечно, тоже должен считаться безумным или , даже хуже того, потому что он приносит намного больше вреда и т. д. Но здесь надо повременить с ответом. Потому что такие речи, будучи внешне убедительными, имеют своей целью оказать давление на справедливость. А, по моему мнению, не одинаково обстоит дело с безумным и с тираном. Ведь безумный не может ни совершить ничего разумного, ни способствовать такому свершению. В данном случае на это нет никакой надежды, потому что свет разума угас. А тирану все-таки многое дано: так, он осознает, в каких случаях допускает бесправие, есть у него и совесть, и рассудок, можно также надеяться, что он изменится к лучшему, прислушается к мнению других, поучится и последует ему. Кто не безумен, тот подобен колоде или камню, [которые можно обработать и превратить в полезные вещи]. Кроме того, [свержение тиранов] влечет за собой нехорошие последствия или примеры [для подражания]; а именно: там, где одобряют убийство или изгнание тиранов, это скоро укореняется, а вытекающее отсюда безграничное самоуправство приводит к тому, что в тирании обвиняют не тиранов и убивают их, когда вздумается черни. Римские истории дают нам немало примеров того, что римляне убивали некоторых своих императоров лишь потому, что они им не нравились или не выполняли их прихотей, и не позволяли им стать господами, и не считали себя за их рабов и льстивых обезьян. Именно такое произошло с Гальбой(22), Пертинаксом(23), Гордианом(24), Александром(25) и многими другими. Нельзя позволять черни много свистеть. Она вообще падка на безумства, и лучше сломать ей десять локтей, чем на кисть, на палец уступить в такой обстановке; лучше, если тираны сто раз поступят с ней беззаконно, чем она один раз беззаконно обойдется с тиранами. И если уж предстоит страдать от несправедливости, то лучше претерпевать страдания от властей, чем [оказаться в такой обстановке], когда власти страдают от подданных. Потому что чернь не знает никакой меры и в каждом из [бесчисленной толпы] таится гораздо больше [зла], чем в пяти тиранах. Итак, лучше терпеть бесправие от одного тирана, то есть от власти, чем претерпевать бесчинства бесчисленных тиранов, то есть черни.
Говорят, что швейцарцы в старину также убили своих правителей и сами освободили себя(26) и т. д.; и датчане недавно изгнали своего короля(27). Эти два примера свидетельствуют о невыносимой тирании, которую должны претерпевать подданные. Однако я, как отмечалось раньше, веду здесь речи не о делах язычников и не о похожести этих примеров и историй, а о том, что нужно и можно делать с чистой совестью, чтобы удостовериться в праведности подобных действий перед Богом. Ведь я достаточно хорошо знаю, а также читал немало историй о том, как часто подданные у евреев, греков и римлян убивали или изгоняли своих владык. И Бог позволил, чтобы все это происходило, и множилось, и усиливалось. Но, в конце концов, все это превратилось в сор. Потому что евреи, в конечном счете, были подавлены и разгромлены Ассирией, греки — царем Филипсом, римляне — готами и лангобардами. Швейцарцы в прошлом .заплатили за это обильной кровью и платят ею по сей день; во что это выльется, всем легко убедиться. Не минет чаша сия и датчан. Я же не вижу более прочного правления, чем то, при котором почитают власть, как это было у персов, татар, да и у многих других народов, не только выживших в окружении римлян и других держав, но и разгромивших их.
Доводы в пользу этих моих рассуждений я [нахожу] и в словах Бога: «Мне отмщение, Я воздам»(28). А также: «Не судите»(29). К тому же в Ветхом Завете не раз строго запрещается ругать и проклинать власти. [Например], Исх. 23: «Начальника в народе твоем не поноси»(30). И Павел в 1 Тим. 2 поучает христиан совершать молитвы за начальствующих и т. д. Соломон также наставляет в [книге] Проповедника(31) повсеместно слушаться царей и подчиняться им. И никто не может отрицать того, что если подданные восстают против власти, то они, провозглашая себя судьями, мстят самим себе. Ведь тот, кто хочет сам творить суд и возмездие, выступает не только против Божьего порядка и заповедей, но также и против всякого естественного права и справедливости; как говорится: никто не должен делать самого себя судьей. И еще: кто отвечает на удар, не прав.
Здесь, возможно, ты захочешь возразить: «Да, но как же терпеть все от тиранов? Ты предписываешь им так много, и благодаря такому предписанию их зловредность станет только сильнее и больше. Можно ли терпеть, если у каждого жена и дети, жизнь и имущество находятся в опасности и пренебрежении? Кто из вынужденных жить так захочет предпринять что-нибудь добропорядочное»? Отвечаю: я же не учу тебя тому, чтобы ты делал все, что тебе захочется, вздумается и понравится. Попробуй, поддайся своим настроениям и уничтожь всех господ; посмотрим, что из этого получится. Я учу только тех, которые проявляют стремление поступать Законно. Таким я говорю, что властям не следует противиться злодейством и мятежом, как делали римляне, греки, Швейцарцы и датчане; для этого существуют другие способы. Во-первых, ты видишь: власти, нисколько не заботясь о святости своих собственных душ, злобствуют и творят бесчинства. Какое тебе дело до того, что они наносят ущерб твоему имуществу и здоровью, обижают жену и детей? Ведь души твоей они не могут повредить и причиняют гораздо больше вреда самим себе, чем тебе, когда проклинают свою собственную душу, за чем должна последовать также пагуба телесная и имущественная. Считаешь ли ты, что это мизерное воздаяние?
