Однажды, распечатав очередное письмо претендента на сердце, Галина неосторожно уронила малюсенькую фотографию, примерно 2 на 3 см. С неё смотрел мужчина, не отличающийся красотой, но и не отталкивающий от себя. На конверте стоял адрес одного из подмосковных городов. Она знала этот город. Хороший. До Москвы час езды на электричке. Автор письма, уповая на то, что «мы уже не в том возрасте, чтобы затягивать конфетно-букетный период» сразу приглашал приехать к себе, чтобы познакомиться поближе. Это уже интересно. Перечитала ещё раз. Так – пенсионер, значит старше лет на 10, если не больше, живёт один, от детей не зависим, бывший шофёр. В конце письма прочитала: « Если решите приехать, прошу позвонить мне по телефону 8-… Жду с нетерпением. Геннадий Николаевич».
«Был бы дружок, сыщется и часок» невольно пришла в голову пословица. «К милому другу крюк не околица», да и не Север это или Дальний Восток. В незнакомые места ещё подумала бы – ехать или нет, а это рядом. «Сама заварила кашу, сама и расхлёбывай» - невольно пришло на ум. Подумав ещё денёк – другой, решилась с головой окунуться в поиски своего счастья.
Колёса поезда мерно постукивали. Тук-тук, тук-тук-тук. Под этот монотонный, однообразный стук и покачивание вагона кое-кто из пассажиров купе сонным взглядом безучастно смотрел по сторонам, или бессмысленно глазел на проплывающие за окном поля, на которых кое-где лежал ещё не растаявший под лучами весеннего солнца снег. Неспешное, сонное царство все более настойчиво овладевало людьми. А Галине Николаевне не спалось. Она обожала поезда. Столько впечатлений, историй и настроения можно приобрести в дороге. А сейчас, в эти минуты мысли направлены в одну сторону. «Какой ОН? Как произойдёт её первое свидание в возрасте «ЗА», но ещё и не «ДО»? Может зря она затеяла всю эту игру с Фортуной? Она ведь Дама капризная! Приглянешься ей – милостиво даст счастье может на всю жизнь, а может на часок. Кого-то устроило бы и минутное счастье, но полное, всеобъемлющее». Мысли то галопом скакали, то рысью бежали. Устав под сильным и упрямым седоком они перешли на спокойный шаг, стали медленными и вязкими. «Надо просто ждать, ждать, ждать…». Слова приобретали звук, как стук по клавиатуре печатной машинки. Веки тяжелели, стали слипаться. Феи Гипноса манили и обещали неземное блаженство.
Солнечный луч весеннего утра мягко скользил по лицам ещё спящих пассажиров. Галина открыла глаза, улыбнулась лучику, и почувствовала, что настроение отличное. Осталось несколько часов пути. И мысли опять пошли хороводом с той же песней «Кто он»? Эти часы пролетели в грёзах и волнении.
Наконец объявили, что состав через 10 минут подойдёт к станции назначения. Пассажиры, взяв свой багаж, потихоньку выходили в коридор, занимали тамбур. Галина Николаевна не последовала за всеми. Она подошла к одному из окон коридора и стала просто ждать. Вот поезд уже замедлил ход. Он подходил к железнодорожному перрону. «Где же ОН? Узнаем ли мы друг друга?» - не моргая, боясь пропустить, всматривалась Галина в лица встречающих. Её заинтересовал мужчина с огромным букетом гвоздик. Она очень любила цветы. Как давно ей не дарили их. А как хочется получить живые цветы сегодня, сейчас! В эти первые весенние, и пока робкие дни! Мужчина тоже пристально вглядывался в окна вагона. «Похож на того, что был на фото» - сердечко радостно заколотилось. Ах, как приятно, что её встречает мужчина!
Узнав ЕЁ, он галантно предложил свою руку и помог спуститься по ступеням вагона.
- Галина Николаевна? Я Геннадий Николаевич. С благополучным прибытием. Здравствуйте. Я Вас сразу узнал. Я представлял Вас такою, какая Вы есть на самом деле, – через секунду продолжил – Это для Вас, - и протянул букет ей. – Позвольте взять Вашу сумку.
- Признаться, я волновалась, на фото Вы немного другой, - подав ему сумку, протянула обе руки к огромному букету необычайной расцветки крупных гвоздик.
Они были так хороши, так свежи, будто только что ласковая рука садовода нежно и аккуратно срезала каждый стебелёк. На доли секунд Галина забыла о стоящем рядом кавалере. Прижав букет к лицу, погрузилась в красоту и запах Природы.
Вернувшись в настоящую жизнь, была сильно разочарована. Настроение упало от того, что мужчина её мечты оказался ниже среднего роста. Невольно вспомнился высокий муж, которому она была до плеча. А этот не в её вкусе. Они были одинакового роста или он сантиметров на пять повыше её. «Что ж, буду терпеть. Посмотрим, что будет дальше» - решила для себя гостья.
До города, где жил Геннадий Николаевич, предстояло ехать ещё целый час. Но вначале надо было сделать «марш бросок» через площадь, а затем через несколько станций Метро. Во время всего пути ухажёр был так обходителен и внимателен, что постепенно растворилась тревога о его росте, и ОН стал казаться очень милым и даже светским аристократом. По дороге Геннадий Николаевич рассказал, что совсем недавно ещё работал в автобусном парке водителем. Сейчас же он взял такси, чтобы не ждать и не качаться в городском транспорте.
Дом оказался в новом микрорайоне города, застройка здесь была в основном высотными домами, рядом с которыми девятиэтажки казались карликами. На лифте поднялись на 12-й этаж. Галина Николаевна обратила внимание на чистоту подъезда, значит, люди живут дружно, уважая, труд друг друга. Широким жестом хозяин распахнул дверь и пригласил гостью войти. Женский взгляд подметил, что квартира была ухожена, от неё исходила энергия тепла и уюта.
- Галина Николаевна, после вагонной тряски Вам хочется в первую очередь принять душ.
Затем из ванной раздался голос:
- Вы счастливая женщина. На редкость, но будто для Вас течёт вода, да с хорошим напором. Быстрее воспользуйтесь случаем, а потом сядем за стол, - и он принёс огромные пушистые новые полотенца.
Нежась под струями воды, Галина всё думала о хозяине квартиры, искала как можно больше положительного, чтобы это затмило недостаток его роста. Освежившись и надев мягкий банный халат, почувствовала, что силы вернулись, дурные мысли растворились. За то время, что приехавшая была в ванной, кавалер накрыл стол и опять по-рыцарски пригласил даму откушать. Удивительно, но мужчина с таким вкусом сервировал стол. Пили коньяк. Постепенно разговор становился всё более непринуждённым. Кратко поведали друг другу о причинах поиска «второй половинки».
Галина Николаевна рассказала, что ещё 10 лет тому назад овдовела, но до сих пор живёт со свёкром. Сравнительно недавно ушла в иной мир и свекровь. Ей всегда нравился уклад жизни в старые времена, когда все жили вместе и не оставляли родителей до самой смерти. Поэтому после смерти мужа она дала себе клятву, что тоже не оставит родителей мужа за то добро, которое поддерживалось в семье. И только сейчас она осмелилась сказать свёкру, что хочет попытать своё счастье и создать семью. Свёкор не возражал, так как сам скучал по ушедшей подруге, с которой прожил более 60 лет. Галина сама уже была бабушкой со стороны сына. Он тоже поддержал идею матери о замужестве. Сложнее было с дочерью, подростковый возраст которой имел нотки ревности: мама должна любить только дочь и никого больше. Коснулась она и своей профессии, которую очень любила, и которая посвящалась здоровью человека.
Геннадий Николаевич сравнительно недавно похоронил жену. Оба сына были женаты и тоже работали в том же автопарке водителями. Он с такой любовью рассказывал о внуках, что Галина почувствовала, что и в этой семье было взаимопонимание между старшим и младшим поколениями. Много лет он работал на фурах, перегоняя грузы из одной страны в другую. Внимательно слушая рассказ собеседника, Галина поняла, откуда у простого шофёра такие тонкости в обращении с дамой, такой тонкий вкус к изысканному украшению стола. Русский шофёр, оставался в её представлении грубым, хамоватым, неотёсанным мужиком. Запад оставался Западом – авторитетом и носителем культуры и вкуса.
За беседой настолько быстро пролетело время, что, посмотрев на часы, оба дружно рассмеялись. Давно, давно пора спать. Пересилив в себе все комплексы, Галина Николаевна, нырнула в постель, приготовленную хозяином. За время двух дневного пребывания они много гуляли по городу, ходили в кинотеатр, магазины. И везде, встречая знакомых, он представлял им ЕЁ. Пора возвращаться домой, на работу. Он так же тепло проводил до вагона. Поезд уносил её вдаль, а он долго стоял и посылал воздушные поцелуи вслед.
Дома ждала её дочь и работа. Окунувшись в привычный ритм своей жизни, Галина расслабилась и будто забыла обо всём случившимся. Всё ушло на задний план. Город оживал. Дороги полностью очистились от грязного снега. Ворковали голуби, приглашая подруг и готовя места для гнёзд. Воробьи маленькими стайками кричали и дрались за найденные зёрнышки. Время от времени вспоминала свою поездку. Начинала размышлять, взвешивать все «за» и «против». Но однажды весенним утром, добираясь городским транспортом до места работы, её осенила мысль, что ОН не ЕЁ человек.

