В пантеоне великих поляков, создававших великую русскую словесность, одно из первых мест принадлежит Юрию Карловичу Олеше. Он жил возвышенно и горестно.

В свои детско-юношеские годы, случайно, в квартире соседской девочки мне попалась в руки потрепанная книга. Я начал ее читать - и меня ошеломила свежесть, яркость красок, прозрачность слога: "Высоко в сверкающем небе воздушные шары походили на волшебную летающую гроздь разноцветного винограда...", цветочница уронила миску с цветами, и "розы вывалились, как компот", "фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком"... В этой книге для детей были необыкновенные приключения, была тайна, двойники, чудесная девочка-кукла, отважный циркач Тибул, милый, рассеянный доктор Гаспар Арнери, но... томик оказался без обложки и даже без титульного листа... Чуть повзрослев, я узнал имя автора этого чуда - Юрий Олеша. И с тех пор я люблю его и восхищаюсь им.

Юрий Карлович Олеша родился 19 февраля 1899 года. Отец его, обедневший польский дворянин, проиграл всю свою жизнь в карты. Мать в молодости была очень красивой - брюнетка, надменная католичка, она походила и внешне, и характером на супругу легендарного Лжедмитрия, гордую Марину Мнишек, мечтавшую стать русской царицей. Уделом же матери будущего писателя стала семейная жизнь с акцизным чиновником. Фамилия "Олеша" по-польски означает " молодой олень, олененок".
"Олеша всегда гордился своим шляхетством. С серьезным выражением лица он убеждал друзей, что его, как шляхтича, могли бы избрать королем Речи Посполитой, и тогда он назывался бы пан круль Ежи Перший - король Юрий Первый. И он бы требовал, чтобы его называли "пан круль Ежи Перший велький" - великий. (В. Катаев)

Конечно, это была игра, но игра выдавала амбиции Олеши, его жажду признания и славы.

 

Родным языком Юрия Карловича Олеши был польский. Олешам полагался родовой герб: олень с золотой короной, надетой на шею. И поскольку в разговорах с друзьями Юрий Карлович не без гонора упоминал, что он шляхтич, я долго искал что-то похожее на наших и польских сайтах. И нашел вот что: герб рода Брохвичей:

Какое отношение они имеют к Олеше? Жду разъяснений.
 

В годы гражданской войны Олеша оставался в Одессе, где в 1919-ом пережил смерть любимой сестры Ванды. В 1921-ом уехал из голодной Одессы в Харьков, где работал как журналист и печатал стихи в периодической печати. В 1922 году родители Олеши получили возможность эмигрировать в Польшу и незамедлительно ей воспользовались. В этом же году Олеша переехал в Москву. Он приехал в столицу в начале НЭПа. Поселился в одной квартире с Ильей Ильфом. Комнаты, наподобие спичечных коробков, выгораживались фанерными перегородками. Олеша поступил на работу в газету профсоюза железнодорожников «Гудок». В московских компаниях его знали как великолепного остряка, чьи слова передавались из уст в уста. Был он непревзойзодённым мастером метафоры, а когда встречал достойного соперника, восклицал: “Как жаль, что не я это выдумал!”

Из мемуаров Олеши
"...Какую первую книгу я прочел? Пожалуй, это была книга на польском языке - "Басне людове" ("Народные сказания"). Я помню, как пахла эта книга, - теперь я сказал бы: затхлостью - как расслоился угол картонного переплета, как лиловели и зеленели мантии седых королей, как повисали на горностаях черные хвосты... Это была история Польши в популярных очерках - о Пясте, о Локотке, о Болеславе Храбром, о Казимире Кривогубом. С тех пор мне и кажется, что изображения могут гудеть. Эти картинки гудели..."

***
"...В этот магазин вела узкая дверь в довольно толстой стене, что делало момент входа в него особенно, если можно так выразиться, аппетитным. Кажется, даже звякал при открывании дверей колокольчик... Это был книжный магазин, причем в соседней комнате помещалась маленькая библиотека польских книг, которые выдавались на дом. Книги были польские, хозяин магазина и библиотеки - поляк, его жена - полька, продававшиеся в магазине картинки - польские, все было польское, - даже запах, чем-то похожий на запах костела, возвышавшегося рядом с магазином, здесь, на Екатерининской улице. За книгами в магазин меня посылала мама. Я проходил маленькую библиотеку и спрашивал у жены хозяина, старушки, есть ли книга, которую хочет получить мама. -  "Прокаженная" Галины Мнишек - произносил я название романа. Нет, никогда "Прокаженная" не оказывалась в библиотеке. Она все была на руках. Когда маме содержание этого романа рассказывала знакомая, у мамы текли слезы... - Нет, мальчик, "Прокаженной" нет..."

Ряды книг громоздились один над другим до потолка - разные книги, новые, истрепанные, некоторые в ярких нерусских обложках. От книг пахло тем запахом, который остался в моих воспоминаниях, как один из приятнейших запахов, какой удалось мне услышать, хотя, по правде говоря, это был запах несколько затхлый, мышиный.