Во-вторых, как поступишь ты, если те же самые правители твои начнут войну, и из-за их своеволия могут разграбить твое имущество, пленить жену и детей, а тебя самого — сжечь или повесить? Захочешь ли ты за все это удавить своих господ? Как много славных людей погубил в войнах на протяжении своей жизни император Максимилиан(32); за это ему, однако, ничуть не воздалось. И если бы он сжил их со свету как тиран, то и тогда, наверное, не произошло бы ничего ужасного. Он, наверняка, еще бы и объяснил их смерть тем, что они погибли за него. И разве не похож тиран и изверг на опасную войну, которая уносит много добрых, порядочных, неповинных ни в чем людей? Правда, злой тиран предпочтительнее жестокой войны, с чем ты должен согласиться, если спросишь свой собственный разум и опыт. Я всецело верю тому, что тебе по душе мир и безмятежные дни; но что делать, если Бог лишает тебя их посредством войны или тиранов? Ну-ка выбери и реши, что для тебя лучше: война или тираны? Ведь ты вполне заслужил и то, и другое, и обязан [терпеть] это перед Богом. Но уж такие мы создания, что хотим мошенничать и оставаться во грехе, а наказания за грех стремимся избежать, противясь ему и защищая наши прегрешения. [Правда], это удается нам, как собаке, которая пытается укусить колючку.
В-третьих, власть зла, но есть же Бог, Который располагает огнем, водой, льдом, камнями и бесчисленными средствами умерщвления. Как быстро расправлялся Он с некоторыми тиранами! Он охотно сделал бы это и теперь, да наши грехи мешают. Потому-то в книге Иова и говорится: «Он позволяет править злодею из-за грехов ваших»(33). Мы очень быстро можем удостовериться, что правит злодей. Но никто не хочет видеть того, что он правит не благодаря своему злодейству, а из-за грехов народа. Народ не замечает своего собственного греха и считает, что тиран правит благодаря своему злодейству. Мир ослеплен, извращен и безумен, потому так и идет все, как было во время мятежа крестьян, которые хотели покарать грехи властей; как будто абы они сами были совершенно чистыми и непогрешимыми. А Бог показал им бревна в их глазах, чтобы они забыли про соринки в [глазах ] у других.
. В-четвертых, тиранам угрожает опасность, что, как было сказано, по решению Божьему подданные восстанут и перевешают или изгонят их. Ведь мы поучаем здесь [не оказывать сопротивления властям] тех, которые хотят действовать справедливо и которых очень мало; но наряду с ними остается также большое число язычников, безбожников и нехристиан, которые делают то, что осуждает Бог, то есть несправедливо выступают против властей и приносят беду, как это Часто было у иудеев, греков и римлян. Поэтому ты не можешь жаловаться, что наше учение поощряет тиранов и правителей к свершению зла. Но [люди] все-таки не верят [этому]. Мы, конечно, учим, что только Богом определяются их злые или добрые деяния; но мы не можем ни заставить поверить вам, ни способствовать [этому]. Ведь мы не можем принудить толпу следовать нашему учению, если Бог не оказывает благосклонности; мы учим тому, чего хочется нам, а мир, в свою очередь, делает то, чего хочется ему. Помочь должен Бог, а мы должны учить тех, которые стремятся поступать по справедливости, чтобы они помогли подняться толпе. Правители и без нашего учения довольно прочно сидят на своих местах. А большая часть толпы нас вообще не слышит. И поэтому, к сожалению, получается так, что наши сетования никому не нужны, и только от Бога зависит неприкосновенность властей, поскольку Он один учредил их. В этом мы вполне убедились во время крестьянского мятежа. Поэтому не позволяй совратить себя [рассуждениями], что власти злы; наказание и бедствия настигнут их быстрее, чем ты можешь надеяться. Так, тиран Дионисий признавался, что его жизнь можно сравнить с [жизнью] того, у кого над головой на шелковой нитке висит обнаженный меч, а под ногами пылают языки пламени.
