Настроение сейчас - Безжизненное

    Разбежавшись, прыгну со скалы
    Вот я был, и вот меня не стало…
    И когда об этом вдруг узнаешь ты,
    Тогда поймешь, кого ты потеряла!
    КиШ
    
    "Простите, не тот номер…" Так назывался радиоспектакль, с которым у меня всю мою жизнь ассоциировался телефон. Мне было всего лет восемь, когда я услышал по радио эту зарисовку, навсегда оставшуюся в моей памяти…
    Женщина-инвалид осталась дома одна - муж уехал в командировку. Подняв трубку, чтобы позвонить кому-то, она нечаянно вклинивается в чей-то разговор, слышит как два человека, не знающие о том, что она "повисла" на их линии, говорят об убийстве.
    - Все должно быть выверено до секунд, - говорит один, - Она инвалид, так что сопротивляться не будет, а крики заглушит проходящий мимо поезд. Ты должен убить ее как раз в тот момент, когда экспресс будет проезжать мимо ее дома… Все должно выглядеть как несчастный случай!
    - Понял, сделаем! - отвечает второй и разговор прерывается.
    Она живет рядом с железной дорогой. Она инвалид. Она одна дома…
    Женщина пытается дозвониться мужу - бесполезно. В полицию - там ее мягко посылают куда подальше. В самом деле, не могут же они установить наблюдение за всеми домами у железной дороги.
    Она звонит друзьям, но никого нет дома. Родным - те принимают ее за ненормальную.
    Вдалеке слышится гудок экспресса. На лестницы слышатся тихие шаги… Или она лишь думает, что слышит их?
    Она вновь звонит в полицию и говорит о том, что в ее доме находится посторонний мужчина… В трубке раздается щелчок - убийца снимает трубку на первом этаже ее особняка, вслушиваясь в разговор… Поезд все ближе.
    Дежурный сержант переадресовывает ее к начальнику полиции, и в трубке играет милая мелодия, звучащая для нее как похоронный марш.
    Из-за грохота поезда она не слышит, как кто-то подкрадывается к ней сзади, но мы, радиослушатели, разбираем тихий скрип половиц. Или мы думаем, что слышим их?
    Хрип. Стон. Грохот.
    - Алло, - говорит упавшая на пол телефонная трубка, - Начальник полиции слушает!
    - Простите, не тот номер, - отвечает сухой мужской голос, а затем раздаются короткие гудки.
    Простите, не тот номер…
    Сознаюсь Вам, я боюсь телефонов. Это не фобия - я могу часами проговорить с другом по этому агрегату, но каждый раз я буду ждать тихого щелчка, означающего, что кто-то снял трубку в соседней комнате моей квартиры. И каждый раз, когда я думаю, что слышу этот щелчок, мое сердце гулко ухает вниз… Я убеждаю себя, что это лишь страх, пришедший из детства, что травмированная детская психика согласно дедушке Фрейду, напоминает о себе…
    Я могу контролировать этот страх, но все равно остается на заднем плане моего сознания…. Точнее нет, мог контролировать до недавнего времени.
    Теперь - нет. Не сейчас, после того, как в мою жизнь вошла Дина…
    Это случилось всего неделю назад. Я работал в небольшой общественной организации, арендовавшей офис в центре города и старательно делавшей вид, что без нее общественная инициатива всего Новосибирска угаснет, как лучина на сильном ветру. Собственно, этим грешат все общественные организации, и наш ДНК (Дом Народных Культур) не был исключением…
    Мы проводили круглые столы в школах, занимались с творчески одаренными детьми, среди которых нередко оказывались и просто одаренные мешком по голове… Одним словом, показывали всем миру, как много мы делаем для людей. Была у нас и общественная приемная, дававшая бесплатные юридические консультации всем, кто в них нуждался. И, наконец, был у нас и центр психологической помощи "Родник", в котором и работала Женя.
    С ней я познакомился как раз здесь, в ДНК, когда устроился сюда пресс-секретарем три месяца назад. За все это время ни я, ни она, так и не поняли, была ли это большая и чистая любовь, затянувшийся служебный роман, или же просто встреча двух одиноких сердец, которым не хватало ласки и тепла. Но, как бы то ни было, мы встретились, и не собирались расставаться. Работа была непыльной, дававшей время для близкого общения между собой. Зачастую, в офисе не оставалось никого кроме нас двоих, и тогда мы забывали о работе окончательно, полностью отдаваясь друг другу… Понимайте последнюю фразу как хотите - что называется, в меру своей испорченности, но все обстояло именно так.
    Так было и в тот вечер, 1-го апреля… День шуток, день смеха… "Отелло, у тебя вся жена белая!" Настроение было соответствующим, праздничным и приподнятым. Мы с Женей смеялись и шутили, говоря обо всем и, в то же время, ни о чем. Она дежурила на телефоне доверия, который, надо сказать, звонил раза два в неделю, но, тем не менее, по приказу начальства мы не имели права пропустить и эти редкие звонки. Мой же рабочий день давно закончился, поэтому мы просто сидели друг напротив друга, пили чай, посылали друг другу улыбки и радовались тому, что мир прекрасен, весна идет, а мы скоро поедем ко мне…
    Телефонный звонок раздался как всегда не вовремя. Не звонок нашего служебного аппарата, а проклятый Женин сотовый, наигрывавший во всю свою 32-х полосную полифонию дурацкое подобие канкана… Она поднесла трубку к уху, пару раз угукнула, кивнула головой, словно собеседник мог ее видеть, затем разом посерьезнела и, послав мне извиняющийся взгляд, вышла в соседнюю комнату. Все было ясно без слов - личный звонок, так что, дорогой Артем, извини, но тебя это не касается.
    Бог с ним, в жизни каждого человека должно быть место чему-то личному. Как говорится, личное - это что-то очень неприличное.
    Она вернулась спустя пару минут, мрачная, словно немытый "КРАЗ"…
    - Тема… - начала она, задумалась на секунду, а потом, вдруг, решившись, вывалила на меня весь груз, свалившийся ей на плечи, - Отец в больнице. Обширный инфаркт…
    - Не шутишь? - зачем-то спросил я, не к месту вспомнив о том, что сегодня первое апреля. Таким, ведь, не шутят…
    - Какие уж тут шутки! - отмахнулась она, садясь. - Подменишь меня на телефоне?
    - Конечно, - без колебаний согласился я, - Ты сейчас поедешь?
    - Да. Его увезли несколько часов назад, прямо с работы. Потом долго не могли дозвониться до мамы… Сейчас он, говорят, уже в сознании…
    - Конечно езжай! - воскликнул я, и пресекая дальнейшие возражения, направился к шкафу, чтобы достать ее куртку. - Побудь с ним.
    На сердце было тяжело… На него, вдруг, словно опустилась темное облако дурного предчувствия, которое я отождествлял с Жениными проблемами. Обширный инфаркт… Моих скудных познаний в медицине не хватало на то, чтобы понять, насколько это серьезно, но то, что дело и в самом деле плохо, сомнений не вызывало.
    А вдруг он… Нет, этого слова я не хотел произносить даже мысленно.
