Сторонясь любой политики, будучи не искушенным в ней, обманом и из-за денег я вдруг оказался там, на самом верху и по самые по уши...

Нет, как актера меня заводила эта роль: льстили выходы на публику, софиты, внимание, регулярные появления в СМИ, сцена, зрители, журналисты, пожалуй, какой-то стимул давали наркотики — и я с удовольствием увязал в этой игре все глубже и глубже.

Судьба актера не отличается большим выбором.
Сегодня я играл в театре, в который никогда бы не зашел по доброй воле,
в пьесе, которая мне сначала не нравилась,
вначале просто изображая политика,
потом разговаривая от него,
затем позволяя себе додумывать за него слова и поступки —
я очутился в Игре, далеко выходящей за пределы своего круга, происхождения, компетентности.

Но я бы соврал, если бы сказал, что эта роль мне не нравилась: я делал то, о чем мечтает каждый актер: был на сцене каждый день, чувствовал драйв, импровизировал, порол отсебятину и иногда выходил за пределы авторского текста.
Заигравшись, я спровоцировал ситуацию, которая выходила далеко за пределы Театра. Брошенные слова попали в систему, получили резонанс, система стала жить своей жизнью, пошла «отсебятина» и реакция «зрителей». Отвечать за резонанс мне совсем не хотелось. И не хотелось заставлять отвечать за них — ту команду, призвала меня на эту роль, и которая знала о бардаке, в котором находился Театр.
Но «театр» играл спектакль,
Show must go on - и бросать «театр» я не мог.


После ареста Соколовского, события вокруг него стали стремительно развиваться, И можно было бы посочувствовать олигарху, который зарвался. Но с другой стороны, как я узнавал, одновременно стало стремительно ухудшаться состояние настоящего президента. Словно кто-то давил на управлявшие им неизвестные нам кнопки. Он умирал, угасая с каждый часом, не смотря на капельницы и лекарства.

Подозрения ближнего окружения подтверждались, Президент все-таки стал объектом атаки нового и неизвестного вида оружия. И при том, мы по прежнему не имели никакого представления, был ли это яд, вирус, то ли это было нематериальное воздействие неизвестной нам природы. Можно было приблизительно указать замешанных, но было невозможно каким-то образом объявить об атаке публично и назвать виновных.

Те, кто были в теме, понимали, что была совершена крупная диверсия не столько против конкретной личности, а против всей страны. Фактически началась война, но при этом, показывать вид или реагировать на ситуацию — было невозможно.
- Получается, что они держали его на поводке — до тех пор, пока я не пошел в атаку против их интересов? — спросил я Быкова.
- Честно говоря, я все больше в этом уверен. И доктор тоже.
- Тогда получается, что за нападением стоят дипломаты, первые лица оппозиции, кто-то из прежней администрации?
Быков покачал головой.
- Совсем необязательно. Скорей всего, даже наоборот. К примеру, дипломаты могли только создать условия для того, чтобы носитель оружия подошел к президенту на дистанцию воздействия. Оппозиция могла приблизить человека на нужное расстояние. Но пока мы не знаем «как» и «кто» - это лишь слова. Мы можем догадываться, что лица, которые применили оружие — связаны с дипломатами. Но ничего вменить в вину им не удастся. Они недосягаемы. Они уважаемые члены общества. Ведь они действительно могли ничего не знать, с ними могли вести Игру, как с пешками, рекомендовав или дав указание послу, олигарху или кому-то еще — на целесообразность совершения каких-то конкретных действий, не сообщая им про действительные причины. К тому же, подобная атака могла пройти не с первого раза... люди могли примелькаться.

