Нет. Все не может закончиться просто вот так. Я все еще жив. Я знаю. Я есть. Поток мыслей захлестывает меня, когда я зачарованно стучу пальцами по кнопкам в ночной тишине. Я изменился. И не изменился. Я все такой же. Просто я приспособился, я выжил. Как всегда. Чтобы вернуть себе свое. Чтобы вернуться самому. Я - тростник. Я – хамелеон. Я – вода. Меня не поймаешь. Не важно, что я говорю. Слова меняются. Люди меняются. Времена меняются. Важно меняться. И важно НЕ меняться. Важно сохранять свой облик. Кем бы ты ни был. Где бы ты ни являлся. Что бы ты ни делал. Жизнь иллюзорна. Есть только ты. Не растворяйся в ней. Не забывай о себе.

- Нет-нет! Пожалуйста, не надо! – Воскликнула Дора, целуя меня. - Не будь злым Синей Бородой! Не будь серьезным!
- Должны же мы быть иногда серьезны, моя драгоценная, - сказал я. - Ну вот сядь здесь на стул, поближе ко мне. Отдай карандаш. Теперь поговорим серьезно. Ты знаешь, дорогая… Ты понимаешь, моя любимая, не очень-то приятно уходить из дому без обеда, правда?
- Да-а-а… тихонько протянула Дора.
- Как ты дрожишь, моя любимая!
- Потому что я знаю – сейчас ты будешь бранить меня! – Жалобно воскликнула Дора.
- Радость моя, я только хочу обсудить…
- Ох! Обсуждать – это еще хуже, чем бранить! – в отчаянии воскликнула Дора. – Я вышла замуж не для того, чтобы со мной что-то обсуждали. Если ты собирался что-то обсуждать с такой бедной глупышкой, как я, тебе следовало бы предупредить меня, злюка!
Я попробовал утихомирить Дору, но она отвернулась и столько раз встряхнула локонами и повторила: «Злюка, злюка!» - что я решительно не знал, что делать. Я прошелся по комнате в полной растерянности и вернулся к Доре.
- Дора, радость моя!
- Я не твоя радость! Ты, конечно, жалеешь, что женился на мне, иначе ты не стал бы ничего со мной обсуждать, - заявила Дора.
Меня так обидело это незаслуженное обвинение, что я набрался храбрости и сказал серьезным тоном:
- Дорогая моя Дора, ты ведешь себя как ребенок и говоришь вздор. Должна же ты понимать, что вчера мне пришлось уйти , не дождавшись конца обеда, а третьего дня я должен был есть недожаренную говядину , и мне стало плохо. Сегодня я вовсе не обедаю. А завтрака мы ждали так долго, что подумать страшно, и вода все-таки не закипела. Я не хочу тебя упрекать, моя милая, но, право же, это не приятно.
- Злюка, злюка! Ты говоришь, что я противная жена! – воскликнула Дора.
- Милая моя Дора, я никогда этого не говорил!.
- Ты сказал, что я тебе не приятна! – объявила Дора.
- Мне не приятно, что у нас такое хозяйство, - вот что я сказал.
- Это одно и то же! – вскричала Дора.

