Заранее решив пробить ОБЖ, я давеча особо не торопилась и засиделась за компом до третьего часу, после чего снилась какая-то хрень и утром вставать было несколько сложнее обычного. В школу я подгребла на физику, а на ИОК не пошла – увязалась с Асей поглядеть немного на пресловутый митинг в защиту старой Москвы. Времени в запасе было навалом, и мы сперва решили дойти до Чистопрудного по другим бульварам пешком, но, преодолев безлюдный Цветной, залитый ярким солнцем, где я повалялась на снегу, таки спустились в метро на Трубной, ибо переход через перекрёсток был перекрыт. Доехали до ЧП, где вокруг памятника Грибоедову, всегда с одинаковой суровостью взирающего с постамента на всё регулярно возле него происходящее, уже выстроили вольер со входом через металлодетекторы. Мы не стали пока туда соваться, а понарезали круги по бульвару, пока за ограждением толпа не сгустилась в достаточной консистенции; состояла она преимущественно из бородатой интеллигенции, журналистов с фотоаппаратами и камерами и представителями движения Архнадзор, которые и организовали всю эту пьянку в честь своей годовщины. До начала события неунывающие активисты позировали для прессы с растяжками, давали интервью малознакомым телеканалам, раздавали бумажки с манифестами; мы топтались туда-сюда, немного пофотографировали, выпросили по бумажке и заныкали их в портфели. К 12.40 подвалил Асин батя, тоже бородатый и интеллигентный, а нас с Асей припахали подержать наиболее нам приглянувшийся транспарант: «Дон-строй, прочь с Хитровки», бо Хитровка сия – как раз напротив нашего родного Цветного и вырастающие на ней остовы современных зданий ну совсем нас не радуют. Нас поставили прямо справа от трибуны, коей служила невысокая стремянка перед микрофоном, и так я немного помаячила, пока Ася не подманила своего батю и он меня не подменил; все фотографы охотно нас снимали, так что надо будет потом погулять по интернету, посмотреть, где мои щщи могут быть пропалены. Народ продолжал прибывать и скучиваться, я же аккуратно протолкалась к выходу, проскользнула мимо детектора и поспешила домой; пальцы рук и ног болезненно оттаивали. Дома я быстренько пообедала, пострадала ерундой и снова вывалилась на улицу, ехать, отчаянно клюя носом над Алперсом, сменившим дочитанного Белинского, аж до Университета, в театр Джигарханяна, в котором не была целую вечность, хоть и полюбила его с первого же спектакля – «Вора». Удивительно, но поднявшись на поверхность, я сориентировалась на местности – пересекла рынок и пошагала по проспекту, полагая, что приехала слишком рано, и подумывая свободное время скоротать в Шоколаднице. Однако, когда я подошла, в театр уже пускали, а на двери висело неприметное объявление о замене: вместо «Требуется лжец» показывали «Мону», премьеру начала сезона, и всё бы хорошо, если бы на этот спектакль у меня не был куплен билет на 20 марта… Сдавать сегодняшний билет и остаться без традиционного субботнего визита в театр, к тому же приехав так далеко, было бы обидно, поэтому я решила, что билет на март кому-нибудь запродам через папино посредничество и найду себе на освободившийся день ещё что-нибудь. Предвкушая, что из-за сдачи билетов будет много свободных мест, я вошла, купила программку и свежий «Театрал» и села читать, доедая половинку шоколадки, долго прожившей в моём портфеле. С первым звонком я поспешила в зал и сразу устроилась в середине второго ряда, где и осталась – аншлага действительно не наблюдалось, и предприимчивые люди вроде меня запросто пересаживались и в середину первого ряда так же успешно. Но не буду долго хвастаться своей очередной приятной неожиданностью – перейду непосредственно к спектаклю.