    Смерть постороннего человека не трогает. Смерть очередного застреленного в своем лимузине бизнесмена воспринимается просто как информация. Смерть десятка детей, заживо сгоревших в автобусе при аварии, вызывает легкий шок - как такое могло быть?! Но все равно не трогает! Это не со мной. Это далеко. Это меня не касается.
    Но совсем другое дело, когда умирает кто-то из твоих знакомых. Кто-то, пусть не близкий, но все же тот, кого ты хорошо знаешь. Сотрудник, с которым ты каждый день здороваешься за руку в коридорах фирмы… Вчера он был, а сегодня не пришел на работу…
    Страшно. Теперь страшно! Как будто смерть прошла совсем рядом, взмахнула своей косой и забрала его душу. И ты боишься… Боишься, что ее замах предназначался отнюдь не ему, а тебе. Что ты просто вовремя свернул на перекрестке, что вы разминулись с костлявой всего парой метров….
    А уж когда умирает кто-то из близких тебе, тогда страх еще сильнее. Смерть прошла совсем рядом… Быть может, она подбирается к тебе? Стоит сейчас за твоей спиной, занеся косу для удара?…
    Я обнял Женю, прижал к себе, и несколько минут баюкал, словно маленького ребенка. Она держалась молодцом - не плакала, не роптала на судьбу, обращая к небу глупые вопросы вроде "Ну почему он?" Небо, ведь, все равно не ответит… Лишь только в уголках ее глаз застыли две маленькие слезинки, которые она удерживала всеми силами. Казалось, ели они сейчас упадут на пол, за ними последует целый ручей… Но Женя сдержалась.
    - Я пойду? - утвердительно просила она.
    - Конечно, - ответил я, - Если что - звони. Я здесь еще полтора часа, а потом еду домой. Если что - на сотовый. Держись…
    Она сделала пару шагов к двери, а затем обернулась, чтобы сказать:
    - Мне страшно.
    - Мне тоже, - ответил я.
    Мне было страшно, хоть я и не понимал почему. Не мой отец лежал сейчас в кардиоцентре. Не моя мама переминалась в коридоре больницы, ожидая вестей от врача. Но мне было страшно, словно Костлявая стояла сейчас за моей спиной.
    Я с трудом сдерживался, чтобы не обернуться, и не проверить, так ли это.
    Женя вышла из офиса, шмыгнув носом. Она выдержит. Она сильная… И отец у нее - двухметровый бугай! Такие не умирают от инфаркта! И за моей спиной никто не стоит!
    Я обернулся, убеждая себя в этом. Никого. Только по стене офиса ползли причудливые тени, падающие из окна, выходящего на центральную магистраль города.
    Мысленно я еще раз пожелал Жене удачи. Ей, и ее отцу…
    Запихнул в рот кусок рулета, вдруг потерявшего свой вишневый вкус.
    Запил его глотком чая, ставшего, вдруг, почти холодным.
    Перевел взгляд на монитор, в котором ожила заставка и донельзя грустная Масяня сейчас пела песню сидя на камне у берега моря. "Кругом война. Смерть. Зло. А мы пьем!" - так, кажется, звучала цитата из этой серии.
    Не знаю, верна ли цитата, но суть я точно передал верно.
    Сказать, что у меня было унылое настроение, значило бы ничего не сказать. Настроения не было вовсе! Стараясь не думать о Жене и ее отце, я перестал думать вообще о чем либо, и тупо сидел за столом, попивая чай мелкими глотками.
    Зазвонил телефон, и я, по привычке, потянул руку к офисному факсу, но тут же понял, что звук идет не от него, а от аппарата в другой комнате, в кабинете психологов.
    Кто-нибудь из девушек забыл что-то на работе?
    Шеф проверяет на месте ли мы?
    Кто-то ошибся номером?
    Идя к телефону я прокрутил в голове все варианты кроме одного - что кто-то звонит по "телефону доверия". Это бывало слишком редко, чтобы могло случиться именно сейчас, когда в "Роднике" остался лишь я.
    - "Родник" слушает, - сказал я.
    - Это телефон доверия? - мелодичным женским голосом спросила трубка.
    - Да, - ответил я, ничуть не смутившись, - Именно так. Это телефон доверия. Вы хотите нам что-то доверить?
    Судя по голосу девушка была очень юна - от силы 18 лет, и или это тупая первоапрельская шутка, или она сейчас намеревается поведать мне грустную историю о том, как "он бросил меня, он бросил меня…" Ни того, ни другого мне сейчас, при моем полном отсутствии всякого настроения, слушать не хотелось.
    Девушка растерялась, видимо не ожидав такого поворота разговора.
    - Я слушаю вас, зачем вы звоните? - продолжил я.
    - Понимаете… У меня депрессия… И, кажется, довольно тяжелая.
    - У всех бывает, и у большинства даже проходит! - раздраженно отозвался я, - Вы хотите поговорить об этом?
    - Не знаю… - окончательно растерялась девушка, - Наверное хочу.
    - Ну так говорите, а я, пока, заварю себе еще чаю.
    Я и в самом деле собирался так поступить, поставив телефон на громкую связь.
    - Извините, молодой человек… - сейчас ее голос звучал вовсе не репрессивно а, скорее, заинтересованно. - А это на всех телефонах доверия так отвечают, или только на вашем?
    - Пока - только на нашем, но скоро такая метода перейдет на все. Понимаете, современная психология доказала, что людям в депрессии нужна хорошая эмоциональная встряска, а не сочувствие. Если, скажем, какой-то тип звонит нам и говорит, что собирается сейчас наглотаться таблеток, то мы ответим ему что это нынче не модно и предложим повеситься. Как правило, самоубийца, заявляющий о своих намерениях, не доводит их до конца… А после такого ответа у него не только пропадет желание накладывать на себя руки, но еще отвлекать нормальных людей от их работы.
    Эту тираду я выпалил на одном дыхании, тут же взяв ее "с потолка". Мои познания в психологии и психиатрии оканчивались где-то на уровне знания какого цвета учебник…
    - То есть, по-вашему, если самоубийца говорит о том, что он - самоубийца…
    - … То это хреновый самоубийца! - закончил за нее я, - Ну так что, вы начнете мне рассказывать о причинах вашей депрессии, а я все же пойду заваривать чай, или мы продолжим обсуждать суицид? Вы то, я надеюсь, вешаться не собираетесь?
    Мне показалось, что я избрал верную тактику. Не похоже, чтобы эта девушка была полной дурой - вероятнее всего у нее просто не задался день, так что небольшая встряска вернет ее к жизни. И, раз уж я оказался на телефоне в тот момент, когда ей стало совсем паршиво - что ж, я дам ей эту встряску.
    Она молчала в трубку. На заднем плане я отчетливо слышал грохот проносившихся мимо автомобилей, гудки… Откуда же она могла звонить? Не из дома - явно. Тогда с автомата…
    - Ну так что? - переспросил я, - Я иду за чаем?
    - Идите… - обреченно выдохнула она и, как мне показалось, тихо всхлипнула, - Идите за своим чаем, раз вам нет до меня дела.
