Поднимая за собой столб дорожной пыли, автомобиль марки BMW - серый, грязный, возмущённо ревущий мотором, упрямо накручивал километры, отделяющие город от двух не особо удачливых приятелей - Максима Синицина - плотного коренастого светловолосого парня двадцати трёх лет от роду и Игоря Кичина - его бородатого рыжего товарища, которому в данном - тысяча девятьсот девяносто таком-то году, стукнуло двадцать девять годков. Кича, устало пялясь через припавшее сухим мелким песком ветровое стекло, сжимал в мозолистых руках обтянутую цветастым плетёным чехлом "баранку", Макс же крутил пальцами найденный в бардачке пистолет марки "Макаров" - принадлежавший, очевидно, покойному - под номером 645 - на блестящий воронёный ствол которого нахлобучили увесистую трубу глушителя. Лицо Игоря - всё запачкано запёкшейся кровью, а "таблицу" его товарища покрывал сплошной опухший и давно почерневший синяк - это так постарался предыдущий хозяин "бэхи" - Женя-Повар, чей труп вот в самое это время выуживали из неглубокого кривого озера блукавшие по побережью рыбаки. Путь серого стального "немца" лежал далеко на запад - туда, куда каждый вечер скатывалось на ночёвку багряное от неусыпных дневных забот солнце. За шатким мостком, робко перешагивающим озерцо, простиралась вонючая болотная топь, над которой узкой извилистой стеной высилась проезжая магистраль: местным городским автомобилистам ехать этим путём было боязно - оглядевшись по сторонам, можно только гадать, сколько заскучавших водителей умудрились похоронить своих стальных коней в блёклой цветущей болотной зелени, распростёртой внизу у подошвы трассы. То там то сям из мутной жижи выпячивались лысые чёрные островки, скользкие от слизи, на которых, похнюпившись, раскорячились кривые облезлые ели. Болотца сменял лесок - пестрящий редкой хвоей и лиственным кустарником, а дальше - сколько видел глаз - до самого горизонта и дальше - ширилась бескрайняя дикая степь, которую острой серой иглой пронзала узкая областная автострада. До ближайшего населённого пункта оставалось не меньше шестидесяти километров и Игорю Кичину становилось не по себе, когда его взгляд случайно падал на индикатор уровня бензина в баке: там оставалось не так-то много - чуть более, чем на половину пути. Дальше пришлось бы рисковать и петлять степями, надеясь, что с дороги не заметят, либо, опять же - рисковать - и ловить попутку, которых в этот жаркий безоблачный день ребятам встретилось аж целых ни одной: пользовались дорогой нечасто, находя более короткие и безопасные пути. Под эти невесёлые мысли редкими вздохами доносился треск помех бортового радиоприёмника, сквозь шум которых отчаянно пробивался бодрый британский панк-рок: словно выныривая из тьмы ушедших эпох, техническим чудом спасённый от забвения голос почившего в бозе Сида Вишиса пел про анархию под дождливым лондонским небом загадочного туманного Альбиона.

Когда допрашиваемые в сопровождении дежурной охраны вышли, Рыба легонько подёргал себя за вислый - цветовыми оттенками седины смахивающий на тюльку - ус, не сводя упорного сверлящего взгляда с Кастета - Дмитрия Костянина - молодого, упитанного жизнерадостного бычка. Сотрудник ФСБ уже сгорал от нетерпения засесть за свою писанину, развернув в небольшом, но вполне опрятном и уютном - не считая, разве что, отсутствия горячей воды - номере гостиницы старенький квадратный ноутбук фирмы "Dell" и навесить на своего рыжего "подопечного" побольше смертных грехов и потом торопливо отправить свой "талмуд" блуждать загадочными маршрутами глобальной паутины Интернет, чтобы спустя мгновение тот мог упасть на виртуальный стол вышестоящего руководства далеко на московской Лубянке. Сам же пожилой оперативный сотрудник убойного отдела предпочитал писать отчёты от руки, предварительно поразмыслив над их содержимым, непременно наблюдая за вьющимся дымком сигареты в своём ставшем роднее дома убогом кабинете. В сочинениях обоих было мало сходства, также, как и мало сходства было у этих своеобразных "шедевров" с реальной действительностью, что почём зря забавной канителью протекала за мутным от восходящего над шумной улицей смога окном кабинета на втором этаже.

