Какое-то, сплошное свинство, да!
Все милые, родные, дорогие мне барышни мазохируют в себе, с собой, с теми, с кем и рядом сморкаться не стоит!
Сплошное самобичевание эмоциями, чувствами, кнутом по голому телу, беззащитному нежному телу, где каждый удар-отметина на всю жизнь болью, кровью, саднящей трофической язвой.
А я не могу помочь, ничем, никак...
Только молчать рядом, только молчать!
Не пискнуть, не всхлипнуть, не разразиться молнией гнева, не оплакать их июльской грозой, навзрыд, в унисон.
Молчать и слушать! Слушать и молчать!
Это их жизнь, это их раны, кровью сочащиеся. Сами, сами... топчем, топаем, прихлопываем, вот уже пляшем на костях! быстрее, ритмичнее, как вдох и выдох, утрируем соль-минор... путаемся в нотных знаках, напиваемся до беспамятства, вот и соль-минор уже фа-мажором звенит по нервам-струнам.
Я бинт. Просто стерильный бинт, асептическая повязка.
Давай, детка, моя милая, хорошая, нежная девочка, кричи, плачь! Всё утрясется, рассосется, вскроется само, прорвет фурункулом чувств!
Я буду рядом, ты слишишь?-Рядом!

Мантрой: слушать и молчать, молчать и слушать! В унисон! Одним дыханием, вздохом, в такт тахикардийного сердца, что спотыкается на глупых экстрасистолах чувств.
Я рядом буду, верь, знай!
Промолчу всегда. Тихо вздохну.
Я уже это пережила. Давно, почти, что в прошлой жизни. Я знаю, что самое главное в мазохизме - знать, что тебя не презирают, не бегут от тебя, как от прокаженной, лишенной разума, истины, веры в себя.
Плачь, детка, плачь, кричи, извивайся демоном в пляске Витта, прикуси язык, прошу тебя, только прикуси, не дай ему узнать о своих слабостях!