27 января 1837 года Константин Данзас направлялся с привычным визитом к своему другу Россету. Его нагнал Пушкин в санях и спешно сообщил «Данзас, я ехал к тебе, садись со мной в сани и поедем во французское посольство, где ты будешь свидетелем одного разговора». 


Дом на "Мойке 12" в январе. Случайно, накануне очередной годовщины смерти поэта я оказалась там и заглянула в дом-музей Пушкина

«Во время пути Пушкин говорил с Данзасом, как будто ничего не бывало, совершенно о посторонних вещах» - записал потом рассказ Данзаса хронист А. Аммосов.


Дуэльные пистолеты пушкинской эпохи (в экспозиции Музея-квартиры Пушкина на Мойке). Оригиналы хранятся во Франции.

В посольстве Пушкина и Данзаса ждал секундант Дантеса. У поэта и д’Аршиака - секунданта Дантеса уже была переписка о дуэли.

«Теперь единственное, что я хочу вам сказать, — это то, что если дело не окончится сегодня же, то при первой встрече с Гекереном, отцом или сыном, я плюну им в лицо.
Вот мой секундант... — Вы согласны?» - сказал Пушкин д’Аршиаку.

Поэт оставил секундантов обсудить условия дуэли, которые согласно правилам были оформлены письменно:

«Драться Пушкин с Дантесом должен был в тот же день 27 января в 5-м часу пополудни.
Место поединка было назначено секундантами за Черной речкой возле Комендантской дачи. Оружием выбраны пистолеты.
Стреляться соперники должны были на расстоянии двадцати шагов, с том чтобы каждый мог сделать пять шагов и подойти к барьеру;
никому не было дано преимущества первого выстрела;
каждый должен был сделать один выстрел, когда будет ему угодно, но в случае промаха с обеих сторон дело должно было начаться снова на тех же условиях.
Личных объяснений между противниками никаких допущено не было; в случае же надобности за них должны были объясняться секунданты».

Получив документ, Данзас отправился к другу. Что интересно, судя по воспоминаниям современников, оскорбление было нанесено бароном Геккереном – приемным отцом Жоржа Дантеса. Данзас отмечал, что Пушкин по правилам должен бы драться с папашей, а не сыном.
По словам Данзаса «барон был человек замечательно безнравственный».

Как записал хронист Аммосов рассказ Данзаса:
«С этой роковой бумагой Данзас возвратился к Пушкину. Он застал его дома, одного. Не прочитав даже условий, Пушкин согласился на все. В разговоре о предстоящей дуэли Данзас заметил ему, что, по его мнению, он бы должен был стреляться с бароном Гекереном, отцом, а не с сыном, так как оскорбительное письмо он написал Гекерену, а не Дантесу. На это Пушкин ему отвечал, что Гекерен, по официальному своему положению, драться не может».

После разговора с другом секундант отправился сделать нужные приготовления и приобрел дуэльные пистолеты в магазине Куракина. Около четырех часов вечера Данзас и Пушкин встретились в кондитерской Вольфа. Выпив стакан воды, Пушкин отправился к месту дуэли.



«Бог весть что думал Пушкин. По наружности он был покоен...» - вспоминал Данзас.

По дороге сани Пушкина встретили экипаж Натали. Данзас надеялся, что она увидит мужа и попытается остановить его, но подвела близорукость Натали.
«На Дворцовой набережной они встретили в экипаже г-жу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону».

По дороге через мост, Пушкин весело спросил друга: «Не в крепость ли ты везешь меня?» — «Нет, — отвечал Данзас, — через крепость на Черную речку самая близкая дорога».

Гламурный Жорж Дантес. За убийство Пушкина он был разжалован в рядовые, лишился всего имущества, заработанного в России на службе, и был выслан во Францию, где сделал удачную политическую карьеру.

Ход поединка, записанный со слов Данзаса:
«Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов пятнадцать.

Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во все время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным выбранное им и д’Аршиаком место, Пушкин отвечал:

— Ça m’est fort égal, seulement tâchez de faire tout cela plus vite
(Мне это совершенно безразлично, только постарайтесь сделать все возможно скорее).

Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:

— Et bien! est-ce fini?..
(Все ли наконец кончено?)

Все было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.

Пушкин первый подошел к барьеру и, остановись, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:

— Je crois que j’ai la cuisse fracassée
Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка.

Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:

— Attendez! je me sens assez de force pour tirer mon coup.
(Подождите, у меня еще достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел).

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.

При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой.



Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.

Дантес упал.

На вопрос Пушкина у Дантеса, куда он ранен, Дантес отвечал:

— Je crois que j’ai la balle dans la poitrine.
(Я думаю, что я ранен в грудь).

— Браво! — вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.

Но Дантес ошибся: он стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку.

Пушкин был ранен в правую сторону живота; пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась…»

По дороге домой Пушкин опасался обеспокоить Натали произошедшим.
«Во время дороги Пушкин в особенности беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жены, и давал наставления Данзасу, как поступить, чтобы этого не случилось».
Раненый Пушкин упал на шинель Данзаса, который потом хранил у себя эту окровавленную ткань.

Пушкина в дом внес слуга, который не смог сдержать слез.
«Жалко тебе нести меня?» - спросил Пушкин.

Данзас выполнил наставления друга:
«Данзас сказал ей сколько мог покойнее, что муж ее стрелялся с Дантесом, что хотя ранен, но очень легко.
Она бросилась в переднюю, куда в это время люди вносили Пушкина на руках.

Увидя жену, Пушкин начал ее успокаивать, говоря, что рана его вовсе не опасна, и попросил уйти, прибавив, что, как только его уложат в постель, он сейчас же позовет ее.
Она, видимо, была поражена и удалилась как-то бессознательно».


Дом Пушкина на Мойке, где прошли последние дни его жизни

Доктор, обследовавший рану, по просьбе Пушкина сказал ему печальную правду: рана смертельна, и он скоро умрет. Поблагодарив врача за честность, поэт попросил пока ничего не говорить жене.

Узнав о смертельном ранении Пушкина, государь-император позабыл былые разногласия с эмоциональным поэтом, Николай I взялся оплатить долги семьи умирающего и взять на содержание семью Пушкиных.
«Любезный друг Александр Сергеевич, если не суждено нам видеться на этом свете, прими мой последний совет: старайся умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение» - лично написал царь Пушкину.


Гостиная дома Пушкина, в которой собирались его близкие друзья, ожидая прощальной встречи с ним. Рядом ширма, которая закрывала проход через гостиную до комнаты Натали, чтобы присутствующие не беспокоили ее, когда она проходила мимо





Пушкин, умирая, опасался за чувства Натали и просил ее долго не находится с ним в комнате. Остаток дня прошел спокойно, поэт составил список долгов, принимал друзей, пришедших его навестить.
Он подарил другу Данзасу свой перстень-талисман с бирюзой и попросил не мстить за свою смерть.


Кабинет, в котором находился раненый Пушкин. Он умер на этом диване

Ночью боли усилились настолько, что поэт хотел застрелиться.
«Вечером ему сделалось хуже. В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решился застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса.

Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы

Поутру на другой день, 28 января, боли несколько уменьшились, Пушкин пожелал видеть жену, детей и свояченицу свою Александру Николаевну Гончарову, чтобы с ними проститься».

Новость о том, что Пушкин при смерти, быстро разнеслась по Петербургу. Возле дома поэта столпились горожане всех сословий, которые с волнение следили за новостями о здоровье поэта.


Остальных посетителей пускали через черный ход. Кто-то на двери написал углем "Пушкинъ"

Друзья Пушкина на двери вывешивали листки о состоянии здоровья поэта

«Что Пушкин? легче ли ему? поправится ли он? есть ли надежда?» — сыпались со всех сторон.

Государь, наследник, великая княгиня Елена Павловна постоянно посылали узнавать о здоровье Пушкина; от государя приезжал Арендт несколько раз в день.