    В ее голосе было столько грусти и отчаяния, что я тут же забыл и о Жене и об ее отце, и вообще обо всем на свете. Сейчас мне показалось, что она еще младше, чем я решил вначале… Быть может, совсем ребенок, слишком близко к сердцу воспринимающий свои проблемы…
    Вспомнились чьи-то слова, кажется, Джанни Родари: "Сколько стоит слеза ребенка?"
    Много! Очень много! Слеза ребенка сама по себе - слишком дорогая цена за что-либо…
    - Постойте, - крикнул я, боясь, что сейчас она положит трубку, - Постойте!
    Между нами, на долю секунды, словно возник телепатический контакт - я словно ощущал, как она, сомневаясь, удивленно смотрит на трубку, словно гадая, не померещились ли ей мои слова…
    - Девушка, - вновь позвал я, - Вы здесь?!
    - Здесь, - после секундного колебания ответила она, - Я слышу вас.
    - Простите… - неопределенно начал я, - У меня просто весь сегодняшний день ни к черту, вот я и нагрубил вам, чтобы вы отвязались.
    - Так это не новая методика отговаривания самоубийц от суицида? - с издевкой спросила она, - Это вы просто были не в духе?
    - Да, - сознался я, тяжело вздохнув, - Но вы, ведь, позвонили, не для того, чтобы выслушивать рассказ о моих проблемах, а для того, чтобы поделиться своими, не так ли? Кстати, меня Артемом зовут…
    - А меня - Диной.
    - Вот и познакомились. Дина, может перейдем на "ты"?
    - Попробуем… - неопределенно ответила она, и на секунду мне вновь показалось, что я знаю, что в этот миг она пожимает плечами.
    - Ну, Дина, - сказал я, бросив последний тоскливый взгляд на стакан с чаем, - Что у тебя стряслось? И где ты сейчас, кстати?.. Не похоже, чтобы дома.
    - Я на мосту.
    - На каком мосту? - не понял я.
    - На Октябрьском… Стою, любуюсь на проплывающие подо мной льдинки, большие и маленькие… Артем, знаете, это почти также интересно, как наблюдать за людьми! Они - совсем как мы - плывут между двух берегов, и никак не могут пристать ни к одному из них! И плывут, плывут, плывут… Плывут, медленно умирая. Совсем как мы…
    - Мы же договорились на "ты"…
    - Я же сказала, что попытаюсь. Мне трудно "тыкать" человеку, который старше меня.
    Я мысленно махнул рукой - не все ли равно, как она обращается ко мне. Главное - что в ее голосе ледяным холодком сквозила печаль.
    - Знаешь, Артем, - было слышно, что это "знаешь" далось ей с усилием… - А я, ведь, не из тех, кто сообщает о своих намерениях только ради того, чтобы ее отговорили. Я просто решила напоследок поговорить с кем-нибудь, лишний раз убедиться в том, что я безразлична всем и каждому, и попрощаться со всем миром в лице этого своего случайного собеседника.
    - Что ты имеешь в виду?
    Мое сердце словно облили ледяной водой.
    Она на мосту. Говорит, видимо, по сотовому.
    Она одна поздним вечером - уже почти восемь часов.
    Она звонит, чтобы попрощаться со всем миром, а не для того, чтобы ее отговорили.
    Отговорили от чего? Дураку ясно!
    - Дина… - прошептал я в трубку, не в силах вымолвить больше ни слова.
    Что полагается говорить в таких случаях? "Вспомни о своих родителях"? Быть может, она сирота! Быть может, ее родители вчера погибли под колесами грейдера, который вел пьяный водитель, и мои слова станут последней каплей.
    "Вспомни о тех, кому ты не безразлична!" - нет, она явно уверена в том, что весь мир одновременно повернулся к ней жопой!
    "Самоубийство - это грех! Души самоубийц попадают в ад!" - быть может, она считает, что жизнь хуже ада!
    - Дина… - чувствуя предательскую сухость во рту, продолжил я, - Ты стоишь за перилами?
    - Я что, ненормальная, что ли? - воскликнула она, вселив в меня толику надежды, но тут же развеяв ее продолжением фразы, - Я просто делаю вид, что гуляю и любуюсь на звезды… И на льдины. Если бы я стояла ТАМ - давно бы уже понабежали желающие стать героями и спасти жизнь глупой девчонки. И тогда мы бы с тобой не разговаривали… Я решила для себя, что не позволю себя спасать. Не хочу, чтобы потом в новостях говорили о том, что еще одна ненормальная чуть не прыгнула в Обь…
    - Ты не ненормальная, - пытаясь нащупать ускользающую нить, соединявшую нас, сказал я.
    - Откуда ты знаешь?
    - Чувствую…
    - Врешь!
    - Вру, - покорно согласился я.
    - Все врут… - она говорила спокойно, но в ее голосе я слышал нотки истерики, - Все и всегда врут. А потом оправдываются перед самими собой, что они правда хотели сделать это, просто изменились обстоятельства...
    - Он обещал жениться на тебе? - наугад предположил я, почувствовав, что ее монолог уходит в подобном направлении.
    - Нет! - воскликнула она, - Он мне не то, что кольца, даже цветов-то никогда не дарил! Мне вообще никогда и никто не дарил цветов! Артем, а как ты думаешь, в раю есть цветы?
    - Не знаю… Не видел.
    Она усмехнулась, и это вновь придало мне надежды.
    Боже мой, никогда раньше мне не было так страшно…
    Ни когда поздним вечером шестеро наркоманов объясняли мне, что Господь завещал делиться, ни когда мы с отцом вылетели на машине на встречную полосу. Ничто не сравнится со страхом от того, что в твоих руках чья-то жизнь, и эта жизнь постепенно ускользает от тебя.
    "Мы ее теряем! Мы ее теряем!"
    Как с этим справляются медики?! Наверное, они просто знают, что делают.
    А я - не знаю!
    Господи, помоги!
    - Дина, самоубийцы не попадают в рай, - я попытался увести разговор с опасной темы. Пусть вспомнит о религии…
    - Я знаю, - спокойно ответила она, - Я просто так спросила.
    - Но… - мне страшно не хотелось употреблять в разговоре слова "самоубийца", "грех", "ад" и так далее - поменьше бы негатива, но выбора, кажется, не было. - Но самоубийство - это грех! Страшный грех! Такой же, как и убийство! Ты хочешь отнять жизнь, данную Богом, но ты не имеешь на это права.
    - Я знаю, - повторила она, - Самоубийцы попадают в ад…
    - Ты же не хочешь в ад?
    - Не хочу…
    - Тогда спустись с моста, и давай я приеду к тебе? Мы погуляем по набережной поговорим обо всем, что тебя тревожит!
    - Артем… Ты верующий?
    - Нет… - сознался я, - Но я не то, чтобы и атеист.
    - Тогда зачем ты говоришь мне о том, во что сам не веришь? Ты не знаешь, куда попадают души самоубийц. Ты не видел, растут ли в раю цветы… Тогда зачем ты говоришь мне все это?
    - Чтобы ты спустилась с моста… - обреченно сказал я.
    - А я не верю в ад! Значит, я туда не попаду.
