За последние два года важной частью украинского политического дискурса стали рассуждения о древности украинской государственности по сравнению с русским. Знаменитое высказывание Петра Порошенко: «Когда Петр I рубил для России окна в Европу, Украина времен Мазепы уже ходила в Европу через дверь» — не самый лучший образец альтернативной истории: президенту уже не поспеть за тем, что пишут его соотечественники в социальных сетях и интернет-форумах. Наиболее распространенный миф блестяще сформулировала читательница одного из украинских новостных СМИ: «В Древней Киевской Руси говорили на языке, который был гораздо ближе современному украинскому языку, нежели русскому. В этой связи, возможно, правильнее было бы называть его древнеукраинским, а не древнерусским... Киевской Руси счет идет более тысячелетия, а Московскoй — считанные столетия. Полтысячелетия рабства и беспрерывного кнутобойства сотворили эту нацию, живучего наследника варварской орды».

В то, что украинцы — настоящие славяне, а русские — ославянившиеся финно-угры, верят очень многие сторонники Майдана. Причем как на Украине, так и в России: украинствующие россияне не устают цитировать Алексея Толстого: «Есть две Руси. Первая Киевская имеет свой корень в мировой, а по меньшей мере в европейской культуре. Идеи добра, чести, свободы, справедливости, понимала эта Русь так, как понимал ее весь западный мир. А есть еще вторая Русь — Московская. Это Русь Тайги, монгольская, дикая, звериная. Эта Русь сделала своим национальным идеалом кровавую деспотию и дикую ожесточенность. Эта Московская Русь, из давних времен была, есть, и будет полным отрицанием всего европейского и ожесточенным врагом Европы». И то, что Толстой очевидно противопоставляет друг другу два разных периода истории России, их не смущает: ну явно же советский классик про нынешнюю Украину и Россию писал, разве не ясно?

Кто ближе к предкам млекопитающих — собака или лошадь? Кто первым слез с дерева — человек или шимпанзе? Кто ближе к первому организму, возникшему в первичном бульоне древней Земли — русские или украинцы? С исторической точки зрения такого рода вопросы абсурдны. Давайте разберемся, почему.

Где сел Рюрик?

Есть две основные теории относительно происхождения государственности у восточных славян. Согласно норманнской теории, опирающейся на русские летописи, государство у предков русских, украинцев и белорусов возникло благодаря варягам — норманнам, чьих князей славяне сами пригласили княжить на Руси. По более патриотичной версии, считавшейся единственно правильной в советских учебниках, государство восточные славяне создали сами, а призвание варягов — не более чем выдумка. Сейчас историки признают, что между двумя этими точками зрения вполне возможен компромисс — политические образования возникли еще у самих славян, а в том, что их князьями впоследствии стали норманны, нет ничего удивительного: нормой для средневековой Европы считалась ситуация, когда власть в королевствах принадлежала пришлым династиям, этнически отличавшимся от основной массы подданных. Англия, например, большую часть 11 века пыталась отбрыкаться от тех же варягов-викингов — в итоге у англосаксонских королей так и не получилось отстоять независимость острова.

Если верить Повести временных лет, варяги учредили государственность отнюдь не в Киеве, а в Новгороде: «И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля». В середине 9 века Киев не входил в Древнерусское государство, крупнейшими городами которого были Новгород, Белоозеро, Ростов, Муром и т.п. Киев варяжские полководцы захватывали как минимум два раза: сперва его подчинили по пути в Константинополь дружинники Рюрика Аскольд и Дир, а 882 году киевских властителей убил родственник Рюрика князь Олег. Именно Олег сделал Киев — важный пункт на пути из варяг в греки — своей столицей. Правнуком Олега был князь Владимир, с которым у большинства современных людей ассоциируется расцвет Киевской Руси. Если норманнская теория верна, тогда вопрос о том, кто раньше обрел государство — русские или украинцы, абсурден: и те, и другие «получили его в подарок» от завоевателей, причем Новгород варяги осчастливили раньше Киева.

