Она жила в тени. В темноте. Всю жизнь. Ей это нравилось, а свет причинял ей боль, убивал её. Она не знала другой жизни. И не хотела. Она сама стала частичкой этой темноты, и это было то, чего она добивалась. Она жила и ждала того, кого всегда ждала.

А ещё был он. Он жил на свету и тоже был всем доволен. Он был прост, красив и уверен. В себе, в друзьях, в завтрашнем дне. В том, что есть та, кого он ждёт, ищет. И он был уверен в том, что он её найдёт рано или поздно.

Она увидела его. И влюбилась. Это была тихая любовь, любовь чернильной темноты к сыну света. любовь пустоты к полному. Любовь.

Однажды, когда он был в темноте, она подошла к нему чёрной кляксой и устроилась в его тени. Он ходил, она ползла в его тени рядом, следом за ним. Он сидел и она распластвалась ломаным шлейфом за его спиной. Он лежал и она лежала вместе с ним. Под ним. В тени.

Он тоже полюбил её. Он научился в темноте, что пряталась по углам, по закаулкам, под лестницей, в уголках глаз - научился находить её. Отыскивать. Видеть то, чего не видели другие. Отличать Свою темноту от Чужих.

Он рассказывал ей. Много. Всё. О совей жизни, судьбе, о своей уверенности. И эти слова делали его ещё плотнее, обьёмнее, тень росла, давая ей жизнь и защиту от убийственного света. Он делал, она смотрела. И он рос, увеличивался, рождая тень, рождая для неё свободу. Счастье.

Но однажды он ошибся. И тень поредела. Она увидела.. и вдруг поняла, что его дела.. его слова.. его мысли.. это не та тень, которой она ищет. Она усомнилась, она не поверила.

Тень редела, мельчала, и скоро он стал совсем прозрачным. небыло и следа той уверенности и гордости. Не было и следа счастья. Тень от него, прозрачного, не давала нужной ей темноты, свет, проникая сквозь него, падал на её чёрное тельце и жёг, жёг, ослеплял, опалял ей руки, выжигал глаза. Это было мучением мучением для них обоих, болезненной агонией счастья.

А потом она поняла, что свет - её враг, ей извечный убийца - дарует ей освобождение. Она предпочла миг боли. ослепительную вспышку - дверь в вечность темноты и холода длительному пребыванию в его слабой, жидкой тени.

Она шагнула на свет. И исчезла.


С тех пор он живёт в тени. И ждёт ту, которую всегда ждал.


***


Спасибо вам. Всем. Прощайте.

Вы когда-нибудь видели, как моргает солнце? Ну конечно нет. И не могли. И не сможете. Ведь солнце моргает лишь тогда, когда на него никто не смотрит, никто не видит. Сколько людей на земле? Сколько из них, погибая во льдах, смотрят на солнце с надеждой, что его слабые лучи их согреют? Сколько из них, изнывая от зноя в пустыне глядят на солнце с ненавистью, словно надеясь, что от яростного взгляда оно устыдится и будет жечь милосерднее? Сколько из них просто смотрят на солнце, пытаясь познать тайну извечно смотрящего на крошечную землю исполинского глаза?
А солнце старо. Солнце терпеливо. Оно верно дожидается того момента, когда никто на него не смотрит, никто не видит – когда половина земли закрыта от солнца, когда все те кто на солнце смотрят, отворачиваются, моргают, или входят в здание, или когда солнце закрывает луна. И тогда, в этот единый миг, раз в тысячу лет, оно моргает. Моргает быстро, но ни с кем не постигнутым удовольствием.
Сколько вы сможете смотреть на солнце, ему в глаза? Полминуты? А оно вынуждено миллионы лет смотреть на нас, зачастую в глаза, даже не имея возможности моргнуть.
Представляете, какое облегчение?…