    Ну что я мог на это возразить? Что ее вера или неверие абсолютно не волнует жестокого Бога, бросающего души людей в негасимые костры, в объятия своего врага, Сатаны? Сказать, что тогда за порогом смерти ее ждет пустота, страшная, безликая бесцветная пустота?… кажется, этого она и хочет - пустоты. Пустоты, в которой нет людей, в которой нет ничего, что так ранит ее в жизни.
    - Дина… Не делай этого.
    - Почему?
    Наивный ребенок! Сколько же ей лет, что она задает ТАКИЕ вопросы. Почему? Потому, что если ты шагнешь сейчас через перила, я никогда не смогу уснуть ночью. Потому, что ты будешь являться ко мне во сне, спрашивая, почему я не удержал тебя тогда от этого ужасного поступка? Почему на телефоне доверия, на котором должен был дежурить профессиональный психолог, оказался паршивый журналист-пиарщик, который знает, как заставить людей голосовать за того или иного кандидата, не может ответить девочке на простой вопрос: "Почему я должна жить?"
    - Потому что так нельзя! - выпалил я.
    - Почему?
    - Дина, я не верю в Бога, но верю в то, что ТАМ, над нами, наверху, кто-то есть. Высший разум, судьба, быть может, зеленые человечки, которые ставят над нами свои эксперименты! Они, Он, Она, Оно… Эта сила делает так, чтобы мы появились на свет. Эта сила создает нас для чего-то! У каждого - свое предназначение - у деревенского пьяницы - служить отрицательным примером для сельчан, у поп-певца - быть кумиром молодежи. У каждого из нас свой путь, и мы должны пойти его до конца, чтобы этой силе, там, наверху, не было обидно за то, что она потратила столько сил, создавая нас. У каждого из нас - свое предназначение…
    - Он был моим предназначением.
    - Почему ты так уверена в этом?
    - Потому, что я чувствую, что это так! - выкрикнула она, - потому, что кроме него мне никто не нужен, и потому, что кроме него у меня все равно никого не будет! Я никому не нужна!
    - Это не так.
    - Почему? Знаешь, пару дней назад, я прижалась к стене дома в самом центре города, закрыла глаза, и представила, что меня нет. И знаешь, ничего не изменилось. Все также ехали машины, люди торопились по своим непонятным делам… Где-то далеко мои родители шли на работу, мои подружки обсуждали вчерашний вечер в клубе, и этот человек также занимался своим делом, не зная о том, что меня больше нет… То есть, не зная о том, что я представила, что меня нет.
    Вот и сейчас, когда на моем телефоне кончатся деньги, я полечу вниз, и ничего не изменится во всем мире, кроме того, что от моего падения поднимется небольшая волна… Все!
    - Нет, изменится! Многое изменится для меня. Потому, что я буду знать, что одной милой девушкой на свете стало меньше. Что мир потерял будущего поэта, врача, или ученого - кто знает, в чем было твое предназначения. И что я потерял друга, которого так и не успел обрести! Дина… Я бы хотел быть твоим другом…
    Она молчала. Я и сам понимал, почему… Напрашивалось банальное и избитое "Ты будешь со мной дружить?", и она, естественно, не хотела банальностей и детского лепета, но что сказать вместо этого, не знала.
    - Ты ничего не знаешь обо мне… - наконец сказала она, и в ее голосе теперь была нерешительность. Кажется, мне все же удалось выиграть хоть несколько минут, хотя бы заинтересовать ее. В том, что она всерьез настроена броситься с моста, я не сомневался… Слишком много тоски было в каждом ее слове, слишком тихо звучал ее голос. Она и в самом деле не хотела жить, и я проклинал себя за то, что не заметил этого сразу.
    - Да, не знаю, - согласился я, - Не знаю, но чувствую. Хочешь, я расскажу тебе, что чувствую? Какой портрет рисует мне мое воображение?
    - Попробуй, - теперь она и в самом деле заинтересовалась.
    - Ты еще учишься в школе, но ,наверное уже в 11-м классе. Угадал? - она молчала, и я принял ее молчание за согласие, - Ты образована, умна для своих лет - это чувствуется по манере речи… Скорее всего, твои родители - важные шишки, или просто бизнесмены, которые с детства готовили тебя к тому, что ты пойдешь по их стопам, что тоже заберешься наверх, очень высоко, быть может, даже выше их…
    - Промазал! - сказала она, и я слышал, что она улыбается, говоря это, - Они не то, чтобы шишки, и не то, чтобы очень высоко забрались. Но тут ты почти прав - мои родители люди очень серьезные, считающие, что воспитание и образование - превыше всего… Вот только до недавнего времени они никогда не говорили мне о том, что я умная или образованная - скорее наоборот… В их глазах я всегда была гадким утенком, невзрачным существом, которому ничего не светит в этой жизни…
    - До недавнего времени? А сейчас?
    - Сейчас я для них вдруг стала опорой и надеждой. Просто школу я, кажется, закончу с медалью, и собираюсь поступать в НГУ… Вот они и поняли, что я чего-то стою…
    Это "чего-то стою" как-то не вязалось с "Я никому не нужна…" интересно, сталкивались ли психологи с таким любопытным сочетанием мании величия с комплексом неполноценности.
    - Но это еще хуже… - вновь забросил я пробный шар, - Я угадал? Теперь ты - дорогая игрушка, которую холят, лелеют и боятся сломать. Тобой, наверное, хвастаются перед гостями…
    По ее тяжелому вздоху я понял, что опять попал в цель. Быть может. и зря я в свое время, выбрал пиар а не психологию… Впрочем, догадаться, о чем она думает, было не трудно - я и сам прошел через это примерно в том же возрасте, да и все дети, наверное, проходят… Отчетливо помню, обиду, когда мама говорила гостям про шести-… семи-… десятилетнего меня, что Тема не помогает ей по дому, не моет посуду, не вытирает пыль… Этакий воспитательный метод, чтоб ему провалиться! Почему-то родители, получившие советское воспитание и образование, никак не могли понять правдивости известной истины: "Говори человеку "Свинья, свинья", и он захрюкает…" Дети жаждут похвалы! Тогда она для меня значила столько же, сколько сейчас зарплата. А как мне платят, так я и работаю…
    И вот, лет в шестнадцать меня, вдруг, осенило, что неплохо было бы побелить потолок в кухне… И когда я справился с этим элементарным занятием я, вдруг, превратился для матери в защиту, опору и лучшего помошника в мире. И точно также мною хвастались гостям: "А мой Темочка потолок побелил! А ваш Максимка вам по дому помогает?" Словно охотники рассказывают о своих собаках: "А моя уток за километр находит…", "А моя - еще и чужих собак отбирает и мне несет!"
    Вот только, или у Дины эта ситуация приняла гипертрофированные размеры, или же она просто принимала это слишком близко к сердцу… Вероятнее всего - второе.
    - Как ты определил? - спросила она.
    - Очень просто… Когда-то мне тоже было шестнадцать лет, при чем не так уж давно.
