Ньюфаундленд - самая добродушная собачья порода, но...

Это моя Рэда, моя собака - золотая медалисткак конца 70-х-начала 80-х годов

Не так давно я перебирала старые, еще студенческие, свои рассказы, и нашла вот этот.

Все, что в нем описывается - чистая правда

Тогда я назвала его "Бумеранг". Думаю, что это название наиболее точно и менять его не стоит.

Итак...

Бумеранг

Было много, много солнца. Своими красными предзакатными лучами оно озаряло огромный белый пустырь, до которого еще-не добралась рука строи¬телей.
она шла по сверкающему, точно алмаз, снегу, увязая в нем мощными лапами, оставляя глубокие рыхлые следы. Это была огромная черная собака, прекрасная и могучая, восемь столетий назад выведенная в Канаде, и дале¬кой родиной которой считается остров Ньюфаундленд. Ее великолепная шерсть отливала на солнце красной медью и колыхалась при каждом шаге, красивая голова гордо сидела на сильной холеной шее.
Не поднимая головы, она с наслаждением вдыхала свежий морозный воздух, _ широко раздувая крылья большого кожаного носа.
Ее привлекали запахи, много запахов, оставленные ее соплеменниками и друзьями. Она узнавала их, и воображение тут же рисовало ей того или иного четвероногого.
Если же запах был не знакомым, она останавливалась, крутилась на одном месте, разрывая лапами снег, пытаясь докопаться до сути и недоуменно под¬нимая брови домиком. Потом не до чего не докопавшись, она теряла интерес и шла дальше. Ей было хорошо и совсем не холодно в ее теплой черной шубе.
Она решила поваляться на искрящемся снежном ковре и совсем уже было собралась перекувыркнуться через голову, как вдруг до ее слуха донеслось приглушенное свирепое рычание.
Она удивленно подняла голову и увидела метрах в четырех от себя большую серую собаку.
Серая стояла напряженно, мускулы и острые уши дрожали, клыки были обна-жены, а взгляд желтых глаз горел ненавистью и злобой. Она бродила в поисках врага, которого сегодня особенно жаждала ее лютая душа. От предчувствия встре¬чи на самом темном дне ее сердца образовался холодный комок ненависти.
Она была большая, сильная, сытая, не знавшая пощады и поражений в боях. Ее необузданную смелость подогревала врожденная, заложенная далекими предками злость. Еe не интересовали запахи, оставленные когда-то и кем-то. Острый нюх доносил до нее только один запах - запах живого тела, запах врага и жертвы.
Черная, увидев серого друга, дружелюбно взмахнула тяжелым опахалом хвоста и побежала навстречу, полная самых радужных надежд. Но неожиданно она остановилась в недоумении. Серый друг издал почти звериный рык, шерсть его по всей холке поднялась дыбом, и бешенным галопом он мчался навстречу с явным желанием немедленно вступить в смертельный поединок.
Черная собака вся съежилась, став наполовину меньше, шерсть также подня¬лась дыбом. Страх от неожиданности потряс ее, но она успела отскочить рез- - ким прыжком в сторону, так что противник проскочил на несколько метров мимо нее.
Они смотрели друг на друга, глаза в глаза, и глаза эти были разными. Налитые кровью, злые, звериные глаза серой собаки вонзились иглами в добрые и слегка близорукие глаза черной. И та поняла: "Что-то будет. "Но ей не хотелось драться. Собственно из-за чего, Что не поделили они и зачем это? В ее добром сердце не укладывалась мысль, что она могла кого-то оби¬деть. Она привыкла к добрым поступкам, спасая людей, за что люди, а особенно,
дети, обожали ее. _
Она подумала, что может быть, чего-то недопоняла и решила пойти на дипло-матический ход. Вильнув еще раз хвостом, она в смелом отчаянии пошла на встречу серой собаке, но та, напружинившись и присев, резким прыжком набро¬силась на нее и мгновенно вдавила в снег, больно вонзаясь острыми зубами в холку шеи. Спасла густая, шелковистая шерсть, крови не было, и могучие мыш¬цы, благодаря которым она почти одновременно с падением отряхнула с себя озверевшую собаку и вскочила на крепкие лапы.
   Глаза ее с укором смотрели на серого врага, а весь вид выражал какое- -то сожаление. Глаза говорили почти человеческим языком: "Не надо, зачем ты это затеяла, я не хочу драться и не хочу тебе зла. Давай мирно разойдем¬ся, если ты не хочешь со мной дружить. Я не люблю крови!"
Разъяренная первой неудачей серая вся дрожала от злобы, готовясь к очередному нападению.
Черная поняла - придется защищаться. "Ну что ж, попробуем…"
Через секунду они уже извивались на снегу, слитые в единое целое. Зубы глубоко впивались сквозь шерсть в тело, и кровь струилась из нескольких ран черной собаки, окрашивая снег, который они месили своими телами, разбрасывая в стороны теперь уже красные комья вместе с клочьями черной и серой шерсти. Они дрались долго и упорно. Серая не щадила. Черная собака, казалось, изнемогла, но она еще до сих пор не вонзила по-настоящему сво¬их огромных белых клыков в своего врага. Тошнотворный вкус крови казал¬ся ей омерзительным, да и в сердце никак не проникало чувство ненависти и зла. Ей удалось увернуться от врага и она с ловкостью, неожиданной для своего большого тела, вскочила и отбежала в сторону.
"Не смей меня трогать! Ты видишь, я только защищаюсь."
Но увидев раскрытую, окровавленную пасть овчарки, она вдруг почувство¬вала, как кровь ее стала леденеть и под ложечкой засосало. Нос сморщился, оголив страшный оскал, она издала звук грозный и решительный: "Не подходи, плохо будет!"
Но обезумивший враг уже прыгал на нее, целясь в глотку. Она успела наклонить голову и, слегка прижавшись к земле, также оттолкнулась всеми четы¬рьмя лапами в воздух и схватила острыми зубами огромной пасти серый бок овчарки, перекусив ей печень и выпустив наружу кишки.
Сейчас же она почувствовала едкий, соленый вкус горячей крови и отско¬чила в сторону, захлебываясь и отхаркивая чужие внутренности.
Овчарка лежала неподвижно, лишь тяжело еще вздымались бока. Голова ее была запрокинута, и черная собака увидела невыразимо тоскливый предсмерт¬ный взгляд. Сердце ее заныло от бесконечной жалости к врагу. Она медленно, почти ползком, приблизилась к умирающей, прижалась своей мордой к ее, уже холоднеющему носу, и нежно лизнула в лоб.
”Ах, как я этого не хотела, ты сама виновата, ведь я только защищалась, понимаешь, я защищалась, иначе бы ты разорвала меня на куски."
Она медленно, тяжело поднялась и осмотрелась. Солнце уже почти зашло. Наступили сумерки. Тоска проникла в душу черной собаки. Она села, высоко подняла голову кверху, и леденящий душу вой разнесся над пустырем.
                                                      

                                                           1985г.