- Есть "На серебряном шаре" Жулавского. Возьми, мама будет довольна.И я беру "На серебряном шаре". Взгляд на обложку дает мне понять, что действие романа, очевидно, происходит на луне: большой шар луны, сделанный художником действительно в виде серебряного, восходит над горизонтом, и несколько человек, истомившись среди кустов и бросая длинные тени, смотрят на него с печалью.

Уходя из магазина, я задерживаюсь, чтобы посмотреть на открытки, которые здесь продаются и держатся лицом к покупателю благодаря какому-то проволочному сооружению. Тогда открытки коллекционировались и изготовлялись поэтому с особенным искусством, чистые цвета, хороший картон... Репродукция блестела, оставаясь четкой во всех подробностях. Вот, например, пожар... Большое здание, уже превращающееся в скелет, чернеющий на фоне пламени, снопы искр и маленькие золотые каски пожарных, величиной с булавочную головку, но видимые даже тогда, когда уже у дверей я оглядываюсь на них в последний раз.

- "На серебряном шаре"? - спрашивает мама. - Что это? Наверное, какая-нибудь глупость. Надо было "Прокаженную".- Ну нет "Прокаженной", - говорю я. - Какая-нибудь глупость. Однако голубеющая обложка с серебряной луной и длинными тенями людей привлекает ее. Она спрашивает не столько меня, сколько самое себя: - Что это?

Открывает, начинает читать.- Нет, ничего, - говорит она через минуту. - Ничего, ничего. Изобретатель, который... Ничего. Оказалось потом, что это грустная книга о группе людей, полетевших на луну и утративших возможность вернуться и все тоскующих о земле..."

***
"...Впрочем, возможно, усталость, отсутствие чистого воздуха. Когда заговорщики душили Павла, он вдруг увидел одного в конногвардейском мундире, он решил, что это сын, Константин. Он закричал:- Пощадите, монсиньер! Воздуху! Воздуху, монсиньор!
 

Это не был сын. Этот Константин странная личность. Герцен пишет, что он нравился солдатам, народу. Он сам признается, что после смерти Александра, когда он видел Константина шагающим по коронации рядом с Николаем - втянув уши в плечи, в желтый воротник литовского полка, - то он видел в нем своего героя. Тут же он восклицает, что герой его был очень дурен собой, такого даже и в Ватикане не сыщешь (в галерее статуй римских императоров времен конца). Затем этот роман Константина с Польшей. Он, например, аплодировал польским войскам под Остроленкой, бившим русских. Потом брак на польке. Он умер от холеры.Поляки называли его старушек".

***
"...Моя сестра Ванда умерла в девятнадцатом году от тифа. Она заразилась от меня. Я выздоровел, она умерла, ей было двадцать три года. Это произошло во время деникинщины в Одессе, зимой. На похоронах я не был, потому что не выходил еще из дому после болезни, и не знаю, в каком месте кладбища ее похоронили.
Белогвардейцев сбросили в Черное море, наступила весна, мама открыла шкаф, в котором висели платья покойной, пахнуло забытыми и знакомыми запахами, мы увидели коричневые и голубые платья, серебряное шитье на одном, обнаружился скомканный носовой платок на дне шкафа, мама плакала.
Прошел еще год, я уехал из Одессы, где жил с трехлетнего возраста, окончил гимназию и был два года студентом. Родители остались, в Одессе наступил голод, отец торговал папиросами врассыпную на рынке, я поселился в Харькове. В двадцать втором году папа и мама приехали в Харьков хлопотать о переходе в польское подданство - они стали оптантами, получили разрешение на выезд в Польшу и уехали летом.Мы попрощались, поезд уходил на Шепетовку, папа выбежал из вагона, чтобы еще раз обнять меня. На прощание мама просила меня: "Сделай, не забудь, сделай это, я очень тебя прошу, позаботься - это должен сделать ты. Найди могилу Ванды и положи на нее мраморную доску...". Они уехали, потом я, плача, пересекал вокзальную площадь. Так окончилось мое прошлое."
 

_________________________________________________

Он боялся испортить путь писателя скромностью или уступками. Скромность хороша в обществе, но наедине с бумагой надо дать свободу руке, которую ведет вдохновение. Ходил Олеша слегка сутулясь. Глаза у него были синие, волосы русые. Одевался он сперва по-молодому и внимательно, потом богато и небрежно, потом бедно и небрежно - и всегда элегантно. Он умел носить шляпу, свободно закинуть шарф и никогда не позировал. В Польше Юрий Карлович сам никогда не был, мечтая побывать в Кракове. И город трех толстяков находится в вымечтанной Польше средневековья, только реки той страны - быстрее, мосты круче...