Мы, приехавшие с Урала, даже не подозревали, что жизнь в южных городах
течёт зачастую не так, как на суровом севере. Однажды мы с мужем собрались
пойти в магазин днём, но родственница рассмеялась:
- Куда пойдёте? На улице никого нет. Да и магазины до 4 часов будут
закрыты.
- Почему никого нет? - удивились мы.
- Вы собрались идти в самое пекло. Только дурак высунет голову в такую жару.
- Да, но почему магазины будут закрыты? У нас обеды в магазинах обычно с 12 до 12.30 или с 13 до 14 часов, - не унимались мы.
- Вот поживёте немного в Израиле, и вас потом не вытащишь из дома в эдакий зной. Из-за климата обеденные перерывы в госучреждениях, магазинах, везде: двухчасовые с 14 до 16 часов. Так что отлёживайтесь в прохладе.
И действительно, скоро и мы дневные солнцепёки пересиживали дома в прохладе кондиционера. Но в вечерние часы город оживал и до утра жил активной жинью города - южанина. Для нас, россиян, было странно видеть заполненные до отказа места уличных кафешек, где посетители могли часами сидеть со стаканчиком кофе или холодного сока и вести неторопливую беседу. А какой здесь был интернационал речи! Иногда парами, а иногда и группами люди обсуждали какие-то, только для них понятные и интересные темы. Прислушавшись, различали и английскую речь, и французскую, и арабскую, и немецкую, и иврит, и множество других неизвестных нам языков.
Обжившись, мы с мужем стали по вечерам выходить "в общество" на центральную площадь для прогулок, общения с людьми и знакомством с обычаями
этой страны. Все места на скамеечках, расставленных вокруг фонтана, в такие
вечера обычно были заняты. И мы, в поисках места, уходили гулять вдоль берега
моря, где тоже в великом множестве было много прекрасных мест для отдыха.
Чем нравился нам такой отдых? А тем, что можно было легко найти
собеседника, зная наперёд, что, скорее всего мы больше не встретимся с ним. А тему для разговора всегда найти нетрудно. Или вдруг становились невольными
слушателями полемики соседей по скамейке, или слушателями чьих-то рассказов, порой коротких, но острых и ёмких, порой длинных и нудных, после которых уходили с облегчением, что не надо больше выслушивать эту ныть, но иногда уходили с досадой, что не знали концовки рассказанного. И тогда несколько дней ходили под впечатлением услышанного и мысленно строили дальнейшую судьбу героев из рассказа.
Часто, после страшнейшего зноя на улице, когда в тени +40, а на солнышке все +50, вечерняя прохлада не была столь ощутимой. Испарения от поверхности моря настолько пропитывали воздух, что он даже наощупь казался влажным. Всё живое искало спасительной свежести. В такой вечер, казалось, всё население города выползало на улицу, ближе к морю. В один из таких тяжёлых вечеров, быстро насытившись прогулкой, мы с мужем взглядом искали место, чтобы приземлиться. На одной из скамеечек, приветливо улыбаясь, нам предложили места, конечно, сами потеснившись. Все уважали друг друга, так как по возрасту все были далеко немолодыми людьми и гуляли, тяжело переставляя ноги. Видя, что в общем - то скамейка занята, мы стали отказываться:
- Нет, нет, большое спасибо. Но вам самим здесь места мало.
- Да что вы! - чуть ли ни хором ответили отдыхающие.
- Места хватит всем - приятно заулыбалась дама "золотого" возраста.
- Как в сказке про "Теремок" или "Грибок". Все уместятся - поддержала
другая, может быть подруга первой, а может просто собеседница.
- Большое спасибо, - и мы с благодарностью заняли предложенные места.
Я с интересом стала разглядывать этих приятных дам. Та, что ответила первой, была по возрасту старше, но в этой стране не принято говорить о возрасте, о годах, а
просто употребляли мягкие, приятные для пожилого человека слова "золотой возраст". Она была полновата, но это ей придавало особую миловидность. Седые волосы были красиво подстрижены. Её собеседница была лет на 10 моложе. Копна длинных кудрявых волос не имела седины, отчего она казалась моложавой, а худоба превращала хозяйку копны в милое детское создание.
Рассматривая соседей, я стала невольно прислушиваться к их беседе, но скоро поняла, что затронута какая-то интересная история, начала которой я не слышала. Решила вслушаться и понять о чём или о ком шла речь. Оказалось, что дама "золотого возраста" рассказывала той, что помоложе, о своей подруге. Меня очень заинтересовал рассказ, и я решила тоже подключиться и стать, как бы его
соучастницей. В процессе беседы мы познакомились. Рассказчицу звали Любовью, а подругу её, о которой шёл рассказ, Надеждой.
Судя по рассказу, я поняла, что Люба и Надя жили в одном доме, только в разных подъездах. В новом огромном доме взрослые жильцы знакомятся более медленно, нежели дети. Неизвестно сколько времени ушло бы пока познакомились Люба и Надя, и познакомились ли бы вообще, если бы не их дочки.
Девочки были одногодками. Быстро подружились, забегали друг к другу, о чём-то по-девичьи ворковали. От девочек мамы знали о взаимном существовании, но всё не было причин для знакомства, возможно, виной была большая разница в
возрасте. Как потом оказалось, Люба была на 14 лет старше Нади. Причиной их встречи стала смерть Надиной мамы.
Однажды Люба, стоя на столе, протирала люстру. Звонок в дверь. Неуклюже слезла со стола, давний перелом голеностопа все ещё давал о себе знать. Открыла дверь. Приятная, можно сказать, красивая женщина смущённо сказала:
- Тётя Люба, я к Вам за советом.
- Конечно, конечно, чем смогу, помогу. Только не будем стоять в дверях.
Проходите пожалуйста. Не обращайте внимания на некоторый беспорядок. Вот
затеяла генеральную уборку. Рассказывайте. Я слушаю вас.
- Тётя Люба, я ваша соседка. Живу вон в той квартире.
И она указала на окна соседнего подъезда. Посмотрев, я догадалась, что это мама девочки, с которой недавно подружилась моя дочь.
- Дело в том, что сегодня умерла моя мама, а я не знаю с чего начать оформление похорон, не знаю обычаев. Ведь я воспитывалась в детском доме и ещё не всё знаю из обычной жизни.
- Как в детском доме? При живой матери?
И тут я вспомнила, что несколько раз из окна своей квартиры я видела её маму, худенькую маленькую русскую женщину, ничем не отличающуюся от других.
- Ничего не понимаю, - не унималась я, - Если можно, расскажите суть, коротко.
И она рассказала, что мать Надю воспитывала одна в жуткой бедности. А как только социальные службы узнали, что у мамы ещё и туберкулёз, то её, Надю, забрали у матери и отдали в детский дом.
- Что, и лишили материнства? - ужаснулась я.
- Нет. Но в детском доме я пробыла до самого выпуска. Потом, когда-нибудь
я расскажу более подробно, а сейчас я спешу, надо начинать готовиться к похоронам. Простите.
Я рассказала Наде всё, что знала сама о таких моментах жизни.
- Хорошо. Заходите ко мне. Не стесняйтесь.
- Спасибо. Теперь буду заходить смелее. Ведь наши девочки дружат, подружимся и мы, - ответила Надя.
И действительно, Надя всё чаще стала заходить ко мне. Но первое время она продолжала называть меня «тётей Любой» . Мне было смешно слышать, что взрослая женщина называет меня "тётей". И однажды я сказала:
- Надя, какая я тётя для вас?! Зовите меня просто по имени. Просто Люба.
- С удовольствием,- и искренняя улыбка осветила её лицо.
- И давайте в дальнейшем будем обращаться на "ты".
- Хорошо, тё...нет, Люба. Вы, фу, да что это я? Своими советами ты заменишь мне мать, сестру. Ведь после мамы у меня никого не осталось, а так хочется иметь родного человека рядом,- и мы обнялись.
Так наше знакомство постепенно переросло в дружбу. И всю свою жизнь я не знала более преданной подруги, чем Надя. Часто мы засиживались и не замечали, что уже пролетел и час, и другой. Нашим откровенным беседам не было конца.
В минуты и часы наших щебетаний мы делились своей судьбой и скоро знали друг о друге всё или почти всё. После выхода из детского дома Надя окончила медицинское училище. Рано вышла замуж. Муж был военный и однажды его послали служить в Монголию, где они пробыли лет 10 или больше. Там Надя работала медсестрой в госпитале. По возвращении они получили квартиру. Надя устроилась медсестрой в детский садик, деток она очень любила, а поэтому и работа у неё была образцовая. А чистюля какая она была! Одевалась небогато, но со вкусом. Всегда была ухоженная. А какая была работящая, предприимчивая, что потом в жизни не раз выручало её в трудных жизненных ситуациях.
Казалось бы, у такого положительного человека и жизнь должна течь до конца дней без сучка и задоринки. Ан нет! Как-то Надя мне сказала, что её муж завёл другую женщину и что отношения и планы у них серьёзные. Теперь я уже не помню как, по какой причине, но Надя хорошо знала эту женщину. В конце концов, муж подал на развод и, несмотря на то, что суд неоднократно давал им сроки на примирение, на обдумывание - ничто не помогло и через несколько месяцев они разошлись. Муж со своей новой супругой уехал в Ленинград, а Надя осталась с двумя маленькими детьми. Старшей дочке было лет 14, да сынишка ещё в садик ходил. Хорошо, что хоть он постоянно был под присмотром, т.к. в этом же садике работала и сама Надя.
Летели годы. Росли наши дети. В государстве возникали всякие экономические трудности, отчего народу жилось не сытно и вольготно, а голодно и тоскливо, когда даже водка стала выдаваться по карточкам. Зарплата у медицинских работников всегда была низкая, а прокормить и растить уже большеньких деток стало трудновато. Вы скажете, что муж платил алименты. Да, платил. Но очень часто я от неё слышала, что опять и опять, который уже месяц, нет денежных переводов и она бежала куда-то хлопотать, потом получала сразу за несколько месяцев, но и это ей не помогало: деньги расходились на оплату сделанных долгов. Хорошо, что все знакомые не отказывали, и кто как мог помогали ей.
Да, Надина предприимчивость часто по жизни выручала её. Вот и в эти годы народ, может быть, от злобы и безысходности, может быть, от растерянности стал глушить свою боль стаканом "зелёного змия", которого тоже не достать. И любая градусосодержащая жидкость стала пользоваться спросом. Производством такого зелья занялась и моя подруга. Надежда хотела хоть как-то помочь своим детям. Она научилась гнать самогон. Да, во все времена такая сфера деятельности осуждалась самим же народом, но когда само государство спаивало и спаивает свой народ, это не замечается совсем и считается нормой. Но не будем обсуждать этот "скользкий" вопрос.
Ещё моя свекровь мне рассказывала, что она знала случай, когда женщина
решилась идти на "панель", чтобы этими крохотными заработками прокормить своих детей. Она вырастила хороших детей. Каким-то образом дети узнали об этом и не осудили мать, а, наоборот, были благодарны ей, что она пошла даже на такие унижения ради своих деток. А когда она состарилась, дети всю свою любовь отдали матери и умерла она в уважении и почитании.
Прошло ещё несколько лет. Работа в детском садике не стала устраивать Надю, и она устроилась на работу старшей медсестрой в наркологическое отделение, которое находилось за городской чертой. Всех сотрудников на работу и с работы доставляли на микроавтобусе. Ей нравилась работа, устраивала и зарплата. Жизнь, казалось, потекла своим руслом: мирно и тихо. Пока... Однажды прибегает ко мне Надина дочь и кричит:
- Тетя Люба, мама в тяжёлом состоянии попала в больницу.
- Что случилось? - испуг и тревога невольно передались и мне.
Девочка рассказала, что знала. А знала она к тому моменту совсем немного. Утром, как всегда, вся смена медработников ехала на микроавтобусе на работу. Машина попала в аварию. Почти все сотрудники пострадали: многие получили переломы: кто ноги, кто руки. Были и другие увечья, но более лёгкие. Но самое тяжёлое ранение получила моя Надя.
Утром я поехала в травматологическую больницу, разыскала отделение, в которое положили Надю, разговаривала с завотделением. Представилась, сказала, что на данный момент у неё никого нет кроме меня.
- Доктор, что с ней? Какой диагноз ей поставлен?
- Перелом костей основания черепа.
- Какой прогноз?
Я понимала о всей серьёзности этого диагноза, но тем не менее решилась на такой вопрос.
- Всё решит день кризиса. Мы сами волнуемся. Этот день скажет, будет она жить или нет. Но мы принимаем всё зависящее от нас. Поверьте.
Тепло, с каким принял меня этот человек, внимание его ко мне, как к посетителю, дали и мне надежду ждать благополучного исхода.
- А могу я видеть её? - опасливо спросила я.
- Да, конечно. Только прошу, пока не разговаривайте с ней. Ей вредны всякие
напряжения мышления, - и он проводил меня до палаты.
Войдя в палату, несколько минут взглядом я отыскивала её, но внутреннее
чувство подсказало, куда обратить свой взор. Я не узнавала её. На кровати из-под простыней виден был синечёрный лик. "Что это?"- подумала я. Снова стала вглядываться, искать такие знакомые красивые черты лица. "О, Боже!"- чуть не отпрянула я. Лица не было. Не было глаз. Не было носа, рта. Передо мной был сильно вздувшийся сплошной сине-багрово-чёрный синяк. Присмотрелась. "Слава Богу, что она не видит меня" - подумала я. Наверно, на моём лице можно было ясно прочитать испуг. Надины глаза были закрыты. "Чем ей я могу помочь?"- судорожно размышляла я. В это время медсестра вошла в палату и поманила меня.
- Сейчас ей нужен покой и покой. Несколько дней лучше не приходить к ней.
И эти несколько дней я провела в тревоге и надежде. В следующее своё посещение я нашла Надю уже с открытыми глазами, но всё ещё со страшным лицом.
Несколько фраз она произнесла, но в этих немногословных фразах была не просто надежда, а ВЕРА на выздоровление.
Дни шли за днями. Мне до сих пор кажется, что не только я, а весь персонал отделения с болью и надеждой ждал того заветного переломного дня. Как отреагирует её организм? Выжидали срок и надеялись на её молодой возраст, на крепкий дух тела. Отёчность постепенно уменьшалась, синяки, согласно своей стадии, меняли окраску. Пациентка стала чуть-чуть оживлённее, но, оказывается, это ещё не показатель хорошей динамики. И снова ждали.
УРА...! Пронесло! Значит будет жить! Теперь дни летели быстро, они стали наполнены оптимизмом и каждый день отмечался со знаком плюс. Главное, что она осталась жива. А то, что она сильно изменилась в лице, что у неё не было зубов, это ничего! Жива! Жива! Жива!
Но ещё в больнице, как Надя призналась потом, она, подойдя однажды к зеркалу, не узнала себя.
- Я не верила своим глазам. Несколько раз в день, а потом и каждый день я смотрелась в зеркало, но там было лицо другого человека. Как в книгах, надо привыкать к своему новому лицу, полюбить его таким, каким оно стало, и жить ради детей. Это я стала повторять, как молитву и благодарить Бога за жизнь, дарованную мне.
И действительно, после выписки соседи её не узнавали, а иногда спрашивали меня:
- Люба, это кто прошёл?
- Люба, а это правда Надя?
Я и сама долго привыкала к изменившемся чертам её некогда красивого лица.
Множественные раны и ранки, зашитые и незашитые, сломанный нос, выбитые зубы, наложили свой неизгладимый отпечаток. Сколько провела она сеансов
физиотерапии, чтобы разглаживать рубцы и рубчики. Мази, гели, геалуроновая
кислота, а её трудно было достать. Но главврач той больницы, где она работала, был очень порядочным человеком и принимал всё возможное, чтобы поставить на ноги свою медсестру. Несмотря на все процедуры и лечение черты лица сохранить не удалось и Надя стала привыкать к новому образу. Она была оптимисткой и порой даже шутила над собой. Как-то сказала она:
- Люба, неужели я так сильно изменилась? Все знакомые меня не узнают, пока я не заговорю с ними и не объясню причину этих перемен. Сначала я волновалась, а теперь решила проходить мимо, если кто-то не здоровается.
- Наденька, я к тебе настолько привыкла, что просто почти не вижу разницы. Ты и сейчас хороша. Кто не знал тебя раньше и сейчас скажет, что ты красивая. Перестань думать об этом. А знакомые привыкнут. Вон и зубки тебе сделаликрасивые, и шрамиков почти незаметно, а со временем и эти рассосутся. Вот увидишь - всё будет хорошо.
- Да, зубные протезы, верхние и нижние, знаешь кто делал?
- Кто?
- Мать нашего главного врача. Я и не знала, что она у него стоматолог. Очень приветливая и делает так хорошо. Зубки, как у молоденькой, правда? - и Надя засмеялась.
Сразу после выписки из больницы Наде дали вторую группу инвалидности, а это значило, что она остаётся без работы. Это надо было сесть с детьми на одну пенсию. К пенсии ей начислялась добавка до размера ставки медсестры. Надбавка эта полагалась ей на всю оставшуюся жизнь, так как травма была производственная. Но для молодой женщины, да ещё с двумя малолетними детьми, она была почти незаметной, если учитывать, что какая-то сумма постоянно уходила на долечивание. Практически всё время она жаловалась на головные боли, ухудшение памяти. И стала думать, где и как можно устроиться на работу. Решила попробовать свои силы и возможности в системе торговли у частных предпринимателей. Получалось неплохо, и ей этот вид деятельности даже понравился, но бывали дни, когда самочувствие ухудшалось и приходилось оставаться дома. Иногда рассказывала, как "пролетала" она из-за того, что не всегда всё помнила, а люди этим пользовались, и ей приходилось вкладывать недостачу из заработанных денег. Стала записывать, но "проколы" повторялись нередко.
Так потихоньку текла её жизнь. Дети выросли. Дочери наши вышли замуж. Сын её после окончания школы уехал к отцу в Ленинград и поступил там в военное училище. После училища послали его служить на Дальний Восток. У её дочери жизнь не сложилась, муж то уходил к другой женщине, то возвращался. Появлялись дети и в этой семье и в другой. Всё это было на нервах Нади, но она старалась виду не подавать, крутилась, как белка в колесе.
Потом я уехала в другую страну, с Надей перезванивались по телефону, но всегда по моей инициативе, т.к. для неё телефонные разговоры были финансово неподъёмны. Но она рада была, что быстро ей, как инвалиду, поставили телефон.
Хотелось бы добавить, что, несмотря на собственное нездоровье, она всегда оставалась очень отзывчивой и готова была в любую минуту помочь человеку. Сколько прошло лет, а я не забуду её доброты! Всего и не перечесть. Но один случай расскажу очень коротко.
Стояли очень жаркие летние дни. В то лето я впервые в жизни захотела побыть на природе, покопаться в земле. Случай представился. Мой зять вспомнил о даче, оставшейся ему в наследство от отца. Поговорили мы на семейном совете и решили заняться посадкой овощей. Посадили то да сё. А ухаживать по сути пришлось мне, т.к. молодёжь на работе, а надо вовремя полить, прополоть. Так вот. В один особо жаркий день я автобусом поехала, задумала до обеда полить всё. Но электронанос не работал и мне приходилось сначала накачать вручную воду в ванну, а из ванны вёдрами разносить по всему участку и лить воду под каждый кустик. Не жара, а настоящее пекло! Чтобы остудить как-то тело, я из ванны брала ведро воды и хлобысть на себя! Уфф! Хорошо- то как! И так повторялось несколько раз. Я не замечала, холодная вода была или тёплая - главное в тот момент было, что легко перенесла палящее солнце. Это сколько ванн я накачала и разнесла по всему участку?! Страшно уставшая, но счастливая добралась до дома. А вечером – температура 40 градусов! Пытаюсь сбить, но ничто не помогает. Короче.Сильнейшее
обострение пиэлонефрита. Такая высокая температура держалась неделю. Врачи
сделали мне домашний стационар, приезжали каждый день. Так вот тогда я попросила Надю пожить со мной, пока не нормализуется температура. В холодильнике продукты были, но не было сил готовить. Она тут же согласилась и
очень помогла мне в выздоровлении. Этот случай я буду помнить всегда.
- А что же с вашей подругой, с Надей?
- Давно вы её видели?
- Как складывается её судьба сейчас?
Наперебой стали спрашивать заслушавшиеся соседи по скамейке. Не заметили, что на набережной стало мало народа, что уже поздно и давно пора бы расходиться по домам. Попрощались, поблагодарив Любу за интересный жизненный рассказ. Это был как раз тот случай, когда и, вершувшись с мужем домой, всё думалось о Любе, о её подруге Наде и о коллизиях жизни.
Спустя 7- 10 дней, я шла по улице по своим делам. И вдруг среди прохожих я заметила ту самую Любу, которая заинтересовала меня историей о своей подруге, имя которой я ещё помнила. Имя Надежда давало силу и веру этой скромной женщине в её трудной судьбе.
Люба двигалась навстречу мне, и разминуться мы бы не смогли, и я была рада этому. Поравнявшись, мы поздоровались, как давно знакомые люди. Обменялись несколькими фразами, среди которых было упоминание, что через несколько дней она летит в гости к детям и там запланировала встретиться и с подругой.
- Надо встретиться. Хочется увидеться ещё раз, а то мои ноги совсем не хотят ходить и смогу ли я потом ещё летать. Для меня такие путешествия становятся всё более затруднительными.
- А когда вы её видели в последний раз? Как она себя чувствует?
- Последний раз я летала года 3- 4 тому назад. Ничего, она была располневшая. Но телефонные звонки с годами стали, конечно, реже. Да и не всё человек хочет говорить по телефону. Это не разговор тет-а-тет. За минуты разговора каждый старается говорить только о хорошем. Не так ли?
- Так, - поддержала я.
Ещё я пожелала Любе хорошего отдыха и мягкой посадки при возвращении.
- Люба, я буду ждать вас. Надеюсь, что мы ещё встретимся. Вы гуляете по
набережной или на площади и мы с мужем там часто бываем. Так что до встречи. Ещё раз всего доброго.
Проходили недели, месяцы, годы, но Любу я нигде не видела. Спросить не у кого. Ведь такие беседы на скамейках не всегда давали шанс снова увидеть человека. Он мог затеряться, как иголка в стоге сена. Жизнь не стоит на месте, часто вносит свои изменения. И мы с мужем решили, что Люба уехала в другой город. Всё услышанное стало сглаживаться в памяти и даже забываться. Но судьба ещё раз свела нас с Любой, давая счастливый случай мне услышать продолжение о человеческой судьбе.
Многие праздники мы с мужем отмечали в ресторанах. Нас интересовали не блюда, подаваемые там, а общение с людьми, веселье, танцы, музыка, приятные голоса ресторанных певцов и мелодии песен, исполняемых ими. Однажды мы пошли на одно такое мероприятие. Вот это случай! За нашим столом сидела и Люба. От радости мы даже обнялись, как сёстры. Вечер проходил замечательно: вкусно, весело, шумно. Но мне всё не терпелось узнать о её поездке и, улучив благоприятный момент, я всё-таки спросила:
- Люба, скажите, как прошла ваша поездка, как ваша подруга?
Я заметила, что с её лица сбежала улыбка, оно стало печально спокойным.
- Если Вы не пожалеете, что я сломаю ваше веселье, то я готова коротко посвятить в нашу встречу. Слушайте.
И Люба начала рассказ.
Моя дочь всегда готовила столик, чтобы я за мирной беседой в беседке общалась со своими знакомыми. Так было и в тот день, когда я наметила встречу с Надей. Звоню ей, она очень обрадовалась. Я назначаю время:
- Надя, я жду тебя к 4 часам.
- Люба, я жду пенсию. Как принесут, так я приеду.
Прошёл и час, и другой. Время подходило к 6 часам вечера. Снова звоню.
- Надя, ты где? Почему запаздываете? Уже жрать охота!
- Люба, прости, но я, наверно, не приеду.
По голосу я почувствовала, что что-то не так...что-то она не договаривает.
- Надя, объясни пожалуйста. В чём дело?
- Мне стыдно говорить, но нам не на что приехать. Пенсию не принесли, а денег нет.
Я чуть со стула не упала от шока.
- Надя, милая, берите такси и быстро приезжайте! Я всё оплачу!
- Хорошо, тогда жди.
Прошло ещё около часа. Раз так долго нет, значит, добираются автобусом. Вышла на улицу посмотреть. Вдали шли две фигуры. Когда они подходили ближе, то я обратила внимание, что дочь поддерживала мать под руку. И обе были страшно худые. Ведь несколько лет назад я видела их цветущими, а Надя была даже слегка полновата. Обе смущённо улыбались. С ними была ещё девочка, лет 10. Оказалось, что это дочка Надиной дочери, т.е. внучка. Прошли в беседку, сели за стол. Но как прекрасная погода с ароматами висевших над головой яблок, вишни, запахов цветов резко контрастировала с тем, что я увидела позже.
Во время разговора Надя начинала говорить обычным голосом, но потом голос переходил на еле слышный шепот. Глаза закрывались и она продолжала говорить с закрытыми глазами. Я с ужасом смотрела на неё. Не выдержав собственного напряжения, спросила:
- Надя, что с тобой? Почему ты закрываешь глаза? Тебе мешает свет? Тебе больно смотреть? Почему ты переходишь на шепот?
- Люба, а я не замечаю этого. Не знаю почему. Глаза сами закрываются и голос сам затихает.
- Прости, но я ещё обратила внимание, что вы шли по дороге не просто державшись за руки, а создалось такое впечатление, что дочь тебя вела.
- Я стала падать, особенно, когда поворачиваюсь резко в сторону. Стала забывать выключать газ и сожгла много посуды
Я была обескуражена. Но старалась взять себя в руки и продолжать беседу. Невольно я обратила внимание на то, с какой жадностью (не аппетитом!) они съедали все подававшиеся блюда. Ели быстро, торопливо, будто боясь, что у них отнимут пищу. Даже Надя, обычно кушавшая медленно, тщательно пережёвывая из-за вставных зубных протезов, теперь торопливо крошила на мелкие кусочки и быстро отправляла в рот. Не ушло от моих глаз и то, что Надина дочь пила много, а дымила своими сигаретами, как паровозная труба. Наблюдая за всем этим, я поинтересовалась, а на что они живут? Дочь рассказала, что она работает няней в детском садике, зарплата три тысячи рублей (это почти даром), а то, что остаётся от детского питания, приносит домой, и это кушают.
Вечер прошёл с обливавшимся кровью сердцем. Что болезнь и нищета сделала с людьми?! Она сломала их вдоль и поперёк !
На прощанье я дала несколько стодолларовых купюр. Дочь всплеснула руками:
- А я их никогда не видела! Первый раз в руках держу!
Привезла я полчемодана "тряпок" для Надежды, но увидев её такой похудевшей, расстроилась. Видела, что и для дочери они велики. Но Надя сказала:
- Люба, ты же знаешь какая я рукодельница. У меня ничего не пропадёт. Нам всё подойдёт. Всё перешью, перекрою.
Но я подумала: "Милая, как же ты это сделаешь, судя по твоему состоянию". Но всё, что я привезла, они забрали, а что последовало - неизвестно. Домой увозило их такси.
Вернулась из своего турне. Мысли о Наде не покидали меня. Я понимала, что это начало конца, но гнала от себя плохие предчувствия. Ведь ей только 55. Прожила же она после ДТП 20 лет. Надежда теплилась во мне, хотя сознавала слепоту ожиданий. Шансы таяли. Чаще стала звонить ей. Первое время она с помощью внучек ещё подходила к телефону, но через несколько месяцев трубку брала уже её дочь. Ещё спустя месяца 2- 3 дочь сообщила. что должны дать первую группу инвалидности. Вопрос этот, как всё в России, решался очень долго, около 6 месяцев, если не больше. А болезнь прогрессировала. Необходима стала помощь при сопровождении в туалет, одевание, обувание. Значит, кто-то должен быть постоянно дома. Ещё несколько месяцев спустя, дочь сообщила, что пенсию оформили, и она уволилась с работы для ухода за матерью. Первое время можно было довести Надю до зала, а там она сидела и смотрела телевизор. Так продолжалось около года. Но в одном из разговоров дочь сообщила, что мать не встает уже с постели, не разговаривает, объясняется движением рук. По прошествии ещё какого-то времени, дочь сказала, что у матери руки и ноги стали скрюченные и не разгибаются. Кушает с ложечки. Общается глазами: открыванием и закрыванием глаз. Сознание ясное.
Всякий раз я испытывала страх услышать в трубке страшную весть. Приближался её день рождения. Что я должна была сказать. Мысли только дурные. Но собралась с духом, позвонила. Трубку взяла младшая внучка. На вопрос
- А где твоя мама? - ответила
- Мама пошла к своей подруге.
Собравшись в комочек, я всё-таки выдавила из себя:
- А бабушка...- хорошо, что детский голос опередил меня.
- Бабушка умерла. А Вы приезжайте на поминки. 2 января будет 40 дней.
- Милая, приехать я не могу, т.к. живу за тысячи километров от вас. А вам и твоей маме приношу соболезнования.
Закончилась жизнь женщины, которая "коня на скаку остановит и в горящую избу войдет". А ей не было и 60.
- У меня есть её фото. Желаете взглянуть?
- Конечно, хочу, если можно.
Люба достала из сумочки маленькую фотографию. Я стала внимательно разглядывать черты лица, смотревшей на меня женщины. Поймав мой пристальный взгляд, Люба уточнила:
- Здесь она уже после аварии.
Нет, на меня смотрела красивая, очень добрая молодая женщина.