Не выдержав взгляда, молодой голубоглазый викинг, совершивший в своей стремительной юности много славных дел, наконец взорвался:

- Что такое?! - он исподлобъя сердито наблюдал за старым хитрым лисом. Тот мгновенно отпарировал:

- Пытаешься пришить "психу" не только убийство, но, если уж не насилие, то хотя бы совращение?

- Что ты прицепился, старый хрыч! - агент холёными белыми пальцами взъерошил короткий ёжик своей шевелюры.

- Конечно, это не моё дело... - начал было следователь.

- Вот именно! - успокоился Дима. - Не твоё дело! Этот Кичин - подонок и мразь! Как там говорил Шарапов из фильма? - Вор должен сидеть в тюрьме! И чем дольше - тем лучше!... Для людей и для государства! Он же - тунеядец и наркоман! - упрямо продолжал сыпать "увесистыми" аргументами молодой демагог, но, наконец заметив издевательскую ироническую улыбочку на землистом лице старого проныры, пресёк себя на полуслове и, насупив жиденькие брови, замолк.

- Не Шарапов это говорил, а Жиглов. - мягко поправил его Рыба. - Да и какая разница: захочет прокурор - выплывет этот факт на суде, не захочет - не выплывет. У нас не американское правосудие - чтобы позлорадствовать, влепив "клиенту" лет эдак тыщу заточения в темнице - и радостно потом пожелать обвиняемому долгой жизни и крепкого здоровья! - старик скривился в довольной ухмылке. - А наш птенчик, пока оперится, даже если ещё сможет себе на пару-тройку пожизненных и "налетать", выход-то у него всё равно будет только один... - и он направил добрые, усталые глаза на ошарашенного ходом его размышлений юного сотрудника спецорганов.

В это же время в психдиспансере - что на окраине города - находился с официальным визитом военный прокурор, обременённый своею - прокурорской - заботой - добавить к списку нехороших дел беглого "музыканта" ещё и какое-нибудь нарушение присяги, возможно, припомнить старые армейские "подвиги", которых у русского боевого солдата в запасе может быть немало. Он премило пил чай в кабинете главного врача-психиатра, красное от утреннего бритья лицо которого выражало полную заинтересованность беседой: всё же они не просто формально вели следственный допрос, а дружески непринуждённо делились добытой у каждого своим путём информацией.

- Да, до падения Игорёк увлекался музыкой: играл с детишками на гитаре где-то в центре, в подвале. - рассказывал профессор - Играл на моё, весьма, конечно, субъективное мнение, - вежливо поправил себя старый интеллигент - очень посредственно - до Мика Джаггера ему, несомненно - было далеко. Но малым нравилось...

- Удивительно! - воскликнул прокурор - Как можно было выпасть из пятого окна, остаться целым и при этом - так тронуться головой!

- Ну... - доктор с сомнением взглянул на седого прокурора, потом махнул рукой - Вы явно невнимательно изучали историю болезни пациента! После падения ему провели несколько операций - у него, например, были смещены диски позвоночника, поломано несколько рёбер, вывихнута рука, повреждены многие зубы. Опять же - сильнейшее сотрясение мозга... так что цел наш товарищ остался относительно. Но вы правы - это не столь существенно. Скорее всего испуг, который бывает при потере равновесия, ввёл его в ступор. У Игоря, насколько я знаю - уже бывало подобное?

- Да, - прокурор поставил на стол потёртый кожаный портфель, порылся в его недрах, потом бросил эту затею, снял сумку со стола и продолжил - выпал из вертолёта. Интересная тогда была история, нужно только уточнить некоторые подрбоности... - очевидно, внутренне колебаясь, он умолк.

- А когда это случилось, не припомните? - деликатно подтолкнул его опытный доктор.

- Пару лет назад. - решился, наконец, военный - Операция в Таджикистане.

- Ага!... - задумчиво воскликнул седой как лунь профессор психиатрии.