В-пятых, у Бога для наказания властей есть и другие способы, к которым ты сам не в состоянии прибегать. Он может вызвать нападение чужих властей, как, [например], готов — на римлян, Ассирии — на Израиль и т. д. Вообще, повсеместно для тиранов и властей вполне хватает [средств] возмездия, наказаний и опасностей, и Бог не дает им [жить] радостно и мирно, если они действуют злонамеренно. Он пребывает за спиной у них, вокруг них, понукает их шпорами и держит в узде. К тому же [о недопустимости выступлений против властей] свидетельствует естественное право, которому учит Христос в Мф. 7: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Конечно, ни один глава семьи не хочет быть изгнанным из своего дома домочадцами, задушенным или покалеченным из-за их своеволия; а если они, будучи злодеями и насильниками, не обращаются с жалобами к высшим властям и сами творят [возмездие], то этим мстят сами себе и судят самих себя. Такими же несправедливыми должны считаться выступления любого подданного против своего тирана.
В этой связи я хочу рассказать одну или две притчи, которые желательно запомнить и из которых полезно извлечь урок. Одна вдова с величайшим благоговением молилась за своего тирана, чтобы Бог дал ему долгую жизнь и т. д. Тиран услышал это и удивился. Такая молитва показалась ему странной, ибо он хорошо помнил, что принес этой женщине много страданий. Да и обычно тиранов поминают в молитвах другими словами. Он спросил, почему она так [истово] молится за него. Вдова ответила: «В то время, когда жил твой дед, у меня было десять коров. Он забрал у меня двух. Тогда прокляла я его, [пожелав], чтобы он умер, и господином стал твой отец. Когда это произошло, твой отец отнял у меня трех коров. Опять голосила я, чтобы он приказал долго жить, а господином стал ты. Ты же присвоил четырех моих коров, потому-то и прошу я о продлении дней твоих. Ведь я беспокоюсь, что тот, кто придет после тебя, завладеет моей последней коровой и всем, что у меня осталось».
Ученые также часто вспоминают притчу о паломнике, покрытом язвами. На них сидели мухи и сосали кровь. Тут подошел один благочестивый человек и, желая ему помочь, прогнал всех мух. Но паломник возмущенно воскликнул: «Ах, что же ты наделал! Эти мухи уже настолько насытились, что не причиняли мне особой боли; теперь же на их место прилетят голодные мухи и будут мучить меня намного сильнее»!
Понимаешь ли ты эти притчи? Изменить власть и улучшить власть — это две вещи, которые находятся друг от друга так же далеко, как небо от земли. Изменить их можно легко, улучшить — затруднительно и опасно. Почему? Это не в нашей воле и не в наших возможностях, но единственно в воле и руках Божиих. Однако дикая чернь особенно не затрудняет себя вопросами, как сделать правителей лучше, а [думает только о том], чтобы изменить власть. Хотя будет и хуже, она все-таки стремится к иному. Чернь натравливает шмелей на мух, а потом шершней на шмелей. Это похоже на то, как в старину лягушки не захотели, чтобы у них господином был чурбан, и призвали аиста, который клюнул их в головы и съел. Тяжкое, безнадежное занятие — обхождение с безумной чернью, которой никто не может так умело управлять, как тираны: они — ошейник, надетый собаке на шею. Если бы чернь была достойна лучшего правления, Бог учредил бы над ней не меч и тиранов, а другое, менее строгое правление. Меч —. наглядное свидетельство того, что за дети подчинены ему, а именно — лишь отчаянные злодеи, которые, если позволить им развернуться, [тотчас же проявят себя ].
Поэтому советую я: каждый, кто хочет действовать справедливо и с чистой совестью, должен благожелательно относиться к светской власти и не поднимать на нее руку, ибо светская власть не может принести вреда душе, как это делают духовные [власти] и лжеучители. И подражай в этом благочестивому Давиду, который [ежедневно] претерпевал от царя Саула такое невообразимое насилие, какое ты можешь претерпеть лишь на протяжении всей жизни, и все-таки не хотел он поднимать руки на своего царя — что он, конечно, мог бы сделать, — а [покорился] Богу и позволил творить это так долго, как хотел Бог, и страдал до конца(35). Если же начинается война или выступление против твоего господина, то пусть воюет и сражается, кто хочет. Потому что, как признавалось, если Бог не остановил, то и мы не сможем сдержать толпу. Но если ты хочешь творить добро и не отягощать совесть, то оставь в стороне латы и оружие и не выступай против своего господина или тирана, терпи лучше все, что выпадет на твою долю; толпа же, которая это предпринимает, найдет своего судью.
Да, говоришь ты, но есть случаи, когда король или господин клятвенно обещают своим подданным править согласно установленным статьям и не соблюдают их, и, обвиняемые в этом, отказываются от неограниченного правления и т. д.? Говорят, что король Франции вынужден править своей страной через парламент(36), а король Дании обязан присягать, [что он будет соблюдать ограничивающие его власть ] особые статьи(37) и т. д. Отвечаю: это похвально и справедливо, что власть правит в соответствии с законами и руководствуется ими, а не своеволием. Но это происходит еще и потому, что король торжественно клянется не только соблюдать имперское право или статьи, но и быть благочестивым, а это заповедал ему Бог. Ладно, а если король, не придерживается ничего, — ни Божественного права, ни права своей страны, — должен ли ты нападать на него, осуждать его и мстить ему? Кто позволил тебе это? Между вами в таком случае должна появиться другая власть, которая выслушает вас обоих и осудит виновного, иначе не избежать тебе Суда Божьего, ибо Бог говорит: «Мне отмщение»(38). А также (Мф. 7): «Не судите».