    - Понятно… - оттенок улыбки исчез из ее голоса… Я вновь промахнулся! Какой же я кретин! Она ждала не этого ответа… Ей хотелось услышать о возникшей, вдруг, между нами тоненькой нити, готовой прерваться в любой момент. О том, что я чувствую то же, что и она, о родстве душ… О чем угодно, но только не полные прагматизма и расчетливости слова очередного взрослого, попавшегося ей на жизненному пути: "Я тоже прошел через это. Мне тоже было шестнадцать лет…" Идиот!
    Я вновь не знал, что сказать ей. Едва возникшая между нами связь вновь готова была порваться, и тогда она нажмет на телефоне на кнопку отбоя, наберет воздуху в грудь, и перешагнет через перила, тряпичной куклой полетев вниз.
    "Если тебе плохо - подумай о том, что кому-то, где-то, еще хуже…"
    "Кроме чужих неприятностей есть еще и другие радости в жизни…"
    Сыграть на этом?…
    - Дина… - позвал я, молясь, чтобы она все еще держала трубку возле уха.
    - Да?..
    - Я, ведь, не спроста говорил тебе о том, что у меня сегодня день не задался. У отца моей девушки инфаркт… Я очень переживаю за него, и за нее, поэтому и попытался отделаться от тебя, когда ты позвонила…
    - Зачем ты мне это рассказываешь?
    - Просто потому, что хочу поделиться. Ведь ты позвонила сюда, чтобы рассказать о своих проблемах… А мне некуда позвонить.
    - Об этом надо говорить с друзьями…
    - О твоих проблемах - тоже. Но ты позвонила мне, значит хотела, чтобы я стал твоим другом, не так ли?
    - Наверное, да.
    Она еще сомневается! "Наверное"! Более одинокого существа я еще не встречал. Потерянная, заблудившаяся в этом огромном городе… И я должен был стать ее маяком, свет которого позволит ей отойти от края пропасти. К сожалению, пропасть в этой аналогии являлась вполне реальной а неметафоричной.
    Помнится, герой Сэллинджера мечтал быть тем, кто будет охранять детей, играющих над пропастью во ржи… Мне не понять его. Я не хочу такой ответственности. Я никогда не желал ее, и не желаю сейчас.
    - Понимаешь, - продолжил я, - Мне тоже тяжело. Я боюсь. Я испуган и подавлен возможно еще больше, чем ты. Но я же сижу здесь, на работе, в то время, когда ты стоишь на мосту, раздумывая, прыгнуть вниз, или нет.
    - Я не раздумываю! - взвилась она, зацепившись за мою корявую фразу, - Я не из тех, о ком ты говорил. Если я решила, я прыгну! Веришь?!
    - Верю! - выкрикнул я, - Только не вздумай доказывать мне свою решимость. Я знаю, что ты можешь это сделать.
    - Не "Могу", Сделаю!
    - Нет, не сделаешь! - взорвался я, - Потому, что я тебе не позволю!
    - Интересно, как ты мне помешаешь?! Вот прямо сейчас я встану на перила, и все!
    - Я докажу тебе, что ты не должна этого делать!
    - И как же?
    Действительно, как же я докажу ей, что жизнь прекрасно. Особенно если учесть, что я и сам так не думаю?
    - Дина, давай я к тебе приеду? - вдруг предложил я. - Давай сейчас ты скажешь мне номер своего сотового, и я перезвоню тебе, а то я боюсь, что у тебя кончатся деньги на счете…
    - Какой ты заботливый! - съерничала она, уже успокаиваясь после недавней вспышки. Девушка-спичка, девушка-огонь… Об такую легко обжечься, если попытаться взять голыми руками.
    - Я не о твоих финансах забочусь, а о тебе самой. Я перезвоню тебе, и поеду к мосту, не выключая телефон, не отнимая его от уха. И по пути ты расскажешь мне о том человеке, который тебя так обидел. Ты расскажешь мне все, а когда я приеду, мы поговорим с тобой обо всем этом. Погуляем по набережной, я угощу тебя мороженным, и мы все обсудим.
    - Я не верю тебе.
    - Не веришь в чем? - я попытался пошутить, - В том, что я угощу тебя мороженным?
    - Нет, в том, что мы с тобой погуляем и поговорим. Если я положу трубку, то ты, перед тем, как позвонить мне, наберешь номер неотложки, вместе с тобой приедет бригада психиатров, которые снимут меня отсюда и увезут в сумасшедший дом, где мне, наверное, самое место…
    - Диночка, - я позволил себе немного снисходительный тон, - Зачем мне, тогда, такие ухищрения? Мобила лежит у меня под рукой, и я мог уже сейчас, разговаривая с тобой, ненавязчиво вызвать неотложку. Неподалеку от тебя остановилась бы невзрачная машина, снайпер попал бы тебе в шею маленьким шприцом с транквилизатором, и тебя действительно увезли бы в психушку, не позволив причинить себе вреда. Но я, ведь, этого не сделал? Оглядись! Рядом с тобой не останавливается карета скорой помощи, к тебе не бегут милиционеры с криком "Подумай о своей матери!" Кругом тишина, Дина! А все потому, что я знаю точно, что твои проблемы не в психике, и сумасшедший дом тебе ни в чем не поможет! Ты просто запуталась в жизни, и я готов помочь тебе выйти из этой ситуации целой и невредимой. Дина, я действительно хочу стать твоим другом!
    - Правда? - тихо переспросила она.
    - Правда, - насколько мог увереннее ответил я, хотя мое сердце готово было выпрыгнуть из груди.
    Господи, обещаю тебе, что если она сейчас согласится на то, чтобы я приехал к ней, я поставляю сотню свечек в каждой из церквей города! Господи, обещаю, я поверю в тебя, только помоги мне сейчас! Не дай ей прыгнуть!
    И почему я в самом деле не сделал того, о чем говорил ей сейчас? Почему не позвонил в скорую, в милицию? Ведь действительно, мог бы. Я не знаю, как бы они действовали в этой ситуации, но, быть может, как раз так, как я описал ей? Она стоит на мосту, не за перилами, так что подойти к ней и обездвижить без риска для ее жизни, мог бы кто угодно.
    Или нет? Или в этой ситуации полагается как раз подбежать к ней с криком "Девочка, не делая этого!"? Черт, я не знаю! Я ничего не знаю об этом! Я не знаю, как должен действовать, поэтому целиком полагаюсь на свою интуицию, которая сейчас подсказывает мне, что я должен быть рядом с ней… Взглянуть в ее грустные глаза, протянуть ей руку, прижать к себе, позволив выплакаться мне в жилетку. И тогда все будет в порядке! Тогда мы оба поедем домой, вспоминая сегодняшний вечер как очередной ночной кошмар, не более того.
    - Хорошо, записывай номер… - наконец, решилась она, и я рванулся за ручкой так, что едва не опрокинул телефонный аппарат.
    - Записал, - сказал я, глядя на неровные каракули, выведенные моей дрожащей рукой. - Жди звонка. Только возьми трубку, ладно?
    - Ладно, - я вновь слышал, что она улыбается, и это придавало мне сил, - Только ты позвони!