Тяжело осознать, что кто-то хочет нас сломать.
Вонзает нож он прямо в спину,
Убивая детей ни в чём повинных.
В ответ на слёзы матерей
Мы видим пляшущих детей.
Их мамы не подозревают,
Что в них убийцы вырастают.
Но мы должны сплотиться вновь,
Чтоб дать отпор за нашу кровь.
Пусть знает враг, пусть знает мир,
Что наш народ непобедим.

Гольфштейн Евгения.

Зинка всем своим нутром чувствовала, что что-то в доме затевается архиважное и масштабное. Видно было, что волновались родители, но больше всех волновалась средняя сестра, Райка. Зинка знала, что у сестры много ухажёров, много было и подруг. Не раз приходилось Зинке чистить, сваренный в чугунке, картофель. Попробуй-ка перечистить весь, если он такой мелкий, как грецкий орех, а то и мельче! Пока она на кухне, обжигаясь, торопливо перебрасывая его с руки на руку, чистила, взрослые, парни и девчата, отстукивали "чечётку" под гармошку. Потом какая-нибудь девчонка прибегала и делала картофельное пюре. А какое уж там пюре? Нет, в те годы о молоке никто не мечтал, а о маслице или яичке тем более. Но всем было весело и "водяное" пюре казалось деликатесом. А иногда картошка действительно была сладковатая, и взрослые говорили, что она подмороженная.
Знала Зинка, что больше всех за сестрой увивается Николай. Порой даже слышала, как взрослые уважительно говорили о нём, называя его краснодеревщиком, столяром. А кто такой краснодеревщик, Зинка и понятия не имела. Наблюдая, что готовятся праздничные столы и шёпот взрослых, поняла, что сегодня придут сватать Раису. В Зинкиных глазах сестра сразу вдруг стала взрослой. Стала и Зинка думать о "женихе". Хороший ли он, добрый ли? Да, да, конечно он очень добрый! Часто, приходя к ним в дом на свидание с Раей, приносил он младшим детям по кусочку сахара рафинада. Ведь это были сразу послевоенные годы. И кусочек сахара считался подарком.
Наконец и гости, т.е. сваты пришли. Чтобы всё видеть, Зинка забралась на печку. Печная стена не доходила до потолка, и этот промежуток закрывала ситцевая занавеска. Как часто это служило наблюдательным пунктом! В Зинкиной семье не принято было детям подходить к столу, когда там сидели гости. Сколько застолий она наблюдала оттуда, с печки! Если гости были родителей, то компании пили и кушали не торопясь, потом пели песни, романсы и даже арии из опер. Потом опять выпивали и опять пели. А было, когда и в карты играли. То в подкидного, но чаще в девятку. А если собиралась молодёжь, то песни, частушки и пляски до потолка, а то и на спор - кто кого перепляшет. Но больше всего Зинке нравилась "цыганочка с выходом". Потом мысли поплыли, поплыли... Всё-таки как хорошо в стужу сидеть на печке, никому не мешая, тихонько перебирать лоскутки всякие и наряжать тряпичную куклу. Тяжело вздохнула, как жаль было разбитую головку куколки. Глиняная головка пришивалась к матерчатому туловищу - кукла готова. Но Зинкин папа был слепой и однажды, не прощупав сундук на который он садился, раздавил красивую головку куколки Наташки. Слезами горю не поможешь. Пришлось смириться и ждать, но новую головку так почему-то не купили, и приходилось скручивать тряпки или полотенце, чтобы импровизировать новую куклу.
Когда Зинка спохватилась, что в своих мечтах о новой кукле отвлеклась от главной цели наблюдать из своей "засады" за тем, что делается за столом, то увидела, как мать жениха даёт хлеб невесте и объясняет:
- Разрежь его на четыре части крест- накрест и подай на середину стола.
Ой, что же будет дальше?! От старших девочка слышала, что Николай не русский, а хохол. А кто такие хохлы Зинка что-то и понимала своим детским умишком и не понимала. Но была уверена, что это ничего страшного, это почти как русские. Догадалась, что это по хохлатскому обычаю сестра сейчас режет хлеб. Обратила внимание, что в комнате воцарилось напряжение. Все, затаив дыхание, следили за действиями невесты. Поддавшись общему настрою, насторожилась и Зинка. Во все глазёнки наблюдает, что же дальше.
Наконец невеста разрезала хлеб, взяла его в руки и протянула на середину стола. Но положить его целиком не получилось: две половинки от буханки хлеба остались у неё в руках вместе, так она их и положила на стол, а две половинки выпали в разные стороны. Хозяева и гости переглянулись. Хотя родители невесты не знали этого обычая, но догадались, что эта плохая примета. Чтобы скрасить смущение и недоумение, взрослые не разошлись, а о чём говорили - неизвестно. Зинка опять отвлеклась своими догадками. Но поняла, что сватовство всё же состоялось.
Нет, не всё слышала Зинка, что говорили взрослые, но детской своей наблюдательностью отмечала, что в семье готовятся к свадьбе. Строятся какие-то планы, что-то дополнительно обсуждается. Завтра «молодые» пойдут в ЗАГС подавать заявление на регистрацию. А сегодня! Что сегодня?
Как всегда, вечером пришёл жених, теперь он приходил каждый день и все вечера жених и невеста проводили вместе. Да, и сегодня он пришёл, но принёс и повестку в Армию. Как и о чём говорили - неизвестно, но свадьбу отложили до его возвращения со службы. Больше Зинка его, Николая, краснодеревщика никогда не видела в доме родителей.
А что же стало с невестой, Раисой? Как сложилась её судьба? Пока Николай
служил в Армии, Рая познакомилась с Сашей. Стали встречаться. Большую часть времени они сидели дома. Приходя на свидания, Саша часто приносил ни кусочки сахара, а по горсти конфет. А к Новому Году принёс детям по огромному пакету гостинца. Конечно, очень приятно получить такие большущие пакеты. Что внутри? Нетерпеливо Зинка заглянула - ой, и чего там только нет: и разные конфеты, даже в фантиках и даже были и шоколадные, даже орехи и даже по яблоку и мандарину. Да, очень приятно! Какая вкуснотища! Но что-то не нравилось Зинке всё это богатство. Бывало, принесенный кусочек сахара был слаще и добрее. У Раи стали появляться красивые косынки, капроновые чулки, о которых другие девчата только мечтали, и всякие безделушки, которые очень льстили девичьему сердцу.
Долго ли, коротко ли встречались Саша с Раей. И вот семья принимает новых сватов. У Саши была только одна мать, Мильда Андреевна, очень странная старушка. Сосватали Раю во второй раз и стали готовиться к свадьбе. Невесте жених подарил отрез белого шёлка на свадебное платье, ещё отрез цветастого шёлка, которого хватило на платья и для Раечки, и для Зинки. Но эти платья носились недолго, т.к. материал весь разлезся по ниточкам. Ещё он своей невесте подарил золотой кулон и золотые часики. Богатейшие подарки по тем временам, но счастья они не принесли.
Зинка очень любила ходить по гостям. После свадьбы часто стала бывать у Раи. Хоть она и маленькая была, а соображала, что, если у папы с мамой домик маленький, то у сестры квартирка - не повернуться. От взрослых слышала она, что дом, в котором жила теперь Раиса, когда-то, в давние времена, был конюшней. Потом эти конюшни приспособили под жильё для людей.
Маленькой Зинке он казался очень длинным. В доме было много подъездов, а, следовательно, и много квартир. Из длинного коридора шли двери, двери. Сколько их? Но казалось много. На каждую квартиру приходилось по одному окну. Ну а если вдруг было два окна, то это были уже "купеческие" хоромы. У счастливцев их обладателей значит было две комнаты - раздолье! Нет, у её сестры Раи было только одно окно, значит и комната одна. Хотя иногда и хотелось Зинке остаться у сестры ночевать, но негде было спать. Свекровь Раина, Мильда Андреевна, спала на сундуке. Раечка с мужем на кровати. А между ними умещались всего-навсего два стула, старинные, добротные. Вот и вся ширина квартиры. Да и в длину не ахти что: за кроватью "молодых" потом уместилась детская кроватка, получалось, что она стояла около печки, да за печкой ещё один шаг до двери. Достоянием квартиры был огромный высокий ящик, который условно делил комнату на "переднюю" с сундуком Мильды Андреевны, и "кухню". На этом высоком ящике стоял огромный красивый приёмник. Постоянно он привлекал Зинкино внимание покрутить и поймать какую-нибудь передачу. Нет, ни у кого не было такого чуда! А у сестры было!
Детский ум наблюдательный. Вроде и не мешает взрослым разговаривать, играет где-то в сторонке, но всё подмечает и запоминает, хотя, ни всё понимает.
Однажды пришла Рая в гости к родителям, тихонько о чём-то с мамой шушукались. Но Зинка своим умишком поняла "важность событий". Как оказалось, Рая была не первой женой у Саши, а четвёртой! Об этом она узнала, когда к Саше должна была приехать его первая или вторая жена в гости. Рая была в смятении. Как вести себя? С кем он ляжет в постель? Но оказалось, что Саша выбрал свою молодую жену. А предыдущая жена спала на полу между двумя кроватями. Конечно, в такой обстановке долго не проживёшь. Неудобно и "молодым", неудобно и "старой" жене спать между кроватями. Через четыре дня Александр проводил свою "бывшую". Рая уже была беременна, да и у той мальчику было уже несколько лет.
Что делать? Рая была в недоумении. Уйти? Но она тоже уже носит ребёнка под сердцем! После всего узнанного могла ли она любить своего супруга? Почему он ей ничего не говорил до свадьбы? Четвёртая! Что делать? Что делать? Решила перебороть себя и осталась с мужем.
Была ли она счастлива? Скорее - нет, чем - да. Но материально ей жилось неплохо. Дело в том, что отец Саши был толи полковником, толи генералом во время второй мировой войны. И из Германии у них было много мелких немецких безделушек: капроновые чулки, женские трусики, бюстгальтеры, красивая посуда. Всё это лежало в сундуке, на котором спала Мильда Андреевна. Может, и ещё что-то было, но видела только это. Когда нужны были деньги, Рая продавала эти вещицы. Опыт "реализации" она имела. т.к. в детстве чем только не торговала, помогая тем самым родителям прокормить немаленькую семью. Совсем маленькой девочкой торговала даже простой водой на базаре. Наберёт воды из колонки, что была недалеко от базара, и бегом, пока вода ещё не нагрелась и кричит: "Кому холодной воды!". Продавцы и покупатели быстро раскупали водичку, и снова – на колонку. Многим, чем ей досталось торговать, что она использовала в течение всей своей жизни. Выражаясь теперешним современным языком, менеджер по продажам из неё получился бы непревзойдённый.
Генерала Зинка не видела. Но видела серебряную урну с его прахом. Получается, он не был захоронен. В этом вопросе детские познания Зинки имели "белые пятна".
Шли годы. Зинка стала Зинаидой Ивановной. Раиса стала Раисой Константиновной. На долгие годы судьба то разбрасывала сестёр, то снова сводила. Во время бесед сёстры делились своим житьём - бытьём. Из обрывков услышанных рассказов, Зинаида сложила дальнейшую интересную историю сестры.
Когда Николай, первый "жених" Раи, отслужил Армию и вернулся домой, то решил увезти "невесту" от нелюбимого мужа. И это несмотря на то, что у Раи уже росла дочка. Договорились даже о дне, когда Николай подгонит машину, а она приготовит чемодан. Но... У Николая был брат, Лёва. Видно не нравилось Лёве, что невеста не дождалась жениха и вышла замуж за другого. А когда узнал о намерениях брата взять изменщицу да ещё с ребёнком, пригрозил: " Я тебе голову оторву, если её возьмёшь". Оторвал бы он голову или не оторвал бы, но "Похищение Европы" не состоялось. Рая осталась при муже, а Николай вскоре женился на "старой деве" - Дусе, которая жила до Раиного замужества в соседнем доме. Родили они детей, но счастья в семейном очаге не было. Стал Николай пить. С Раей он не встречался никогда, хотя жили в одном городе. Как однажды рассказала Рая, что видела из окна троллейбуса валяющегося на дороге пьяного Николая и подумала: « как хорошо, что я замуж за него не вышла». На что Зинаида ответила, может быть, Рая и является причиной его алкоголизма. Может быть не нашёл он себя в жизни, что отняли у него любовь, а другой он не встретил. Конец его был плохим. Спился и умер ещё не старым человеком. Потом заболела и Дуся и тоже покинула бренную Землю. Дети выросли. Случайно Рая повстречала одного из них на улице. Подружились. Рая помогала всегда, чем могла.
С Сашей Рая прожила пятнадцать лет. Он все годы изменял Рае. Однажды, ещё маленькая Зинка была невольной свидетельницей его неверности. После развода у Александра было несколько гражданских браков, но жёны умирали и он оставался один. У Раи тоже жизнь так и не сложилась. Но материально она всегда жила "в достатке". Помогла её торговая хватка. Дочь выросла. На её свадьбе были и отец и мать, но снова начать семейную жизнь они не смогли. Умерла Мильда Андреевна. Похоронить помогала Рая. Состарился и Александр. Будучи старым человеком, стал часто бывать у дочери. Она ему даже выделила комнату, где он жил в субботу и воскресенье. А когда он заболел, Рая и дочь ухаживали за ним. Хоронили его дочь и "уведённая" чуть не из-под венца "невеста".
Вот тебе и сватовство, и развалившийся хлеб в руках невесты. Обычай и предсказание сбылись?!