И поскольку здесь подходит пример с королем Дании, которого изгнали Любек и приморские города, поддержавшие датчан(39), хочу я также высказать свое мнение по поводу этой истории ради тех, которые, может быть, в данном случае действовали с нечистой совестью, — чтобы некоторые смогли одуматься и признать [свою ошибку]. Согласен: правда такова, что король виновен перед Богом и миром, а право — полностью на стороне датчан и жителей Любека. Это — существо дела. Но есть еще и другая сторона, — что датчане и жители Любека выступили как судьи и начальники короля и покарали его бесправие, и в результате почувствовали себя не подвластными суду и возмездию. И если дело предстанет перед Богом, то Он не станет спрашивать об их правоте и неправоте короля. Это известно всем. А Бог будет вопрошать: «Господа из Дании и Любека, кто же это вам позволил вершить такое возмездие и карать? Если такое позволил вам Я, или император, или начальник, то представьте документы и печати и докажите это». Если вы можете это сделать, то вы оправданы. Если нет, то Бог будет рассуждать так: «Вы, мятежные богохульники, вторгшиеся в правление Мое и кощунственно презревшие возмездие Божие — вы отвергли Величие Божие и согрешили предо Мной». Действительно, это разные вещи: быть неправым и наказывать бесправие — Jus et executio Juris, justitia et administrate justitiae. Быть правым и неправым свойственно каждому, но наделять правами и отменять их — это во власти Того, Кто превыше права и бесправия господина, то есть Самого Бога, Который повелел властям [распоряжаться] этим вместо Себя. Поэтому никто не должен вмешиваться в это [наделение правами и отмену их], разве что он имеет на это разрешение от Бога или Его служанки — власти.
Если бы было установлено, что каждый, кто оказался правым, сам мог бы наказывать неправого, то что могло бы тогда произойти в мире? Тогда раб бил бы господина, служанка — госпожу, дети — родителей, ученики — наставника. Это был бы достохвальный порядок! Для чего нужны были бы тогда установленные Богом судьи и светские власти? Пусть [предводители] датчан и жителей Любека поразмышляют, сочтут ли они справедливым, если против них — как только они учинят бесправие — выступят их слуги, бюргеры, подлинные. Почему, в соответствии с поучением Христа и [положениями] естественного права, не поступили они с другими так, как хотели, чтобы с ними поступали другие, и не избавили других от того, от чего сами хотели быть избавленными?(40) Правда, [предводители ] Любека и других городов могли бы оправдаться тем, что они — не подданные [датского ] короля, а боролись как враг с врагом и равный с равным. Но бедные датчане, будучи подданными, действовали против своей власти без Божьего повеления. А жители Любека давали советы и помогали этому, тем самым отягощая себя чужим грехом; и смешались, и слились, и объединились в мятежном непослушании Божьему и королевскому Величествам. Умолчу уже о том, что они презрели и приказ императора.
Этот случай упоминается здесь в качестве примера, потому что мы доказываем и учим, что низшая особа не должна выступать против высшей. Ведь история с изгнанным королем довольно примечательна и послужит наглядным предостережением другим, чтобы они оберегали себя от таких выступлений, а у тех, которые это сделали, она растревожит совесть, благодаря чему некоторые исправятся и отрекутся от порока, прежде чем придет Господь и воздаст врагам Божиим и разбойникам. Это не значит, что исправятся все. Ведь, как говорилось, огромная толпа не считается со словом Божиим. Это — потерянная толпа, которую ожидает лишь гнев и наказание Божье. Но я останусь довольным и в том случае, если даже немногие воспримут сердцем [мое поучение] и не примкнут к датчанам и жителям Любека, а если они уже примкнули, то избавятся от заблуждений и не будут причастны к чужим грехам. Ведь у всех нас и своих собственных грехов больше чем достаточно.
Но здесь я должен приумолкнуть и послушать моих порицателей, которые кричат: «Эй, я считаю, что ты утешаешь князей и лицемеришь господам! Ты раболепствуешь перед крестом и пытаешься удостоиться милости. Боишься ты? и т. д.». Ладно, пусть эти шмели гудят и пролетают мимо. Кто может, тот возразит им лучше. Я не пытаюсь сейчас обращаться с проповедью к князьям и господам. Я также хорошо осознаю, что лицемерие, в котором меня упрекают, должно оказать мне плохую услугу, да и князья будут не очень рады этому лицемерию, ибо, как известно, я подверг их сословие .........Божьи, преследующие Евангелие; к ним же относятся мои немилостивые господа и дворянчики. Но и об этом я не буду много распространяться.