Это Чарльз Диккенс, «Жизнь Девида Копперфилда, рассказанная им самим». Наглядно демонстрирует, как можно разбаловать человека, если немножко постараться. Вот она, мужская нежность, доброта, интеллигентность. Вот она, женщина, которая стала «настоящей», рядом с настоящим мужчиной. Я так часто слышу, что нынешний мужчина перестал быть «человеком слова и дела», «настоящим мужиком», «мужчиной способным дать женщине почувствовать себя рядом с ним королевой», что почти сам в это поверил. Данная ситуация показывает, что проблемы в этой части начались совсем не десять лет назад. И даже не двадцать. А задумывались ли наши прекрасные женщины, так много требуя от мужчин, о том, что они сами могут им дать взамен? Наверное ни для кого ни секрет, что эмансипация идет по Европе широко шагая, а скандинавские страны просто стонут под ее гнетом. Может быть, там тоже нет «настоящих мужиков»? А я сейчас скажу почему. В силу неведомых причин, а так же испытывая жуткое недовольство мужским населением планеты на предмет недостаточного материального обеспечения, романов на стороне, некоторой невнимательности, женщины однажды решили, что самое время вернуть времена матриархата. Что впрочем, им успешно удается. А как, вы думали, такое вообще в природе случилось? Случилось один раз, случится и во второй. Но беда-то мужчин совершенно не в том, что у них куча пороков, а в том, что женщины по своей импульсивности всегда будут чем-то недовольны. Мужчины тоже могут быть импульсивны, но в них это никогда не поощряется. Маленьких же девочек всегда и за все поощряют, холят и лелеют. Да-да, именно добрые родители, и особенно мамы и бабушки вдалбливают любимым чадам, что они принцессы и достойны лучшего. И чада верят. А если вдруг начинают сомневаться – стараются задушить эти сомнения излишней бравадой, заносчивостью и самовлюбленностью. Причем как последний (а иногда и единственный) аргумент всегда держат внешнюю привлекательность или физические особенности своего тела. Это все результат отсутствия воли, чувства ответственности и общей слабости характера. Дальше – больше. Услышав слово «эмансипация», наши прекрасные спутницы наглядно увидели мечту, которой они могли заплатить мужчинам за все их пороки и мелкие обиды. Этот фактор мог защитить их со всех сторон. Ведь даже те женщины, которые понимают, какую власть природа дала им над мужчинами, не всегда осмеливаются откровенно ими крутить. И не всегда потому, что такие хорошие и добрые, а зачастую, просто из страха. Страха перед социальными устоями, перед ответственностью за свои поступки. Но теперь женщины могли не бояться угнетения со стороны «ужасных» мужчин – ведь все должны были бы быть равны. Однако такая позиция так же имела свои недостатки. Женщине по природе своей никогда не хотелось бы быть «товарищем» или «боевой подругой». Женщина – существо нежное, оно нуждается в заботе. Так что расклад получался и так и эдак неудачным. Но никогда не следует недооценивать «предсказуемость тупизны» (с), или выражаясь более понятно – атаки наудачу, нахрапом. В данном случае все получилось. Милые дамы потребовали себе все права, без стандартно прилагающихся к ним обязательств. А так же, с сохранением всех предыдущих привилегий. Да, Андрей, ты прав – это чисто мужская слабость. Настоящие мужчины этого, как и демократии, никогда бы не допустили. Они бы мягко и ненавязчиво дали бы понять женщинам, что их место возле кухонной плиты. Но, может быть, это все и к лучшему, т.к. я и сам считаю, что женщина и посудомойка – это не только разные электроприборы. Просто женщина уже отходит от роли хранительницы домашнего очага. Но другую роль все еще не приобрела. Просто эта метаморфоза протекает на удивление медленно и болезненно. Я уже говорил, что существует два типа мужчин. И очень характерно это именно в раннем возрасте, т.к. потом это уже не так принципиально. Женщины, как правило, выбирают именно таких подонков, как ты описал. И таким образом решают свою судьбу. Отвратительно видеть, как женщины манипулируют мужчинами, но еще более отвратительно видеть обратную картину. А это, в конце концов, случается со многими, совершившими подобный выбор. И в этом случае девушки становятся заложницами не только своих нежных чувств к таким парням, но и собственной неустойчивой, нестабильной природы, которая постоянно влияет на их выбор, если вообще дает сделать его. К сожалению, иногда выбор делается и за них. Мало кто обращает внимание на замкнутых, скромных ребят, которые лишь изредка поглядывают на свои объекты обожания. Они только робкими жестами или взглядами могут дать понять, что чувствуют. Они не веселые, они не заигрывают, они слишком серьезные. Я знаю. Я сам когда-то был таким. Из них вырастают или примерные семьянины или законченные неудачники. Я быть ни теми, ни другими не хотел. Сделать женщину счастливой – ты считаешь, что именно этим мне следует заниматься? Я считаю, что у меня задачи помасштабнее. А если женщины мне изначально показали, что я для них ничто – почему я не должен платить им тем же? Конечно, это не касается тех девушек, которые для меня, прежде всего Люди, друзья, близкие по духу. Благо, такие есть. Ну, вот я и подвел тебя к той самой Новой Роли. Надеюсь, ты ее прозрел. Для меня ничто женщины, которые являют собой всего лишь существ женского рода, желающих лишь продолжить человеческий род и жить в свое удовольствие, и совершенно не задумываются о своем предназначении, как Людей. Так же как ничто и подобные мужчины. Такие, которых ты описал. Грань разделения по первичному половому признаку стирается. Но я надеюсь, что она не будет утеряна окончательно, а предстанет в новой форме, более глубокой и полной. Заканчивая все это разглагольствование, хотел бы рассказать, что случилось с Девидом Копперфилдом тем, кто его все же не читал. Бедная Дора, которая, как пудовый якорь, держала Девида, уточенного, интеллектуального, нежного молодого человека, не давая ему морально и духовно развиваться, скоропостижно скончалась. И единственная ее заслуга была в том, что она его искренне любила и завещала другой женщине. Гораздо более достойной, умной, сильной, той, которая молчаливо и незримо сопровождала Девида на протяжении многих лет, и все это время любила его.

