Что далее?.. А далее — зима.... И. Бродский |
Что далее?.. |
|
Смотри в окно и думай понемногу... |
Из цикла «Июльское интермеццо»
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
1961
***
Цикл «Июльское интермеццо», написанный в 1961 году, составили девять стихотворений, отразивших жизнь поэта в те времена. В совокупности они представляют собой маленькое лирическое произведение, расположенное между двумя крупными поэмами Бродского – «Шествие» и «Петербургский роман».
|
Привыкай, сынок, к пустыне как к судьбе... |
|
|
>Памяти Иосифа Бродского.| Стихотворение: Одиночество. Видео. |
Иосиф Александрович Бродский
(24 мая 1940 года, Ленинград, СССР —
28 января 1996 года, Бруклин, Нью-Йорк, США;
похоронен на кладбище Сан-Микеле Венеции)
Русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, поэт-лауреат США в 1991—1992 годах.
Стихи писал преимущественно на русском языке, эссеистику — на английском.
(Эссеистика - литературный жанр прозаического сочинения небольшого объёма и свободной композиции.)
Когда теряет равновесие
Твое сознание усталое,
Когда ступени этой лестницы
Уходят из-под ног,
Как палуба,
Когда плюет на человечество
Твое ночное одиночество, —
Ты можешь
Размышлять о вечности
И сомневаться в непорочности
Идей, гипотез, восприятия
Произведения искусства,
И — кстати — самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
С ее глубокими могилами,
Которые потом,
За давностью,
Покажутся такими милыми.Да. Лучше поклоняться данности
С короткими ее дорогами,
Которые потом
До странности
Покажутся тебе
Широкими,
Покажутся большими,
Пыльными,
Усеянными компромиссами,
Покажутся большими крыльями,
Покажутся большими птицами.
Да. Лучше поклоняться данности
С убогими ее мерилами,
Которые потом,
По крайности,
Послужат для тебя перилами,
(Хотя и не особо чистыми),
Удерживающими в равновесии
Твои хромающие истины
На этой выщербленной лестнице.
Иосиф Бродский
Иосиф Бродский "Одиночество". Читает Аслан Ахмадов (Aslan Ahmadov)
Серия сообщений "никто не забыт":
Часть 1 - Владимир Высоцкий. (25 января 1938 г - 25 июля 1980 г).
Часть 2 - Памяти Вячеслава Васильевича Тихонова.
...
Часть 41 - Умер Михаил Державин.|Музыкальные номера Михаила Державина в популярных фильмах. Видео
Часть 42 - Далида. Трагическая судьба.| "Salma ya salama": одна из самых популярных песен Далиды. Видео.
Часть 43 - Памяти Иосифа Бродского.| Стихотворение: Одиночество. Видео.
|
Бродский — дочери. Дочь — Бродскому |
В день 20-летия со дня смерти Иосифа Бродского был впервые опубликован русский перевод стихотворения Анны-Марии Бродской-Соццани, посвященного ее отцу...
Текст: Юрий Лепский/РГ
Фото: Марианна Волкова, Юрий Лепский
Я сделал этот снимок несколько дней назад в Венеции, на острове Сан-Микеле, острове мертвых, где нашли последнее пристанище Стравинский, Дягилев, Вайль и Бродский. На мраморном надгробии Иосифа Бродского скотчем была приклеена записка: «Привет тебе, Иосиф, из Питера. Прости. Без тебя одиноко. До встречи. В.К.». Кто такой (или такая) «В.К.», я не знаю. Записка намокла, в это время в Венеции шли проливные дожди. Думаю, что теперь ее просто смыло с мрамора плиты.
|
Я вас любил.... Иосиф Бродский & Francesca D'Ottavi |
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими - но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит - по Пармениду - дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться - "бюст" зачеркиваю - уст!
|
Без заголовка |
Дневник |
Лети отсюда, белый мотылек...»
Лети отсюда, белый мотылек.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть
и знак того, что путь твой недалек.
Лети быстрей. О ветре позабочусь.
Еще я сам дохну тебе вослед.
Несись быстрей над голыми садами.
Вперед, родной. Последний мой совет:
Будь осторожен там, над проводами.
Что ж, я тебе препоручил не весть,
а некую настойчивую грезу;
должно быть, ты одно из тех существ,
мелькавших на полях метемпсихоза.
Смотри ж, не попади под колесо
и птиц минуй движением обманным.
И нарисуй пред ней мое лицо
в пустом кафе. И в воздухе туманном.
1960
|
Романс скрипача (Тогда, когда любовей) |
Дневник |
Из поэмы "Шествие"
Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.
Купи на эти деньги патефон
И где-нибудь на свете потанцуй,
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.
Да, слушайте советы Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только, плача и крича!
На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе,
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердце не отыщется в дыре,
проделанной на розовой груди,
И только патефоны впереди,
И только струны-струны, провода,
И только в горле красная вода.
Сентябрь-ноябрь 1961. Ленинград
|
Ниоткуда с любовью |
Дневник |
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.
|
Без заголовка |
Дневник |
***
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
***
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это -
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода -
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
***
Когда придёт октябрь — уходи,
по сторонам презрительно гляди,
кого угодно можешь целовать,
обманывать, любить и блядовать,
до омерзенья, до безумья пить,
но в октябре не начинай любить.
|
Бродский И.А. |
Дневник |
|
Иосиф Бродский |
Дневник |
|
Иосиф Бродский, "Сонет к зеркалу". |
|
Иосиф Бродский ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ |
Дневник |
Из Марциала
---
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
---
Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Ввместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
---
Здесь лежит купец из Азии, толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
---
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
---
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало
---
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
---
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
---
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
---
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
|
Страницы: | [1] |