Мне показалось, этот фильм ни что иное как гимн посредственности. Я только что просмотрел картину и удивился, почему раньше не слыхал об этом оскаровском чуде из 1984 года. И чувства после просмотра картины самые противоречивые.

Во-первых, я почувствовал себя ужасно посредственным человеком. Один товарищ говорил, что настоящий талант это 1 процент, данный Богом, и 99 процентов - беспрерывная работа над собой. Думаю, с этим можно согласиться. Я еще раз критически "познал самого себя" и выяснил, у меня нет этого процента, к сожалению. В жизни мне встречались исключительно талантливые люди.

Во-вторых, мне пришли в голову ассоциации с произведением Достоевского "Неточка Незванова". Параллель в том, что схожие сюжетные мотивы приходят к одному финалу - несправедливой смерти рассеянного гения. И еще почему-то подумалось о философских письмах Чаадаева, где автор упрекает русскую натуру в излишней пассивности ума.

Так вот, самая ужасная несправедливость в том, что посредственность торжествует всегда в образе Сальери. Мало того, посредственность убивает талант, но выясняется, что для испытания временем это не важно. Моцарт умер, а музыка живет. А вот Сальери остался в истории как исключительный посредственный антипод.

Сергей Кудрявцев

9/10

Историко-биографическая музыкальная драма Триумфальный приём этой ленты большинством критиков и зрителей свидетельствует о том, что режиссёрская концепция Милоша Формана на основе известной пьесы английского драматурга Питера Шеффера пришлась по душе многим. Выдвинутый на первый план образ посредственного и завистливого композитора Антонио Сальери (его блестяще сыграл Фарид Марри Эбрахам, хороший театральный актёр с Бродвея, мало кому ведомый в кино, и заслуженно получил «Оскар», также победив своего замечательного партнёра Тома Халса), вроде бы интерпретирован в соответствии с ходячей легендой об отравлении гениального Моцарта. Однако вся история в «Амадее» Формана может быть понята вероятностно, почти как бред сумасшедшего, согласно прологу в доме умалишённых. Тут, кстати, обнаруживается внутренняя связь с другим знаменитым фильмом этого режиссёра («Кто-то полетел над гнездом кукушки»), с восторгом принятым повсеместно. «Амадей» — не столько рассказ о чуде гения, феномене беспечного таланта, загадке Моцарта, выглядящего простачком, дурачком, шутом, в лучшем случае — вечным вундеркиндом, который мимоходом, без особых усилий творит божественную музыку, остающуюся на века, в отличие от классически выверенных, сухих и строгих сочинений Сальери. Картина Милоша Формана, подхватывая мотивы его ранних чешских работ, является вдохновенным гимном во славу свободы, раскрепощённости, естественности, лёгкости, непринуждённости творчества и самой жизни. А этому противостоят регламентированные порядки, ритуализированные правила поведения, церемониальные глупости при дворе австрийского императора в конце XVIII века, размеренная и рассчитанная до мельчайших долей («гармония, поверенная алгеброй») классицистская музыка того периода. Типично формановская тема «отрыва» (или иначе — прорыва к свободе, избавления от пут обывательского существования, вызволения из «смирительной рубашки» запретов и канонов) проигрывается не только в партитуре судьбы «стихийного бунтаря» Моцарта, но и на примере гипотетических мук Сальери. Спустя 32 года после трагической смерти гения он заново переживает события минувшего и надеется вырваться из плена жизни — хотя бы при помощи самоубийства. Посредственность и несвобода, тупое, сытое пребывание на этом свете и марионеточное состояние зависимости в искусстве, душевного и духовного гнёта — одно переплетается тесно с другим. Лишь только «Дух веет, где хочет». Вихрь врывается в каждую из лент Формана и даёт героям надежду на освобождение души. В «Амадее» и Моцарт, и волшебная флейта его музыки — ипостаси этого Высшего Духа, самой Вечности. Даже предсмертный «Реквием» звучит торжественно и вселенски мудро, будто «Откровение Амадея Музыканта», прорвавшегося, наконец, в запредельные сферы инобытия. Обидно, что остался без «Оскара» (хотя получил награду Британской академии кино и телевидения) восхитительный чешский оператор Мирослав Ондржичек, давний соратник режиссёра, снявший пражские интерьеры и экстерьеры именно в Праге. Знаменательно, что эмигранту Милошу Форману удалось добиться съёмок на своей родине — наперекор всему, в период неприязни и глухого замалчивания его имени в ЧССР, причём за 7 лет до возвращения гражданства. 1995