Российские журналисты твердо уверены: эксперт — это человек, у которого есть какое-либо мнение по тому или иному вопросу. Или просто человек, случайно оказавшийся у них в «списке экспертов», независимо от того чем он занимается, и какова его специальность. В то время как в прессе ежедневно появляются высказывания нескольких десятков «специалистов по всем вопросам», профессиональные исследователи, занимающиеся той или иной проблемой, как правило, остаются неизвестны и неинтересны журналистам.

Оно и понятно: эти люди не являются «медийными персонами», они не «раскручены», их имена мало известны, их единственное достоинство состоит в том, что они действительно знают предмет, о котором идет речь. Но это, с точки зрения прессы, не только не является преимуществом, но напротив, скорее, оказывается недостатком. Ведь легче всего тиражировать мнения, которые заранее соответствуют представлениям и предрассудкам обывателей, установкам власти или догмам либеральной оппозиции.

Любой анализ, находящийся в противоречии с этими простыми формулами, демонстрирующий противоречивость и сложность ситуации, меняющий взгляд на вещи, оказывается неудобен и даже опасен для тех, кто пытается «формировать общественное мнение». Повторять готовые формулы проще и комфортнее, даже если они не имеют никакого отношения к действительности.

Однако даже на общем фоне современной российской прессы комментарии, которыми отечественные эксперты и пресса сопровождают революционные события в Турции, представляют собой нечто исключительное. Так, ведущий информационный портал РИА-Новости опубликовал подборку аналитических материалов, из которых следовало, во-первых, что ничего серьезного не происходит, никакого политического кризиса в стране нет, а всё закончится максимум через неделю ( http://ria.ru/world/20130605/941641777.html).

Один аналитик доказывал, что за протестами стоит оппозиционная Народно-республиканская партия (которую в материале умудрились назвать «национальной», но это, возможно, уже результат безграмотности журналистов). Другой, напротив, опасался, что протест оседлают радикальные исламисты. Автор, видимо, был просто не в курсе, что в Стамбуле происходят выступления против исламизации. Однако столь низкий уровень информированности не помешал ему высказывать «экспертное мнение» о происходящем, а ведущему новостному порталу это мнение печатать!

Общим местом большинства российских комментариев было рассуждение о том, что почвы для серьезного недовольства нет, поскольку правящие в Турции исламисты успешно проводят либеральные реформы. Мысль о том, что как раз успешные неолиберальные реформы, сопровождающиеся коммерциализацией образования, медицины и других сторон жизни, как раз и являются причиной массового недовольства, упорно не вмещается в российские экспертные головы.

Самым глубоким объяснением любого события оказывается та или иная версия теории заговора, опирающаяся на твердую уверенность в том, что люди самостоятельно никогда не додумаются протестовать или защищать собственные интересы, что экономика зависит исключительно от решений правительства, и что набор рыночных мер автоматически решает любые проблемы. В общем, «легкость мысли необыкновенная», как говорил герой Гоголя.
Однако по мере того, как становится очевидным масштаб общественного движения охватившего Турцию, в российском обществе растет и желание понять, что же всё-таки происходит в соседнем с нами государством.

Туристы, посещающие отели на берегу Эгейского или Средиземного моря, в лучшем случае проводящие день-два в музеях и ресторанах Стамбула, представляют себе динамично развивающуюся страну с хорошо отлаженной сферой услуг, отличными дорогами и растущей экономикой. Именно этот экономический рост в наибольшей степени вводил в заблуждение иностранных наблюдателей, фиксировавших, что даже на фоне весьма неблагоприятного для соседних стран положения, Турция продолжала показывать хорошие результаты.

В течение 2000-х годов наиболее развитые страны периферии стали жертвой китайской конкуренции. Когда говорят наши журналисты о дешевых китайских рабочих, отнимающих места у избалованных европейцев, они лукавят или проявляют неинформированность. Основные потери рабочих мест пришлись на такие страны как Мексика, Марокко или Тунис, куда как раз и вывозилось производство из Европы и США на первой фазе глобализации. На следующей фазе рабочие места перекочевали ещё дальше – в Китай, где жесткая диктатура, сочетающаяся с избытком рабочих рук гарантировала максимальную прибыль на вложенный капитал.

Деиндустриализация, ударившая по странам Северной Африки раньше, чем там успела всерьез развиться индустрия, стала одной из подспудных причин «Арабской весны». Однако Турция-то являлась очевидным исключением или даже прямо противоположным случаем. Благодаря сочетанию дешевого труда, географической близости к Европе, западной системы образования, обеспечивавшей постоянный приток квалифицированных кадров и превосходной инфраструктуры, эта страна могла упешно конкурировать, привлекая иностранные инвестиции не только в туристический бизнес, за транспорт и строительство. Именно эти обстоятельства, в свою очередь, предопределили сперва быстрый подъем, а потом и крушение политического проекта Реджепа Эрдогана.

Идеологию учрежденной им Партии справедливости и развития точнее всего сформулировать как либерально-буржуазный исламизм. Причем ислам играет в ней примерно ту же роль, что и христианство в идеологическом багаже немецкой христианской демократии. С одной стороны, упор на традиционные ценности (включая авторитет, повиновение, иерархию, дисциплину), а с другой стороны, последовательное проведение неолиберальных реформ, приватизаций, дерегулирования. Специфической особенностью либерального исламизма является ставка на благотворительность, осуществляемую различными связанными с партией структурами.

Иными словам, в условиях отсутствия социального государства и даже демонтажа имеющихся в наличии государственных институтов социальной политики, благотворительность не только компенсирует «издержки рынка», но и обменивает эту компенсацию на идеологическую и политическую лояльность. Это дополняется агрессивной внешней политикой, направленной на борьбу за отвоевание в той или иной форме «наследия» Оттоманской империи, превращение Турции в регионального гегемона.