В декабре месяце, а именно 16 и 23 числа, 2011 года по российскому телевидению на канале НТВ транслировались две передачи под одним названием: " История всероссийского обмана ". Посвящались они народной медицине. Пользуясь безграмотностью человека, стремлением борьбы за свою жизнь, на планете Земля и, особенно, в государстве под названием РОССИЯ, развелось столько всяких ШАРЛАТАНОВ, что потребовалось две передачи, чтобы рассказать о методиках лечения лишь нескольких из них! Да, эти передачи стоило посмотреть хотя бы из-за того, чтобы видеть с каким остервенением и злобой, порой доходящей до агрессии, защищали они свои "всё исцеляющие" методики. У меня, при виде всего этого, " волос вставал дыбом". Вспомнился сразу случай произошедший со мной.
Это было лет 12 тому назад. Просматривая газеты и журналы, наткнулась на
рецензию книги " Жена фараона". Расхваливалась налево и направо одна целительница, которой во сне было сказано, что в прошлой жизни она была женой фараона. Мой муж рассмеялся: «Никто не говорит, что был/а из семьи трубочиста, ассенизатора или водовоза. Все хотят быть фараонами, королями, шахами и падишахами».
Скажу откровенно. В моей жизни был период, когда и я увлекалась всем этим нетрадиционным чудом и хотела даже написать свою книгу! Прочитав рецензию, я, конечно, заинтересовалась и книгой, и автором - "женой фараона". Настолько сильное было желание, что только и думала где и как достать эту "заветную" книгу. Однажды я поделилась своими мыслями с знакомой. А она мне говорит, что у неё эта книга есть. Я поинтересовалась - откуда она у неё. На что знакомая сказала, что "увела " её из библиотеки. У меня загорелись глаза - о, боже, я смогу её прочитать. И затаив дыхание стала просить дать мне книгу на 2-3 дня: я спать не буду, а буду читать и читать. Но знакомая так легко и просто согласилась, что слегка ещё больше заинтриговало и, в то же время, насторожило меня. И вот, наконец, книга в моих руках! Ура, я подружусь с этой загадочной незнакомкой, с женой самого фараона. Я много книг прочитала о жизни и быте народов тех времён.
Не откладывая в долгий ящик, я принялась за чтение. Несколько листов я проглотила вмиг! Но серьёзные вещи я читаю всё-таки внимательно, вдумчиво, чтобы не только понять смысл прочитанного текста, но и запомнить или прислушаться к своим ощущениям. Так вот. Читая лист за листом, я обратила внимание, что абсолютно на КАЖДОЙ странице наверху давался телефон "жены фараона". Затем я стала обращать внимание, что все болезни, и даже онкологию, вылечивает за один, максимум два сеанса. Да и продолжительность её сеанса была около пяти минут. Все эти доводы очень стали смущать меня. Может этому
мешало моё медицинское образование? С каждой страницей сомнения усиливались, а телефонные знаки так и резали глаза. Не прочитав и четверти книги, я бросила чтение и решила лично познакомиться с автором книги и "уникальнейшей" целительницей. Отложив книгу в сторону, набираю заветный телефон. Отозвался действительно женский голос.
Я спросила, может ли она по телефону по голосу узнать мою болезнь. Но, о том, что у меня старый перелом ноги, не дающий мне жить нормально и с годами преподносящий всё больше посттравматических осложнений, я умолчала. На другом конце провода слышу: «У вас очень плохи дела с сердцем и, если срочно не принять мер, то Вы скоро погибнете». Ну, думаю, миленькая, вот ты мне и попалась. Начинаю расспрашивать: сколько сеансов лечения надо пройти и, конечно же, сколько это стоит. Она называет очень приличную сумму. Начинаю я говорить, что мы с мужем пенсионеры, что я должна поделиться и посоветоваться с супругом, на что наша целительница, фараонова жена, удивлённо кричит в трубку: «Как советоваться, зачем советоваться, вам ваше здоровье должно быть дороже!!!» Дальше она мне сделала "одолжение" принять вне очереди, т.к. случай у меня "серьёзный" и откладывать нельзя. Я всё это слушала и улыбалась: « Так вот ты какая! Берёшь человека напором, голосом, переходящим в крик, запугиванием и прочими манипуляциями. Мне это знакомо не понаслышке». Повесив трубку, говорю себе: «Закину ей ещё крючок».
Через несколько дней сажусь за стол и пишу "всё могущей», нет, я не описалась, именно ВСЁ могущей, целительнице письмо. В письме я расписываю свои, тоже не меньшие, достижения с намеком быть её, хотя бы, помощницей. Письмо она получила быстро и сама звонит мне. Начинает хвалить меня, но всё-таки надо пройти курс её обучения. А курсов и школ этих я прошла достаточно. Думаю - какова методика её преподавания? Расспрашиваю. Оказывается, она высылает свои книги, ты самостоятельно читаешь и приезжаешь к ней для
экзаменовки. Всё!!! Ты специалист!!! Поинтересовалась я стоимостью этих занятий. Была названа тоже кругленькая сумма. Но что меня опять рассмешило, что она всевидящая и всезнающая не узнала меня по голосу. Вот тебе и раз!!! Есть о чём подумать!!! Потом мне довелось случайно говорить с людьми, бывшими у этой фараоновой жене дома, и пройти курсы лечения, потом обратившихся к другим знахарям и целителям. Я задавала некоторые вопросы и получила некоторое представление. Раньше ОНА жила бедненько, была худенькая и изящная женщина. Но став на стезю лечения людей, раздобрела, приобрела пышные формы, и жить стала в очень богатой вилле. Вот так делаются деньги!
Теперь хочу ненадолго вернуться к телепередачам. Геночка Малахов оказался простым слесарем?!! Человек даже с неграмотной речью, когда проскальзывают его деревенские слова. Или целительница, вливающая воду из-под крана внутривенно!!! Диплом медсестры и тот поддельный!!! А супружеская пара, построившая свой городок и планировавшая что-то сверхъужастное !
Дело каждого выбирать себе врача. Но может ли человек стать врачом без медицинского образования, не имеющего понятия о венозной крови и артериальной, о большом и малом круге кровообращения, о том, что сердце четырёхкамерное и прочее, и прочее.
Кто ЗА? А я ПРОТИВ таких лжецелителей

У Марии Ивановны было двое детей - сын и дочь. На момент знакомства они были уже взрослыми. Дочь, Лидия, была старшей. Сын, Алексей, был моложе сестры на несколько лет. Это была обычная, ничем не отличающаяся от других, семья. Вольно или невольно в течение нескольких десятков лет я была в курсе жизни членов этой семьи.
Лидия вышла замуж за хорошего парня, Николая. Родился у них сынишка, Игорёк. Жили с мужем неплохо. Когда мальчик немного подрос, Лида устроилась на работу на мясокомбинат. Появилась "шабашка", а, следовательно, и "левые" деньги, о которых муж сначала не знал. Появились деньги, значит, появились подруги. Появились подруги - появилась потребность в компаниях. А для веселья и "расслабления" всегда бутылочка на столе. Чтобы муж не ворчал, собирались у Марии Ивановны. Но скоро одной бутылки стало мало и доза «расслабухи» увеличивалась и увеличивалась. Мама с дочкой стали алкоголичками. Ведь женский алкоголизм протекает быстрее и злокачественнее, чем мужской.
Николай, может быть, любил Лидию и думал, что это просто её баловство. Сам он был непьющий мужчина. А тут ещё оказалось, что она снова забеременела. У мужа затеплилась надежда, что рождение ребёнка, уход за малышом, домашние хлопоты отвлекут её от "змея" проклятого и рад был появлению на свет девочки. Теперь у них двое детей, сынок - Игорёк и дочка - Светочка. Но Лида всё чаще, забрав Светочку, уходила к маме. Мама ведь не бросила пить и дочка, Лидочка, опять вернулась к "гранённому". Нет, Светочка им не мешала. Насосётся молочка от пьяной мамаши и спит целыми днями. Когда Николай обратил на это внимание, то было поздно. Жена спилась окончательно. Принимались ли меры борьбы с алкоголизмом, я ни в курсе. Но из местных газет узнала, что Лиду лишили родительских прав, а Николай, забрав двоих своих детей, перебрался в сельскую местность, сошёлся с женщиной, у которой тоже двое детей. Ещё спустя какое-то время опять была статья в газете и фото. Рассказывалось, что вот о нём когда-то уже писали и следили за судьбой детей. С той женщиной он узаконил отношения, родили ещё одного или двоих, не помню. Что по-прежнему живут в селе, имеют крепкое хозяйство и семья очень дружная. На фото он был с детьми.
А мама с дочкой, т.е. Мария Ивановна и Лидия спились окончательно и умерли. Сначала одна, потом другая. Потом. спустя много лет, слышала, что Игорёк вырос и стал очень и очень красивым молодым человеком. Стал он жить опять в городе. Вокруг него вилось много молодёжи. В расцвете молодых лет он погиб. Толи его убили, толи была "передозировка". Слышала, что он занимался сбытом "наркотиков". А ему было всего-навсего лет 18 или около того. Не верится!
Как я уже писала, что у Марии Ивановны был кроме Лидочки сын - Алексей. Что же было с ним? Он познакомился с хорошенькой девочкой. Она или оканчивала школу, или уже окончила. Не важно! Полюбили они друг друга на всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Сыграли свадьбу. Пора назвать и имя невесты. Её звали Анастасия. Ещё в школе Настенька мечтала стать зубным врачом, почему-то в её глазах это было престижно и денежно. У своей мамы она была единственным ребёнком и недостатка в деньгах не знала. Ей хотелось выгодно устроить свою жизнь. С мамой она часто ездила на "юга", чаще "дикарями". Вне достатка она свою жизнь, видимо, не представляла. Так вот, по какой причине она сменила свои планы относительно профессии, неизвестно. В школе училась хорошо. А вот поступила она в торгово-кулинарное училище. Работа повара была тяжёлой, но всегда с продуктами. Ушла она из поваров и окончила кулинарный техникум. Стала работать сначала маленьким начальником, но по карьерной лестнице продвигалась быстро. Потом работала в ресторанах с большим коллективом сотрудников. Холодильник дома всегда был наполнен
продуктами, а когда надо, то и деликатесами. Семья не знала, что такое пойти в магазин за продуктами. Может это и сыграло какую-то роль в становлении супруга, Алексея. А вернее сказать, не становление, а расслабление его, как мужика. Ни жена стала за мужем, а муж за спиной жены. Зачем его душеньке болеть? Пожрать всегда есть и до отвала. Да и деньги у жены всегда водились. Добытчиком и кормильцем стал ни ОН, а ОНА.
Оставим в покое пока супругов. О них поговорим чуть позже. Сейчас коснёмся их детей - Бориса и Виктории. Боря, как и Игорёк, ещё в детстве был очень симпатичным мальчиком с кудрявой шевелюрой на голове. Был очень самостоятельным. В 10-11 лет знал все закоулки города. Часто с Викой вдвоём ходили и в кино, и в парки города кататься на всяких аттракционах. Когда ему было лет 15-16, полюбил он одну девочку, которая была моложе его года на 2-3. В возрасте 15-16 лет она забеременела, и родители с двух сторон решили, чтобы она рожала. Родилась девочка. Росла девочка. Наливалась женским соком и молодая мамочка. Превращалась в красивое, привлекательное создание. Появилось много
поклонников и явных ухажеров. Борис всё это видел и переживал, и ревновал. Она принимала ухаживания мужчин, а к Борису стала относиться хладнокровно, в то же время и не отталкивая совсем. Здесь подошло, время идти ему в Армию. Попросился служить на Байконур. Пока он служил, каких только кавалеров у неё не было! До него каким-то образом доходили слухи и, однажды, он взял даже отпуск и приехал, чтобы выяснить отношения. Шли годы. Дочка росла. А папа с мамой то разбегались в разные стороны, то соединялись вновь в горячей любви. Борис не хотел порою видеть и слышать её, но оставшись без неё вновь бежал к ней. Она принимала его, но ненадолго. Решили разойтись. Чтобы забыть её, он познакомился с девушкой и быстро женился. Вторая жена рожает ему тоже дочку. Но он не любит их. Его сердце, его мысли только о первой своей любви и о первой дочери. В который раз он возвращается в первую семью, но жизнь не клеится. Частые расставания и встречи, встречи и расставания. Метался он между двумя семьями. Вместе с первой быть не мог, не мог быть и врозь. И он решил найти выход... Однажды нашли его повешенным в спортзале школы, где он был учителем физкультуры. А что стало с жёнами? У них не было чувства неприязни друг к другу. А когда его сестра, Виктория, выходила замуж, то обе были на этой свадьбе с своими девочками. Девочки были обе в белых платьицах, как ангелочки, весёлые, беззаботные. Теперь и они выросли, вышли замуж. Но их дальнейшую жизнь я не имела возможность наблюдать.
Да, Виктория вышла замуж. Но, как мне кажется, в семье нет любви. Причиной, возможно, является бездетность. Пробовала она все методики лечения от бесплодия, и даже современные методики искусственного оплодотворения. Но БОГ им деток не даёт!!! И, по сути, ещё молодая, женщина смирилась с СУДЬБОЙ.
Настало время вернуться к старшему поколению, т.е. к Алексею и Анастасии. Как и чем жили они? Я уже говорила, что у него не было забот - чем накормить семью, что надеть сегодня или завтра детям. Все эти заботы взяла на себя Настенька. А он? Он стал пить. А пьющий работник никому не нужен. И "летал" наш Алексей с места на место. Запои становились всё продолжительнее. Чтобы выводить его из запоя, устраивала жена его в психиатрическое отделение. Проведут там ему дезинтоксикационную терапию, и "вперед"! Жена и тёща радуются: ой, уже неделю не пьёт или ой, уже месяц не пьёт! Бросил пить! И вновь, и вновь всё на круги своя. Новый запой, снова психушка, и снова маленький перерыв. А сколько подарков врачам она переносила, чтобы взяли его и подержали немного. И так всю жизнь. Анастасия стала очень полная, но полнота не безобразила её. В гости они перестали ходить, да и к себе никого не приглашали. Зачем? Снова и снова видеть пьяное лицо? Неоднократно Настина мама говорила дочери в открытую, чтобы та развелась с мужем. Но ответ был один - нет, я всё вынесу. В пьяном угаре он был горяч, нецензурная брань сыпалась. как из "рога изобилия". Но, говорят, что руками он свою Настеньку
не трогал.
Появились внуки. Анастасии оставалось год или два до пенсии. Заболела Настя. Заболела очень серьёзно. Возможно, причиной послужило длительное "стрессовое" состояние организма, что и дало онкологию. К началу её заболевания плюс ко всему приходилось Анастасии ухаживать за своей матерью, у которой уже была онкология, и требовался уход. А здесь и сама вдруг подкосилась. В короткие минуты трезвости Борис сокрушался и, похоже, каялся, но опять и опять уходил в запой. Сына давно нет в живых. Ухаживали за ней дочь, Виктория, да больная, уже сама еле ползающая мама. Но вот и мама уже не в состоянии подниматься к ним на этаж, т.к. дом был без лифта. А вид пьяного отца быстро опостылел дочери, виктории. И она сказала, что после смерти матери он ей такой не нужен, и, вообще. скорее бы он спился, она его не намерена спасать, как спасала мама в своё время. Умерла Анастасия. От запоев никто не спасал Алексея. И через год, во время очередного своего запоя, он умер. Спустя еще год или два, похоронив дочь и зятя, умерла и мама Настеньки. Так не стало целой семьи.
Что это было? Семейный рок? Родовая карма? Гены?