...Так уж вышло, что он жил на верхушке дерева. На самой макушке высокого тополя. Никто не может точно сказать почему - но было так, поэтому все привыкли и воспринимали за данность. И у него было интересное имя.. - Шшшш..
...Шшшш звал его ветер, нагибая тополь и колыша ветви и листики... Сссс.. звал его дождь, поливая водой.. Фьють Фьють звали его птицы, свивая гнёзда в ветвях, все звали его по-разному и поэтому у него была тысяча имён. Одиноко было жить одному наверху. Скучно...
...Но скоро ещё один тополь вырос рядом. И он увидёл её - живущую на верхушке нового деревца. Она была его тёзкой, её тоже звали Шшшш Сссс и Фьють Фьють...
Им радостно было вместе. Приятно. Качаться рядом и звать друг друга Шшшш.. Мокнуть под дождём, перебрасываясь коротким Сссс.. петь и слушать песни птиц Фьють Фьють Фьють...
...Но однажды её имя сменилось на треск и звук падения. Это была минута, минута из вечности отведённой им двоим, и эта минута изменила всё....
...Шшшшш - кричал он в пустоту, высокое небо, где уже не было её...
...Ссссс - плакал он под дождём, поливая слезами землю, родившую и забравшую её...
...Фьють.. - грустно насвистывал он над тем, что было домом его подруги...
...А потом его имя сменилось на стук топора и скрежет бензопилы. И его тоже не стало в высоте. Его не стало там, где они были вместе....
...С тех пор они вместе. Внизу. Она - на тонких лепестках бутонов тюльпанов на клумбе. Он - на верхнем козырьке светофора...
... Шшшш - звала она его, смотря на мигающий глаз.
... Хррр - отвечали его колышущиеся провода.
... Сссс - спашивала она под дождём у рамы светофора.
... Тям тям тям - отдавалось из гулкой станины.
... Жжжжж - жужжала она днём крылышками пчёл.
... Крааа - отвечал он криками осевших на свою крышу ворон.
...У них больше не было их высоты. Но они всё таки были вместе. Да, наверное вместе.

У него была отвратительная привычка говорить из-за двери. Совершенно не важно кто был в комнате и сколько, он заходил, проводил предварительную рекогнесцировку местности пустотой серых глаз и уходил, как бы невзначай кидая самое важное из-за двери.

Дверь была его щитом. Она придавала его словам отзвук защищённого высокомерия, он говорил громче, быстрее, продолжая совю уже никому ненужную речь. Дверь была для него песком, в который страус прячет голову, необходимым щитом от острых взглядов и возражений оппонентов - ведь кто станет возражать из-за двери, что за нелепость?..

И вот однажды он, в порыве страстной речи, пнул дверь... а за ней не было никого. Лучи закатного солнца ехидно блеснули ему в мельхиоровых хитросплетениях узора подстаканника да открытое окно пахнуло сиренью и запахом весны.

Он отступил назад и закрыл дверь.

Именно так я себя чувствую. Странный фонарь за окном заливает комнату не привычным желтовато-белым светом, но зловещим красноватым, создающим за окном ощущение ранних сумерек.

Неприятное такое ощущуение. Сижу на окне и смотрю на этот недобрый свет и вдруг приходит мысль, жуткая и внезапная - ничего нет. Нет ничего, ни улицы, ни дома, ни детского садика. Только подоконник - как плот в бушующем море темноты, хрупкий лёд стекла - столь же хрупкий, как иллюзия защищённости, поддерживающая многих и - чего скрывать - меня тоже. И этот злой свет. Листья шевелятся, прикрывая глаз на доли мгновения и свет мерцает, словно сирена опасности. Тут же вспоминается всё, что связано с этим - кадры из апокалептических фильмов, оба Fallouta.. Владивосток, сирену на станции атомных подводных лодок. Такой же точно злой, тревожный свет. И низкий, зовущий вой. Кого тт зовёшь, свет? Ты, поставленный людьми на помощь, вселяющий страх своим видом? Какие беды призываешь?
Жутко. Ничгео нет. Всё уничтожено, засыпано пеплом и залито всепоглощающей темнотой. Зачем? Кому такое на руку? Но кому нужно то, что есть вне этой темноты? Зловещий свет, в нём всё реально. В нём темнота рассеивается и являет кусочки мутной реальности.

Внизу проезжает машина и наваждение исчезает. Свет отражается в моих карих глазах. Я вижу это в стекле.

Всё что случалось - всё не случайно.
Неясность привычна - начало начал,
Я - открытая книга, во мне нету тайны
Но образ банален и сюжет подкачал.

Я - осколки фарфора, скорлупки копилки,
Разбитой отчаянным звоном внутри.
Но не монеты - стальные опилки
Звенели во мне. Если хочешь - бери.

Сломаны крылья, слабы для полёта -
Иду, спотыкаясь, тащу за собой.
Остатки каркаса из перьев и пота,
Насмешливо смяты нелепой судьбой.