    Мы оба еще несколько секунд не решались положить трубку. Я - потому, что чувствовал, что это должна сделать она. Она позвонила мне первой, значит она и должна дать отбой. Она, а не я сейчас стоит над пропастью… Почему медлила она я могу лишь догадываться, но мне кажется, что она просто не хотела умирать. Она звонила в "Родник" попрощаться со всем миром, и положив трубку броситься вниз… Она дала себе такую установку, и сейчас медлила, понимая, что ей придется нарушить принятое решение. А она не хотела умирать - теперь я это чувствовал.
    У меня получилось! Я все же стал ее маяком!
    Короткие гудки вырвали меня из раздумий, и я, грохнув трубкой об аппарат, рванулся к шкафу, где висела моя куртка, в кармане которой лежал заветный сотовый. Едва не оторвав рукава я оделся и, выхватив сотовый, набрал ее номер, не глядя на бумажку, на которой он был записан. Больше всего я сейчас боялся услышать "Абонент не отвечает, или временно недоступен" - это значило бы… Нет, не хочу думать о том, что бы это значило.
    - Алло…
    Никогда еще я не был так рад услышать женский голос!
    - Алло, Дина?
    - Артем?
    Она улыбалась. Я чувствовал это…
    - Дина, я еду к тебе. Сейчас закрываю офис, гашу свет, и еду к тебе, хорошо? Я постоянно буду говорить с тобой. Даже если я не буду тебе отвечать, это не означает, что я тебя не слышу - значит вокруг просто много народу, и я не хочу, чтобы все слышали, о чем мы с тобой говорим. Я еду к тебе!
    Я почти кричал в трубку, пытаясь повернуть неповоротливый ключ в замочной скважине. По правилам я должен был сдать его на вахту внизу, но сейчас мне было не до того. Я просто бросил ключ в карман, уже и не помня, выключил ли я компьютеры перед тем, как убегать.
    - Дина, ты все еще на мосту?
    - Да.
    - Может быть мы встретимся с тобой на набережной? Или у входа в метро, чтобы мне легче было тебя найти?
    - А что, так трудно узнать девушку, стоящую посередине коммунального моста? Я тут одна, больше никого нет, так что перепутать меня ты ни с кем не сможешь. Или ты просто хочешь, чтобы я спустилась? - в ее голосе вновь ощущалась издевка, и это посильнее ножа резануло меня по сердцу. Она не верит мне. Она не верит никому!
    - Да, - сознался я, - Я просто боюсь, что не успею. Боюсь, что ты прыгнешь.
    - Я же сказала, что дождусь тебя, значит дождусь. Я не вру, в отличие от тебя… Мне хочется взглянуть на тебя, напоследок познакомиться с человеком, готовым проехать пол города, чтобы отговорить меня от самоубийства.
    - Я бы проехал и больше… - сказал я, выбегая из здания и озираясь по сторонам, прикидывая, на чем бы добраться до моста. Логичнее всего - на такси, и я, в два прыжка перемахнув через дорогу, вытянул вперед руку, голосуя машину.
    - Ты опять врешь, - укорила меня она.
    - А ты проверь? Давай так, сейчас ты спускаешься вниз, садишься на любой транспорт, и едешь… Ну, скажем, к мосту через Иню. Тебе, ведь, по идее, все равно откуда прыгать? Вот и проверим, примчусь ли я туда.
    Она рассмеялась. Рассмеялась звонко, мелодично и явно искренне, но даже в ее смехе сквозила тоска и отрешенность от жизни.
    - Да, ты примчишься и туда, я верю. Но это - твоя работа.
    Эх, знала бы ты, что я случайно оказался на этом телефоне, что я до смерти боюсь за тебя, и что понятия не имею, что должен делать!
    - Моя работа заключается в том, чтобы давать советы по телефону, а не снимать с мостов девушек, решивших свести счеты с жизнью. О, извини, я прервусь на секунду, я поймал машину.
    Передо мной остановилась зеленая "Волга", и я, открыв дверцу, крикнул водителю, держа трубку поближе к губам, чтобы и Дина тоже слышала мои слова:
    - До октябрьского моста подбросите?
    Сидевший за рулем респектабельного вида мужчина в пиджаке и при галстуке согласно кивнул, приглашая меня садиться.
    - Сотня.
    Цена была грабительской, но спорить я не собирался. В две секунды я оказался на заднем сиденье, чем изрядно удивил водителя, привыкшего, что пассажиры предпочитают переднее, и мы плавно тронулись с места, тут же набрав скорость.
    - Ты там? - спросила Дина.
    - Там, где же мне еще быть. Подожди-ка еще секундочку…
    Идея пришла мне в голову неожиданно, заставив поразиться, как это я раньше об этом не подумал. Цветы! Она говорила, что ей никогда не дарили цветов.
    - Извините, - обратился я к водителю, тронув его за плечо, - Будьте добры, тормозните у метро, и подождите меня пять минут…
    - Полторы сотни, - лаконично ответил водитель, и получив от меня кивок, перестроился в правый ряд, выруливая к метрополитену.
    - Вот теперь я окончательно здесь, - продолжил я, обращаясь уже к Дине, - Ты там не замерзла?
    - Немного, - сказала она, - Ветер…
    - Давай вместо того, чтобы гулять по набережной, посидим в кафе? В мои планы входит не только спасти тебе жизнь, но и уберечь от пневмонии.
    - Я подумаю, - улыбнулась она, - Ты скоро?
    - Скоро.
    Я выпрыгнул из машины, едва она затормозила, и опрометью бросился в метро, топоча по ступенькам так, что редкие прохожие жались от меня по стенам.
    - Ты хотела рассказать мне о нем, - напомнил я, - О том, из-за кого ты сейчас мерзнешь.
    - Я здесь не из-за него, а из-за себя. От того, что я такая… Такая…Простая! Он нерешительный, слишком нерешительный, а я боюсь ему навязываться. Боюсь, что это будет выглядеть так, как будто я за ним бегаю.
    Наконец-то я почувствовал, что говорю не со своей ровесницей, а с девушкой, еще не окончившей школу. Это ощущалось в ее манере говорить о нем… Чисто юношеские проблемы, чисто юношеское: "Я за ним бегаю"…
    - Он старше тебя? - спросил я, влетая в кассовый зал метро, в котором продавщицы цветов уже собирали свой нехитрый инвентарь и громадные букеты, готовясь закончить рабочий день.
    - Да.
    - Сколько ему?
    - Двадцать четыре.
    От удивления я присвистнул. Да, дело обстоит хуже, чем я думал. Разница в два - три года, это еще ничего, даже, скорее, положительный момент. Но в семь - восемь лет… Это уже перебор!
    - А тебе… - я замялся, прикидывая, когда же я сам закончил школу, - Семнадцать?
    - Таких вопросов девушке не задают.
    Сколько бы ей не было, азы кокетства она уже освоила.
    - И все же?
    - Пятнадцать.
    В это время, при помощи одних лишь жестов и мимики пытался объяснить продавщице, что мне сугубо фиолетово, какую розу она мне всучит, что я согласен на любую из тех, что она еще не успела упаковать, и что вот эта, самая ближняя ко мне, вполне подойдет…
    - Ты его действительно любишь? - спросил я, - В смысле… Ты не кажешься мне глупышкой, которая не может отличить настоящее чувство от юношеской влюбленности… Ну, знаешь, девушки в твоем возрасте имеют свойство влюбляться в школьных учителей, в спортсменов…
    - … В ДиКаприо… - закончила за меня она. - Нет, Хоть мне и пятнадцать лет, но я не малолетняя дурочка. Я действительно люблю его.
