Кого читать: 50 поэтесс

Путеводитель по поэзии,
созданной женщинами:
от Сапфо до XXI века

Место и время
США, XX век

Кто она

К прожившей 30 лет Сильвии Плат признание пришло лишь в последние три года ее жизни, когда вышли сборник «Колосс» и роман «Под стеклянным колпаком».

До этого было несчастливое детство и несчастливая молодость: дневники Плат отражают ее поразительную волю к шлифовке самой себя, стремление становиться умнее, глубже, «работать над внутренней жизнью».

Плат вышла замуж за выдающегося поэта Теда Хьюза, и эти отношения составили одну из самых мрачных легенд в истории поэзии; как пишет в прекрасном эссе о Плат Мария Степанова,

«у легенды Плат две зеркальные версии: в одной действуют красавица-поэтесса и равнодушное чудовище, в другой — депрессивная стерва и ее терпеливый муж».

Измена мужа, психическое расстройство, яростный дар, который был больше нее самой (Плат писала краткими «взрывами», во время которых создавала сразу много стихотворений) — и страшное самоубийство (Плат отравилась газом, выпив снотворного и сунув голову в духовку.

Через несколько лет таким же способом покончит с собой поэтесса Ася Вевилл, к которой от Плат ушел Тед Хьюз.) Через два года после смерти Плат вышел сборник ее последних — и лучших — стихотворений «Ариэль», вошедший в канон практически мгновенно.

Избранное

В самом скандальном стихотворении Плат нашли выход ее чувства к покойному отцу, требовательному и авторитарному человеку, к которому она испытывала смесь любви и ненависти. Стихотворение, разумеется, не о биографическом отце Плат, но от этого не становится менее резким.

Папуля

Никогда, никогда, никогда
Черный сапог тебе не натянуть
В котором жила, как нога,
Тридцать лет, и бледна, и худа,
Не смея дыхнуть иль чихнуть.

Нужно было убить тебя, папуля,
Да не успела — ты умер сам — мешок
Мраморно-тяжек, словно там Бог,
Статуей жуткой палец будет торчать,
Огромен и сер, как Фриско печать,

Голова же в Атлантике, полной смури,
Льющей зелень фасоли в нежность лазури
Прекрасной носетской бухты.
Я молилась, чтобы воскрес ты.
Ach, du.

На немецком языке, в польском городке,
Который расплющил каток
Войны, войны, войны.
Но заурядно звался тот городок.
Мой польский друг

Говорит, что было несколько дюжин таких.
Посему вовек не найду,
Чьи мостовые топтал ты, сея беду,
А с тобой говорить не могла никогда.
Язык застревал во рту,

В проволоке колючих пут.
Ich, ich, ich, ich, —
Слов не выговорить сих.
Мне казалось, немец любой был тобой.
Как ругательство, неприличен язык.

Мотор душегубки
Душил меня, как еврейку
Дахау, Освенцима, Бельцена.
Как еврейка я говорить начала,
За еврейку сойти я вполне бы могла.

Снег Тироля, прозрачное венское пиво
Не столь уж чисты и правдивы,
С цыганской прабабкой, с судьбой-индейкой
С везеньем еврейским и колодой Таро
Я вполне бы могла быть еврейкой.

Я всегда боялась тебя
Твоего Luftwaffe, твоего жаргона,
Усиков аккуратных твоих,
Арийских глаз голубых,
Танком проехал, живое губя —

Не Бог, а свастика ты,
Небо отступит от такой черноты.
Фашист каждой женщине мил,
Сапогом ударив в лицо, покорил
Сердцем изверга, такой же изверг, как ты.

Ты стоишь у классной доски, папуля,
На фото, которое мне дали,
Подбородок раздвоен, скрыл копыто сапог,
Но от этого менее черен едва ли,
Не менее черен, чем черт, ты смог

Расколоть сердечко мое на части.
Мне было десять, когда тебя закопали.
В двадцать я попыталась покончить с собой,
Чтобы быть рядом с тобой, с тобой.
Чтобы вместе были хотя бы кости.

Но меня с того света вернули
И склеили снова меня потом.
И я поняла, как жить мне впредь.
Я нашла такого, как ты, папуля —
Человек из «Mein Кampf», черный, как смерть,

С любовью к дыбе и сапогу,
И я сказала, что так тоже смогу.
Итак, я выход нашла, папуля:
Вырвала с корнем провод черного телефона,
Чтоб голоса червяками не проскользнули.

Я убила бы сразу двух, убив одного
Вампира, твердившего, что он был тобой,
И пил мою кровь целый год или нет —
Если хочешь знать, целых семь лет.
Можешь теперь обрести покой.

Колом твое черное сердце проткнули,
В деревне тебя никогда не любили.
Танцуют они на твоих костях, топча твой прах,
Они тебя давно раскусили,
Папа, выродок, я выход нашла, папуля.

(перевод Я. Пробштейна)

Элизабет Бишоп

Место и время
США, XX век

Кто она

Сиротское детство, полное болезней, ученичество у одной из лучших американских поэтесс XX века Марианны Мур, дружба с великим поэтом Робертом Лоуэллом, путешествия по всему миру (Бишоп гораздо больше интересовали впечатления, чем материальные блага, и на свой скромный доход она сумела объездить множество стран), многолетний лесбийский роман с бразильским архитектором Лотой ди Маседу Соарес, отказ как от идентификации себя с «женской» поэзией, так и от личных откровений в своих текстах.