Кстати, откуда взялся сам термин — Киевская Русь? В летописях его нет: он впервые появляется у историков 19 века как узкое обозначение Киевского княжества. В качестве обозначения исторического периода в формировании восточнославянской государственности этот термин приживается в сталинские годы – в частности, благодаря одноименному труду академика Бориса Грекова — вышедшей в 1939 году монографии «Киевская Русь». Утверждение этого термина произошло не без идеологических причин — в 1930-е годы официальная пропаганда всячески поддерживала идею единства восточнославянских народов. Если норманнская теория ошибочна и государственность у славян возникла самостоятельно, это значит, что она кристаллизовалась вокруг нескольких центров, крупнейшими из которых были Новгород и Киев, а не один только Киев. И уже с начала 12 века Киев постепенно утрачивает свою роль политического центра Руси — в 1169 году погром города, устроенный войсками владимирского князя Андрея Боголюбского, открывает эпоху, когда «мать городов русских» безбоязненно громят сражающиеся между собою русские князья.

Взятие Киева в 1169 году. Миниатюра из Радзивилловской летописи, Библиотека Академии наук

Но все-таки, кто из народов имеет больше права на то, чтобы называться русским? Украинские публицисты (если не брать совсем уже фантастов от истории) признают, что название «Украина» — позднее, а предки украинцев называли себя именно русскими. О том, откуда взялись сами термины «Русь», «русский», историки спорят до сих пор. «Норманнисты» чаще всего считают слово «Русь» этнонимом самих варягов — так их называли народы, с которых они собирали дань. Финны и эстонцы до сих пор называют словом Ruotsi (Rootsi) именно шведов, причем это название могло возникнуть от искаженного скандинавского drots — «дружина». «От тех варяг прозвалася Русская земля», писал легендарный летописец Нестор. Советские историки —  и вновь не без идеологических соображений — в основном придерживались мнения, что слово — чисто славянского происхождения и едва ли не связано с обозначением цвета волос «русый»: светловолосые славяне как бы противопоставляли себя народам степи. Есть и более экзотические версии — например, иранская, согласно которой это название, означающее «светлый», дали славянам некогда соседствовавшие с ними северные иранцы. Но как бы то ни было, название приживается именно как обозначение предков всех нынешних восточнославянских народов — и русских, и украинцев, и белорусов. Впоследствии, когда «русские» оказываются разделены между несколькими государствами (сам Киев со второй половины 14 века оказывается в составе сперва Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой), это название сохраняется как этноним — появляются Литовская Русь и Московская Русь. Прозорливым и деятельным московским князьям мы обязаны тем, что восточнославянские народы снова оказались связаны политически — тем, что термин не пропал, не затерялся в грохоте этнического строительства, которое шло в других государствах, а дал название державе, которая со временем превратится в крупнейшую в мире.

Язык или мова?

Важным аргументах в кухонных спорах о древности народов служит украинский язык. Воинственные украинцы, старающиеся доказать, что украинцы и есть настоящие славяне, а русские —  лишь славянизированная мордва, непременно укажут на то, что грамматически, а порой и лексически современный украинский язык ближе к древнерусскому, чем русский. Например, в современном украинском сохранился звательный падеж, а в русском он исчез — утритесь, москали, растерявшие заповеданные предками формы «старче» и «друже».

Пожалуй, в этом смысле украинский и вправду ближе к древнерусскому, чем русский. Но имеет ли это отношение к вопросу о древности и исконности народов? Вот хороший пример: современный молдавский больше напоминает латынь, чем французский, а некоторые его формы ближе к латинским, чем даже современные формы итальянского. Молдаване — настоящие римляне? Разумеется, нет: молдавский-румынский, представлявший собой народную латынь, усвоенную местными жителями этих мест от римских легионеров, сохранил близость к оригиналу просто потому, что здесь не было столь стремительных переселений народов, быстро варваризировавших исконную латынь. На окраине Европы латынь законсервировалась и сохранилась лучше, чем в центре европейских событий.

Язык и антропологический тип людей, которые на нем говорят, не связаны напрямую: народ может ассимилироваться, усвоив совершенно новый для себя язык. Некоторые современные историки даже высказывают мнение, будто настоящих греков, потомков эллинов, выкосила чума Юстиниана, бушевавшая на Балканах в 6 веке, а нынешние греки — это потомки славян, со временем заселивших полуостров и воспринявших от немногочисленных уцелевших аборигенов язык и кое-какие элементы культуры. Перешедшие на английский и испанский современные потомки аборигенов Нового Света, разумеется, не стали англичанами и испанцами.