    Я вновь машинально отметил ее сочетание мании величия с комплексом неполноценности. Пожалуй, первого в ней все же больше… Наверное, именно это и вывело ее на мост.
    Почему люди сводят счеты с жизнью? Об этом я имел достаточно смутные представления - разве что сделал сам для себя некие выводы. Как мне кажется, к смерти людей подталкивает осознание собственной ненужности, слабости, бессилия… Или, как в случае с Диной, уверенность в том, что она такая-растакая, но этого никто не замечает. Как часто я сам говорил в ее годы: "Меня никто не ценит!" Да, признаться, нередко говорю и сейчас. Вот только я не забираюсь на верхотуру и не грожусь от туда сигануть!
    Продавщица улыбаясь протягивала мне красиво упакованную розу, и указывала глазами на бумажник, что я держал в руке…
    - А как он относится к тебе?
    - В том-то и загвоздка. Я до сих пор не знаю!
    Я уже бежал наверх, из метро, боясь, что водитель давно убрался по своим делам, и мне придется ловить новую попутку.
    - Дин, ты меня окончательно запутала. Давай, лучше, расскажи мене все по порядку!
    Слава Богу, машина стояла на месте. Впрыгнув на заднее сиденье и махнув водиле рукой, я слушал голос Дины, льющийся из телефонной трубки. Медленно, с расстановкой, словно вспоминая происшедшее, или, быть может, прокручивая его в голове, Дина рассказывала мне о своем возлюбленном.
    Они познакомились два года назад, и для Дины это была любовь с первого взгляда. Еще бы! Сейчас я еще могу поверить в то, что она хоть немножко мыслит головой, а не гормонами, но в 13 лет она точно не умела этого делать. Она нарисовала мне образ красивого, высокого парня с грустными глазами - как раз тот идеал, который так нравится девчонкам в этом возрасте. Не накачанный как дядька Шварц, а на вид такой простой, но с таинственным взглядом, полным вселенской тоски и размышлений о жизни всего бренного.
    Если б только все девушки мира знали, сколько парней специально напускает на себя такой вид при приближении очередной красотки! При чем действует это не только на 13-летних девчат, но и на любых других, независимо от возраста и сферы занятий. Ну, разве что, чуточку меньше… Сколько раз я сам кадрил девчонок именно так, не подкатывая к ней в своей обычной разбитной манере, а тихо сидя в уголке! Бешеный натиск хорош в клубе или баре, а в каком-нибудь литобъединении вроде ее - как раз идеальна тактика ее Кости. Скромницы и тихони должны были просто падать к его ногам.
    Итак, они познакомились, она взглянула в его глаза и была покорена. Он же… Черт его знает, о чем думал он. Дина сказал мне, что долгое время он не обращал на нее внимания, но в это мне верится довольно слабо. Не заметить томной влюбленности в ее глазах наверняка было невозможно, и единственно возможное объяснение его равнодушия - бедняга просто шарахался от нее, думая что эта детская влюбленность скоро благополучно закончится.
    Не закончилась. Дина постоянно "ненароком" оказывалась рядом с ним, и вскоре он уже не чурался ее общества. Оно и не удивительно - даже мне, даже сейчас и даже в такой ситуации было бы интересно пообщаться с ней. Не смотря на свой юный возраст Дина казалась мне очень интересной и эрудированной.
    Однажды она призналась ему в любви. Он подавился бутербродом и промолчал. Ситуация усугублялась тем, что ее Костя по образованию был юристом, и лучше кого бы то ни было знал, что "за совращение малолетних" - это не тост.
    Эта канитель тянулась года полтора. Он никак не решался ни отшить бедную девочку, чтоб не мучилась зря, ни признаться ей в ответных чувствах. Потом, наконец, когда сама Дина порядком поостыла, теперь уже она стала объектом его пристального внимания. Посиделки в кафе, походы в кино, пусть не очень частые, и т.д. Он не отвергал ее, даже, что называется, позволял приблизиться к себе, но ни слова о взаимности. Со слов Дины: "Если тебе заняться больше нечем - будь со мой."
    - Он признавался тебе в любви? - наконец, не выдержав ее недомолвок спросил я.
    - Нет.
    - А говорил о том, что вместе вам не быть? Разница в возрасте и все такое…
    - говорил, что есть много трудностей на нашем пути к счастью. Так он сказал… Но он говорил, что мы все их преодолеем.
    Если раньше Дина казалась мне немного сумасшедшей, то теперь подобная мысль промелькнула у меня относительно ее Кости. Странный тип. Это надо ж быть настолько нерешительным!
    - Он намеревался ждать того момента, когда мне исполнится хотя бы шестнадцать…
    Я закашлялся от неожиданности. Интересно получается - ты, милая, жди меня, а я еще погуляю, пока ты не подрастешь!
    - И ты согласилась ждать?
    - Конечно!
    Естественно! А что еще делать влюбленной девушке? Искать другого? Нет, любовь зла, а некоторые этим пользуются.
    Мы уже въезжали на мост.
    - Тебя куда? - не оборачиваясь спросил водитель.
    - Где-то на середине моста меня должна ждать девушка. Выкиньте меня там…
    - Еще полтинник.
    - Чего? - озадаченно спросил я.
    - На мосту остановка запрещена. Не хочешь - не плати. Довезу тебя до другого края.
    Я махнул рукой, мол, плачу хоть два счетчика, и водитель добродушно рассмеялся.
    - То-то же. Ни хрена ж у вас место для свидания!
    Вот это - в самую точку. Свидания с потенциальным самоубийцей женского пола 15-ти лет от роду у меня еще точно не было!
    - Артем, ты скоро? - спросила она, слыша мой разговор с водителем.
    - Я уже на мосту…
    И тут я увидел ее. Одинокую, кажущуюся серой на фоне городских огней, но изящную, высокую и не по годам красивую.
    Я тронул водителя за плечо, намереваясь указать ему где тормозить, но он уже все понял сам.
    - Вижу. Деньги готовь.
    - Дина, видишь останавливающуюся "Волжанку" через дорогу от тебя? Я в ней. Я один. Никаких снайперов и санитаров!
    Она рассмеялась, как мне казалось, уже не столь печально, как раньше.
    - Сейчас я выключу ненадолго телефон, хорошо? Мне нужно расплатиться с водителем…
    - Хорошо…
    Она отключилась сама. На этот раз - не раздумывая, видимо, доверившись мне.
    - Вы психи, - прокомментировал водитель, принимая у меня деньги.
    - Знаю, - согласился я, выходя из машины.
    "Волга" не раздумывая, взяла с места, обдав меня облаком выхлопных газов, и, быстро набрав скорость, слилась с потоком машин.