- Но это прошло в посольстве и об этом знал олигарх, значит они могли оказаться если не управляемыми, то связанными с этими диверсантами?
– Боюсь, что именно так и обстоит дело.
Я помотал головой.
– Да уж... грязная политика.
– Не всегда – твердо ответил Быков. – Нет такого понятия «грязная политика»... это просто правила Игры. Просто иногда пелена спадает и натыкаешься на грязь, и кажется что кто-то хуже остальных.
– Не вижу разницы.
– Разница то есть. Какой-нибудь посол или олигарх, действительно, может быть марионеткой. И может быть управляемым скажем, шайкой негодяев за его спиной. Но Лидер обычно публичное лицо, который не может постоянно играть на несколько фронтов. Шеф все-таки является сильной личностью, и он никогда не был ничьей марионеткой. Он верит в правоту своего дела, он отвечает за свои слова, ведет за собой людей, которые действуют исходя из внутренних убеждений. Имея в виду него, могу утверждать, что тут грязи нет.

По конституции власть следовало передавать премьеру. Однако здесь была заминка. Личность премьера внушала президенту и его окружению стойкое отвращение.
В политике всегда много конкуренции. Это делает ее еще в этом очень близкой театру. Со стороны иногда кажется, что театр всегда может выгнать плохого актера, избавиться от интригана, стать единой командой. Но так кажется только со стороны. Театр — это своеобразный клубок из разных личностей и разных интересов, иногда совершенно противоположных. Театр — это не только сцена, но и кулисы. А там — та же политика.

Странное отношение к тому, кто по конституции был «вторым номером», кто стоял за спиной Президента, готовый за ним «подхватить знамя» - не было ни для кого загадкой. Этого человека назначили сверху — много лет назад, взяв с президента определенный набор обязательств: моральных, материальных и кадровых.

Михаил Безизьянов был фигурой харизматической.
Мне приходилось видеть таких актеров.
Любой нормальный человек испытывает к такому типажу самую искреннюю симпатию. «Красавчик». Такие в кино всегда получали главные роли - героев любовников, отважных милиционеров, уверенных в себе морализаторов, партийных секретарей и чекистов... Это не плохо — не хорошо, как говорится... Бог дал... Он всегда держался просто, естественно, обладал бархатным тембром, красиво говорил. Нравился женщинам, готовым «штабелями» лечь с ним. Но он как никто другой знал о своих природных талантах. И что греха таить — пользовался этими талантами.
Если не вслушиваться в слова, в интонации и особенно не смотреть на такого актера за пределами сцены — можно годами не замечать, что его настоящие поступки бесконечно далеки от той роли, которую он пытается играть.
Это все было далеко от меня и я был одним из немногих людей, к которым лично я испытывал искреннюю симпатию. Даже не смотря на шлейф из донесений и слухов — о том, как реальный человек отличался от своего публичного образа.
Если актер хорош собой, и пьеса написана правильно, то зритель может наслаждаться его присутствием такого актера на сцене и купаться в интонациях его голоса.
Что говорит человек не играет никакой роли.
Толпа принимает «образ», а не программу.
Толпе нужна икона, а не живой человек.
Собственно, потому в политике часто надо пристально всматриваться в человека и вслушиваться в его слова.

Его роль в администрации Быков назвал «смотрящий». Этакий наблюдатель, от которого не требовалось ни работы, ни действий. Собственно потому он и не обладал никакими настоящими рычагами. Он был своеобразным балансом (или баластом, как шутил Соловьев), чтобы президент не забывал, как он оказался президентом, кто его поставил, и какие обещания он давал.

Что мне надо было делать, чтобы играть роль Президента и чтобы выжить?
В политике не принято брать назад слова или действия. Собственно это тоже сближает политику с театром. Сейчас понимаю, что в той ситуации, если бы я стал играть отступление, брать свои слова про Соколовского назад — в игру мог «включиться» мой труп. Я кончено, доверял тем людям в окружении президента, с которыми общался. Однако... в случае отступления, мой труп мог стать намного полезней меня живого.

Я уже убедился, что в отсутствии живого президента, его окружение может поддерживать видимость его нормальной работы несколько недель и даже месяцев.