Быть может, кто-то помнит славный советский фильм с Костолевским – «Безымянную звезду» по одноимённой пьесе Себастиана, хорошо мне известного по своей летописи зарождения румынского фашизма. «Мона» Джигарханяна – новое, то есть хорошо забытое старое, и не менее славное высказывание по тому же сюжету. В провинциальном румынском городке с поезда ссаживают прекрасную незнакомку – у неё нет ни денег, ни документов, штраф она пыталась выплатить фишками из казино, а имя называть отказывается. На одну только ночь она остаётся у местного учителя астрономии и переживает красивый роман – пока, естественно, не появляется официальный бойфренд, который, заигравшись в рулетку, даже не заметил исчезновения своей пассии. В этой, казалось бы, бесхитростной истории каждый актёр настолько точно попал на своё место, что все образы, от главных героев до третьестепенных, получились потрясающе живыми, яркими, запоминающимися, уникальными и единственными в своём роде, достойными отдельного упоминания. Начальник вокзала (Анненков) – обаятельнейший и уморительный толстяк, задававший ритм спектакля всё первое действие, наблюдать за всяким движением которого – сплошное удовольствие; он действительно любит свою работу и искренне сожалеет о том, что «уже пятнадцать лет как не составлял актов». Мадмуазель Куку (Худоба) – старая дева, завидующая своим ученицам, бегающим на вокзал провожать поезда вопреки её запретам, пытающаяся реализовать себя в слежке за «нравственностью» окружающих, из персонажа карикатурного неожиданно превращается едва ли не в самого трагического. На месте фурии-училки из анекдота вдруг появляется жалкая растрёпанная женщина, неуклюже натягивающая стянутую юбку, на которую только что набросился какой-то псих, осыпал оскорблениями, завалил на диван… Зрелище настолько же страшное, как если бы на сцене, как в кино, показали бы настоящее изнасилование без купюр. Композитор Удря (Четков) – очаровательный вдохновенный романтик, невозможно смотреть без улыбки на то, с каким трогательным упоением он напевает мотив своей первой симфонии. Он мог бы быть и поэтом, и художником – в любом случае нельзя не поверить в то, что этот человек живёт именно искусством, и искусством подлинным, настоящим. Григ (Анпилогов) от начала до конца своего выхода – безостановочная череда едких шуток, но как бы ни смеялся зал, его эскапады – не фарс, а трагифарс: коренная перемена, которой он не в состоянии понять, в спутнице нескольких лет жизни пугает его, ставит в тупик, из которого он не видит иного выхода, кроме как впасть в истерику хоть и озлобленного, но всё же горького отчаяния. Его полная противоположность учитель Марин (Виноградов) – скромный мечтатель, у которого хватило дерзости поверить в существование звезды настолько далёкой, что её не увидеть ни в один телескоп, хватило дерзости полюбить существо настолько далёкое, что кажется – они из разных миров, разных галактик. И, наконец, сама Мона (Ксенофонтова) – красивая, естественная, непредсказуемая и непосредственная, каким может быть только ребёнок; а она и вправду словно заново родилась, вырвавшись на свободу, словно впервые увидела звёзды, солнце, цветы. Она говорит и действует по наитию, рефлекторно, не задумываясь, всё видит в розовом цвете и заражает этим зрителя, заставляя на время забыть о том, что идеальная приспособленность к мечте подразумевает абсолютную неприспособленность к жизни. У неё не хватает смелости остаться там, куда она сбежала в поисках счастья от своих дорогих нарядов, духов, лавандовых ванн и роскошных отелей – но если бы осталась, сказку сожрала бы бытовуха, и избалованная принцесса погибла бы в окружении толстых соседок. Но куда бы её ни занесло (а кто она, собственно – дочка папы-олигарха? Раскрученная актриса? Подстилка-содержанка?), детское сердце звезды по имени Мона останется там, где вместо электричества – свечи, а вместо душа – садовая лейка. Да, наверное, в первую очередь талантливую актёрскую труппу стоит благодарить за то, что не склонную к сантиментам меня неслабо зацепила мелодрама, как если бы я случайно подсмотрела реальный эпизод из чужой жизни, и что неоднократно я не могла удержаться от восторженных аплодисментов. Но виден и режиссёрский почерк маэстро Гинзбурга, режиссёра постановки, и оформление спектакля выше всяких похвал. Во-первых – потрясающая музыка Гараняна, а также изумительный задник с видом зыбкого, как мираж, но родного, как любимая книга, города, удачное освещение, передавшее плавный переход от дня к вечеру и от ночи к утру, кропотливо детализированные интерьеры, погружающие в необходимую атмосферу, поезда, проходящие по зрительному залу, глубины космоса, спроецированные на стены зала… Уже хочется вернуться, снова смаковать каждый момент, каждую мизансцену. И хочется порекомендовать всем – невозможно остаться равнодушным к сказке, настолько совершенной эмоционально и эстетически.
Примерно три часа спектакля пролетели легко и быстро, и вскоре я уже шагала обратно до метро, ехала домой, теперь вот в половине третьего ночи заканчиваю непривычно длинный рецензентский пост. Завтра меня ждёт «Дориан Грей», вас – мои очередные словоизлияния)