Я выступаю с поучением лишь для того, чтобы каждый знал, как ему поступать по отношению к высшей особе, и делал, что ему повелел Господь, а власти пусть сами следят за собой и отвечают за себя; Бог не забудет тиранов и вельмож. Он и воздавал им предостаточно, и делал это с начала света. К тому же не нужно считать, что в этом моем сочинении речь идет только о крестьянах, как о низших особах, а не о дворянстве. Вовсе нет. То, что я говорю о низших особах, касается всех: крестьян, бюргеров, благородных господ, графов и князей. Все они — и господа, и подданные по отношению друг к другу. И как отсекают голову мятежному крестьянину, точно так же нужно отсечь голову мятежному благородному человеку, графу или князю — первому так же, как и второму, — пусть каждый получит по заслугам. У императора Максимилиана, считаю я, были все основания для того, чтобы пропеть песенку о непослушных, мятежных князьях и дворянах, которые с удовольствием устраивали сборища и сообща наносили ему обиды. И дворянство — как часто оно жаловалось, разражалось проклятиями, желало и пыталось воспротивиться князьям и восстать против них? Что за крик подняло одно лишь франконское дворянство, как оно не хотело считаться ни с императором, ни со своим епископом?(41) Таких дворянчиков, [видите ли], не подобает называть разбойниками и мятежниками, даже если они и были таковыми; крестьяне же должны сносить это и быть козлами отпущения. Но если мне не изменяет разум, то произошло, конечно, так, что Бог посредством мятежных крестьян покарал мятежных господ и дворянство, одних злодеев — посредством других, поскольку Максимилиан, не будучи в состоянии наказать их, вынужден был сдерживаться, хотя и стремился на протяжении всей своей жизни не давать им воли. И я готов биться об заклад, что если бы не вспыхнул крестьянский мятеж, то поднялся бы мятеж среди дворян против князей, а возможно, и против императора; таким образом, Германия находилась на чаше весов. Но поскольку крестьяне потерпели поражение, то очернили только их; дворяне же и князья отошли в сторону, вытерли морды, превратились в добропорядочных людей, никогда не творивших зла. Однако Бога этим не обманешь, и Он предупредил их, что они должны учиться на примерах, а также быть послушными своим властям. Это и есть мое лицемерие по отношению к князьям и господам.
Ты спрашиваешь: «Надо ли терпеть, когда злодей господин ввергает в погибель страну и людей; можно ли, если я в ответ на это по-дворянски воскликну: «Дьявол, пляска свитого Витта, чума, святой Антон, святой Кирин! Я из дворянского рода! Кто может вынести, когда тиран так постыдно измывается над его женой, детьми, жизнью и имуществом и т. д.»? Отвечаю: «Прекрати, я учу не тебя, иди прочь; ты умен, сыт, не испытываешь во мне никакой нужды. Разве у меня нет других забот, кроме того, чтобы смотреть, как ты повсюду распеваешь столь возвышенную песенку». Другим же, которые проявляют стремление уберечь свою совесть, мы скажем следующее: «Бог низверг, нас в мир под власть дьявола; и здесь у нас нет рая, а наоборот, мы должны каждый час ожидать всяческих несчастий, касающихся здоровья, жены, детей, имущества и чести. И если в течение какого-то часа на тебя не обрушится десять бед, если тебе удастся прожить хотя бы час [спокойно], то ты должен сказать: «Ах, какое благо ниспослал мне Господь, что в течение этого часа на мою долю не выпали все невзгоды. Как это случилось? Ведь под властью дьявола у меня не должно быть ни одного неомраченного часа...» и т. д. Так учим мы наших. Но ты можешь поступать по-другому; создавай себе рай, в который дьявол не сможет проникнуть и в котором ты можешь не ожидать злодейств ни от какого тирана. Хотелось бы посмотреть на это. Ах, нам лишь бы благоденствие, нам невтерпеж; мы не имеем представления о доброте Божьей, не верим, что Бог нас так оберегает и что дьявол так зол. Оставаясь тщеславными мошенниками, мы все-таки хотим, чтобы Бог ниспосылал нам только благо.
Сказанное относится к первой проблеме, к тому, что по отношению к высшей особе не могут быть справедливыми ни вражда, ни сражение. И хотя такое случалось часто, и ежедневно существует опасность повторения (точно так же, как там, где Бог не осуждает этого и не препятствует этому, проявляются все другие пороки и бесправие), все же — в конечном счете — это не закончится благополучно и не останется не отмщенным, даже если некоторое время будет иметь успех. А теперь разберем вторую проблему: может ли равный выступать против равного и сражаться с ним. И это я хочу рассмотреть следующим образом. Я не считаю, что справедливо развязывать войну по прихоти безумной головы какого-нибудь господина. Я хотел бы прежде всего сказать, что кто начинает войну, тот — не прав, и справедливо, если тот, кто первым обнажит меч, будет в конце концов сражен или наказан. И обычно, как подтверждает история, бывало, так, что проигрывали те, которые начинали войну, и очень редко одерживали верх над теми, которые должны были защищаться. Ведь светская власть создана Богом не для того, чтобы нарушать мир и начинать войну, а для того, чтобы сохранять мир и противиться войне. Как говорит Павел (Рим. 13): «Служба меча — это защита и наказание; защита благочестивых во время мира и наказание злых войной»(42). И Бог, Который не терпит несправедливости, также смирился с тем, что воины должны воевать. Кроме того, пословица гласит: «И на злодея управа найдется». К тому же Бог позволяет петь о себе в 67 Псалме: «Dissipat gentes, quae bella volunt: рассыпь народы, желающие браней».