В театре ответственность другая. И больше ситуаций, когда твой неудачный «перформанс» можно переиграть, развернуть, обыграть иначе... В конце-концов, актер может гениально отыграть свой ляп, может гениально сыграть на следующий день. И в театре проигравшего актера не пристреливают. В театр не попадают безвозвратно, без малейших шансов оттуда выбраться... Цена ошибки в театре — велика, но не настолько, как в политике.

Однако все было не так уж плохо. Во-первых, противник, кем бы он ни был — ничего не понимал в ситуации тоже. С арестом Соколовского — он лишился одной из своих самых сильных карт. Кроме того, противник вряд ли хорошо понимал ситуацию с двойником, ведь тогда он не стал бы «дожимать» настоящего президента, делая мою фигуру более сильной.

Судя по тому, что я понимал про Соколовского, тюрьма для него была только началом. На мой стол вдруг стали попадать многочисленные отчеты силовиков — и не только про Соколовского.

Наверно любой актер сам по себе уже безжалостный циник. Роль политика делает эту природу еще более жесткой. Сочувствия и жалости этот человек во мне не вызывал никаких. Я понимал, что он был как-то связан с болезнью и устранением настоящего президента. Люди, которые были связаны с олигархом — имели непосредственное отношение к оружию, которое было применено. Мои действия были защитой, возмездием, пусть это прозвучит громко «государственной обороной».
Но понимая, что моя жесткость спровоцировала атаку на настоящего президента, мне иногда все-таки хотелось сделать что-то, чтобы спасти его. Даже отменить действия силовиков. Отменить свои слова, свое выступление.

Через два дня я выступал на коллегии Министерства внутренних дел. Мое появление встретили аплодисментами. Я понимал — почему: именно я инициировал действия, основанные на общественном протесте против беспредела бизнеса, бессилия власти. Возможно, эти аплодисменты относились не совсем ко мне. Однако в тот момент я снова прислушался к реакции публики — и повторил то, что говорил раньше, усилив некоторые пассажи и интонации.
В разных тезисах и с разной силой я повторял все то, что говорил накануне. Меня раз двадцать прерывали аплодисментами. Десятиминутное выступление продолжалось почти час. Если бы лидера страны можно было вызывать «на бис», в тот день мы с силовиками переписали бы все театральные рекорды у Гинесса. Ну, кроме Северной Кореи, наверно...

Наверно, политические лидеры, не хуже актеров должны чувствовать ожидания публики.

Не смотря на некоторые импровизации в пределах заданного образа, словесный пинг-понг на публике и красивые выходы, мой персонаж несколько месяцев «плыл по течению» и действовал, скорей, по инерции. Играя президента, я долгое время почти не позволял ему проявлять самостоятельность. Возможно, общество чего-то ожидало от нас с ним. Так что возможно, что в своих оценках и последних речах я был больше прав, чем думал об этом... Его окружение в любом случае должно было чувствовать востребованность более активных слов и действий. И если они не останавливали меня, значит, одно из двух: им нравится моя самостоятельность, или окружение Первого лица находится в зависимости от Лидера — независимо от того, кто находится на этом месте.

Критики из ближнего круга я не слышал.
Атака на олигарха продолжалась больше недели.
В один из вечеров ко мне в кабинет зашел Соловьев. С толстой пачкой документов он стал убеждать меня откатить назад, выступить по телевидению с пусть не явной, но поддержкой Соколовского, и публично отчитать силовиков, дезавиуровав недавние действия и несколько натужно, но признать невиновность Соколовского. Тот уже получил достаточный урок, и дальнейшие действия против олигарха уже сильно напрягают новые финансовые и промышленные элиты.

Он упомянул несколько встреч олигархов в загородных резиденциях. Резко участившиеся контакты с силовиками. Неуместные в этой ситуации частые финансовые наезды следственных органов и прокуратуры на бизнесменов. Он давил, наседал. В какой-то момент образ, который я играл, вспыхнул.