Опорой партии оказались массы сельской молодежи, переселяющиеся в город в процессе индустриализации. Оторванные от своих семей и сельских общин, во враждебном и непонятном урбанистическом окружении, они становились зависимы не только от материальной поддержки благотворительных фондов исламистов, но получали от них и поддержку эмоциональную. В то же время «старые» горожане, хоть и с опаской относились к исламистам, но на первых порах не сталкивались с их культурным давлением, их образ жизни оставался неизменным. Ну, или почти неизменным. Как и в России, некоторое попустительство начальников делало жизнь более переносимой. Когда, например, некоторые кафе лишились лицензии на продажу алкоголя, они стали приносить своим клиентам пиво в банках из-под «Фанты».

Однако индустриальный рост и урбанизация привели к тому, к чему и должны были бы. Турецкий рабочий класс вырос не только количественно, но и качественно. «Новые горожане» стали просто горожанами, усвоив все необходимые навыки, привычки, а главное – потребности. Индустриальные работники стали вступать в профсоюзы, научились солидарности и почувствовали свою силу. Экономический кризис ударил по Турции меньше, чем по соседним странам, но и здесь дал о себе знать. Рост жизненного уровня прекратился, партийно-религиозная благотворительность уже не могла решать растущие социальные проблемы, люди требовали общедоступной и качественной медицины, образования, жилищных прав. На этом фоне коррупция и спекуляция, процветающие в условиях нерегулируемого рынка стали вызывать растущее возмущение, разрушение центра городов во имя строительства офисов и супермаркетов спровоцировало массовые протесты, а левые организации развернули успешную агитацию среди вчерашних сторонников Эрдогана.

Правительство, упоенное внешнеполитическими успехами и мечтающее о региональной гегемонии, на первых порах этого не замечало, а когда ситуация заметно ухудшилась, не нашло ничего лучшего, кроме как компенсировать растущие трудности идеологическим наступлением под лозунгами исламских традиций. Случилось как раз то, чего боялись многие в начале 2000-х, когда партия Эрдогана шла к власти: началось практическое, всерьез насаждение традиционного ислама в стране, давно уже живущей светскими ценностями. Но вместо того, чтобы консолидировать вокруг правительства консервативные низы общества, эта политика спровоцировала эти низы к переоценке ценностей и разрыву с традициями, которые на самом деле и так были не слишком прочными. Поставленная перед выбором между религиозной традицией и классовыми интересами, масса рабочих и служащих рационально выбрала последние. Не хватало только искры, чтобы пороховая бочка взорвалась.

Такой искрой стали события в стамбульском парке Гези, который собирались уничтожить ради строительства очередного торгового центра. Власти успели выкорчевать всего одно дерево. Толпы «рассержанных горожан» ворвались в парк, и на две недели превратили его в поле битвы с полицией. Город покрылся баррикадами, а многотысячные толпы, идущие с азиатского берега в Европу по мосту через Босфор, чтобы примкнуть к восставшим, стали символом стихийной народной мобилизации, масштабы которой не могли за несколько дней до того предвидеть даже самые отчаянные революционеры. А главное, массовые волнения, охватившие все города страны, дополнились стачками, организуемыми профсоюзами.

Нелепая история про «рассерженных горожан», придуманная российскими либералами для того, чтобы ускользнуть от серьезного обсуждения социальной базы московских и питерских протестов 2011-12 годов, обернулась реальностью классовой борьбы в Турции. Борьба приобретает затяжной и невероятно упорный характер. И главным фактором, который определит её исход, станут не демонстрируемые по телевизору сцены уличных столкновений, а стремительно разворачивающаяся в рабочих кварталах, в университетах и на предприятиях самоорганизация, из которой растет общественно-политическая сила, вполне способная изменить ситуацию в государстве.

Эрдоган ещё имеет достаточно полицейских отрядов, водометов и слезоточивого газа, чтобы «смывать» протестующих с улиц, но он уже никогда не сможет вернуть ту социально-психологическую ситуацию, на которую опиралось его правительство. Новая турецкая революция началась.

Борис Кагарлицкий (директор ИГСО), специально для сайта «РБ - XXI век»


СОБЫТИЯ В ТУРЦИИ: ЭКЗАМЕН ДЛЯ ЭРДОГАНА

Митинги и столкновения в Турции отражают жесткий раскол общества на сторонников и противников правящего режима. В связи с многочисленными реформами Эрдогана недовольство его недоброжелателей, преимущественно светских сил, росло с большой скоростью и нужен был повод для того, чтобы выплеснуть негатив, - этим поводом стал проект по трансформации парка Гези в Стамбуле.

При этом необходимо отметить, что сторонники Эрдогана много более организованны и сейчас выходят на улицы на своим мероприятия в поддержку правящей партии. Самым негативным сценарием для Турции могло бы стать столкновение двух противоборствующих лагерей. К сожалению, таковое с каждым часом становится все более и более вероятным.

Представляется, что события в Турции - серьезный экзамен на прочность как внутренней, так и внешней политики Партии справедливости и развития, которая во главу угла поставила мягкую силу, активно распространяет свое влияние на прилегающие регионы, в том числе - постсоветское пространство, что позволило ряду экспертов говорить о феномене неоосманизма. Твердая позиция по воздействию на тюркские регионы и их интеграции - прежде всего, экономической, образовательной и культурной - будет продолжена правящим режимом Республики, если, конечно, не произойдет тектонических сдвигов во внутренней структуре управления страной.

Владимир Аватков (преподаватель МГИМО (У) МИД РФ), специально для сайта «РБ - XXI век»

http://rb21vek.com/ideologyandpolitics/727-rasserz...rozhane-ankary-i-stambula.html