Сны по Фрейду.


Воистину говорят - День Чуда. Народ Израиля праздновал Хануку. Накануне прошли обильные дожди с громами и молниями, а в перерывах между ними вдруг ярко начинало светить солнце. После палящего лета без малой капельки воды теперь природа купалась в благодатной живительной влаге и нежилась в мягком тепле лучезарного светила. Праздничный день, как по заказу, был ясным, без единого облачка на небе. После трудового дня народ, группами и в одиночку, потянулся на главную площадь города, что находилась на берегу Средиземного моря, откуда доносились громкие звуки музыки, призывающие к всеобщему ликованию. Казалось, что вся двухсот тысячная Натания вышла на улицы отметить согласно библейским сказаниям «победу света над тьмой». В трёх местах построены были концертные площадки, вокруг которых группировались вновь подходившие люди. И всюду зрители подпевали артистам, а то и создавали целые танцевальные круги. На одной из таких площадок выступали русскоязычные исполнители, а, значит, зрителей и слушателей представляли в преобладающем большинстве репатрианты из бывшего Советского Союза. Здесь-то и произошло чудо.
В таких случаях в людской массе все поглядывали друг на друга, даря приветливые улыбки и отыскивая своих знакомых, а кто-то просто бесцельно смотрел по сторонам, знакомясь с новыми жителями города. И тут Маргарита обратила внимание, что взор её всё чаще направляется в сторону одной женщины. Стала более пристально рассматривать, стоящую недалеко даму примерно того же возраста что и она. Но объект любопытства стояла полубоком. Что-то знакомое казалось в этом лице. Но где, когда, при каких обстоятельствах встречались они? К тому, что в Израиле случались невероятные, казалось бы, не совместимые по событиям встречи, она давно привыкла. Ведь Земля круглая и, как говорится, «Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдётся». Нет, здесь точно не встречала. Значит надо повернуть память своего мозга туда, где осталось детство или прошли студенческие годы, может места работы и даже пациенты, многих из которых она помнила до сих пор. Прокручивая, как понравившуюся мелодию, стала прислушиваться к своей интуиции. А она упорно возвращалась к учёбе в мединституте. «Господи, кто же ты? Повернись ко мне, или хотя бы голову поверни!» - всё напряжённее и уже властно просила незнакомку. Телепатический взгляд, видимо, подействовал. Женщина сначала оглянулась, а потом и вовсе повернулась в сторону Маргариты. Взгляды их встретились и остановились. Чувствовалось, что они заинтересовались друг другом. Маргарита прогнала волнение, взяв себя в руки, первая подошла и заговорила:
- Геверет (госпожа), простите. Ваше лицо мне кажется знакомым, но возраст наш и изменившийся внешний вид мешает мне вспомнить: где мы встречались и, причём многократно?
Невольная собеседница, сосредоточив и свой взгляд, вдруг крикнула так громко, что обратила внимание рядом стоящую публику:
- Рита! Ритуля! Это ты? Я Первушина Ирина!
- Недаром говорят, сегодня день чудес! Вот так встреча! И где?
- В Израиле! – закончила фразу Ирина, но тут же продолжила:
- Я слышала, что после института вы с Виталием Макаровым с нашего курса поженились, и потом уехали толи в Америку, толи в Канаду.
- А оказалось, что в Израиль, - и женщины обнялись
- Такие времена были, что Израиль мозолью казался в глазах бывшего СССР.
- Так сколько лет вы здесь на самом деле? Десять? Или с первой большой волной алии прибыли в девяносто первом году?
- Нет, Ирочка. Мы перебрались сюда в 1983 году. По израильским меркам мы уже (ватики) старожилы.
В это время к Маргарите подошел солидный мужчина, спортивного телосложения.
- Ирочка, узнаёшь ли ты красавца нашего потока? – самодовольно улыбнулась Маргарита.
Мужчина вежливо протянул руку, но при этом заметил:
- Ирина Семёновна, а я вот узнал Вас, но тут принято на «ты», значит тебя. Там я был Виталий Иосифович, а здесь просто доктор Виталий, - мягко вставил муж Маргариты.
- Кстати, Ира, ты здесь одна или как? – спохватилась Рита.
Только сейчас, в приподнятом настроении, Маргарита с Виталием обратили внимание, что рядом с их нашедшейся знакомой стоял и внимательно слушал беседу высокий худощавый мужчина, улыбался, но в разговор пока не вступал.
- Виталик, Маргарита, знакомьтесь, это мой муж Альберт, по той стране, Соломонович. И фамилия моя теперь не Первушина, а Каждан.
И все почтенные люди взаимно протянули друг другу руки:
- Шалом вэ хаг самеах! Мира и весёлого праздника!
- Шалом!
- Шалом вэ хаг самеах!
Но дальнейшему диалогу не суждено было состояться, так как стали подходить знакомые, то одной, то другой пары, кто-то из них уже были знакомы между собой, говор и смех усиливался, стало не до серьёзных полемик. Образовавшаяся группа новых друзей предалась общенародному гулянию. А прощаясь, подруги договорились о продолжении разорвавшейся дружбы, и для начала обменялись телефонами.

* * *

Приближался Новый Год. Миллионная алия из стран СНГ привнесла в
израильскую жизнь этот европейский праздник. Поэтому в магазинах уже продавались искусственные ёлочки и украшения. Особенно подготовка ощущалась среди русскоязычных израильтян. Маргарита с Виталием пригласили чету Каждан на новогоднюю встречу, предупредив, что других приглашённых не будет, так как хотелось пообщаться, вспомнить былые времена. Договорились, что Виталик заедет за гостями на своей машине. В назначенное время дорогая иномарка подкатила к дому.
- Ух, ты! Вот это да! – увидев машину, воскликнула Ирина.
- Да… Дорогая игрушка… Разве мы могли о таких мечтать, - и по-мужски оценивая, Альберт уважительно погладил машину.
- Прошу, молодёжь! – широким жестом, открыв дверцы, пригласил Виталий.
Пока ехали, хозяин рассказал, что за годы, прожитые в стране, он сменил уже много машин, так как возраст её более пяти лет в Израиле считается уже неприличным для дальнейшего пробега.
- Если помнишь, в России из машины выжимали всё, пока она не рассыпалась. И до сих пор иметь машину не дешёвое, но необходимое удовольствие, - поддержал Альберт.
Подъехали к трёхэтажной вилле. Около ворот круглогодично буйно цвела красная, оранжевая и белая бугенвиллия, образуя почти непроглядный плотный забор. Хозяин нажал на кнопку пульта, и ворота раздвинулись. В это время вышла встречать гостей и хозяйка дома. Проходя по красиво выложенной орнаментом плитке двора, Ирина успела обратить внимание на необычное оформление этого пространства. В кустах цитрусовых деревьев прятались цветные лампочки, дающие радужный мягкий отсвет. По бокам главной дорожки расположились невысокие фонари с белыми круглыми матовыми куполами. Несколько небольших скульптурных ваяний придавали особый шарм. Кусты роз были усыпаны чайного цвета бутонами. Чуть в стороне был маленький бассейн с плавающими красными и жёлтыми рыбами.
- Боже мой! Какая красота! Кто за всем этим ухаживает? – не выдержала Ирина.
- Мы с Виталиком любим заниматься своим, так сказать, приусадебным участком. У кого есть время, тот и делает что-то. Поскольку я не работаю уже, то с удовольствием копаюсь вместо гимнастики.
Тем временем вошли в просторный салон. Ничего лишнего. И в то же время во всём чувствовался тонкий вкус и умелое сочетание Запада и Востока. В глубине комнаты стоял стол, заставленный манящими красиво оформленными закусками, источающими запахи восточных приправ и нагоняющие аппетит. Принятый мужчинами коньячок, а дамами вино сделали своё дело. Раскрепостились, и беседа плавно перешла от общего к частному. Чтобы не мешать женскому обществу, мужья уединились – благо внутри и во дворе было много укромных местечек.
- Нам, Рита, уже немало лет. По российским понятиям мы древние старушки. Прошёл не один десяток лет, а мне всё снится институт.
- А вот тут поподробнее, подруга. И там, и здесь я работала психиатром, психотерапевтом. Разберёмся. Ты кому-то рассказываешь о них?
- Альберту сначала рассказывала, но теперь этого почти не делаю. Слишком частые сны и однотипные.
- Ведь как мы расстались в школьные годы, так по сути ничего не знали друг о друге. Если есть желание, расскажи, а потом расскажу и я.
- Хорошо. Если тебя не утомит мой длинный рассказ, то слушай.
И Ирина начала своё повествование.

* * *

«Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, как сказал великий Александр Сергеевич. Я помню до сих пор нашу «отличницу» Лапшину Светлану и «хорошистов»: Сидорову Галю, Солдатову, тоже Галю, Ефремову Риту. А основная масса учились «посредственно», хотя весь класс в полном составе дошёл до выпускного десятого. В основном все пошли в пединститут на разные факультеты, а я «сдрейфила». Поступала в училище дошкольного образования, но не прошла по баллам. Пошла работать на швейную фабрику, хотя терпеть не могла монотонной работы. А в местной печати обо мне писались статьи, как о геройском поступке, что «девушка со средним образованием пошла в рабочий класс». Через несколько месяцев представился случай окончить библиотечные курсы при «Доме офицеров». В это время я выскочила замуж. На следующий год во время встречи выпускников я была единственная замужняя девчонка. Видела, как учителя недоуменно покачивали головами. Весной муж меня повёз в свою семью. Отец его был военный отставник. Привёз в небольшой областной центр среднеазиатской республики. Библиотек в городке было мало, а, значит, и вакантных мест не было. Пришлось идти работать в швейную артель. Ненавидела работу за машинкой, но зато принимала самое активное участие в общественной жизни предприятия, за что стала пользоваться уважением и даже была претендентом на пост освобождённого секретаря комсомольской организации этой артели. Муж служил в армии. Во время одного из армейских отпусков мы с ним «зачали» ребёнка, а ко времени увольнения и возвращения его домой, сынишке был уже годик. В городке было медицинское училище. С самого детства я мечтала стать медиком. Моя старшая сестра всю жизнь проработала медсестрой в военных госпиталях. Учителя и медики для меня были полубогами. Но в медицину я была просто влюблена. Поэтому, во что бы то ни стало, решила поступить в это училище. В конкурсном отборе приоритет отдавался национальным кадрам, а нам, русским, занижались оценки. Однако я не сдавалась. Из года в год подавала документы, и терпела неудачу. Как думаю до сих пор, помогла мне член комиссии, которая принимала документы. Заприметив меня, сказала: «Раз так упорно делаете попытки, то действительно хотите посветить себя медицине и я помогу, замолвлю слово». Я поступила. Была комсоргом группы. Сынишка мне не был помехой. В этом помогала свекровь, с которой я прожила нераздельно 33 года. Учёба давалась легко, материалы схватывала на лету. Отношение к жизни поменялось кардинально. С жадностью стремилась к знаниям. Появилось много знакомых. А с некоторыми преподавателями сложились почти дружеские отношения, так как по возрасту, мы были ровесниками. Получила «Диплом с отличием».
Мой муж, вернувшись из армии, окончил 11-ый педагогический класс, кстати, надо отдать ему должное, он умел работать с детьми и тоже любил свою работу. Послали его работать в глухомань, где он был сам себе и директор, и завхоз, и учитель всех начальных классов. Это был небольшой горный посёлок дворов на 10 – 15, преимущественно там жили чабаны, и туда же доставлялось молоко с ближайших молочных отгонов, которое потом отвозилось в райцентр. Интересно. Школа у него была и местом жилья, и местом работы. За стеной спальни была классная комната, в которой одновременно сидели ученики, например, 1-го и 3-го класса, а во вторую смену ученики 2-го и 4-го классов. В классе могло быть два или три учащихся. Дети его любили. Он интересно строил и сами уроки, и досуг своих подопечных.
Получив диплом с отличием, я имела право остаться работать дома, но меня послали отрабатывать на одну из станций, что находилась за 12 км. от того села, где работал супруг, сказав при этом: «Мы не разрушаем семью. Мы посылаем Вас к мужу». На той станции была своя поликлиника, и даже стационар. Всем этим управлял один главврач, он же и хирург. Я была прикреплена к поликлинике на детский участок. Моя работа была поставлена образцово, а мои записи о развитии новорожденных неоднократно зачитывались на планёрках. В райздравотделе я предложила открыть медпункт в том посёлке, где жили чабаны. По любому случаю нездоровья или родовспоможения людям приходилось ездить на лошадях за 12 км. А однажды, в тот момент я была у мужа, спасла мужчину после отравления. Так вот, мне ответили, что медпункт не полагается из-за малого количества населения, а районо предложило работу преподавателя в школе у мужа, от чего я отказалась. Отработав только год, я вернулась в свой город к сыну и родителям мужа. Бывшая моя классная дама по училищу предложила мою кандидатуру на место диетсестры в областную больницу, где она работала на тот момент врачом инфекционистом. Сидеть с калькулятором, составлять меню трёхразового питания, укладываясь в 80 копеек в день на пациента, постоянный контроль санэпидстанции, ежеминутное ожидание проверок ОБХСС, хождение по домам своих кухонных работников и подслушивание – нет ли в их сараях домашнего скота, к чему обязывал главврач согласно указа Никиты Хрущёва о запрете содержания домашнего скота в городах – не прельщало меня. И я ушла работать на терапевтический участок. Работа мне очень нравилась. На участке я знала всех, и все знали меня. Была тесная связь с квартальными. Со своим врачом организовывала различные лекции на темы профилактик различных заболеваний. Проводились прививки на дому и в организациях. С врачом мы настолько сработались, что она стала просить меня помогать делать врачебные отчёты. Ещё раз повторяю, что работа среди людей и с людьми давала мне большой опыт».
Разговор был прерван вернувшимися в женское общество верными и любимыми мужьями.
- Ну что, милые дамы, наговорились? Мы соскучились по вас. Предлагаем продолжить новогоднее застолье, - сказал Виталий, потирая ладони. А Альберт добавил, нежно обняв Ирину за плечи:
- Вы поддержите нас, надеюсь?
В еврейских компаниях не принято веселиться с песнями и плясками. Обычно гости мирно обсуждают какие-то архи важные вопросы, решают проблемы мирового значения, вспоминают всех знакомых, будто весь мир их родственники. Но бывают и крики до потолка в отстаивании именно «своего мнения». Но это не о данной беседе и не у этих людей. Вечер прошёл дружно. Часа в три или четыре Виталий отвёз гостей домой. Утром надо выйти на работу, так как в Израиле нет праздничного европейского новогоднего дня.