Я знал, что кабинет прослушивался и был под постоянной охраной. Я попросил паузу. Он не уходил, снова и снова приводя десятки аргументов, мнение наших СМИ, комментарии из-за границы. В какой-то момент он стал наседать на меня особенно отчаянно, мне показалось, что он нарушает границы моей роли, готов перейти на «Славу», перестал понимать, за кого он просит и какое преступление против Президента пытается покрыть — и я вызвал в кабинет секретарей-охранников, в присутствии которых наседать на президента и спорить с ним было совсем не корректно. Он попробовал заикнуться еще, но охрана отстранила меня он него, я вышел в туалетную комнату — и вернулся уже после того, как его попросили на выход.


Вечером того же дня Галиуллин сообщил, что Соловьев несколько дней подряд был в приемной премьера. И вечером того дня поехал к нему на дачу. Когда Быков подтвердил это, мне чуть не стало худо. Я осознал, что своими импровизациями и упрямством, возможно, поставил нас всех под удар. Так я ему и сказал. Он покачал головой, не соглашаясь со мной.
- Но ему же все известно! Он был посвящен с самого начала. Ведь это был его план. Сами подумайте, сколько грязи он может притащить за собой!
- Не думайте об этом, шеф. Леонид, может быть и скотина, но он не станет предавать нас. Ведь даже вы так не поступили, - усмехнулся он, ненадолго выйдя из роли. - Он же не крыса. И в политике и в его профессии не принято выдавать секреты фирмы, даже если вы поссорились навсегда.
- Надеюсь, что вы правы.
- Сами увидите. Не беспокойтесь. Продолжайте работать.
Прошло несколько дней. Я пришел к выводу, что Быков знал Соловьева намного лучше, чем я. Никаких известий о Леониде не было, равно как и вестей от него. Дела шли обычным ходом. Я чувствовал себя лучше и с жаром составлял новые речи, стараясь выложить в них политическую программу Президента как можно полней. В этом мне помогала Елена. Вечерами речи подправлял олег, если чувствовал, что в них не хватает конкретики. Но чаще он просто одобрял написанное мною.
Президент постоянно находился на даче в Завидово, он был очень слаб, и приходил в сознание все реже и реже...

Этот день не обещал ничего необычного, я вел обычное регулярное заседание правительства. Проведение совещаний всегда предельно банально. Набор дежурных фраз, работа по повестке, подготовленные тексты выступлений, готовые тексты решений, рутина, которая исключает любые импровизации, полтора часа, которые позволяют убедить страну в том, что президент на посту, здоров и полностью контролирует ситуацию.
Такие роли ты можешь играть полностью отключив мозг. Когда-то Станиславский описывал состояние хорошего актера во время выступления, как «сияние». Ты должен транслировать определенный образ уверенности, величия, внушать симпатию и доверие. Этому ремеслу можно научиться и хороший актер должен владеть этим инструментом, как школьник азбукой. Это та работа, для которой вообще политики не нужны, и их можно было бы с куда большим эффектом вообще заменить одними актерами. К слову, если уж оценивать членов кабинета по актерским данным, то больше половины состава и были актерами, которые читали заготовленные тексты, мало впрягаясь в их содержание. Да я и уверен, что не нужны на заседании правительства люди другого склада. Будь я на месте режиссера, с моей сегодняшней «труппой» можно было бы смело играть Шекспира в любом из столичных театров. Самые искушенные критики, не то, что простая публика — никогда бы не догадалась, что перед ней не профессиональные актеры.

Я, как обычно, зашел последним, сел и окинул взглядом собравшихся, сказал:
- Доброе утро, господа. - и обращаясь конкретно к Безизьянову добавил: - Доброе утро, господин премьер министр.
Доброе утро, господин президент, – ответило мне большинство из присутствующих.