Этими [словами] предостерегает тебя Тот, Кто не обманывает. И позволь сказать, что тебе надлежит глубоко преглубоко разграничивать хотение и долженствование, желание и необходимость; стремление воевать и намерение дать отпор. Если тебя это не беспокоит, то ты подобен турецкому султану. Не уступая желанию и хотению, жди, когда пробьет час для необходимости и долженствования; тогда у тебя будет много дел, а у воинов — сражений; после чего ты с чистым сердцем сможешь сказать: «Ну вот, я стремился соблюдать мир, когда этого хотели мои соседи». Тем самым, не запятнав совести, ты сможешь защитить себя [от упреков в развязывании войны]. Ведь Бог говорил, что Он рассеет жаждущих браней. Учись у настоящих воинов, которые, подвергаясь оскорблениям, не обнажают сразу же меча, не сопротивляются, не проявляют желания сражаться. Но если их вынуждают, если ставят перед необходимостью, то берегись их, ибо они не шутят; их мечи прочно вложены в ножны, но если их придется обнажить, то не возвратятся они в ножны без крови. Напротив, безумные дурни, стремясь вступить в войну первыми, чтобы с самого начала иметь преимущество, бахвалятся на весь мир и первыми обнажают мечи, но они же первыми бросают их и обращаются в бегство. Римляне, жившие в могучей империи, одним из самых главных своих занятий считали войну. То есть каждый хотел стать воином, потому что они должны были защищать себя. И тогда они надежно защищали себя. Однако Ганнибал, царь из Африки, нанес им такое поражение, что чуть было совсем не уничтожил их (43). Но что я могу сказать? Он начал, ему суждено было и отступить. Мужество (от Бога) осталось у римлян, хотя они многое потеряли. А где остается мужество, там неизбежно следует дело. Потому что есть Бог, творящий это и стремящийся сохранить мир и враждебно настроенный по отношению к тем, которые начинают войну и нарушают мир.
Я должен здесь вспомнить в качестве примера герцога и курфюрста Фридриха Саксонского, так как жаль, что изречения такого умного князя могут уйти из жизни вместе с его телом(44). Он должен был претерпевать от своих двух соседей(45) и вообще повсеместно множество злых козней, и у него были такие поводы к войне, что другой, глупый князь, стремящийся к сражениям, десять раз начал бы войну; он же держал свой меч в ножнах, произносил всегда добрые слова и вел себя так, как будто бы он очень боялся, и делал вид, что отступает, и позволял другим бить копытами и кичиться, и, несмотря на это, занимал место впереди них. Когда же его спрашивали, почему он позволяет глумиться над собой, он отвечал: «Я не хочу быть зачинщиком, но если меня вынудят воевать, то ты увидишь, что последнее слово останется за мной». Так, позволяя показывать зубы многим псам, он все-таки не дал укусить себя. Он видел, что они были дураками, и умел правильно держать себя по отношению к ним. Если бы король Франции не затеял войну против императора Карла, он не был бы так позорно разбит и взят в плен(46); и совсем недавно, когда венецианцы и итальянцы поднялись против императора(47) (хотя он мой враг(48), но бесправие мне не по душе) и выступили, то дал Бог, что они в конечном счете первыми же должны были отступить, то есть была подтверждена истинность изречения: «Господь рассеет желающих браней».