* * *
Подруги стали перезваниваться почти каждый день, но такого случая, чтобы продлить затронутую тему пока не представлялось. Всё чаще они с мужьями прогуливались по очень красивой ухоженной набережной. Иногда попадали на концерты учащихся или артистов местного значения. В такие минуты зрители располагались на ступенях амфитеатра, расположившегося на берегу моря. И бывало, глаза невольно устремлялись на морскую дорожку заходящего Солнца. Доносился лёгкий шум прибоя. А ветерок приятно освежал тело после жаркого дня. Израильский зритель, наверно, самый активный: он в такт мелодии хлопает в ладоши, а знакомые песни поёт вместе с исполнителем. И лишь в перерывах начинался негромкий разговор – кто по сотовому телефону срочно перезванивался, кто продолжал темы прерванных бесед. В один из таких перерывов Ирина прошептала:
- Рита, мы с Альбертом уже познакомились с вашим домом. Скоро Песах. Давайте соберёмся у нас. Кстати, мы живём рядом с гостиницей «Park Hotel». Во время Седера (пасхальный ужин) продолжим свою беседу.
- С удовольствием. Уверена, мужчины нас поддержат.
Время пролетело незаметно. Настал пасхальный вечер. В Израиле последующий день начинается с вечера предыдущего. Так и Пасха начиналась с вечера, когда устраивался праздничный ужин. Но многие репатрианты не придерживались строгости блюд, должных по описанию. Просто готовили что-то вкусненькое. Рита взяла на себя приготовление гефилте фиш, фаршированную рыбу, знаменитое еврейское блюдо. Ирина заканчивала сервировку стола. Альберт в тот день купил себе в подарок видеокамеру и сейчас сидел в сторонке и изучал инструкцию к работе. С минуты на минуту должны прийти гости. Настроение было праздничное.
Но вдруг наступила гнетущая тишина, будто жизнь остановилась, будто ты попал в вакуум за толстой стеной, куда не проникает никакой звук. Познакомившись уже с неспокойной жизнью в Израиле, что-то и сейчас насторожило, напрягло в груди. Но знать – не значит привыкнуть.
- Альберт, ты чувствуешь какая тяжёлая тишина? Что бы это значило?
Альберт вышел на балкон, а Ирина - на лоджию с другой стороны квартиры. Тихо. Казалось, что всё, как в сказке замерло. И вдруг…
В небе проносились вертолёты один за другим. Завыли сирены десятков машин «скорой помощи». Всё задвигалось в непонятном вихре.
- Что это? – Ирина вопросительно смотрела на Альберта, но он и сам ничего не понимал.
- Скорее всего – теракт. Нашим «братьям» всё неймётся, так и подмывает их напакостить в такой святой для евреев день. Значит, кому-то удалось помешать людям спокойно встретить праздник. Как наши гости?! Где они? Ведь они уже должны быть здесь.
И действительно, минуты через 3-4, раздался звонок.
- Слава Богу, значит с вами всё в порядке, - только и смог вымолвить хозяин, не зная, радоваться ли тому, что друзья живы-здоровы или волноваться чему-то страшному.
В дверях стояли Маргарита и Виталий с расстроенным и растерянным видом.
- Что там такое произошло? Вы в курсе? – спросила подошедшая Ирина, - Рассказывайте.
- Мы подъезжали уже к гостинице «Park Hotel», чтобы повернуть в ваш переулок, как вдруг внутри неё раздался взрыв, - начал было рассказывать Виталий.
- Мы свернули чуть в сторону и остановились. Не зная, что произошло, и какие последствия могут быть, решили переждать. И тут началось движение: вертолёты, полицейские машины и бригады «скорой помощи». Из здания стали выносить людей и увозить в больницы, - наперебой объясняла Рита.
- Но тут подошёл к нам полицейский, спросил, куда мы едем, а услышав, что нам осталось ехать какие-то метры, попросил быстро покинуть место происшествия, сказав, что в гостинице произошёл теракт с жертвами. Включайте телевизор, сейчас всё узнаем из первых уст, - предложил Виталий.
И действительно, по телевизору уже показывали картинки произошедшего: вечером на Пасхальный Седер собралось много ортодоксальных семей для встречи праздника. В то время, когда взрослые и дети, молодые и старые, уже расселись вокруг столиков, раздался взрыв. Полетел потолок, снесло часть стены, выбило толстые стёкла окон, а на полу остались лежать погибшие. СМИ рассказывали, что этот кощунственный теракт совершён был смертником ХАМАСа, который привёл в действие взрывное устройство в обеденном зале отеля, где собралось более 250 человек. В результате теракта 30 человек погибли, ещё 140 получили ранения. Шла интифада. Но что нельзя не отметить – это готовность всех структур государства к таким чрезвычайным ситуациям. Позже невестка Ирины, работающая в больнице «Лениадо» в Натании рассказывала:
- Во время таких ЧП все врачи в течение двух часов должны явиться к местам своей работы. Поэтому помощь и эвакуация пострадавших выполняется быстро и чётко, что даёт, соответственно, и хорошие результаты. А тела погибших убирают другие, как правило, люди из ортодоксальной организации.
Следствие показало, что на такую подлость пошёл человек, работавший раньше в этом отеле, знающий все входы и выходы. И это был араб.
Настроение было испорчено. Невольно разговоры перешли только на политические темы вокруг этого действа. Но теракт не вселил страх, а только ещё больше укрепил дух, как новых репатриантов, так и ватиков (давно приехавших людей). Ведь такие моменты, будь то вторая мировая война или теракты, уничтожающие не только взрослых, но и детей, ещё больше сплачивают народ. Он становится одной семьёй.
Во время ежегодного Пасхального Седера каждый еврей на протяжении тысячелетий вспоминает Исход, будто это всё случилось с ним вчера, а значит, произошло освобождение от физического рабства и наполнявшего его чувством духовной свободы.

* * *


В Израиле почти нет межсезонья, нет российских прекрасных весенних периодов, когда можно наблюдать за медленным просыпанием природы после зимней спячки, нет осенних затяжных дождливых дней, порою с ночными заморозками и льдинками на лужицах, нет прекрасной «золотой поры». В этой стране условная зима, дарующая прохладу и отдых от палящего солнца всему живому с долгожданными дождями, за два-три дня переходит в лето, когда беспощадные лучи буквально выжигали бы всю растительность, если бы не повсеместное «точечное» орошение, превращающее страну в вечно цветущий Эдем.
Однажды позвонил Виталий и предложил:
- Альберт, через три дня праздник Лаг ба-Омер. Давайте все вместе отпразднуем его на берегу Средиземного моря. Вы с Ириной когда-нибудь видели, как отмечается этот день?
- Как ни странно, но мы, хотя и живём рядом с морем, как-то всё не соберёмся посмотреть на огни костров. Если нас будет четверо, то уже целая компания. Считай, что твоё предложение принято. Давай, говори, где и когда встречаемся.
И мужчины, подружившиеся, как и их жёны, договорились обо всём.
Вечером, накануне праздничного дня на берегу моря собирался народ, преимущественно это были дети и подростки в сопровождении взрослых. Заранее сюда были принесены кем-то собранные по городу ненужные ломаные деревянные стулья, столы, была даже и кровать! Кто-то притащил сухостой из леса. Всё это было разложено на пять или шесть кучек с лежащим рядом запасом топлива для поддержания огня до утра. Среди собравшихся женщин было немного. Получилось так, что мужчины отделились от своих дам, предоставив им свободу «женского общения». Облюбовав себе одну кучу, Альберт и Виталий стали сами что-то мастерить, а затем и розжегать костёр. Неизвестно откуда, вдруг поднялся ветер, который мешал разгораться огню. Но потихоньку пламя всё увеличивалось и вот уже огромные красные языки взметнулись вверх, освещая далеко вокруг. Незаметно разговор перешёл на тему самого праздника.
- Что на самом деле означает праздник Лаг ба-Омер? – поинтересовался Альберт. - Я слышал от кого-то, что когда жгут костры, то якобы огненная стихия сжигает всё плохое, накопившееся у людей, или заслоняет стеной огня Израиль от всех бед. Но так ли это?
- Рассказывать долго, - начал Виталий, - но в двух словах дам такое объяснение. Лаг ба-Омер – это не день поклонения огню, а день «увеличения света». Рассказывается, что в день смерти рабби Шимона бен Йохая солнце дольше обычного светило и закатилось лишь после того, как Шимон завершил своё наставление ученикам и почил. Костёр – это источник света, то есть как Светоч. Смерть рабби Шимона была кульминацией всей его жизни, высшим подъёмом, поэтому Лаг ба-Омер именуется как «день торжества». Верующие обращаются к Богу с молитвами, чтобы заслуги этого праведника помогли всему народу Израиля. Предание приписывает именно ему авторство книги «Зогар». Эта книга раскрывает мудрость Торы и сравнивается: «Мицва (заповедь) – светильник, а Тора – свет». В этот праздник дети стреляют из луков, т.к. «лук» с иврита переводится как «радуга». В этот день Всевышний обещал никогда более не наводить на землю потоп.
- Виталий, как интересно тебя слушать.
- Когда мы сюда приехали, я заинтересовался иудаизмом, очень много читал.
- Да, я уже успел обратить внимание, что в Израиле все праздники носят религиозный характер. И лишь два праздника считаются государственными: это День Памяти, когда вспоминаются все погибшие во время Холокоста и павшие в войнах Израиля и от рук террористов, и День Независимости, в память о провозглашении Государства Израиль. Пока это в моей голове не укладывается.
- А ты обратил внимание на то, как весь народ почитает эти последние два праздника?
- Для меня, как для нового репатрианта было настолько завораживающе, когда по всей стране звучала сирена, а все жители, где бы они ни были в данный момент, вплоть до того, что останавливали машину и выходили из неё, чтобы склонить голову и почтить память молчанием. В эти минуты моё сердце наполнилось гордостью за израильтян, помнящих своих погибших сыновей и дочерей.
Тем временем женщины нашли себе укрытие от ветра за выступом скалы, и изредка поглядывая в сторону своих мужей, заговорили о своём насущном.
- Сегодняшний праздник подарил нам долгую ночь, - начала Рита. – Наговоримся вдоволь. Ирина, а что послужило твоему возвращению в родные пенаты?
- Дело в том, что мой супруг, обучаясь в 11-ом «педагогическом» классе после демобилизации из армии, завёл себе любовницу из того же класса. По намёкам сельчан она неоднократно приезжала к нему. После отработки положенного срока он вернулся домой, устроился преподавателем физики и математики в старших классах. Если всё рассказывать, то не хватит и ночи, да и получится отдельный мужской любовный роман. Появилась другая любовница, на 10 лет старше его. Это сейчас такая разница считается нормой, а в те годы выглядело ужасно. Я была у неё в комнатке, беседовала с ней. У неё была подруга, у которой тоже был любовник – учитель той же школы. Подруги собирали целые компании. Муж стал всё активнее дружить с «зелёным змием», который превращал человека в агрессивного и жестокого животного. Всё это в купе стало поводом почти к разводу. Я решила уехать к маме. Супруг поехал со мной, т.к. его родители предъявили ему ультиматум: «Или ты уезжаешь с семьёй, или ты нам не сын». Я быстро устроилась на работу, а он не смог найти работу по профессии, т.к. в тот период в городе был избыток и физиков, и математиков. Да и законченного высшего образования не было. Россия – это ни какой-то городок в Средней Азии, где учителей не хватало, а, значит, не обязателен и диплом. Пришлось работать на заводе. В больнице, где я работала медсестрой, откуда-то знали, что я окончила училище с «отличием». Работа на участке очень отличается от работы в стационаре. Долго я не могла скоординировать свою работу, за что иногда слышала от врачей: «А ещё отличница» или что-то в этом роде. Особенно остро я переживала случаи, когда мне доводилось сталкиваться с начальственной грубостью или высокомерием некоторых из них. Меня просто коробило, когда два или три раза некая врач на моё обращение к группе врачей: «Товарищи, вот таких-то медикаментов нет…», делала замечание: «Ирина Семёновна, мы Вам не товарищи и тем более не друзья». Но мой статус не позволял вступать в полемику. И я молчала скрепя нервы. Вскоре узнала, что в мединституте открывается вечернее отделение. И я поставила цель – поступить. Мне, как имеющей медицинский диплом «С отличием», надо было сдать профилирующий экзамен по химии на пятёрку, тогда от остальных экзаменов освобождалась автоматически. А потом тебя ждали аудитории института. На работу и с работы я ездила с учебниками по химии. В день сдачи экзаменов муж пошёл со мной для поддержки настроения. Экзамен я сдала, но ревела, боясь того, что, если оценку занизят, то это будет моим провалом, ведь по другим предметам я просто не готовилась. Дело в том, что во время экзамена комиссией мне было сделано два замечания. Одно – за подсказку другой абитуриентке, второе – вступила в спор с экзаменаторами. Кто-то из них сказал, что я неправильно решила задачу, на что я осмелилась возразить - способов несколько, но я выбрала этот. Во время своих ответов я заметила, что в комиссии сидит дама, которая лечилась в том отделении, где я работала. На тот момент я не знала, что наша пациентка является сотрудником института. Многие больные уважали меня. Вот и с ней однажды я разговорилась и призналась, что очень и очень хочу поступить в мединститут. Может теперь она и сыграла какую-то роль, но зачитывать оценки за сдачу экзамена вышла она. Я вся напряглась, боясь услышать даже свою фамилию, не то, что оценку. Сквозь толпу протиснулась поближе к ней, чтобы услышать не безошибочно, что произнесёт она. И вдруг слышу: «Первушина – пять». А в голове пронеслось «ОНА ошиблась. Надо переспросить». Но спросить не спросила. Взяла себя в руки: «Или увижу свою фамилию в списках поступивших, или я себе уже помочь ничем не смогу». Да, моя фамилия красовалась на доске. А при получении студенческого билета меня ещё раз поздравили с таким успешным поступлением. Далеко не каждый, спустя много лет после школы мог так сдать, если вспомнить, что в школе я не блистала оценками. Значит, сама жизнь подтолкнула к труду и усердию.
Пока подруги вели задушевную беседу, на мужской стороне тоже продолжилась беседа.
- Я давно мечтал перебраться сюда, именно сюда, в Израиль, - рассказывал Альберт. - По ночам слушал «Голос Америки» и другие радиостанции, хотя они страшно заглушалось шумами, но что-то удавалось уловить. Я следил за всем, что происходило здесь. Когда вся еврейская диаспора поднялась, как в том Исходе, я стал уговаривать свою покойную супругу тоже уехать. Но она соглашалась только на переезд в Соединённые Штаты, чему я был противник. Так и сидел бы, если бы не встретил мою Ирину, которая первая заговорила на эту тему. Прежде чем переехать, мы решили посмотреть на страну своими глазами, и приезжали сюда туристами. Понравилось. Потом сюда мы отправили моего сына по особой программе. Ему тоже понравилось. Несмотря на то, что его жена была категорически против, тем не менее, засобирались. Сын с семьёй приехали на полгода раньше нас. У них всё хорошо.
- С алиёй 1990-1991 годов в страну прибыло много специалистов, в том числе и врачей, - продолжил тему разговора Виталий. – К этому времени ужесточилось положение о получении ришайона (право работать по профессии). Поэтому среди тех, кто получил образование в Союзе, много стало неудачников и разочаровавшихся. Но все, и мы с Маргаритой в том числе, прошли через все трудности. Я работал метапелем (работа по уходу за пожилыми и больными людьми). Рита никайонила (уборщица) в одном учреждении. После работы мы ехали на курсы для врачей, где знакомили нас с медицинской терминологией на иврите и давали кое-что из того, что необходимо знать при сдаче экзаменов. Это нам очень помогло. Особенно придирок не было, так как в стране катастрофически не хватало врачей. Я стал нейрохирургом, а Рита – психиатром. Убеждён, что и ваши дети, как, впрочем, все олимы (репатриант), хватанули свой кусок г-на, прежде чем чего-то добиться. Но получив статус, приобретаешь уверенность, и жить становится легче. Появляется материальная возможность осуществления своих планов: улучшения жилищных условий, покупка дорогих машин, катание по всему миру. Альберт, ты сказал, что дети тоже уже здесь. Кто они по специальности, где работают?
- Дети мои тоже врачи. Сноха окончила мединститут «с отличием». Напористая, целеустремлённая. Истаклюд (врачебная практика) она проходила в больнице «Лениадо». Там же стала и работать. Но, чтобы проявить себя, одновременно набраться опыта, полгода работала бесплатно, потом дали ей ¼ ставки, потом ½ ставки, затем на ¾ ставки, и лишь спустя два года стала полноправным штатным сотрудником. Как принято говорить в Израиле – работала тяжело, приходя на работу раньше всех и уходя последней. А сын со своим мягкотелым характером пока работает метапелем (см. выше) у солдата Армии Обороны Израиля. Всё боится, что не сдаст экзамены. Надеюсь, что проявит настойчивость и не отстанет от супруги. Я это болезненно воспринимаю. В России ведь работал в сельской местности, где надо было быть врачом широкого профиля, а здесь – незадача.
Ночь была действительно долгой и такой приятной. Небо озарялось тысячами взметнувшихся языков пламени. Около некоторых костров танцевали. Повсюду звучали мелодии песен. Через несколько минут первые лучи солнца возвестили, что пора кострам догорать, а народу, насладившемуся Новым Светом расходиться по домам, чтобы до конца осмыслить полученные знания.
- На общем собрании студентов вечерников деканат назначил меня старостой группы. Я и в медицинском училище была комсоргом. Если помнишь мой рассказ, то и на швейной фабрике я была активисткой. Ну, а если вспомним ещё и школьные годы, то на вечерах я читала стихи, была дочкой городничего, Марией Антоновной, в постановки сценки из «Ревизора» Н.В.Гоголя. Да… началась студенческая, такая мною долгожданная, жизнь. Кое-что ты видела своими глазами, но никто не знал о моей жизни за стенами института. Но ночь кончается. Поэтому об остальном как-нибудь потом, - завершила свой рассказ Ирина.
Костры затухали, а народ постепенно покидал набережную.
- Альберт, Ирина, давайте мы вас подвезём, - предложил Виталий.
- Что вы! В такую чудную ночь надо продлить удовольствие. Тем более, что идти нам 100 или 200 метров, - отказалась Ирина, - Спасибо. Хорошего дня.
Пожелав друг другу «всего хорошего» друзья расстались. Одна пара укатила на машине, а другая, не торопясь пошла своим путём. С набережной доносился запах дыма от догорающих костров.