Наступила тишина. Я мягко улыбнулся и добавил:
- Сегодня по повестке у нас четыре вопроса. Будет лучше, если уложимся в полтора часа — по первому вопросу все прочли доклад. Какие будут замечания?
Премьер прокашлялся. Поднял правую руку с указательным пальцем:
- Если присутствующие не возражают, то просил бы внести изменения к повестке дня. Самым важным вопросом на сегодня является политический кризис, неадекватные действия силовиков и продолжающаяся болезнь президента.
Нельзя сказать, что я почувствовал, что надвигается что-то плохое. Когда под тобой вспыхивает кресло, самое нелепое, что остается — это делать вид, что ничего не произошло. Стараясь не доставить ему удовольствия от своей нервозности, я усмехнулся и спокойно заметил:
– Здесь мы вправе обсудить любые вопросы, Прекрасный повод обсудить и это. Третьим вопросом у нас как раз вопросы обороны. Прошу Министра Обороны занять место на трибуне вне очереди и доложить о борьбе с коррупцией. Вопросы компромата на присутствующих действительно не терпят отлагательства. Прошу прессу покинуть заседание.

Премьер попытался возразить, но проходящий мимо него Министр обороны положил руку на его плечо, и прижал к креслу едва ли не силой, практически лишив того возможности говорить. Спустя полминуты последний из немногочисленных журналистов был выведен из зала заседаний.
- Исходя из появившихся вопросов о связях олигарха Соколовского с Вами, господин премьер министр, и Вашей возможности повлиять на выступелние присутствующих, я прошу Вас покинуть заседание, чтобы мы могли обсудить Ваше персональное дело без вашего присутствия.
Два моих охранника неожиданно появились за его спиной. Я продолжил:
Благодарю Вас за поднятый вопрос. Прошу вас пройти в приемную, пока мы решим вопросы о Вашем служебном соответствии.
«Бушуев!» - почти отчаянно выложил Безизьянов свой козырь. - Вы ответите за это!
Чем отличается блестящий актер от хорошего — это тем, что вариант подобного развития событий был мной предусмотрен и проигран несколько раз, в разных ситуациях и с разной степенью убедительности. А как проигрывал эту сцену оппонент? Готов ли был он к моим вариантам и импровизациям от сценария?
Я выпрямился, даже не взглянув в его сторону.
- Я к тебе обращаюсь, господин Бушуев! – со злобой и силой в голосе почти выкрикнул премьер-министр.
В этот раз я посмотрел на него с удивлением, скорбью и сочувствием, которое мог себе позволить действующий политик, в которого бросили из толпы яйцом.
- Немедленно объяснитесь, господин премьер-министр! И покиньте место!
Существует много способов речевого и визуального воздействия. Знаете ли вы сколько способов интонаций могут остановить бегущего кабана? Не стану выдавать всех тонкостей профессии, но к примеру, музыканты знают что значит «терция». Когда ты отвечаешь собеседнику на терцию ниже, без волнения с интонациями сочувствия и соболезнований — у любого присутствующего возникнуть чувство, что именно так выглядит нервный срыв, и как-то так хороший доктор должен успокаивать буйного пациента.
У этого способа есть несколько ответвлений, как в шахматной партии,
- Ты самозванец! Ты дешевый актер! Обманщик!
Министр иностранных дел сидел справа от меня, тихо спросил:
- Может быть вызвать неотложку?
- Не нужно, – ответил я, отведя глаза от премьера. – Он, конечно, в панике, это пройдет, сейчас он безобиден.
Выйдя из под внимания моего взгляда, премьер оживился:
- Так значит я безобиден? Сейчас посмотрим. Шуточками тебе не отделаться!
– Нет, я лучше все-таки вызову их, – снова встрял глава МИДа.
– Не нужно, – вдруг резко почти рявкнул я. – Довольно, Михаил! Лучше тебе уйти по хорошему! Встал и вышел отсюда! Лечись!
Зал замер. Президент редко позволял себе повышать голос, а подобных интонаций, я был уверен, от него никто не слышал. Но именно так мог говорить настоящий президент. Тот который работал в Органах, который вербовал, заставлял людей на него работать, который владел приемами воздействия на людей — как никто из присутствующих.
– Конечно. Только этого ты и ждешь! - почти заскулил премьер, потеряв всякую уверенность и почти утратив достоинство.