А дальше все было так. Я рос. Время шло. Мои чувства обострялись, воля крепла и единственным моим убийцей неизменно оставалась депрессия. Она сводила меня с ума, она заставляла меня думать, что я по прежнему чем-то хуже других, что я бездарь и неумеха, и тем больше мне хотелось стать еще лучше. Нет, я никогда не старался быть отличником в учебе или пользоваться популярностью у противоположного пола. Да, я всегда был властолюбив, но это,… в общем, об этом я мог бы забыть ради более важных вещей. Я всегда жаждал мудрости, знаний. Когда-то в детстве я даже просил высшие силы об этом. И подобно тому, как это бывает в мире Равенлофта, где правят Темные Силы – мое желание исполнилось, но не так как я думал. Это было почти навязчивой идеей. Нет, я не хвастаюсь, просто это так. Впрочем, если кто и будет спорить – мне все равно. Я не хочу никому ничего доказывать. Мне достаточно, что кое-кто из людей так считает. О Равенлофте отдельный разговор – эта фантазия сыграла в моей жизни очень важную роль, этот мир очень похож на мир реальный именно своей бесчеловечностью и поиском человечности в бесчеловечном, и наслаждением бесчеловечным. Но об этом потом. Как я недавно услышал от поистине великого человека, Михаила Задорнова: умный – это тот, кто много знает, а разумный – это тот, кто понимает то, что знает. Действительно - ум и мудрость – разные вещи. Так случилось, что я видел и понимал, в самом деле, несколько больше, чем другие. И как-то вдруг, в один момент я начал ощущать, что я себя недооценивал, что я лучше и сильнее, чем те, кто меня постоянно в чем-то упрекал. Более того, я понял, что и раньше был ничем не хуже. Им ведь и самим-то похвастаться было не чем. Я никогда не желал другим зла. Но под порывами чувств я бы не устыдился очень многого. Я не хотел мстить. Я хотел, чтобы люди сами себе отомстили. Чтобы они волнами своих предрассудков разбились о скалы моей воли. Это было бы очень иронично, а потому наиболее страшно. Наверное, именно тогда я интуитивно понял разницу между эмоциями и чувствами. В то время я уже неплохо начал понимать – все, что мне твердили до этого, что продолжали твердить, людям хотелось видеть в себе, а не во мне. Но они не видели. Не смели увидеть. Их пороки не были такими явными как у меня, но они были. Маленькие, незаметные, а оттого и самые опасные. Растущие медленно, подпитываемые безнаказанностью, потворством других они вырастали со временем в жутких монстров. Но эти самые «монстры», как слоны – медленные, неповоротливые. К ним все давно привыкли, потому что у самих такие. Мои же пороки резко выделялись на общем фоне, они были опасны, антиобщественны. Но тогда еще они были больше наивны, так что их редко кто воспринимал всерьез. И, тем не менее, они сходу бросили меня в пучину вечной борьбы. Они резко поставили меня перед фактом – или они или я. Уже позже я понял, что все пороки так или иначе берут начало в дикой человеческой природе. А тогда я всего лишь хотел стать лучшим, завоевать всеобщее уважение. Ну, разуметься и как-то совладать с собой. На собственном примере я ощутил, как страсти начинают пожирать тебя изнутри, если не держать их под контролем. Не скрою, что несколько раз мне пытались помочь, но люди эти, как правило, были одиночками и к их мнению редко прислушивались всерьез. Но это не могло не вдохнуть в меня уверенность, что я иду верной дорогой. И хотя казалось, что ничего проще нет – смириться, не думать, жить своей жизнью. Ведь со временем обо мне забыли, как об объекте насмешек. Но я на это пойти никак не мог. Тем более что судьба не спешила отпускать свои цепкие лапки от моего горла. Да, я выжил и преобразился, но по-прежнему слышал ее ледяное дыхание на своем затылке. Быть как все, жить простой человеческой жизнью – это было то, что навсегда для меня было заказано. Меня всегда мучил вопрос, зачем я здесь, что делаю и почему я именно такой, какой есть. И я, разуметься ни на секунду не перестал считать, что я