Я добрый. Пожалуй.. но кто о том знает?
Ошибки и глупость запрятали суть
Глубоко. И всё дальше в душу вгрызаясь,
Ломают любые попытки вспорхнуть.

Не верьте.
Забудьте.
Молчите.
Не надо.
Я тоже молчу. Не хочу обещать.
Наладится всё.
И все
Будут
Рады.
Но с новой ошибкой начнётся опять.

Я книга. Похоже, меня прочитали
Под хмурые взгляды вечерних окон.
Давай.. перечтём её вместе? Сначала?
Прежде чем окончательно бросить в огонь.

Убитое время верёвкой на ветках
Присыпано пеплом вчерашней мечты.
Моё небо - скатерть в широкую клетку,
Ему безразличен масштаб суеты.

Мои облака - волны серого дыма.
Моя колыбель - бетонный ковчег.
Я хотел бы, но я не могу быть другим.
Моя весна - кашель, холод и снег.

Мой буси-до - грязный асфальт,
Забрызганный брызгами брызнувших луж.
Мне жалко, что ничего мне не жаль
Не плачь обо мне, не стоит. Не нужно.

Бездумный насос, вечный двигатель крови,
В мире где вечного нет ничего
Каждый день заставляет небеса хмурить брови
В ожиданьи меня, должника своего.

К чему бы? Вчера мне приснилась дорога.
И всё это будет.. когда-то давно..
Я знаю одно - в моём небе нет бога.
А если и есть, то ему всё равно.

Тихим шелестом шьёт прошивая
Такнь беспечности боли порог.
Знаешь? Губы порой раскрываю
Чтоб издать рифмованный вздох.

Чтобы плюнуть словес консоннансом
Своей жизни в лицо. И смеясь,
Возродить то, что будничным танцем
Так заботливо втоптано в грязь.

Проверяя на прочность границы
Неизвестной частички себя,
Позволяю словам просто литься,
О сказанном зря не скорбя.

Нет, напрасно сказать невозможно.
Мы умеем напрастно молчать.
Я смеюсь. Смех.. он всё же надёжней,
Чем безмолвия липкая гладь.

Шорох страха в карманах привычек
Раздаётся порой в тишине.
Что я есть? Коробок мокрых спичек
Успокойся. Не плачь обо мне.

Звук шагов в темноте, чьё-то эхо.
Где-то там, у запретной черты...
Глупый я. Зачем мне всё это?
Я не знаю. Не знаю. А ты?

Боль - пепел смеха
Страх - тень надежды
Холод - окурок тепла
Не звук - только эхо
Не музыка - скрежет
Не добро - лишь отсутствие зла

Я с детства смотрел на кирпичи. Везде. Везде где видел – везде и смотрел. Дома, в школе, на улице, во сне и в мечтах. Я любил их, их белый или оранжевый цвет, их приятную прямоугольную форму, разные отверстия. Кирпичи.
Я всегда наблюдал за стройкой. Я смотрел, как моих маленьких друзей швыряют друг другу строители, как прикладывают один к одному, составляя нерушимую стену. Кирпичи.
Но однажды я увидел, как кирпич упал. Было страшно и больно смотреть, как оранжевый малыш летит с третьего этажа на асфальт. И вдребезги! Я плакал над его расколотыми остатками. А когда мимо прошёл дядя в синих джинсах и спросил, почему я плачу, ответил – мне жаль кирпич. А дядя ушёл. Ему было не жаль кирпича.
С тех пор я смотрел на кирпичи по-другому. Я стал думать о них больше, размышлять. Чем они живут? Как общаются? О чём думают?
Тем временем я незаметно поступил в институт. В строительный. Чтобы знать о кирпичах. Я сидел на лекциях, оставался после, на семинары ходил всегда, у меня были лучшие оценки в группе. Но преподаватели рассказывали о кирпичах не то. Они рассказывали, как кирпичи правильно складывать, из чего они сделаны – всё то, что знают о кирпичах люди, то, что люди видят в кирпичах. Я вставал на семинарах, кричал, что это неправда, что кирпич – намного больше, чем они могут представить. Смеялись. Плакал.
Однажды, я разобрал верхний этаж дома, чтобы узнать, как падают кирпичи и о чём они в этот момент думают. Я накупил записывающей аппаратуры и привязывал к каждому кирпичу. Кирпичи с видеокамерами, диктофонами, электродами летели вниз. Но ничего я не мог понять, как ни старался. Вдруг на улицу вышел Арсень Палыч и пошёл на работу (работу?). Кирпич упал ему прямо на голову, на смешную шляпу. Арсень Палыч обиделся и умер. А потом пошёл писать в милицию. В милиции его заявление не приняли, потому что он умер раньше, чем заявил. Но когда они узнали, что речь идёт о разобранном этаже дома, милиционеры тут же арестовали меня. А Арсень Палыч спокойно умер и не пошёл на работу (работу?).
В камере было плохо. Почти не было кирпичей. Меня поселили возле стены, но я и сам с удовольствием сидел и гладил моих друзей через зелёную краску стены. Однажды ночью я, прихватив из столовой вилку, стал царапать стену. Стена поддалась. Каждую ночь я царапал стену, выцарапывая краску и цемент, а потом целый день сидел возле стены, чтобы никто не заметил. В столовую уходил последним, а возвращался первым, чтобы сесть и спиной закрыть царапины.
И вот, однажды кирпич, освобождённый от краски и цемента, оказался у меня в руках. Я радовался всю ночь, а на утро засунул его на место. Скоро к нему присоединился второй, третий. Я кидал их вниз, на землю и слушал. Но не слышал ничего. А днём сидел, закрывая похудевшим телом дыру в стене.
Когда дыра настолько расширилась (или я настолько похудел) что я смог в неё пролезть, я возликовал. Я, наконец, нашёл способ узнать, о чём думает падающий кирпич. Ночью я взял кирпич, приложил к уху и прыгнул. Высоты было три этажа, не так высоко. Я ждал, пока кирпич подумает. А он молчал. Смотрел в ухо мне своими отверстиями и молчал.
А может и не умеют они думать, кирпичи то?…