Подчеркнуто частная жизнь и не очень обширное наследие — которое, однако, поставило ее в ряд лучших поэтов Америки; легенда Бишоп существует, но она тихая, и куда громче нее — ее тихие стихи.

Избранное

Чаще всего у Бишоп переводят стихотворение «One Art» — об умении терять. Но здесь хочется привести вольный перевод стихотворения «Squatter’s Children», выполненный Полиной Барсковой — поэтом, которому Бишоп оказалась роднее, чем другим. Это их общее стихотворение.

Фавелы. Дети под дождем
Из Элизабет Бишоп

На склоне раскаленного холма
Играют детки цельный день.
Девчоночка: веснушками испещрена она
(приди скорей, спасительная тень!)
А мальчик, словно соринка, застрял у солнца в глазу.
С ними щенок, как шарик жира в медовом пуху.
Кутенок, дети — внизу.
Разбухшие облака — наверху.

Вот-вот разверзнется гроза,
А побродяжки роют ямки,
А побродяжки строят замки
Щербатою лопаткою отца.
У ней и ручка отломалась —
Немного толка от такой лопаты.
Смеются… Смеха безмятежные раскаты
Сливаются с нависшими громами…

О да! Раскаты смеха их
Как молнии блистают.
Короче и прямей они, чем тявканье щенячье,
Прибитое дождем.
Раскаты смеха
их
Как взрыва эха
Над мокрою землей взмывают.
А мать их бегает, нелепая,
испуганно взывает:
Скорее в дом! Скорее в дом!

Глядите, дети, — ваши башмаки
Бесстыдно засосала буря.
Бегите, дети, ваши замки, ваши тайники
Дождь уничтожил, бедствуя и балагуря.

А впрочем, нет — рассыпчатый и черный
Тяжелый дом дождя куда просторней,
Величественней, чем лачуга ваша.
Так лучше — оставайтесь тут!
Куда вместительней прозрачная блистающая чаша
Дождя, чем та, куда вам молока прокисшего
Нальют.

Майя Анджелу

Место и время
США, XX–XXI века

Кто она

Величайшая чернокожая поэтесса Америки, участница борьбы за гражданские права, работавшая с Мартином Лютером Кингом и Малкольмом Иксом, автор семи автобиографических книг, в которых отражена ее сложнейшая и богатая на яркие и тяжелые события жизнь.

В детстве Майя была изнасилована другом своей матери, который вскоре после этого был убит — вероятно, родными девочки, которым она все рассказала; после этого несколько лет Анджелу не произносила ни слова, потому что думала, что ее голос убил человека.

Ей вернула речь учительница, познакомившая ее с поэзией. Майя Анджелу сменила множество профессий, доступных чернокожей женщине того времени: была поварихой, танцовщицей, проституткой, хористкой; затем — координатором кинговской Конференции христианских лидеров Юга и журналисткой, работавшей в Египте и Гане, затем — актрисой, сценаристом и режиссером.

Путь от жизни американских «униженных и оскорбленных» к статусу интеллектуального лидера, читающего стихи на инаугурации президента США, — это не только судьба одной поэтессы, но и путь чернокожего меньшинства, к чему Анджелу приложила немало усилий. Она умерла в 2014 году.

Избранное

По большей части поэзия Анджелу проста и декларативна, это заявление о своем существовании и своих правах. Это позволяло ее читателям — в том числе чернокожим женщинам, жертвам двойной дискриминации, — идентифицировать со стихами себя.

Вот хороший пример:

Я встаю

Вы вписать меня рады в историю —
Только лжи вашей не признаю,
И из грязи, как пыль придорожная,
Я все же упрямо встаю.

Моя смелость вас огорчает?
Почему вы настолько мрачны?
Я иду, словно скважины нефти
В моем доме бьют из стены.

Как луна; так же просто, как солнце,
Как волна, зная силу свою,
Как высокий источник надежды
Я встаю.

Вы хотели увидеть сломлённую?
С головою, упавшею с плеч?
Чтобы криком своим и слезами
Я могла вас хоть как-то развлечь?

Моя гордость вас ущемляет?
Вы не слишком предвзяты ко мне?
Я смеюсь, будто золота шахты
У меня есть на заднем дворе.

Вы убить меня можете словом.
Вашу ненависть я терплю.
Вашим взглядом сверлите сурово,
Но как воздух, я все же встаю.

Cексуальность моя задевает?
И для вас неприятный сюрприз,
Что танцую, как будто бриллианты
Есть в том месте, где бедра сошлись?

Прочь cбросив маску, где прячется стыд,
Я встаю.
Прочь вон из прошлого, боли, обид
Я встаю.
Я — океан, черный, сильный, глубокий,
Я продвигаюсь в мощном потоке.
Ужас и страх оставляю в ночи.
Я встаю.
Чистый рассвет у меня впереди
Я встаю.
Дар моих предков несу за собой
Мечта и надежда раба — голос мой.
Я встаю
Я встаю
Я встаю.

(перевод И. Саютиной)



.