Поздний вечер первого января. Мои щеки горели пламенным огнем внезапной аллергии. И я уже не надеялась найти спасение в виде работающей аптеки - во время долгой прогулки мне не встретилось ни одной. Как будто никому не надо лечить последствия праздника.
Уже по пути домой я вдруг увидела заветную открывающуюся дверь, за которой, естественно, стояла длинная очередь из сосредоточенных мужчин. Встала и я. С таким же отрешенным, как у этих мужчин, взглядом, потому что в этом году уже явно ощущалась нехватка чего-то светлого.

Один из мужчин в очереди вдруг стал громко рассказывать фармацевту, зачем ему нужно успокоительное, чтобы наконец-то заснуть. Он переминался, перешагивал, облизывал губы каждые секунд 10 и поведал за пару минут целую историю о том, как и почему он не хотел употреблять наркотики, но сын начальника рувд... Сумел даже связно вплести своего православного (а, наверное, и святого) брата. Я улыбалась. Потому что меня всегда радует, а не раздражает, такая непосредственная открытость. В ней чувствуется что-то по-отечески родное.
А потом он повернулся к очереди и извинился:
- Всякое ведь бывает, знаете. Зато я все это искренне.

В этот момент я вспомнила, как буквально 20 минут назад на меня смотрел мой знакомый. Пожранный, как и все мы, своей собственной сложной биографией. Одинокий и блуждающий в своих безумных противоречиях. Он говорил, что, может, влюбился в меня. И что хотел и увидеть меня, и просто секса, и отношений. Как думал обо всем сразу, но хотел хотя бы просто встретиться. И пообщаться. Об этой встрече он уговаривал меня несколько часов по телефону, в новогоднюю ночь.
- Да, я понимаю, - говорил он мне вполне трезвым голосом, - что у нас ничего не будет, но меня устраивает и просто общаться с тобой.
И повторял раз за разом, какая я удивительно интересная и умная.
Он был на крючке.
А я дергала за леску, играясь и наблюдая, сколько он протянет. Протянул несколько часов часов, а днем опять закусил ту же приманку. Как и мужчина в очереди, он вовсе-то не хотел идти на каток, на котором ни разу в жизни не был, но увидеть меня... Кажется, он даже не дослушал, куда я его зову.
Вживую он выдержал еще больше, чем по телефону. И даже в самом конце нашел силы, чтобы признаться об этих своих обширных желаниях относительно меня и попытаться обнять.
Крючок становился наркотическим. Но ведь он был искренним.

Придя домой, я разблокировала его Вконтакте, написав, что мне стало его жаль. В ответ получила благодарность за мое, хоть и холодное, но все же большое сердце.
Вот только его открытость я улыбнуться не смогла.