 

Польский дворянин, Юрий Олеша блестяще говорил на французском и на польском, с отличным аттестатом окончил гимназию и в своем кругу признавался номером один. "Я стою на ступеньках аптеки. Прошу милостыню. У меня кличка Писатель", - эта метафора из его речи на Первом съезде писателей прогремела больше, чем любой доклад. Много лет не печатали. Жил бедно, но, как только появлялись деньги, раздавал их направо и налево и непременно отправлял родителям. Не написал ни строчки о пятилетке, о "Смерти пионерки", хотя друзья просили его - прогнись. Не прогнулся. Умер в 60-м году от инфаркта и пьянства. В последние годы жизни он называл себя уже не королем,а князем "Националя" - ресторана при одноименной гостинице, где Ю.К. проводил все свое свободное время. Похоронен в могиле поэта Багрицкого, как раз написавшего "Смерть пионерки".

 

На его могиле до сих пор лежала небольшая гранитная доска, и буквы с именем и датами рождения/смерти стерлись. Скульптор Александр Цигаль сделал замечательный барельеф из бронзы и восстановил надпись. Так что смело можно говорить, что памятник не реставрировали, а сделали заново благодаря участию Евгения Сидорова (министра культуры середины 90-х) и поддержке Фонда первого Президента России Бориса Ельцина. Барельеф Олеши пополнит галерею скульптурных портретов литераторов работы Цигаля. И вот что удивительно - он же сделал памятник бездомной собаке на станции метро "Менделеевская". На Олеше круг замкнулся - тот много лет скитался по чужим углам. Памятник откроют в день 50-летия со дня смерти этого удивительно свободного и нищего короля метафор, Юрия Олеши...
 

Было бы странно, если бы похоронен писатель был красиво и с почестями. История погребения cтоль же трагична, как и жизнь самого Юрия Карловича. Он всю жизнь, с того момента, как приехал из Одессы в Москву, жил по съемным квартирам, чужим углам и похоронен был в чужую могилу, хотя и родственника. По статусу не вышел лежать на главном кладбище страны - Новодевичьем, и если бы не собрат по перу Эдуард Багрицкий, неизвестно, где покоился бы прах автора знаменитой "Зависти".

... Олешу похоронили в могиле Багрицкого - они были женаты на родных сестрах Суок... В 27-м году, после того как вышел роман "Зависть", Олеша проснулся знаменитым. Он ходил по лезвию бритвы, был поляк и упоминался как шпион в делах Бабеля, Мейерхольда. Но он вовремя, как говорится, вышел из игры - ничего не просил, не подписывал никаких писем. Он выбрал судьбу нищего. А кому мешал этот спившийся писатель? Хотя, уверяю вас, спившимся он не был. А может быть, Сталину просто нравилась его "Зависть", и поэтому его не тронули. Как не тронули Ахматову, Пастернака!..
...Его часто можно было видеть в Доме литераторов, но не выступающим в залах, а внизу в ресторане, где он просиживал со стаканом водки. Денег у него не было, удачливые советские писатели почитали за честь угостить истинного писателя, прекрасно осознавая его огромный талант и невозможность реализации его. Однажды, узнав, что существуют разные категории похорон советских писателей, он поинтересовался, по какой категории похоронят его. Его хоронили бы по самой высшей, самой дорогой категории. Олеша на это задал вопрос, вошедшей в историю Дома литераторов: нельзя ли похоронить его по самой низкой категории, а разницу вернуть сейчас?..

После смерти Олеши (1960) составители издали его талантливые записки, в которых мерцают искры погибшей эстетики, под выспренным названием "Ни дня без строчки", но это лживое название – ежедневных-то строчек как раз и не было! По свидетельству В.Катаева, Олеша хотел назвать эту книгу "гораздо лучше и без претензий". Он хотел назвать ее "Прощание с жизнью". К 100-летию со дня рождения Олеши вышла новая дополненная книга, в которую вошли те записи Олеши, которые прежде по цензурным соображениям нельзя было опубликовать. Она получила название "Книга прощания".

 В книге В.Катаева "Алмазный мой венец" (1977) есть аллегорический образ художника слова Ключика, в котором легко угадывается реальный образ Юрия Олеши. В мистифицированной памяти поздней катаевской книги Олеше по праву воздается должное. Воображение Катаева находит необыкновенно красивую метафору вечного поклонения мастерам слова. Это парковая аллея расположенных прямо на траве, сделанных "из космического вещества" (невидимого непосвященным) звездно-белых памятников, в которых явно проступает сходство с Маяковским, Есениным, Мандельштамом, Пастернаком, Хлебниковым, Булгаковым, Багрицким, Бабелем, Ильфом, Олешей...

 Неужели ты не понимаешь? Власть денег.

Фильм Абрама Роома. Совершенно космический сюжет, потрясающий визуальный ряд, советское исследование утопического общества будущего - поиски идеальной модели человека, гармоничной сексуальности, идеальной телесной и душевной практики - себя (с). Нацизмус чистейшей воды. Не согласны? Спорьте!