В колонках играет - Oomph!
Настроение сейчас - Мысли о вечном

Жила была вазочка. Нет, не так.
Жило было окно, а на окне стояла вазочка. Синяя фарфоровая ваза с жёлтой каймой по волнистому краю. В вазе стояла красивая красная роза. Никто не знал, одна и та же, или же хозяин окна постоянно менял её, пока никто не видел, но роза всегда была красная, яркая и шипастая. А ещё была вода, но её никто не видел.
А в окно всё время грустно светил единственным жёлтым глазом фонарь, хотя и был в общем-то не при чём.
А роза жила и думала, вот какая я красная, красивая и шипастая. Я скорее всего главная на этом окне. Ну посудите сами, а кто ещё? Я самая красивая, меня лучше всего видно. Да и шипы – хорошее мне подспорье. Ваза держит меня на виду, а вода питает, но делают они это для меня одной, а значит я главная.
Вот так думала роза, роняя свои лепестки на края вазы.
Ваза думала по-другому. Вот, думала ваза, наверное я главная на окне. Ну смотрите – я большая, красивая, тонкой работы. Я прекрасно держу воду, которая держит меня, чтобы мою хрупкую фигуру не сдуло с окна. А розочка, которую я так любезно поддерживаю, прекрасно оттеняет желтизну моей каёмки, а шипы - прекрасный контраст моей плавности и округлости, равно как и защита от посягнувших на неё – а значит отчасти и на меня.
Так думала вазочка, каждый вечер встречая приветливым взглядом унылый взор фонаря, который просто пришёлся к слову, а так - ни при чём.
А вода не думала. Она смирилась с тем, что её никогда не видно из-за вазы, и то что она должна питать розу. Возможно, она и подумала бы о своей значимости, узнай, насколько она важнее для хозяина вазы, чем ваза, роза и фонарь за окном. Но у воды не было времени думать о смысле своего существования. А фонаря она никогда и не видела.
Так шли долгие минуты и дни их совместного существования, пока на вазочке не появилась трещинка. Видно роза, усомнившись в крепости шипов стала сильнее тереться о вазу. Трещинку никто не заметил. Вернее так – роза посмешила отодвинуть шипы подальше, будто она тут в общем-то и не при чём. Ваза, конечно расстроилась, но подавать виду не стала, ибо знала что ссориться со вздорной розой - себе же хуже делать, поэтому лишь поспешила отвернуть поцарапанный бок от грустного взгляда фонаря.
Жёлтому взгляду фонаря, кстати, было совсем не важно, есть там трещина или нет, он то точно знал кто есть кто на окне. Он видел уже десяток таких ваз, с полсотни роз, а воды перевидал (хотя она его и не видела) море. Но как всегда фонарь лишь глядел и оставался при собственном мнении. А вот вода в трещинке узрела смутную перспективу, и наверное рассмотрела бы её повнимательнее, если бы не была так занята.
Маленькие трещинки имеют обыкновение со временем превращаться в большие. И когда трещинка стала больной, вода наконец осознала свои возможности. Она, продавив тонкий фарфор, расколола вазу и растеклась. Разбитые осколки вазы грустно улыбнулись единственному глазу фонаря и так и остались лежать, тихонько вздыхая о былом времени, пока хозяин не убрал их.
Розочка умирала тяжелее. Она до конца пыталась выжать последнее из лужи воды, уже не спешившей её питать. Она цеплялась за каждый лепесток, пока не усохли шипы. И в конце концов пожухла и осыпалась, склонив гордую и некогда красивую голову прямо в лужу растёкшейся воды.
А вода мирно испарилась в окно, а потом в виде снега осела на фонаре который был в общем то не при чём. Жёлтый глаз фонаря в этот момент мигнул. Подмигнул снегу. Могло показаться – заговорщицки.
А хозяин окна уже ставил на него новую вазу.

