И так, идёт восемнадцатый век,
у нас с тобой большой каменный дом
высокий, крепкий,
зовётся крепостью.
Стены из толстого камня,
не пробьёт ни стрела, ни пушка.
И нам не страшны ни ветер,
ни дождь, ни гроза, ни вьюга.
Стоят две башни высокие, стоят напротив друг друга.
Вторую я построил не так давно,
между ними,
девятьсот метров.
Ты живёшь в башне напротив
и видимся мы лишь за ужином
и казалось бы не так много,
но почти километр, ужас!
Каждый вечер из разных спален приходим,
а в столовой всё равно всё по-прежнему.
Стол длиною в пятьдесят метров,
с красивой вышитой скатертью.
"Передай мне соль, дорогая." -
наша с тобою любимая шутка.
Мы повторяем её каждый день,
вот уже лет двадцать, наверное
и по-прежнему делаем вид что смешно,
ненавижу тебя, неверную.
Однажды, в какой-то из вечеров
мы собирались на званый приём
к незнакомым нам совершенно,
но видимо очень богатым людям.
Ты надела такое платье...
такое большое, с корсетом тугим.
Это придавало тебе лебединую грацию,
но смотрелось немного скованно,
будто стянули и выгнули как проволоку,
как ложку мягкую, алюминиевую.
Хотя, может мне лишь показалось,
в этом тусклом свечном освещении.
На улице идёт снег,
на свой тонкий смокинг я накинул пальто.
Очень уж было холодно мне,
и я боялся даже представить
каково же сейчас тебе.
До кареты ты шла и дрожала,
но всё обошлось, ты стерпела.
Ехали где-то час, не считал я.
Мы сидели молча с тобою,
по сторонам смотрели
каждый в своё окно.
И тут,
даже тут!
Между нами почти полметра.
И вот, наконец, парадная.
Зашли, я скинул пальто
и бросил в сторону вешалки.
Ты отогрелась лишь спустя пару минут,
от того на щеках румянец.
И мы сразу же разошлись кто куда.
Людей в зале было нескончаемо много
и знакомых у тебя было не мало.
Ты любила статных мужчин, тех, что тебя постарше,
ну а я знаком был лишь с парой приятелей,
как всегда уходивших в самом начале.
И чувствовал я, что весь вечер
тебя ненавидеть буду.
Так всё и было.
Спустя часа полтора
я сидел немного подвыпивши
за столом в самом центре зала
и не оставалось мне ничего больше,
как смотреть на тебя, полным ярости.
Коньяк дорогой, виски пару стаканов
и не мог я уже мыслить как раньше, сдержанно.
Я смотрел, как ты даришь улыбку свою
каждому идиоту встречному.
Улыбаешься, аж напряжно так
всем лицом своим размалёванным,
губами тонкими расцелованными, аж противно стало.
Я смотрел на тебя и на тех, кто с тобой,
ну и ты по ходу это заметила,
подошла и сказала "Что с тобой, дорогой?",
я сказал "Ничего, проваливай. Вон,
с бокалом в руке, тот пижон, смотрит на тебя
так похабно".
И ты ушла, совершенно спокойная.
А я сидел и мучился, ты ведь знала,
как я почувствую себя после этого...
Ох, как же ты меня заебала!
Со своими
серёжками,
рюжечками,
платьицами.
Хочется упасть и расплакаться!
Сил больше нет, ненавижу тебя.
Всю дорогу домой, опять ехали молча
и снова, всё те же полметра
по-прежнему между нами,
мне так спокойнее, иначе схватил бы
и придушил.
И вот, спустя час мы вернулись в замок,
я зашёл, быстро скинул пальто
и ускоренным шагом направился к себе в спальню.
Но тут, неожиданно реплика в спину:
"От чего же ты так со мной, дорогой?
Что тебе сделала я плохого?".
Признаться, я был поражён,
тем, что в мой адрес такие слова
и ещё так жалобно, грустно, с тенью печали.
Не знал что такие чувства,
в тебе всё-таки ещё оставались.
Но это не отменяет того,
как вела ты себя со мною
последний десяток лет.
Как врала мне, как предавала,
как называла себя "свободною",
как говорила "Я ни чем тебе не обязана",
дураком звала, за спиною.
Думаешь я не заметил? Не видишь здесь только ты.
"Слепая, слепая дура!", бросил я и пошёл быстрее,
по крутой каменной лестнице,
и вот, наконец, я в спальне.
Между нами
девятьсот метров.
И всё-таки, сижу и жалею о чём-то,
о чём-то, но не о том,
что построил вторую башню.