У подъезда была давка.

В передней какой-то старичок сказал с удивлением:

«Господи боже мой! я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!»

Пушкин впускал к себе только самых коротких своих знакомых, хотя всеми интересовался: беспрестанно спрашивал, кто был у него в доме, и говорил: «Мне было бы приятно видеть их всех, но у меня нет силы говорить с ними». По этой причине, вероятно, он не простился и с некоторыми из своих лицейских товарищей.

Узнав от Данзаса о приезде Катерины Андреевны Карамзиной, жены знаменитого нашего историка, Пушкин пожелал с нею проститься и, посылая за ней Данзаса, сказал: «Я хочу, чтоб она меня благословила».

Данзас ввел ее в кабинет и оставил одну с Пушкиным. Через несколько времени она вышла оттуда в слезах».



Днем Пушкину стало лучше, он беседовал с друзьями и даже шутил. Собравшиеся начинали верить, что поэт пойдет на поправку.

«Окружающие, видя веселое расположение Пушкина, начали надеяться или, по крайней мере, желали, чтобы болезнь приняла более благоприятный оборот. Эти надежды казались тем основательнее, что сами доктора перестали отвергать ее; по крайней мере, они говорили друзьям Пушкина, что предположения медиков иногда бывают ошибочными, что, несмотря на их решение, Пушкин, может быть, и поправится. Они нашли полезным поставить ему пиявки. Пушкин сам помогал их ставить; смотрел, как они принимались, и приговаривал: «Вот это хорошо, это прекрасно».




Диван и столик-канторка, за которым любил работать Пушкин. Слева часы, остановленные Жуковским в момент смерти Пушкина, и портрет Жуковского.

Даль, друг и врач Пушкина вспоминал:
«Пушкин заметил, что я стал бодрее, взял меня за руку и сказал: «Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?» — «Мы за тебя надеемся еще, право, надеемся!» Он пожал мне руку и сказал: «Ну, спасибо». Но, по-видимому, он однажды только и обольстился моею надеждою; ни прежде, ни после этого он ей не верил; спрашивал нетерпеливо: «А скоро ли конец», — и прибавлял еще: «Пожалуйста, поскорее!» Я налил и поднес ему рюмку касторового масла. «Что это?» — «Выпей, это хорошо будет, хотя, может быть, на вкус и дурно». — «Ну, давай», — выпил и сказал: «А, это касторовое масло?» — «Оно; да разве ты его знаешь?» — «Знаю, да зачем же оно плавает по воде? сверху масло, внизу вода!» — «Все равно, там (в желудке) перемешается». — «Ну, хорошо, и то правда».




Вид из окна дома в январе

День прошел спокойно «он часто призывал к себе жену; но разговаривать много не мог, ему это было трудно. Он говорил, что чувствует, как слабеет».

Когда наступила ночь, приступы боли усилились:
«Ночью Пушкину стало хуже, им овладела болезненная тоска. По временам он засыпал; но ненадолго, беспрестанно просыпаясь, все просил пить, но пил только по нескольку глотков. Данзас и Даль от него не отходили. Обращаясь к Далю, Пушкин жаловался на тоску и слабость, говорил: «Скоро ли это кончится?»



Чтобы не беспокоить жену и детей, Пушкин сдерживал свои стоны от боли. Даль пытался уговорить его не стыдится боли.
«Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно, и на слова мои: «Терпеть надо, любезный друг, делать нечего; но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», — отвечал отрывисто: «Нет, не надо, жена услышит, и смешно же это, чтобы этот вздор меня пересилил!» Он продолжал по-прежнему дышать часто и отрывисто, его тихий стон замолкал на время вовсе».

Сергей Безруков в роли Пушкина

29 января поэт почувствовал, что этот день станет для него последним. Доктора переговаривались, что жить поэту оставалось около двух часов.
«Поутру 29 января он несколько раз призывал жену, Потом пожелал видеть Жуковского и говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от него, Жуковский сказал Данзасу: «Подите, пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал». Но когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему особенного, спросил только, по обыкновению, много ли у него было посетителей и кто именно».