чем-то выделяюсь, что я человек исключительный. Так считают, наверное, все. Или почти все. Но не все этого достойны, а уж тем более не все способные говорить об этом с удовольствием, открыто. Однако всегда, когда я говорил либо думал об этом я это полностью осознавал то, что все имеют право быть такими, считать себя чем-то большим, чем просто людьми. Чем же тогда я был лучше других? Да ничем. Еще с раннего детства я начал понимать, что исключительность человека и заключается в том, что он делает, а не в том, какой он. Очевидно было, что я не смогу свернуть горы или повернуть реки вспять просто одним движением руки, но и действовать вслепую, не зная средств, не понимая, чего я хочу, было бы глупо. Поэтому я пошел другим путем. Естественно все больше я молчал обо всем этом. А какой в этом смысл? Это сейчас я могу говорить о себе, не боясь всеобщего осуждения и даже провоцируя его. Но в том-то и дело, что людей и спровоцировать на решительные действия не всегда так уж просто. Да, они будут осуждать, обсуждать, но так или иначе предпочтут, отвернуться, убежать, уйти от конфликта, сделать вид, что ничего не было. Ведь если не замечать проблему, а она, в свою очередь коснулась кого-то другого – не тебя, то можно представить, что ее и вовсе не существует. Ах, замечательные, очаровательные смертные – вы всегда питали иллюзии ко всему, что, так или иначе, касается ваших желаний или «не желаний»

Все началось… Началось, наверное, со школы. Точнее, началось еще тогда, когда я осчастливил этот мир своим появлением, но всерьез все началось со школы. Именно тогда мне все дружно сказали, что я – худшее, что может быть на этом свете. Учителя меня порицали, одноклассники смеялись. Во всяком случае – первые три класса. Причин было масса. Во-первых – я всегда был чем-то выбивающимся за грани общепринятого, я не признавал многих законов и правил, и вообще всегда был бунтарем и фантазером. Во-вторых, что-то было во мне такое, что отличало от других так, как отличает леопарда пятнистая шкура. Я бы сказал, что это «демоническая кровь» в моих венах, или свет звезд и луны, навсегда запечатлевшиеся в моих глазах. В общем, я бы выбрал какую-нибудь поэтическую метафору. Ну, это сейчас. А тогда меня гораздо больше волновало то, что я разительно отличался от всех остальных. Странно сказать – я был очень послушным и ласковым ребенком, в детском садике я был даже иногда «заводилой», но, попав в школу, я жестко закрепился в образе изгоя. На свойственную детям бездумную жестокость я отвечал примерно тем же. Зачастую я даже выходил за рамки своих природных возможностей. Однако весьма не просто сдвинуть каменную глыбу одними руками. Так же не просто было противостоять общественности, находясь в таком маленьком и слабом тельце, не до конца еще осознав, кто ты и что ты. Но желание приказывать и подчиняться; противостоять и покоряться; изменять, властвовать и просто быть другим – все это было заложено в меня от природы. И этого было у меня не отнять. Осознание своей обособленности, усугубленной ощущением ненужности и враждебности всего окружающего, давало свои всходы. Моя жажда борьбы, обидчивость, ранимость временами перерастала в откровенную ненависть, злость, жажду разрушения. Но больше всего я ненавидел насмешки, которые делались «за глаза». Когда родители, обеспокоенные моим поведением в школе, повели меня к психологу, я счел это личным оскорблением. Тем более что психолог, как и полагается этой подлой, самоуверенной профессии обвинил меня, маленького, неуверенного в себе человечка, во всех смертных грехах и надменно пожелал «начать с себя». На тот период это для меня уже была не новость. Это я знал и без него и считал, что, возможно, все эти странные люди правы – я действительно делаю что-то не так. Дни переходили в недели, затем в месяцы. Небольшие стычки с родителями и жесткие высказывания на тему, что я не умею себя вести, приводили в полное уныние. Затем появилась она. Сперва