* * *

Наступило лето, а, значит, началась пора знойной, испепеляющей жары, когда не хочется выходить из помещения с прохладой кондиционеров. Активная жизнь замирает. Население старается покинуть страну и хотя бы на время перемещается в прохладные места планеты: страны СНГ, курорты Восточной Европы, Англия, Франция, ну и, конечно же, США, Канада и Австралия. У Маргариты с Виталиком много родственников в Америке. Вот туда они и направили свои стопы. А Ирина поставила себе цель – ускорить получение амидаровской квартиры (социальное жильё). Года два назад они с Альбертом подали документы, были поставлены на очередь. Хотелось иметь «своё» жильё, а не мотаться по съёмным квартирам. Да, Натания хороший красивый курортный город. На получение квартиры в центре страны уходят годы и даже десятилетия. Поэтому в графе: «В какой части страны желаете получить жильё» написали - «в любой». Кто-то по заграницам разъезжает, а Ирина еженедельно стала посещать министерство абсорбции, да так, чтобы быть первой на приёме. За двухмесячное хождение протопталась уже своя тропинка. Упорство дало свои результаты. Стали предлагать города, но на юге страны или на севере.
Что значит израильский южный город? Это значит, что в раскалённой, палящей пустыне человеческие руки создали оазис, похожий на маленький «Рай». Северные же города, наоборот, утопают в зелени ливанских кедров, эвкалиптов, туи, бугенвиллии. Но ландшафт здесь настолько гористый, что при дальнем взгляде, кажется одни дома стоят на крышах других. Ирина сама лично объездила все предлагаемые города. Но красота, открывшаяся из окна квартиры одного северного небольшого городка, приковала её взор. С высоты птичьего полёта видны были крошечные, но такие ровненькие и ухоженные поля. А местами отсвечивала голубизной вода искусственных озёр, в которых разводилась рыба даже для экспорта. Отказаться от такой красоты было бы просто глупо. Без каких бы то ни было душевных колебаний, Ирина дала «добро».
В Израиле, прежде чем вселить новых жильцов, обязательно делается ремонт, иногда косметический, а иногда и капитальный – в зависимости от состояния квартиры. Вот и Ирине с Альбертом пришлось ждать 1 ½ - 2 месяца, пока квартиру приводили в порядок. Оформлены все необходимые документы с компанией «Амидар», получены ключи, можно въезжать в любое время. В связи с тем, что до наступления Еврейского Нового Года остались считанные дни, переезд решили отложить, чтобы, как говорится «напоследок» посидеть с друзьями и наговориться вдоволь. К этому времени, нагулявшись по белу свету, вернулись домой Маргарита с Виталиком. Очень обрадовались, услышав, что друзья получили трёхкомнатную квартиру в северной части страны с чудесным чистым горным воздухом. Чета Каждан пригласила Макаровых на званый обед, посвящённый празднику и заодно отъезду, хотя и не за тридевять земель, Израиль ведь крошечная страна, но всё же.
Стол был ярок и многоцветен от изобилия различных блюд. В еврейских компаниях не принято петь песен, за столами гости ведут неторопливые беседы, порою переходящие в жаркий спор, но основательно высказавшись, спорщики плавно всегда переходят опять-таки к мирному диалогу. Но это в больших компаниях. А сейчас за новогодним столом сидели четыре человека, знающие друг о друге многое, но не всё. Время от времени мужчины прикладывались к коньячку, а женщины пригубили вино. Попивая и закусывая со скатерти самобранки, расслабились, и разговоры полились на всевозможные темы, временами размежевываясь на мужскую и женскую половинки, иногда сливаясь воедино. В один из таких моментов Ирине захотелось, наконец, открыть ту дверцу души, которую она держала на замке несколько десятилетий, чтобы выпустить всю боль и очиститься от старого негатива.
- Гвератаим вэ работаим (дамы и господа)! – шутливо начала Ирина. - В начале застолья мы уже столько сладкого, медового пожелали друг другу, что хватит до скончания нашего века. Считается, что сегодня Бог судит весь мир и выносит решение для каждого из нас: жить нам ещё год или уйти в небытие. Поэтому, согласно традиции, мне хочется сейчас провести вслух самоанализ, и, может, в чём-то покаяться, чтобы выпросить у Творца продления моей жизни. – При этом улыбка медленно таяла, мимика становилась всё более серьёзной и даже жёсткой. – Предупреждаю, что если дадите слово, то речь будет длинной…, а может и короткой. Так даёте слово или нет?
- Конечно, конечно, мы все во внимании, - чуть ли не хором ответили ей.
- Позади горести и радости, заботы и, пусть и маленькие, достижения, тревоги и надежды, сбывшиеся и несбывшиеся. Одна из них самая моя большая не сбывшаяся надежда и мечта уже ни один десяток лет не даёт мне покоя. Меня до сих пор преследует один и тот же сон…
- Так… Интересно… Интригует, - сделав мину полного внимания, заметил Виталий.
- Давай рассказывай, - положив голову на кулачки рук согнутых в локтях, приготовилась слушать Маргарита.
- Рита, это просто продолжение начатого мною рассказа, но интересное впереди.
- Тем более интересно. Я многое знаю, но, видимо, ещё больше осталось, как говорят, за кадром, - вставила Рита
Вся компания посерьёзнела. Все вышли из-за стола, удобно расположившись, кто на диване, кто в кресле, приготовились к прослушиванию. Альберт не мешал рассказу супруги, так как знал всю эту историю, но помочь ничем не мог, лишь, что советами быстрее всё забыть и выкинуть из головы.

* * *

«Итак, мы стали студентами. Днём работали, а вечером бежали в институт. Муж работал на заводе в три смены. Сынишка пошёл в первый класс. Обстоятельства сложились так, что жить у мамы мы не стали и ушли в свободную квартиру моей сестры, которая находилась рядом со школой. Трудное время было для меня. Не могу вспоминать без слёз на глазах, как сыну было плохо и одиноко без родительского внимания. Но кое-что детский ум уже воспринимал, понимал, что мне просто напросто не хватает времени, поэтому как-то по-детски помогал. «Мамочка, а я полы помыл», - прильнув ко мне, старался обрадовать сынишка. Я его хвалила, хотя скошенным взглядом видела оставленную пыль под кроватью. Чувствовала, как мальчуган жаждет маминой ласки. Иногда я разрешала полежать со мной. Положив головку на грудь, засыпал, тихо и мирно посапывая. Не любил он кушать холодное, а газовую плиту мы не разрешали зажигать – значит, оставался голодным. Сердце обливалось кровью, когда видела, как он сидит на полу балкона, выглядывает, как маленькая обезьянка из клетки, и ждёт свою маму. Если муж работал в третью смену, то мальчик засыпал крепким детским сном и достучаться или дозвониться было очень трудно. Без помощи, без контроля, без подсказки учёба шла не ахти хорошо. Я всё понимала, поэтому не ругала его, но многое объясняла.
Материально тоже жить было трудно. Постоянно денег не хватало, хотя я продолжала работать на 1,5 ставки, а муж давал мало. Я, по сути, не знала, сколько он зарабатывает. Однажды этим я поделилась с сестрой. «Вот чудачка! Загляни в профсоюзный или партийный билет на его взносы – там всё указано, и размер зарплаты в том числе», - надоумила меня сестра. Заглянула, и ахнула. Заработок был приличный. Значит, у него опять появились любовницы, как и прежде. Но мне было не до ревности. У меня была учёба, работа и дом. Он мешал мне получить высшее образование. Не буду всего рассказывать, тяжело даже вспоминать. Не прекращалась дружба и с «зелёным змием». Человек под «градусом» становился неуправляемым и агрессивным. Свою жестокость выливал ушатом на меня. Всё я терпела ради учёбы. Никогда никому не жаловалась. Так пролетел год. Сын перешёл во второй класс, а я - на второй курс. В письмах к родителям мужа я, видимо, писала о трудном положении ребёнка, так как они предложили привезти его к ним. Летом муж поехал на летнюю сессию в институт, он заочно учился в пединституте, и заездом отвёз сына своим родителям. Потом от них же я узнала, что мой «благоверный» в институте не был, не был и дома, а всё время провёл с той самой дамой, что была старше его на 10 лет. У родителей выманил деньги, якобы украденные в поезде. Но душа моя теперь была спокойна за ребёнка. Забегая вперёд, скажу, что сын там учился очень хорошо, учительница его любила и всегда хвалила.

* * *

Начался второй курс учёбы. Муж уволился с работы под предлогом, что от трёхсменной работы постоянно болела голова. Устроился в магазин товароведом. Этот магазин находился рядом с институтом. Так вышло, что мы должны были освободить квартиру сестры – она сама перебиралась туда. Нашли квартиру рядом с тем магазином, в котором стал работать муж, да и находилась она за дощатым забором института в жактовском доме. Это было одноэтажное длинное здание, искусственно разделённое на ряд однокомнатных квартир. Комнаты были с очень высокими потолками с красивой лепниной. Значит «бывший» хозяин был или купцом, или имел другой высокий статус. Жили мы вместе с хозяйкой в одной комнате.
Но хозяйка оказалась алкоголичкой, а её 14-летняя дочь крупного телосложения страдала энурезом (ночное недержание мочи). Наша кровать стояла сразу за кроватью хозяйки, на которой они должны были спать вместе, чего при нас не случалось. Мамаша ночью подметала сквер недалеко от дома, приходила пьяная, и засыпала прямо в коридорчике около дверей или в жилой комнате на полу. Частенько из-под неё бежал жёлтый ручеёк со специфическим запахом. Если она приходила под утро в более-менее трезвом состоянии, то начинался обоюдный крик между дочерью и мамой с отборным русским матом, вытаскивался матрац из-под дочери, и утром вся дворня видела эту красоту, сушащуюся на верёвке. О простынях они понятия не имели. Около дверей каждой квартиры стояли малюсенькие столики или табуретки с водружёнными на них примусами или керогазами.
Часто мой муж не приходил домой по несколько дней. Бегать и следить за ним теперь и не хотелось, да и некогда было. Вставать приходилось рано, чтобы во время успеть на работу. От всей этой натуги нервы не выдержали, не хотелось жить. Улучив момент, когда я была одна в квартире, выпила 5 или 6 таблеток люминала и легла в постель. Такого никогда не было, но в тот день почему-то муж пришёл очень рано домой. Увидев меня спящей днём, что не характерно для меня, стал будить. Видно времени мало прошло, разбудить он меня разбудил, но началась очень сильная рвота, а с нею все токсины вышли из желудка, не успев распространиться по всему организму. Не дал мне Господь умереть, значит, буду жить долго. Муж ушёл из жизни так и не зная о причинах того сна.
Вся обстановка тяготила меня. На лекциях я ловила себя на том, что не слышу преподавателя, мыслями витала в облаках, а не на занятиях. А иногда наворачивались слёзы, которые замечали студенты, но с расспросами не приставали, и правильно делали, да и я ничего не рассказала бы. Худо-бедно, но закончила и второй курс. Ещё более ухудшилась обстановка, когда хозяйка взяла к себе жить свою старенькую мать, страдающую старческой деменцией (старческое слабоумие).
Мы стали искать другую квартиру. Нашли. То была большая комната в военном городке, тоже около института. Хозяин комнаты на тот момент учился в военной академии в Киеве. Другого жильца почти никогда не было дома. И вот тут мой супруг совсем «распоясался». Теперь ведь никто не видел и не слышал его сцен. Всё чаще применял рукоприкладство. Я чувствовала, что, получая высшее образование, меняюсь сама. Появилось чувство самодостаточности, самоуважения, уже не хотелось прощать звериную агрессию. Однажды я заступилась за себя, от чего супруг даже опешил и отступил от истязаний. Это стало причиной того, что я решила написать родителям всю правду о его поведении, о чём я поставила его в известность. Он стоял передо мной на коленях, просил не писать, давал обещание исправиться. Прошла неделя-другая и всё вернулось на круги своя. Терпение моё лопнуло. Написала такое длинное письмо, чуть ли ни с тетрадь объёмом, и после очередной домашней сцены бросила его в почтовый ящик.