- Люди охотнее всего проходят именно в переходы с надписью "нет входа". В каждом из нас есть дух противоречия. В каждом человеке сидит бунтарь. Но если одним нужно брать в руки автомат и "бороться за свободу", другим - брать в руки гитару и бороться за то, чтобы его принимали таким как он есть, то некоторым вполне хватает того, чтобы пройти под "нет входа", сесть на скамейку с надписью "окрашено" или проехать в троллейбусе без билета.
Каждый выбирает по своей мерке..)

- Метро - это клубок жизней и судеб. Любой общественный транспорт связывает судьбы пользующихся им людей воедино. Приковывает к себе, пусть ненадолго, пусть на вермя пути, но каждый человек, каждая нить жизни связана с другими и все на краткое время подчиняются одним правилам. Не важно - не зная, или не признавая этого. Мне всегда вспоминаются романы С. Кинга, где главными героями чаще всего становятся несколько совершенно незнакомых друг другу людей, которых вместе связывает какое-то происшествие, будь то внезапно появившийся за окнами супермаркета странный туман, или исчезновение всех остальных пассажиров самолёта... Метро в этом отношении - более плотный клубок. Ведь вагон с людьми наиболее изолирован от всего окружающего - он зажат в туннеле между двумя такими же вагонами, между двумя поездами - один впереди, другой позади.. и всё это на огромной глубине под землёй. Если представить себе положение человека в вагоне метро во всех красках, становится действительно жутко. Так недолго и до клаустрофобии додуматься. Не зря ведь транспорт - самый частый сравнительынй образ для людской массы.

"И каждый с надеждой глядит в потолок троллейбуса, который идёт на восток.." (с ) Цой
"Этот поезд в огне-е-е.." (с) БГ
"Если ты не кондуктор.. если ты не рулево-ой.." (с) Бутусов
"Один говорил - мы все машинисты, другой говорил - пассажиры.." (с) Макаревич
"Стрелой горящей поезд режет темноту..." (с) Ария
"Мы везём московские тайны по секретным веткам метро.."(с) Високосный Год

Это можно продолжать до бесконечности, ясно одно - каждый раз входя в метро мы связываем свою судьбу с судьбами сотен и сотен человек.
А делая пересадку мы меняем собственную судьбу.

- Эскалатор - наглядная модель человеческой жизни. Особенно хорошо это видно в час пик на таких станциях как Парк Культуры, Серпуховская или Киевская. В начале эскалатора, позади толкущейся толпы, человек мечется влево-вправо, пытаясь понять где бы ему поудобнее встать чтобы скорее дойти таки к лестнице-чудеснице. Так и в начале жизни человек мечется из крайности в крайность, сремясь как можно скорее попасть на оперативный простор.. Затем - затягивает. Когда ты уже не в самом заднем ряду. Справа и слева - подобные тебе, стремящиеся ко входу на эскалатор. Сзади - толкаю такие, камким и ты был ещё минуту назад. И чем ближе заветные ступени, тем плотнее смыкаются ряды, тем ожесточённей и матершинней толкаются собратья по несчастью, уже превратившиеся в конкурентов. А самое характерное - назад уже невозможно вернуться.. остаётся только идти вперёд. И вот - наконец! Заветные ступени у тебя под ногами. Люди, достигнув своей цели, степенно расходятся по своим нишам, свободно и фривольно вставая на отведённые им места. И едут вверх. Или вниз. Ведь дальнейшее движение от них не зависит. Всё что они могут - ускорить своё движение. Идти против движения крайне сложно.