она настойчиво добивалась моего внимания. Я тогда еще с трудом понимал, что это может значить. Возможно, я просто еще не дорос до этого. Может быть, она просто пожалела меня, а может – сама отлично знала, что значит – быть «не как все». Так или иначе, мы были связаны каким-то подобием дружбы. Но когда я обратил на нее внимание, было уже слишком поздно. Она отвернулась от меня. И чем больше я восхищался ею, тем больше понимал, что все закончилось. Это был удар. Расцвет самых тонких, эстетических чувств оказался укрыт погребальным саваном. Я был бессилен что-либо изменить. Моей воли едва хватало на то, чтобы чаще ее видеть. Но любое волшебство имеет свои границы. Я не мог понять – если я здесь, я выжил после многих опасностей, значит я нужен этому миру; и тут же – я оказываюсь скован по рукам и ногам простыми законами этого же самого мира. Да… маленькая песчинка. Таким жалким и ничтожным я себя не ощущал еще никогда. Но страшно было даже не казаться ничтожным – мало ли кому что кажется? Даже себе. Страшно было то, что жизнь шла. Я умирал, а жизнь все равно шла. Без меня. И если бы я все-таки оставил этот мир, изменилось бы очень немногое. Вот тогда-то, осознав это, я перестал смотреть с надеждой в открытое окно, на серый асфальт. Я понял, что это не решение проблемы. И что единственное, чем я смогу доказать свою силу – это то, что буду жить. Не важно зачем, не важно, сколько и как. Но буду. Сердце бешено колотилось, как будто в ледяных тисках, кости будто бы просто исчезли из тела, а в мозгу горел жар, горело одно слово – выжить. И единственным условием казалось только выжить, сохранив в себе человека. Потому, что я никогда не был еще так близок к безумию, как тогда. К тому времени я уже успел узнать, что некоторые вещи не заслуживают той цены, которую за них платишь. Раз уж все это со мной случилось, то я не должен стать таким как другие; особенно таким, как другие думают или хотят меня видеть – я должен быть таким, каким должен… Это начало моего пути.

Быть хозяином зла или его рабом? Это тот же вопрос, что быть хозяином своих страстей или их рабом. Трудно научиться править, если не умеешь подчиняться – эта фраза из далекой античности как нельзя лучше отражает само отношение к злу. Мое отношение. Я не хочу утверждать, что эта истина универсальна. Я пользуюсь ею и верю в нее, как и во все, что мне подходит. Как и все то, что помогает мне выживать, оставаясь человеком. Или чем-то большим? Полагаю, и большим и меньшим одновременно. И я остаюсь хозяином и рабом. Так должно быть. Но я в меньшей степени раб, чем те, кто считают себя только хозяевами. Зло – есть энергия, ужасающая, разрушительная и очень эффективная. Добро – как правило, слабее, но многочисленнее, оно естественно. И Зло эффективно как раз в силу своей противоестественности - гораздо чаще оно используется разумно, сознательно, подобно необходимой жертве. А жертва - есть всегда сражение, то есть - путь к совершенству. Но я не причисляю добро и зло к константным величинам. Лишь человек – есть мерило этих ценностей, он - призма преломления обеих сил. Его сознание или бессознательное может легко взывать к жизни удивительные метаморфозы. Подобно тому, как скальпель хирурга может вернуть к жизни или убить. Но этим скальпелем можно и порезаться. Да, зло опасно для души. Но не более ли опасно бессознательное зло? Отравить все вокруг своими страстями, своим желанием сделать именно свою жизнь лучше, своей эгоистичностью. Быть принципиальным не удобно. Но бывают случаи, когда даже самым принципиальным приходиться отступать. Именно поэтому так важно быть сознательным. Мы в ответе за все, что делаем. Об этом надлежит помнить.

Я постараюсь правдиво рассказать о том, как все начиналось, почему все случилось именно так, почему я стал таким, какой я есть. Почему я верю в добро и верю во зло. Почему я вижу мир в гармонии таким, какой он есть. Пока что. Почему я не противлюсь судьбе и борюсь с ней одновременно.