Он принялся торопливо выкладывать всю историю. Он ни слова не сказал о том, что случилось с настоящим Президентом, не отметил, откуда он узнал об этом, не сказал, какую роль он сам играл в этом деле. Но дал понять, что мы скрываем настоящего президента, который тяжело болен, не может исполнять свои задачи. При этом, он выдал, что окружение же президента его чем-то опоило и держит как заложника. Но по Конституции он должен быть приведен к присяге, выяснить, что произошло с президентом и навести порядок.
Я позволил ему нести это чуть больше минуты. Терпеливо выслушал. Присутствующие молчали.
оправдываться в подобной ситуации - это привлекать внимание к аргументам противоположной стороны. Как нужно реагировать нат бред. В первую очередь, с соболезнованием. Отвлечение внимания - заключается в том, что собеседник должен быть убедительно объявлен больным. Сочувствие слабому - самая человеческая черта власти. Единственная вместе с жесткостью. И здесь можно было вести себя только так.

- Выведите его, - сухо приказал я, с правильной интонацией, - Быстро врачей, выясните, что с ним, есть ли отравление, с кем он контактировал, кто говорит его словами. Заседание окончено. Остаются только члены Совета безопасности. Вопрос государственной важности. Похоже, покушение на здоровье премьер министра. Прошу всех сохранять молчание о произошедшем. Международный конфликт из-за этих провокаций нам сейчас совсем не нужен.

Премьер действительно был в состоянии, близком к истерике. Судьба политика — странная судьба. Выдав за несколько минут больше правды, чем он сказал за всю свою жизнь, он оказался совсем не готов к продолжению борьбы и «сдулся».

Когда министры выходили, я обратился к нескольким из них с конкретными поручениями, чтобы подтвердить свою идентичность, владение ситуацией. Не переигрывая, чтобы это не выглядело каким-то оправданием, суетой. Такое поведение было единственно уместным, снимая все сомнения в том нервном срыве, свидетелями которого стали присутствующие. Результаты расследования которого еще предстоит узнать.

Когда напротив меня осталось всего пять человек, я спросил, устало и почти сочувственно:
Кто-то слышал о подобном?
- Кажется мне приходилось слышать о дистанционных формах психического воздействия. Но чтобы на второе лицо страны... да еще лично - медленно и аккуратно выцеживая каждое слово сказал министр по чрезвычайным ситуациям.
- Так как Безизьянов обвинил меня, по соображениям этики я бы не хотел заниматься расследованием медицинских вопросов. Возьмите вопрос под контроль. Обменяйтесь с Министрами обороны и внутренних дел информацией по делу Соколовского. Думаю, между этими делами должна быть связь. Через три дня доложите, что думаете. Прошу подготовить свои соображения по кандидатурам нового Премьера и курируемых им ведомств.

Я откинулся в кресле, задумался и устало усмехнулся:
- Мне казалось, что я сбрендю раньше его. Хотелось бы закончить. У кого будут персональные вопросы?
Даже театральный злодей не мог бы быть более красив, убедителен и внушать веру в правильность своих действий. Бедный Миша, если бы он знал, на кого нарвался!

Я вышел в свою комнату отдыха, за кабинетом. Там был включен селектор. Около него сидели Лена. Рядом с ней хлопотали Олег, который по долгу службы присутствовал на совещании и Вадим, который вообще был всегда и везде.
Лена лежала в глубоком обмороке.
Я перенес ее из своего кресла на диван.
Подошел к шкафу, достал водки. Налил стакан. Выпил.
Мужики молча подошли, пожали мне руку, и так же молча вышли.
Сел за письменный стол и несколько минут просто дрожал, потом заснул прямо в кресле.