А мне однажды случилось бежать вниз по эскалатору, идущему вверх. Незабываемые ощущения.

- В метро как никогда хорошо видно, насколько в людях сильна та самая "серединность", "среднестатистичность", которую все атк ненавидят и критикуют, но ничгео не делают против, ибо по большому счёту - сами являются её частью. В середине поезда всегда больше народу чем в первом или последнем вагоне. Почему? Потому что выход из середины удобнее. Вот так, стремясь к удобствам, человек и становится средним, простым, серым...

На стыке завтра и вчера,
Между иллюзией и прахом,
В тени вечернего утра
Забавно баловаться страхом.

На тонкой нити бытия
Вдоль вены лезвием цинизма
Разрезать свои "я" и "я"
И, посмотрев на них сквозь призму

Унылой вечности, забыть.
Оставить то, что стало пепелом.
В земле скрываться от судьбы,
Покуда крылья не окрепли.

Я знал, что знаю ничего
Не знал - что ничего не знаю,
И до прихода твоего,
Ползал. А думал, что летаю!

Глаза открыть не так легко,
Когда на них груз тяжкой лести
Но крылья из рваных кусков
Я день за днём сшиваю вместе.

Острым краем разбитой бутылки
Врезается в жизнь повседневности бред.
Пустота с тихим звоном, как в пузе копилки,
Где лишь эхо от звона рублёвых монет.

Серостенные тюрьмы для тихих и мирных,
И тайга из бетона для тех, кто устал -
Список дел толще чем томик "Войны и Мира"
И язык внутри рта, как гранатный запал.

Ломать стены башкой, или бошку об стены -
Выбирайте по вкусу, я пожалуй смолчу,
Только лезвием режте себе свои вены,
Если нужен совет - обратитесь к врачу.

Я плохой человек, что вам от меня надо?
Да, был мудр и добр, но не выдержал клей,
И в разгаре пожизненного маскарада
Маска съехала с ангельской рожи моей.

Курю на морозе. Замёрзшие пальцы
Не могут поставить мажорный аккорд.
Дальше - только в миноре! Придумать бы дальше...
Шаг в окно. Ветер. Крылья расправить. Легко.

Серый асфальт опорой под ноги,
Уставшие мерить шагами зиму.
Я верю тебе. Не суди меня строго.
Я верю. Сильней чем себе самому.
Чертовски обидно бывает порою
Ныряешь не глядя и - Хрясь! - лбом о дно.
И жизнь, так привычно зовётся игрою,
Что становится страшно. И немного смешно.

Крик в пустоту – и нет ответа.
Застрявший в горле тихий смех.
В неярком свете сигареты -
Лишь ветер. Шаг вперёд - и смерть.

Я плачу? Нет, слёз не осталось –
Снег злобно шутит надо мной
Здесь некому давить на жалость,
Никто не крикнет – Нет! Постой!

Я на краю. Зачем всё это?...
Мне сильно в жизни повезло
Быть тем, кто всё стремится к свету
И вечно совершает зло.

Один лишь шаг. Из будней в вечность.
Полёт. Миг боли. Где ответ?
Ответит память дней беспечных.
Твои глаза. Их серый цвет.

Миг боли. Ты в своей постели
Внезапно вынырнешь из сна.
Это приснилось?.. Или в самом деле?..
Тревога. Холод. Страх. Теперь одна.

Я догораю. Мне чуть-чуть осталось.
Ветер развеет пепел, дым и гарь.
Умру, и как в стихах - начну сначала.
Аптека…
Улица…
Фонарь

В горле - колкий комок
С горьким вкусом болезни
Снова прячу обиду в струнах.
Недопонятый смысл
Слов несыгранной песни,
Той, где главный аккорд - тишина.

Тихо-тихо, по капле
Из разрезанных пальцев
С кровью вытечет боль из меня.
Только ветер и снег.
Только мысль - как же дальше?
Только спички - кусочки огня.

Строй нестройных речей
И молчанье как пломба,
Ноги свесив, сижу из окна.
Всем покинуть мой мозг!
Тут заложена бомба!
В промежутках гудков - тишина.