Все это подтвердил Бог в Писаний превосходными примерами. Так повелел Он своему народу первому предложить мир царствам аморреев и хананеев и не хотел, чтобы Его народ начал сражаться, чтобы таким путем утвердить Его учение. Напротив, когда те же самые царства начали [войну] и вынудили народ Божий защищаться, то всем им суждено было превратиться в прах(49). О! Защищаться — это справедливое основание для сражения; потому-то все законы подтверждают, что необходимая оборона должна быть ненаказуема, и кто, исходя из необходимости защищаться, убьет кого-то, тот невиновен перед всяким. Наоборот, когда дети Израилевы, которым не надо было защищаться, захотели разгромить хананеев, то сами были разгромлены (Чис. 14). И когда Иосиф и Азария, потеряв честь, захотели сражаться, им нанесли поражение (Макк. 5). И Амасия, царь Иудейский, также без особых причин решил идти войною против царя Израильского; но как ему это удалось, читай в гл. 14, четвертой книги Царств. Далее, царь Ахав выступил против сириян в Рамофе, но потерпел поражение и с тем почил (3 Цар. 22). И ефремляне хотели уничтожить Иеффая, но потеряли 42000 человек(50). И в дальнейшем будешь ты находить подтверждение тому, что почти все из тех, которые начинали [войну ], терпели поражение. Так, славный царь Иосия был умерщвлен, потому что он начал сражаться против царя египетского(51). Ведь изречение — «Господь рассеет желающих браней» — должно оставаться истинным. По этому поводу у моих земляков, жителей Гарца, есть поговорка: «Правду говорят: кто бьет — получит сдачу». Почему же так? Потому что миром управляет Всемогущий Бог, не позволяющий бесправию оставаться не отмщенным. Он не прощает того, кто творит беззаконие, и никаких дел во благо ближнего не хватит для искупления тому, кому суждено получить свое наказание от Бога; это так же верно, как то, что Он есть. Я полагаю, что Мюнцер(52) со своими крестьянами также осознал это.
Суть сводится к тому, что воевать несправедливо; хотя может допускаться война равного против равного, то есть против имеющего такой же титул и веру. [Она оправдана], когда можно сказать: «Мой сосед заставляет и вынуждает меня воевать, но я предпочитаю действовать так, чтобы война могла называться не просто войной, а вынужденной защитой и необходимой обороной». Ведь войны надо различать следующим образом: некто нападает, руководствуясь прихотью и своеволием, прежде чем нападет другой; некто — втягивается по необходимости и принуждению, после того, как другой нападет на него. Первое можно назвать войной по прихоти, второе — войной по необходимости. Первое — от дьявола, чему Бог не посылает никакой удачи, второе — бедствие, обрушившееся на людей, в этом случае Бог помогает. Поэтому позвольте сказать вам, любезные господа: остерегайтесь войн, за исключением тех, в которых вы должны обороняться и защищаться и когда возложенная на вас должность принуждает вас воевать. А затем, если начнется [война], то вы сражайтесь, будьте мужчинами и проявите ваше мужество, ибо это не расценивается как преднамеренное сражение. И тогда дело примет серьезный оборот, и зубы у разгневанных, упрямых, своенравных бахвалов затупятся настолько, что они не смогут откусить даже свежего масла.
Основанием [для такой войны} является то, что каждый господин и князь обязан защищать своих подданных и обеспечивать им мир. Это его служба, для этого носит он меч (Рим. 13). Он также должен обращаться к своей совести, чтобы убедиться: такое дело справедливо перед Богом и дозволено им. Правда, я сейчас не учу, что должны делать христиане. Потому что нас, христиан, ваше правление не касается. Но мы служим вам и наставляем в том, что вам полагается делать перед Богом в вашем правлении. Христианин — личность для себя самого, он верует для себя самого и больше ни для кого. Но господин и князь — личность не для себя самого, а для других, которым он служит, то есть защищает и оберегает их. Было бы, конечно, неплохо, если бы он к тому же был и христианином и верил в Бога; тогда, наверняка, ожидала бы его райская [жизнь]. Правда, это не совсем по-княжески — быть христианином; поэтому немногим князьям суждено быть христианами; как говорится: князь — редкость на небе. Но если они и не христиане, им все-таки надлежит поступать справедливо и добропорядочно в соответствии с внешним порядком, установленным Богом; Он ожидает от них этого.
А если господин или князь отступает от такого служения и призвания и позволяет себе считать, что он — князь не ради своих подданных, а ради своих прекрасных рыжих волос (как будто бы Бог сделал его князем для того, чтобы он радовался своей власти, имуществу и почестям, творил самоуправство и беззаконие и полагался на это), то он — язычник, и к тому же еще — дурак. Ведь для такого ничего не стоит начать войну из-за пустого ореха, ибо он руководствуется лишь тем, что кто-то должен поплатиться за его своеволие. Но таким Бог не дает развернуться. Ведь у других также есть кулаки, и по ту сторону горы живут люди, и у других есть меч в ножнах. Разумный же князь не принимает в расчет [лишь] самого себя. Он доволен, если его подданные послушны. В то время как его враги и соседи подкапываются [под него], кичатся, произносят много злых слов, он думает: дураков во все времена и в алтаре бьют. Много слов попадает в один мешок. И молчание порой красноречивее многих слов. Поэтому не суетится он до тех пор, пока не увидит, что напали на его подданных, или пока не заметит, что обнажили меч и пустили его в дело; тогда защищается он, как только может, как нужно и как подобает. Вместе с тем боягуз, подыскивающий якобы предлог [для отпора], претерпевающий все оскорбления, очевидно, хочет поймать плащом ветер. То же, что он, благодаря трусости, извлечет для спокойствия или пользы, позволь в конечном счете поведать ему самому, тогда ты будешь иметь полное представление об этом.
