Он жил там, где жил. Везде. Ему казалось, что он был всегда. Он не помнил своего начала. И не ждал конца. Он любил подкрадываться незаметно к людям и слушать их внутренние споры, затем быстрый прыжок и вот он уже внутри и тоже что-то навязчиво шепчет тем, другим, сидящим внутри. Они удивлялись, оглядывались, смотрели друг на друга, замолкали, а потом начинали яростно спорить с ним, но он не слушал, а также легко выпрыгивал и уходил дальше, насвистывая простые мелодии. Некоторые птицы слышали его мотивы и пытались подражать, он показывал им язык и они замолкали, а потом, подождав, пока он уйдет повторяли его песни. Он наблюдал за происходящим и ему никогда не бывало грустно. Он мог забраться под землю и впитывать соки корней. Они обволакивали его сладкой дремой, из него вырастала трава, он оказывался в коконе снов. Ему снились всегда чужые сны. Миллионы снов сразу. Одна картина на другой, голоса сливались в шум и расплывчатая пелена проносилась в нем, какофония звуков, страхов, желаний, он тяжело пробуждался и снова шел. куда? зачем? У него не было таких вопросов. Его всегда и везде ждали, звали и проклинали. Он возвращался, когда хотел и снова уходил. Он не боялся непогоды, чем сильнее дул ветер, тем громче он хохотал, передразнивая его, чем грознее были облака, тем шире улыбка на лице. Он мог крикнуть вызов небесам, он мог сражаться до рассвета. Он мог вытянуть на спор землю и огонь. Они погибали в этой вражде, а он кокетливо прищелкивал языком и вызывал на помощь воду. Он не был жесток, хоть на его счету смерти. Он никому не желал добра, но люди благодарили его. Он глотал лягушек и слушал, как они квакали в его животе, выплевывал их, рассматривал, затем пережевывал, а потом не почистив зубы целовал красавиц в намазанные губы. Он слышал столько историй, что не запомнил ни одну из них. Он таскал тяжелые глыбы, а затем сбрасывал их в моря. Он делал непонятные надписи, а потом в бреду не мог вспомнить зачем. Он любил так, что сердца уже не осталось,. Тогда он посадил вместо него маленькую пташку в грудь, чтобы что-то живое согревало и трепыхалось, царапало и кричало внутри, мечтая вырваться из плена темноты. Он так истер ноги, что на их месте стали выносливые копыта, все в копоти от земных дорог. Он не боялся холода, ему нужно было уходить в самые отдаленные места, где было больше света. Его кожу сменяла чешуя рыб и быстро отрастала курчавая шерсть. В некоторых местах оставались подпалины, когда от быстрой смены климата он не успевал сбросить мех. Он так любил копаться в плоти животных, что его пальцы стали длинными и тонкими. Иногда ему приходилось летать, но крылья были жестким и неудобным приспособлением и мешались во время дальних и пеших походов. Потому он научился разрезать свою спину, засовывать их под кожу и прятать, в результате на спине вырос огромный горб и кое-кто его пугался. Его глаза стали почти прозрачными из-за того, что он часто глядел на солнце и вглядывался в песчинки в ночи. Его голос давно сорвался от беспрестанных песен, он издавал хрипы, а затем снова пел, то самыми низшими нотами, то тянулся вверх, подражая осинам. У него не было ни одного вопроса. Потому он не искал ответы. Он слышал все голоса сразу, откликался на все и путаясь в призывах, кидал одних убегая к другим. Он забывал, что меняет место пребывания и не успевал убирать крылья, под водой они намокали, кое-кто слышал цокот его копыт, когда он забывал сменить их на мягкие кошачьи лапы… он не знал, что его ведет из одной точки мира в иную. Он мог ВСЕ и повиновался ВСЕМ. Он приходил, когда его не звали, он ошибался во времени, и выдумках, он сидел склонив голову и ждал, когда к нему обратятся. Ему дали столько имен, и он знал их все. Он не знал, когда появился, он не знал, что его выдумали. Ему и не надо было этого знать. Потому что он был лишь пока его помнили. И если я скажу, что его нет, он рассмеется мне в лицо, а может и плюнет. Он думал, что был всегда, он не знал, что однажды его выдумали и нарекли богом.