А.И. Тургенев писал в письме А.И. Нефедьевой в Москву о последних днях жизни поэта.
«Вчера в течение вечера как казалось, что Пушкину хотя едва, едва легче; какая-то слабая надежда рождалась в сердце более нежели в уме. Арндт не надеялся и говорил, что спасенье было бы чудом; он мало страдал, ибо ему помогали маслом; сегодня в 4 часа утра послали за Арндтом спросить поставить ли пиявки еще раз; касторовое масло не действует и на низ не было. Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близь его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса: думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив: «Я думаю, по крайней мере желаю. Сегодня мне спокойнее и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя». Жуков., к. Вя-зем., гр Мих. Велгурский провели здесь всю ночь и теперь здесь: (я пишу в комнатах Пушкина). Мы сбираемся обедать у гр. Велгур-го с новорожденным — Ангелом, может быть в день кончины другого великого Поэта.

1 час. Пушкин слабее и слабее. Касторовое масло не действует. Надежды нет. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страждет; он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно берет его (sic) за руку. Апександрина — плачет, но еще на ногах. Жена — сила любви дает ей веру — когда уже нет надежды! — Она повторяет ему: Tu vivras!! (ты выживешь)

…Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими взойти далее…
…Во многих ожесточение, злоба против Гекерна: но несчастный спасшийся — не несчастнее ли его!..»



Взволнованные горожане не расходились, ожидая новостей о здоровье поэта. Но были и глупые любопытные зеваки, которые атаковали друзей Пушкина глупыми вопросами.
«Подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк с просьбою поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности протискаться.

Между принимавшими участие были, разумеется, и такие, которые толпились только из любопытства. От этих господ, говорит Данзас, было очень трудно отделываться, они сами не знали, что им было нужно, и засыпали самыми нелепыми вопросами. Данзас был ранен в Турецкую кампанию и носил руку на перевязке. Не ранен ли он тоже на дуэли Пушкина, спросил Данзас а один из этих любопытных господ».

Пушкин и Натали

Перед смертью поэт попросил ягод.
«Пушкин пожелал, чтоб жена покормила его из своих рук, ел морошку с большим наслаждением и после каждой ложки, подаваемой женою, говорил: «Ах, как это хорошо».

«Пульс стал упадать и вскоре исчез вовсе, и руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 января, — и в Пушкине оставалось жизни только на три четверти часа. Бодрый дух все еще сохранял могущество свое; изредка только полудремота, забвенье на несколько секунд туманили мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал и говорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем». Опамятовавшись, сказал он мне: «Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась».
Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал: «Кто это, ты?» — «Я, друг мой». — «Что это, — продолжал он, — я не мог тебя узнать». Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал: «Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!» Я подошел к В. А. Жуковскому и гр. Виельгорскому и сказал: отходит! Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки; когда ее принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пусть она меня покормит».

Наталия Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего, поднесла ему ложечку, другую — и приникла лицом к челу мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ничего, слава богу, все хорошо» - вспоминал друг поэта Даль, который как медик понимал, что выздоровление не возможно.

Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета. В отсутствие ее началась агония, она была почти мгновенна: потухающим взором обвел умирающий поэт шкапы своей библиотеки, чуть внятно прошептал: «Прощайте, прощайте», — и тихо уснул навсегда».


Часы, которые друг Пушкина - Жуковский, остановил на времени смерти поэта - 2 часа 45 минут

Последние слова Пушкина слышали Даль и Тургенев.
«Сию минуту я входил к нему, видел его, слышал, как он кряхтит; ему надевали рукава на руки; он спросил: «Ну — что кончено?» Даль отвечал: «Кончено», но после подумав, что он о себе говорит. Даль спросил его: «Что кончено?» Пушкин: отвечал: «Жизнь». Ему сказали, что его перекладывали и что кончали надевание рукава» - писал Тургенев.

«Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь!» Я не дослышал и спросил тихо: «Что кончено?» — «Жизнь кончена», — отвечал он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит», — были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; еще один слабый, едва заметный вздох — и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его» - вспоминал Даль.


Жилет и перчатки Пушкина, которые были на нем во время дуэли



По воспоминаниям одного из друзей:
«Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал ее в малых количествах, иногда держал во рту небольшие куски льду и от времени до времени сам тер себе виски и лоб льдом. Доктор Арендт подтвердил мои и доктора Даля опасения. Около 12 часов больной спросил зеркало, посмотрел в пего и махнул рукою. Он неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос: не угодно ли вам видеть жену или кого-либо из друзей, — он отвечал:

— Я позову.
Незадолго до смерти ему захотелось морошки. Наскоро послали за этой ягодой. Он с большим нетерпением ее ожидал и несколько раз повторял:
— Морошки, морошки.
Наконец привезли морошку.
— Позовите жену, — сказал Пушкин, — пусть она меня кормит.
Он съел 2 — 3 ягодки, проглотил несколько ложечек соку морошки, сказал — довольно, и отослал жену. Лицо его выражало спокойствие. Это обмануло несчастную его жену; выходя, она сказала мне: «Вот увидите, что он будет жив, он не умрет».

Но судьба определила иначе. Минут за пять до смерти Пушкин просил поворотить его на правый бок. Даль, Данзас и я исполнили его волю: слегка поворотили его и подложили к спине подушку.
— Хорошо, — сказал он и потом несколько погодя промолвил: — Жизнь кончена.
— Да, конечно, — сказал доктор Даль, — мы тебя поворотили.
— Кончена жизнь, — возразил тихо Пушкин.
Не прошло нескольких мгновений, как Пушкин сказал:
— Теснит дыхание.

То были последние его слова. Оставаясь в том же положении на правом боку, он тихо стал кончаться, и — вдруг его не стало.

Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела».

Натали до последнего верила в выздоровление мужа. «Вот увидите, что он будет жив, он не умрет» - говорила она.
«За минуту прошлась к нему жена; ее не впустили. — Теперь она видела его умершего. Приехал Арндт; за ней ухаживают. Она рыдает, рвется, но и плачет.
…Жена все не верит, что он умер; все не верит. — Между тем тишина уже нарушена. Мы говорим вслух — и этот шум ужасен для слуха; ибо он говорит о смерти того, для коего мы молчали.
Он умирал тихо, тихо...» - писал Тургенев.


Посмертная маска и прядь волос Пушкина

«Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти...
Наталья Николаевна Пушкина была красавица. Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала: «Пушкин, Пушкин, ты жив?!»
Картина была разрывающая душу...»

Прекрасная Натали так ослабла за эти дни, что с трудом передвигалась по дому и не смогла проводить тело мужа до могилы. «От глубоких огорчений, от потери мужа жена Пушкина была больна…»
Говорили, что поэт завещал жене после траура выйти замуж, но не за подлеца.

Два дня 30-31 января желающие прощались с Пушкиным, его дом был открыт для всех.


Комната, где стоял гроб с телом Пушкина

Друзья Пушкина винили себя, что не смогли уберечь поэта.
Вяземский говорил Жуковскому:
- Александр предчувствовал свою кончину. Я помню его негодование и даже ярость когда речь при нём заходила о его врагах. Он был оскорблён и хотел отмстить или умереть!
- Да! Невосполнимая утрата для России, для народа. Солнце нашей поэзии закатилось! Мы не смогли уберечь нашего национального гения от обидной смерти!..
– К сожалению почти всегда так бывает. Мы не ценим живых гениев и только потеряв, начинаем стенать и плакать…

Новость о смерти поэта в газете

Поэт давно завещал похоронить его на кладбище Святогорского монастыря в Псковской губернии. Пушкин не любил аристократических пафосных кладбищ Петербурга, которые постоянно затапливало болотами.

Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи.
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут,—
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...

Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое,
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...



Причины дуэли и роковой финал - остались навсегда загадкой, о разных версиях я расскажу позже.

    lenarudenko