.Это — первое в данной проблеме. И на второе очень важно обратить внимание. Если ты уверен в том, что твой противник равен тебе [по положению] и что начал не ты, а тебя вынуждают воевать, ты все же должен бояться Бога и обращать к Нему свой взор и не рассуждать следующим образом: «Да, меня вынудили, у меня есть хороший повод для войны». Если ты захочешь положиться на это и безрассудно начнешь войну, то такие действия также трудно одобрить. Да, действительно, у тебя есть справедливый, подходящий повод для того, чтобы воевать и защищаться. Но ведь Бог еще не послал тебе скрепленного печатью заверения в том, что ты одержишь победу. И именно такое препятствие должно заставить тебя задуматься, есть ли у тебя достаточно справедливый повод к войне, ибо Бог может терпимо относиться не к гордым и не к упрямым, а только к тем, кто держит себя перед Ним смиренно и со страхом. Он, пожалуй, поддержит и того, кто не боится людей и дьявола, кто смело и упорно, мужественно и твердо выступает против неправедных зачинщиков. Но это могло бы случиться, если бы мы поступали или пытались поступать так; у нас же такого не бывает. Напротив, готовящийся к войне хочет перестраховаться и убаюкивает себя такой жалобной песенкой: «Возлюбленный Господь, Бог мой, Ты видишь, что меня вынуждают воевать, хотя я не хочу делать этого. Но я полагаюсь не на законный повод {для вступления в войну], а на Твое милосердие и сострадание. Ведь я знаю, что если я вступлю в борьбу, возлагая надежды на законный повод для войны, Ты, пожалуй, обречешь меня на погибель и поступишь вполне справедливо, ибо я доверился бы не Твоему милосердию и доброте, а своему праву».
А сейчас послушай, что говорили в таком случае язычники — греки и римляне, — которые не знали о Боге и о страхе Божием. Они считали себя созданными для того, чтобы воевать и побеждать. Но разнообразные примеры частых поражений великих, вооруженных народов от малых и безоружных побудили их усвоить и признать, что при ведении войны нет ничего опаснее самоуверенности и самонадеянности и что никогда нельзя пренебрежительно относиться к любому противнику, даже если он представляется не заслуживающим внимания. Далее — что не следует недооценивать любой дозор, караул или стражу, какими бы смехотворными они ни казались. То есть: нужно взвешивать все вещи весами для золота. Глупцы, строптивые, неосторожные люди [у греков и римлян] не воевали, потому что они причиняли вред. Слова «non putassem» (я не предполагал) язычники считали самыми постыдными словами в устах воина. О некоем самонадеянном, упрямом, нерасторопном человеке рассказывают, что он в один миг, одним шагом, одним словом мог напортачить столько, сколько не могли поправить и десятеро, а после этого как ни в чем не бывало говорил: «Я, действительно, не предполагал этого». Царь Ганнибал нанес сокрушительное поражение римлянам, которые долгое время вели себя по отношению к нему самонадеянно и самоуверенно(53). И таких историй бесчисленное множество, и они происходят ежедневно.
Итак, язычники изучили и узнали это на опыте. Но первооснову и причину [успеха] они видели в Фортуне, перед которой испытывали трепет. На самом же деле первооснову и причину, как я говорил, следует искать в том, что Бог посредством всех этих историй хотел показать, что Ему угодны [воины], действующие со страхом [Божиим]. Он не может и не хочет сносить ни строптивости, ни пренебрежения, ни заносчивости, ни самоуверенности, чтобы мы осознали: все, чего мы хотим и что нам полагается, мы получаем из Его рук, лишь по Его воле и милосердию. Потому-то и трудно представить такое: воин, имеющий законный повод [для войны], должен быть в одно и то же время мужественным и смиренным. Но разве можно сражаться со смиренным сердцем? С другой стороны, если он неустрашим в сражении, ему все равно грозит большая опасность. Но ему подобает поступать так: перед Богом надо быть робким и смиренным, предоставив дело Ему, чтобы оно разрешалось не посредством нашего права, а посредством Его доброты и милости. И Бог вознаградит победой прежде всего тех, [кто сражается] со смиренным, богобоязненным сердцем. По отношению же к людям, в том случае, если они действуют несправедливо, нужно быть смелым, независимым и настойчивым и побеждать их при помощи упорства и твердости. И почему мы не можем поступать по отношению к нашему Богу так, как римляне, самые сильные воины на земле, поступали по отношению к своему кумиру — Фортуне, перед которой они испытывали трепет? А если они этого не делали, их подстерегала опасность или же им наносили жестокое поражение.
Итак, подведем итог этой части: войны против равных должны вызываться необходимостью и вестись со страхом Божьим. Необходимость же наступает тогда, когда враг или сосед нападает и начинает [военные действия], и не хочет уладить спор, обратившись к праву, переговорам, договору, не прилагает усилия к тому, чтобы сдержаться и сгладить всякого рода злосл