...Маленькая - метр 58, с царапиной на носу, она сидит и испуганно смотрит на меня из глубины кресла. На виске - еще один шрамчик плюс шесть на руках и один на левой груди. Врачи сказали: повезло, лезвие ножа, застряв в дутой куртке, остановилось всего в полусантиметре от сердца. Это Назик Эйгешева, двадцатилетняя киргизская девушка, выжившая после того, как на нее напали скинхеды.
Она прожила в Москве почти год, мечтая поступить в Медицинскую академию, и совершенно ничего не боялась. Она думала, что скинхеды нападают только на тех, кто не говорит по-русски и одевается как в деревне. А ей, окончившей в Бишкеке русскую школу, отличнице, умеющей танцевать и рисовать и знающей наизусть Ахматову и Цветаеву, Москва казалась почти родной. Во всяком случае, так ее всегда учила мама - российская гражданка Пазилат Насибова, акушер-гинеколог высшей категории с тридцатилетним стажем. «Учись у русских, дочка! - говорила она. - Как они ходят, как одеваются, как учатся, как живут. От русских может быть только добро!»
В тот день, 29 января 2008 года, Назик что-то почувствовала - хотя до этого никогда и никто не говорил ей ничего обидного по поводу разреза глаз. Она стояла в вестибюле станции «Китай-город» и отчаянно не хотела идти домой. Послала друзьям эсэмэски: кто может проводить от станции метро «Медведково» до подъезда? Все были заняты. Откликнулся один Марат Акматов. Наверное, Назик ему нравилась, хотя до этого они виделись лишь однажды. Путь от метро до дома занимает семь минут, но они шли почти час. Болтали о том, как Марат (21 в наше время - еще ребенок!) соскучился по маме, которую не видел почти год, и о том, как он скоро поедет домой. Их даже милиционеры на останавливали - настолько они были благополучны и мирны, хотя лучше было бы, наверное, если бы остановили... Было еще не поздно, половина девятого. И вдруг на них налетел ветер. Вернее, смерч, который начал беспорядочно тыкать их ножами. Назик упала почти сразу, Марата уволокли куда-то в кусты. Шансов выжить после 62 (!) ножевых ранений и перерезанного горла у него не было. Назик лежала на снегу, закрыв глаза, и думала: «За что?» «Умерла, сучка?» - услышала она, дернувшись от пинка. И смерч исчез - так же внезапно, как налетел.
«Не все русские такие!» - плакала в машине «Скорой» мамина подруга тетя Наташа, подстилая под окровавленную Назик свою шубу. Эту фразу Назик слышала потом еще не раз - от врачей, женщин в больничной палате и соседей по дому. А на днях кто-то даже бросил в их с мамой почтовый ящик конверт с тысячерублевой купюрой и написал: «Мы живем в соседнем доме. К нам заходил милиционер и спрашивал, видели ли мы что-нибудь вечером, когда убили двух людей рядом с нашим домом. Мы, к сожалению, ничего не видели, но хотели бы вам оказать посильную материальную помощь. Нам сказали, что вы родственники тех людей, которых убили».
- Может, те, кто на нас напал, были все-таки нерусские? - с надеждой спрашивает у всех Назик. Ей хочется в это верить, хотя я знаю, что перед встречей со мной она вполне серьезно просила родственницу вытащить кухонный нож - думая, что меня наняли скинхеды, чтобы ее добить...
- Я думала: вот выучусь на врача, начну работать, а домой буду возвращаться засветло, чтобы ничего не случилось. Но ведь теперь уже и днем убивают! Лучше за границу поехать, там узкоглазых много. А тут ты один среди рыжих... - очень серьезно говорит Назик. Ее мама, которая за свой акушерско-гинекологический век помогла родиться сотням русских детей, при этих словах замирает как памятник. Назик-то уедет обратно в Бишкек, а маме предстоит вернуться в Москву, в свою клинику. И каждый день ходить по той тропинке, которая пропиталась кровью ее дочки...
За последние время это не единичный случай но почему то всё эта телега в Москве у нас такова нету хотя и бонов полно.
