Ростовщик проскочил в калитку. За ним вошел Ходжа
Насреддин. Ростовщик швырнул к его ногам пустой кошелек и
закричал в бешенстве:
-- Гуссейн Гуслия, мое исцеление обходится мне слишком
дорого! Я уже потратил больше трех тысяч таньга на подарки, на
милостыню и на этого проклятого водоноса!
-- Успокойся! -- ответил Ходжа Насреддин.-- Через полчаса
ты будешь вознагражден. Пусть посреди двора зажгут большой
костер.
Пока слуги носили дрова и разжигали костер. Ходжа
Насреддин думал о том, как бы одурачить ростовщика и взвалить
на него всю вину за неудавшееся исцеление. Разные способы
приходили ему в голову, но он отвергал их подряд, не признавая
достойными. Костер между тем разгорался, языки пламени, слегка
колеблемые ветром, поднялись высоко, озарив багряным блеском
листву виноградника.
-- Разденься, Джафар, и трижды обойди вокруг костра,--
сказал Ходжа Насреддин. Он все еще не придумал достойного
способа и выигрывал время. Лицо его было озабоченным.
Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик ходил вокруг
костра, словно обезьяна на цепи, болтая руками, свисавшими
почти до колен.
Лицо Ходжи Насреддина вдруг прояснилось. Он облегченно
вздохнул и, откинувшись, расправил плечи.
-- Дайте мне одеяло! -- сказал он звучным голосом.--
Джафар и все остальные, подойдите ко мне!
Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в
середине на землю. Потом он обратился к ним со следующими
словами:
-- Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву.
А все вы, и Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять
эту молитву за мной. И когда я сниму одеяло, Джафар будет уже
исцелен. Но я должен предупредить вас об одном необычайно
важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то
Джафар останется неисцеленным. Слушайте внимательно и
запоминайте.
Родственники молчали, готовые слушать и запоминать.
-- Когда вы будете повторять за мною слова молитвы,--
раздельно и громко сказал Ходжа Насреддин,-- ни один из вас, ни
тем более сам Джафар, не должен думать об обезьяне! Если
кто-нибудь из вас начнет думать о ней или, что еще хуже,
представлять ее себе в своем воображении -- с хвостом, красным
задом, отвратительной мордой и желтыми клыками -- тогда,
конечно, никакого исцеления не будет и не может быть, ибо
свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями о столь
гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?
-- Поняли! -- ответили родственники.
-- Готовься, Джафар, закрой глаза! -- торжественно сказал
Ходжа Насреддин, накрывая ростовщика одеялом.-- Теперь вы
закройте глаза,-- обратился он к родственникам.-- И помните мое
условие: не думать об обезьяне.
Он произнес нараспев первые слова молитвы:
-- Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф,
Лам, Мим и Ра ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему
Джафару.
-- Мудрый аллах и всеведущий,-- вторил разноголосый хор
родственников.
И вот на лице одного Ходжа Насреддин заметил тревогу и
смущение; второй родственник начал кашлять, третий -- путать
слова, а четвертый -- трясти головой, точно бы стараясь
отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар
беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и
невыразимо гнусная, с длинным хвостом и желтыми клыками,
неотступно стояла перед его умственным взором и даже
дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то круглый
красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания
мусульманина.
Ходжа Насреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг
остановился, как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники,
некоторые попятились. Джафар заскрипел под одеялом зубами, ибо
его обезьяна начала проделывать совсем уж непристойные штуки.
-- Как! -- громовым голосом воскликнул Ходжа Насреддин.--
О нечестивцы и богохульники! Вы нарушили мой запрет, вы
осмелились, читая молитву, думать о том, о чем я запретил вам
думать! -- Он сорвал одеяло и напустился на ростовщика: --
Зачем ты позвал меня! Теперь я понимаю, что ты не хотел
исцеляться! Ты хотел унизить мою мудрость, тебя подучили мои
враги! Но берегись, Джафар! Завтра же обо всем будет известно
эмиру! Я расскажу ему, что ты, читая молитву, нарочно с
богохульными целями все время думал об обезьяне! Берегись,
Джафар, и вы все берегитесь: это вам не пройдет даром, вы
знаете, какое полагается наказание за богохульство!
А так как за богохульство действительно полагалось очень
тяжелое наказание, то все родственники оцепенели от ужаса, а
ростовщик начал что-то лепетать, стараясь оправдаться. Но Ходжа
Насреддин не слушал; он резко повернулся и ушел, хлопнув
калиткой...
Вскоре взошла луна, залила всю Бухару мягким и теплым
светом. А в доме ростовщика до поздней' ночи слышались крики и
брань: там разбирались, кто первый подумал о обезьяне...