Более того, и древнерусский язык не был единым — академик Зализняк, например, выделяет на территории древнерусского государства как минимум две диалектные зоны — один тип говоров был характерен для будущей Украины, другой — для центра и востока европейской части России. И язык Московской Руси, и тот язык, который впоследствии назовут украинским, развивались с ходом времени. При этом русский ждала судьба всех языков крупных народов, живущих в сильной державе— начиная с 17 века он все острее нуждается в заимствованиях, поскольку Россия начинает превращаться в европейское государство. Благодаря реформам Петра Великого в русском языке поселяются голландская корабельная лексика, немецкие обозначения государственных постов и воинских званий, польские повседневные термины.

Реформы Петра I. Гравюра с картины Н.Н. Каразина

Если протопоп Аввакум пишет на прекрасном, живом русском языке семнадцатого столетия, то менее века спустя, при Петре Первом, переводчики комедий Мольера окажутся в затруднении: что такое русский литературный язык? Как на нем надо писать? И станут писать так, мешая формы церковнославянского языка с польскими словечками: «Есть нужно даты так великыя деньги за вашы лица изрядныя. Скажыте мне нечто мало что соделалысте сым господам, которых аз вам показывах и которых выжду выходящих з моего двора з так великым встыдом». И лишь Пушкину удастся окончательно переломить тяготение литературного русского языка к неживому, искусственному.

Украинский язык, как язык без государства, в 17-19 веках остался вдали ото всех этих филологических баталий. Но представлять его, как девственно чистый, не замутненный заимствованиями язык было бы наивно — просто его черед наступил позже, уже в 20 веке. В 19 столетии украинский язык не успел выработать развитой литературной традиции — например, знаменитое переложение «Энеиды», сделанное Котляревским, печатается еще с «ятями», хотя «ять» в русском обозначает звук «е», а здесь им обозначают звук «и». «Малороссийский язык» считается чем-то вторичным по отношению к русскому, вынужден был играть по правилам, уже установившемся в русском. И вопрос о том, какими должны быть правила самого украинского языка и его лексика, впервые становится политическим вопросом лишь после Февральской революции. Где говорят и пишут на правильном украинском? В Киеве? Или может быть, в Галиции, чьи жители порицают киевлян за «суржик»? Но гетман Скоропадский, которого трудно обвинить в нелюбви к украинской государственности, пишет в своих воспоминаниях, что галицийский национализм, претензию галичан на то, чтобы быть образцовыми украинцами, говорящими на единственно возможном «настоящем украинском» сознательно взращивали и продвигали власти Австро-Венгрии, чтобы заложить семена розни между украинцами и русскими. Эта сконструированная «мова» с массой заимствованных слов не может претендовать на право считаться настоящим украинским языком: «Ведь галичане живут объедками от немецкого и польского стола. Уже один язык их ясно это отражает, где на пять слов — 4 польского или немецкого происхождения».

По словам Скоропадского, галичанам «важно было представить не настоящую картину той Украины, которая действительно существует, то есть имеет резкую грань между галицийской Украиной и нашей. В действительности это две разных страны. Вся культура, религия, мировоззрение жителей у них другие. Галичане же хотят представить картину будто единой Украины, которая вся крайне враждебна к идее России, причем в этой Украине важнейшую роль играли бы сами галичане». Гетман предостерегал свою страну от узколобого национализма и считал, что будущее украинской культуры — в содружестве с культурой русской: «Действительно культурный класс украинцев очень малочисленен. Это является бедой украинского народа. Есть много людей, которые горячо любят Украину и желают ей культурного развития, но сами эти люди российской культуры, и они, заботясь об украинской культуре, нисколько не изменят российской. Это узкое украинство исключительно продукт, привезенный нам из Галиции, культуру которой полностью пересаживать нам нет ни единого смысла: никаких предпосылок к успеху нет и просто преступление, поскольку там, собственно, и культуры нет».

К сожалению, эти бесспорно справедливые слова не были услышаны. Прискорбно, что украинский язык — выразительный, живой, красивый — превратился в разменную карту в политических баталиях. Как и наша — да, сложная, но одновременно и славная — общая история.