Огонёк сигареты
Маячком в неизвестность
Ведь падение - всё же полёт.
Полчаса до рассвета.
Мой старый мир треснул.
Бесполезно. Никто не придёт.

В горле - колкий комок.
Ни туда, ни обратно.
На душе липкой гирей вина
Не кричи в потолок,
Ведь глухому понятно -
Самый громкий крик - тишина.

Как звучит пустая комната? Ну конечно никак. Раз в ней никого нет, ответите вы. А вот послушайте человека, миллион и двенадцать раз сидевшего в центре пустой комнаты.
Когда сидишь один, на полу, и слушаешь, многое открывается, ранее незамеченное мимолётностью и поверхностностью взглядов и восприятия. Каждый человек эгоистичен, поэтому в пустой комнате каждый слышит во-первых себя. Слышит дыхание, затем пульсацию крови в ушах, стук сердца. Через некоторое время становится слышен лёгкий скрип – это кости скрипят, требуя встать и размять их. Ещё через пару минут становится слышно, как кровь течёт в жилах. И чем более слышно это становится, тем более человек пугается и тем быстрее она начинает течь. Вскоре в ушах уже шумит поток текущей крови, и многие падают в обморок.
Но если знать об этом, и не пугаться, то кровь течёт так же спокойно и есть возможность наконец таки расслышать за собой комнату. А она многое сможет рассказать.
Сначала слышишь тишину. Тишина как мягкий плед падает откуда-то сверху, обволакивая и сковывая. Кажется, так бы завернулся бы в эту тишину и ничего бы не боялся. Но тишина обманчива, она начинает звенеть, сама по себе, вставляя затычки звона в расслабившиеся уши, и тогда, сколько ни сиди – за звоном ничего не услышишь.
А если, пока плед ещё не упал, начать слушать звук крови. Ну конечно не очень сильно – ведь можно упасть в обморок – то затычек не получится. Ну не могут звон тишины и шум крови ужиться в одних ушах. Это от природной несовместимости крови и тишины – где есть первое, нет другого и наоборот.
А вот когда за тишиной начинаешь слышать комнату, тогда становится весело. Потому что ты понимаешь, насколько не одинок был. Словно стоял в компании, никого не замечая. Обычно первыми шуметь начинают электро и радиоприборы. У меня, например, шумит компьютер, да причём так, что за ним еле слышно таких почтенных стариков, как шкаф или кровать. Они поскрипят по-старчески, но кричать конечно не будут. Молодым ведь везде дорога. Но если таковых приборов нет, или же у них на редкость спокойный нрав – такой обычно у старых магнитофонов и ламповых телевизоров, по природе консерваторов и скептиков – то можно хорошо слышать всех.
Многое могут нашуметь книжные шкафы или полки, ведь и десятой доли стоящих на них книг вы, разумеется, не читали. Ну послушайте. Ещё интересно слушать кровать, особенно когда в ней не только спят. Мой шифоньер помогает мне стирать – ему то, верзиле, виднее где чистое, а где грязное. Слышнее. А ещё крайне интересно слушать ковёр, ведь критика снизу всегда не лишена крупинки соли, так необходимой в разговоре. А вот лампы не интересно слушать. Старенькие обычно кряхтят, когда горят и вздыхают тихонько, когда нет. А вот новые, неоновые, трещат при свете так, что выключенные не могут собрать сил даже вздохнуть.
Достаточно интересного о вас и ваших окружающих может сказать одежда. Кому как не ей, под кем вы прячете все, что не хотите показывать, знать о вас всё самое сокровенное. Если у вас всё в порядке с самооценкой и вы не страдаете комплексом неполноценности, послушайте зеркало. Приготовьтесь к большой дозе объективной критики и субъективной похвалы. Соотношение первого ко второму прямо пропорционально кривизне/ясности зеркала и обратно пропорционально вашей красоте/непривлекательности.
Послушайте картины, вазы, цветы и книги. Слушайте плакаты, фотографии, вырезки из газет, открытки, письма. Они все необыкновенно интересны, ведь они непосредственно общались с кем-то ещё, кроме вас.
Почаще прислушивайтесь к тому, что обычно оставляете без внимания, и тогда увидите, сколько до сих пор вы пропускали мимо ушей.
Нужно только научиться слушать.
Ведь слышать и слушать – две разные вещи.