    Мы стояли друг напротив друга, разделенный широким дорожным полотном и, потому, кажущиеся друг другу сгустками темноты в весенних сумерках. На ней - темный плащ или пальто. На мне - черная кожаная куртка. В руках у обоих сотовые телефоны - бич и проклятье человечества. Взгляды устремлены друг на друга, но выражения глаз на таком расстоянии уже не разобрать.
    Поток машин казался бесконечным. Минута, другая, третья, а мы все стоим, глядя друг на друга. Лишь я время от времени отводил глаза от нее, ища между машинами хотя бы маленький просвет, чтобы суметь проскочить. Две души - потерявшаяся в большом городе, и ищущая ее, которые никак не могут соединиться, преодолев последнее препятствие.
    Я взглянул на телефон и нажал на кнопку повторного набора последнего номера. Мне было отчетливо видно, как она поднесла свою трубку к уху, не отрывая от меня взгляда.
    - Алло.
    - Еще раз привет, - усмехнулся я, - Забавно, да? Я, как обещал, промчался ради тебя через весь город, а теперь не могу одолеть разделяющий нас десяток метров.
    - Забавно, - согласилась она. - Я, признаться, так и не верила до конца в то, что ты приедешь. А ты пришел… И даже с цветами.
    Я усмехнулся, мельком взглянув на розу в своей руке. Никогда не понимал того магического воздействия, которое цветы оказывают на женщин… Постоит пару дней в воде, завянет и умрет. И все! Любовь прошла - завяли помидоры.
    - Давай, пока я дожидаюсь возможности перемахнуть через эту клятую дорогу, ты расскажешь мне о том, почему решила прыгнуть?
    - Я же тебе уже сказала…
    Меня не покидало какое-то жуткое чувство нереальности происходящего. Вот она, стоит сделать несколько шагов, и я смогу прикоснуться к ней. Я вижу ее, но ее голос по-прежнему слышу лишь в телефонной трубке.
    - Это все из-за него?
    - Да… Сегодня он опять сказал мне, что он сам запутался в наших отношениях, что он не понимает даже сам себя, и что… Что все у нас очень хрупко… И я подумала… Подумала, раз все хрупко, значит рано или поздно разобьется. А раз так, то пусть лучше разобьюсь я!
    Ее душили слезы. Я видел, как она подняла руку к глазам, смахивая с них капли влаги, и мне нестерпимо захотелось обнять ее, прижать к себе, прошептать на ухо что все будет хорошо… Что все уже хорошо, раз я здесь.
    Чертов инстинкт первобытного самца! Защитить самку! Уберечь ее от опасности! Пожалуй, это стремление еще сильнее, чем пресловутый материнский инстинкт.
    И я решился. В два прыжка одолев половину дороги, проскочив под самым носом у красного "Бумера", оглушительно гуданувшего мне чуть ли не в ухо, я помчался дальше… Прямо под колеса троллейбуса, которого я, почему-то, счел тихоходом.
    На доли секунды все смешалось - глухой удар, боль в груди, ощущение полета и отвратительная мысль "Добегался!", проносящаяся в сознании. Боль от падения, удар головой обо что-то твердое, скрип тормозов и лязг железа…
    Изображение серого неба было размытым и нечетким, поэтому я закрыл глаза, прогоняя туманную дымку. Не так уж все и плохо - по крайней мере я был жив, и даже видел все достаточно четко. В тот миг я подумал, что ничего страшного не случилось - что сейчас я встану, отряхнусь, потру ноющие ссадины, покрою матом водителя троллейбуса… Нет, материть его при Дине я не стану, черт с ним.
    Я попытался подняться, насколько мог аккуратнее упершись рукой в асфальт, и тут же мою спину пронзила страшная боль, от которой серая пелена вновь возникла перед глазами.
    - Не шевелись, парень! - раздался прямо надо мной испуганный мужской голос, и я подумал, что это наверняка водитель троллейбуса, прикидывающий сейчас, сколько лет ему светит за сегодняшнюю поездку.
    - Не двигайся, Тема! - это уже была Дина. Заплаканная, задыхающаяся от волнения, склонившаяся надо мной и бережно поднявшая с земли мою розу. - Сейчас скорая приедет…
    - Все нормально… - прошептал я, чувствуя во рту легкий привкус крови, - Жить, кажется, буду.
    В тот миг я и в самом деле верил, что все будет в прядке. Что у меня всего лишь десяток ушибов и пара переломов. Странная это штука болевой шок - действует лучше любого обезболивающего. Смертельная рана кажется царапиной, перелом позвоночника - легким ушибом… Вот только странно, что при этом легком ушибе не двигаются ноги или руки… В моем случае - как раз ноги.
    Зато Дина, видевшая мой "поцелуй" с "сохатым" со стороны, кажется, осознавала картину происшедшего гораздо полнее чем я…
    До сих пор я думаю о том, как близко я был к ней, как мало мне нужно было сделать для того, чтобы все закончилось хорошо. Всего лишь переждать поток машин, ведь ничего не произошло бы еще за три-пять мнут. Но нет, мне непременно захотелось быть доблестным рыцарем, примчавшимся к девушке как раз в тот момент, когда она уже не могла сдерживать слезы. Я и примчался.
    Я не видел, как она отошла от меня. Услышал лишь удивленный и вопрошающий возглас какого-то мужчины, когда она перебросила ногу через перила моста… И уж конечно же я, близкий к тому чтобы потерять сознание и парализованный ниже пояса, не мог, подобно всем другим свидетелям этой трагедии броситься к перилам, чтобы увидеть, как черная гладь воды приняла к себе, сомкнувшись над ее головой.
    Ее тело нашли лишь три дня спустя - течение отнесло ее на десяток километров вниз по течению, и лишь там прибило к берегу, загнав под тонкую корочку льда. Мальчик, лет десяти, нашедший ее, наверное до сих пор видит кошмары, в которых она смотрит на него сквозь тонкую ледовую преграду. Смотрит пристальным взглядом, полным укора и боли. Взглядом, вопрошающим, "Почему ты не спас меня?" Взглядом, предназначенным мне.
    Если даже и так - этому пареньку повезло гораздо больше, чем мне, потому что ко мне она является наяву.
    Вот уже два дня, как меня выписали из больницы. Все в полном порядке, за исключением той "мелочи", что я никогда уже не смогу передвигаться иначе, как в инвалидном кресле. Мой разум чист и ясен - она даже ни разу не пришла ко мне во сне… Но стоит мне взять телефонную трубку, когда мне звонит кто-то из друзей, чтобы высказать свои, никому не нужные, соболезнования по поводу случившегося, я слышу короткий щелчок, как будто к нашему разговору подключился кто-то еще…
    И еще я чувствую, что она стоит у меня за спиной, в промокшем черном пальто, холодная вода с которого капает на мой ковер. Я даже чувствую веяния холода, исходящего от нее…
    Но стоит обернуться, и она исчезает, не оставив и следа.
    Лишь иногда звонит мой мобильник, неведомо как уцелевший в той аварии. Звонит тихо, так что его слышу один лишь я… А когда я беру трубку, то тихий, вкрадчивый голос, едва различимый на фоне шороха помех, спрашивает меня: "Это телефон доверия?" И тогда я отвечаю ей: "Простите, не тот номер".
    Или я лишь думаю, что слышу ее голос?…