* * *

Пошёл четвёртый курс обучения. Начиная с этого курса, мы, студенты, переходили на дневное отделение, разрешалось уже не работать. Но я постоянно нуждалась в деньгах. Свекровь меня учила тому, чтобы жить на те средства, которыми располагаешь, и не залезать в долги. Это стало принципом моей жизни. Катастрофически не хватало денег, чтобы купить обувь. Вот тогда ты, Маргарита, подарила мне туфельки – лодочка бежевого цвета. Как я их любила! Но беречь не могла, пришлось в них ходить даже по выпавшему рано снегу, прежде чем смогла приобрести сапожки «прощай молодость», т.е. суконные на резиновой подошве.
Моей проблемой были мои беременности. Все они заканчивались выкидышами из-за постоянного нервного напряжения. Никто ничего не замечал, прогулов я не допускала. Если оказывалась в больнице, то просила быстрой выписки. Но иногда беременности доходили до таких сроков, когда спрятать своё положение было не возможно. Позже я узнала, что заведующий кафедрой патологической анатомии Черкасский Лев Аркадьевич лютой ненавистью ненавидел беременных женщин, но боготворил блондинок. Я была блондинкой, но с животиком. Видно поэтому и начались все последующие злоключения. Не уживалась в нём мужская страсть с ненавистью к слабому полу. Сотрудники кафедры знали о его склонностях, и каждый по-своему выражал своё отношение. Стала я замечать, что ассистентка нашей группы постоянно придирается ко мне по мелочам. Вслух могла подчеркнуть, что ей не нравится моя причёска, очень часто нетактично подчёркивала мой возраст, ведь на потоке я была старше всех. Обидно было слушать, но противостоять я не могла. Закончился ещё один год, все перешли на пятый курс, кроме меня.
Как вам известно, экзамены по патанатомии всегда принимал сам Лев Аркадьевич и его заместитель – Галина Сергеевна. День экзаменов совпал с моим днём рождения. Отвечать по билету я села к Галине Сергеевне, так как была наслышана о том, как он принимает экзамены. Все годы я училась, как большая часть студентов, если учитывать и ту обстановку в которой я жила. Оценками не блистала, но и «хвостов» никогда не было. Так об экзамене. После моего ответа Галина Сергеевна сказала:
- Не знаю, что Вам поставить: удовлетворительно или неуд. Я растеряна.
- Галина Сергеевна, у меня сегодня день рождения, - робко прошептала я.
- Да…, - задумалась она, затем продолжила. – Давайте сделаем так. За лето Вы подготовитесь, как следует, а осенью сдадите на хорошую оценку.
Что я могла сказать?! Я всего на всего студентка. Но сердце сжалось до физической боли.
Мы продолжали жить в военном городке. Однажды принесли телеграмму от родителей мужа: «Встречайте. Едем». Ну и, конечно, номер вагона, и время прибытия поезда. Да, в своих письмах я звала их переехать, так как в связи с климатом и возрастом у мамы появилась бронхиальная астма с затяжными приступами. Но сами родители не заводили речи о смене места жительства, так как там, на юге у них был свой хороший домик с прекрасным фруктовым садом. Поэтому приезд без предварительного письма мы приняли, как гром среди ясного неба. Неужели сработало моё отправленное письмо? Встретили. Скарб был небольшой. Свёкор сразу стал подыскивать дом для покупки. А уже через неделю-другую все мы переехали в свой дом. До института добираться было очень далеко, но место само по себе было хорошее. Долго я не поднимала вопроса о письме, считая, что именно оно явилось причиной приезда. Но любопытство перебороло, и однажды я спросила:
- Мама, Вы прочитали моё письмо? Оно стало причиной приезда?
- Какое письмо? – в замешательстве спросила она.
- Я посылала вам очень большое письмо.
- Нет, ничего мы не получали. Мы решили переехать сюда, чтобы ребёнок был с родителями, чтобы помочь тебе в учёбе. А о чём письмо? Что ты там написала и тем более, говоришь, длинное. Расскажи.
Я заколебалась, но постоянная душевная боль ещё не потухла и тлела в моём сердце. После минутного замешательства решилась вспомнить содержание того письма. Свекровь, молча, слушала, потом произнесла:
- Если бы мы получили письмо при уже проданном доме, то купили бы другой дом, но не приехали бы. Если бы мы получили письмо в день отъезда, когда всё продано и мы сидели на чемоданах, то тоже бы не приехали. Ирина, почему ты никогда ничего не писала? Терпела, скрывала?! Но дело сделано. Одно положительное уже есть. Ведь с первого дня приезда отступила от меня астма. А то бывало, дед (так называла она своего мужа) боялся возвращаться с работы. Всё переживал, что придёт к «холодным ногам».
Обжившись на новом месте, познакомившись с городом, свёкор решил наведаться в магазин и узнать, как и кем работает сын на самом деле. Даже родители перестали верить своему чаду. Оказалось, что он работал уже не товароведом, а заместителем директора магазина. Характеризовали его как сообразительного «проворотливого» человека. Но любил выпить и всем продавцам был должен деньги, что в сумме составило приличную цифру. Отец отдал все долги, но настоял на том, чтобы он ушёл с того места работы. Что делать? Куда идти? Преподавательскую деятельность он потерял, да и из института, оказывается, был исключен. Поступил на работу асфальтировать дороги. Но его ум всегда помогал продвигаться по карьерной лестнице. И здесь быстро стал бригадиром, потом мастером участка, а затем и прорабом без всякого высшего образования. Документы переводил из одного института в другой, но тем всё и заканчивалось. По-прежнему каждый день приходил пьяный, по-прежнему устраивал войны со мной, но его родители всегда предотвращали эти сцены, они очень уважали, а может, и любили меня. В конце концов, алкоголь сыграл свою злую шутку. В сорокалетнем возрасте, в расцвете мужских сил скоропостижно скончался от инфаркта миокарда. Но это было много позже. Итак, он работал, я же уволилась, чтобы продолжить учёбу.

* * *

Начался пятый год обучения. Вместе со своей группой я продолжила занятия. Никто ничего мне не говорил. По некоторым дисциплинам на пятом курсе уже сдала зачёты. Один единственный осенний экзамен меня не волновал. Была уверена, что его я сдам, а других «задолженностей» не было. С вечернего отделения только я одна была в «отстающих». У дневников многие студенты были оставлены на осеннюю переэкзаменовку по этому предмету. До меня дошли слухи, что в деканате Черкасскому дали понять, чтобы он пропустил меня на следующий курс, но он пошёл в противовес этим просьбам. Экзамен я пришла сдавать вместе с молодёжью. Принимали опять же он и Галина Сергеевна. На всю жизнь запомнила то, что произошло на этом экзамене. Он похож даже на анекдот.
Села к нему отвечать молоденькая студентка. Сидит, минуту молчит, вторую минуту молчит.
- Что Вы молчите? – спрашивает Черкасский.
- Я забыла, - еле слышно произносит студентка.
- Что забыли? Зачитайте вопрос вслух.
- Признаки старения, - также тихо продолжает студентка.
- А Вы на меня смотрите и говорите, - наводяще, помогает завкафедрой.
И в этот момент студентку осенило, и она выдаёт вслух:
- Старческое слабоумие, - по-прежнему тихо произнесла она.
- Ну, что Вы! У меня вроде нет старческого слабоумия. Что ещё видите?
Мы все, готовящиеся по билетам к ответу, так и прыснули, но закрыли рты ладонями, чтобы не рассмеяться. В это время около Галины Сергеевны освободилось место, да и очередь моя подошла. Я встала и направилась к ней, надеясь, что она помнит свои слова, но Лев Аркадьевич сказал:
- Первушина, Вы будете сдавать мне.
Настроение упало, внутри всё сжалось в комок. Но надежда не покидала меня.
«Его ведь предупредили» - пронеслось в голове. Тревога нарастала, под коленями появилась дрожь. Предчувствие было нехорошее. И интуиция не подвела. Вмиг я всё забыла, будто и книгу не держала в руках. Результат не заставил себя ждать. Экзамен я провалила. А это означало, что оставлена на второй год учёбы. Невольно вспомнилась старинная латинская пословица «Повторение – мать учения» ( «Repetitio est mater studiorum»). В голове ехидно звучали последние слова «… и прибежище ослов (утешенье дураков)». Никогда не бывает так плохо, чтоб не могло стать ещё хуже. «Второй год! Второй год!» Мысли мешались в голове! «Боже, ведь я уже немолодая, чтобы сидеть с молодёжью за одной партой!» Оказалось, что за нами следовал второй набор вечерников. Ах, как долго я ломала себя! «Что делать? Что делать? Уйти из института? Это значит выбросить из жизни четыре года?! Переломи себя! Войди в аудиторию ещё раз! Ты так ждала, мечтала?!» Закрыв своё сердце на огромный замок, ключ спрятала глубоко в душе. Около пятидесяти лет прошло с тех пор. Теперь не помню: сказала ли я о случившемся дома? Но вернулась обратно на четвёртый курс.
Оглядываясь в прошлое, думаю, что не было уже того тепла, какое я испытывала от студентов своей группы. Тогда я понимала причины отсутствий то одного, то другого и, как староста группы, умела скрывать от преподавательского состава. Нынче мне было не комфортно. Но, ни занятий, ни лекций я по-прежнему не пропускала. Сынишка был теперь рядом – это уже хорошо. На йоту спокойнее стала домашняя обстановка – родители были на страже скандалов и часто предотвращали их.
Закончился и этот год учёбы. Настали экзамены. До меня доходили слухи, что Черкасский следил за моей сдачей экзаменов по другим предметам. И очень возмущался преподавателями, если они ставили хорошие оценки. Даже подсылались «свидетели» на мои ответы. Например, на экзамене по терапии я отвечала настолько хорошо, что экзаменатор хотела поставить «отлично», задавала массу дополнительных вопросов, на один из которых я всё-таки не ответила. В результате получила «четвёрку». По слухам, он негодовал. Но ассистентка ответила, что на момент моего ответа, якобы случайно, вошла в кабинет сотрудница, присела ровно настолько, сколько заняли мои ответы. Альбертон Владимир Моисеевич, ведущий у нас хирургию, поинтересовался прямо у меня: «Первушина, а как Вы сдаёте другие предметы? Или только я поставил Вам четвёрку?» Экзамен по патанатомии принимал, естественно сам Лев Аркадьевич. При одном виде его лица и даже образа в голове начиналась вариться каша, появлялась дрожь не только в ногах, но и во всём теле. Опять он меня «посадил». Это стало той каплей, которая переполнила чашу моего терпения. Я «взорвалась», и, выходя из кабинета, кричала: «Значит, плохо Вы преподаёте, если за два года учёбы ваша студентка не знает предмета даже на тройку!» Студенты в коридоре зашикали на меня: «Сейчас он разозлится и будет всем подряд ставить двойки». Итоги экзамена показали, что в тот день никому больше не было поставлено «неудовлетворительно». Похоже, что слова мои произвели на него впечатление.
Я была возмущена таким произволом. «Дурь» одного человека ломает всю жизнь другого! Пять лет так просто взять и выбросить из жизни, как, грубо сказать, «кошке под хвост»! Я одного не могу понять: почему? Да, я не была отличницей, но не была и потерянным студентом. Где правда? Как бороться с «кривдой»? Я много размышляла. Потеряла сон. И решила искать ту самую «правду» и защиту от беспредела у Коваленко Александра Власовича. Вот всего этого вы, друзья уже скорее не знаете, или слышали «краем уха», может, и в извращённом виде. Так слушайте, и не говорите, что не слышали! Это теперь могу пошутить сквозь слёзы души, уже не пробивающиеся наружу за давностью лет, да и закрытые тяжёлым замком, о котором уже упоминалось.
Коваленко Александр Власович на тот момент был первым секретарём областного комитета партии. Это настолько большая фигура! Помните? Вы всё, конечно, помните и понимаете. Наше поколение было так воспитано, что «первые» лица непогрешимы и правдолюбивы. Вот и шёл народ к ним, как крестьяне к Ленину, за правдой. Одной истории известно, добивались ли они её, эту правду. Среди этого народа стала и я правдоискательницей. Написала письмо. Да, оно не осталось без внимания. Спираль пружины закрутилась. Но помните, что получается по законам физики от такой закрутки? Правильно. При раскрутке она больно ударяет того, кто закручивал. Так получилось и в этом случае.
- Да, что-то слышно было, но так расплывчато, что сути было не понять. Так что же произошло? – спросил Виталий.
Видно было, что рассказ всё больше втягивал слушателей в какую-то нездоровую интригу. Лица серьёзнели, чувствовалось – не до улыбок.
- Самое интересное - впереди, – продолжила Ирина. - От облисполкома был назначен человек, который стал заниматься моим вопросом. На меня собрали досье, где указывалось среди всего прочего, пропускала ли я занятия. Если пропускала, то сколько раз, и по каким причинам. Составлялись
среднестатистические данные за год – сплошная математика. В этих вопросах я оказалась непогрешима. Поэтому разрешили пересдать экзамен. Создали комиссию с представителями от областных органов власти. Назначена дата. Та самая Галина Сергеевна, что «посадила» меня в первый раз вызвала к себе и через лаборантку спросила – помню ли я номера билетов, на которые отвечала все прошлые годы. Как я могла забыть?! Но вслух произнесла, что забыла. Посмотрели документацию, напомнили и сказали, что дополнительные вопросы будут из этих билетов. Черкасского в то время в городе не было, и получалось, что экзамены должна была принимать Галина Сергеевна. Возможно, она вспомнила меня, как студентку, которой она «посоветовала» сдать на лучшую оценку осенью и чем всё кончилось. Но то, что она проявила заинтересованность, дало мне надежду на свет в конце тоннеля. Я не выходила из лаборатории. Наизусть знала все макро и микро препараты. А учебник помнила так, что могла сказать - что и на какой странице написано.
День переэкзаменовки. За минуту до назначенного времени открыли аудиторию и впустили меня. Я села. Всеми силами старалась успокоить свои волнения. Через минуту открылась дверь, входили члены специально созданной комиссии, и замыкал шествие… Черкасский!!! Оказалось, он прилетел несколько часов тому назад, успев на экзекуцию. По-другому, то, что было потом, назвать не могу. У меня был настолько сильный шок, что опять всё вышибло из головы. Как удав действует на свою жертву, так и Черкасский действовал на меня. Что-то я произносила, но правильно ли – не знаю. Конец легко предугадать. Мою жалобу разбирал ТОТ, на которого она была подана. Ни один человек на свете не разрешит выставить себя в неугодном свете. Помню, что зачитан был состав комиссии, где Черкасский фигурировал, как председатель. Естественно, комиссии я была представлена в наихудшем виде. Вердикт был оглашён, что оценка все эти годы соответствовала моему незнанию предмета. А это в свою очередь плавно или бурно перетекало в отчисление из института. Как потом мне дали разъяснение, что по закону Черкасский не имел права быть даже членом комиссии, не то, что её председателем. Но простой человек разве знает все законы? Нет. Эти незнания дают возможность чиновникам использовать лазейку в своих целях. Я продолжила биться, предполагая, что произошла какая-то маленькая ошибка, которую быстро исправит богоподобный секретарь обкома.
Решила записаться на приём к тому самому Коваленко. Под предлогом, что он, то в Москве, то в районе, то на заседании, мне не дано было встретиться с ним. Чувствуя мою напористость, однажды меня пригласили пройти в кабинет, но не первого секретаря, а в кабинет лица ответственного за образование по области. За мнимой любезностью произносились далеко не любезные фразы. Видно, это доставляло ему некое удовольствие. Вдоволь насладившись словесными истязаниями, бюрократ произнёс: «Из-за какого-то студента мы не можем смещать с должности профессора». Ясно. «Manus manum lavat» - «Рука руку моет» (латынь). Мефистофель ликовал, а я забилась в конвульсиях приступа. Со мной случилась истерика. Я долго кричала навзрыд! Это напомнило мне «беседы» 37 года, когда «ты виноват уж тем, что…» И сейчас не могу восстановить в памяти, как я вышла на улицу. Закрылась та заветная дверь, «золотой ключик» от которой был отнят Дуремаром. Я была на грани, если не суицида, то помешательства. Ночью стали сниться кошмары с присутствием Черкасского. Во сне я кричала, соскакивала в страхе. Этот ужас продолжался долгие годы. Нет, так дело не пойдёт! Нельзя прощать самопроизвола чиновника! И я решила искать правду выше и дальше. Написала в Москву в министерство здравоохранения. Спустя два месяца пришёл ответ, что им (министерством) был сделан запрос на получение характеристики на меня. Отзыв был настолько отрицательный, что оно (министерство) подтверждает правильность решения института о моём отчислении.
Чтобы сгладить ситуацию, обком партии проявил «заботу» о моём трудоустройстве. Без всяких проблем я стала сотрудником «скорой помощи», где, по меньшей мере, должен быть фельдшер. Работу я очень любила. За недостатком персонала часто выезжала на врачебные вызова в качестве доктора и всегда успешно добивалась даже госпитализации больного, если в этом видела необходимость. На «скорой» познакомилась с фельдшером, который тоже был отчислен из института с дневного отделения. От него я узнала, что он собирался подавать ходатайство на восстановление, так как не истекло ещё три года. Узнав о таком законе, и я решила воспользоваться своими правами. Написала челобитную. Рассматривалась она комиссией из деканата. Но опять не тут-то было. СУДЬБА играла со мной на смерть. Дело в том, что в «острые» моменты учёбы я обращалась к ректору института Шайкову Анатолию Николаевичу. Всегда находила в нём поддержку. Но в решающие для меня моменты он всегда отсутствовал: часто болел, лечился на курортах. И вопросы решал заместитель Ерёменко Сергей Трофимович, кстати, муж нашей Ерёменко Валентины Ивановны, ведшей у нас анатомию. Так он стал автором приказа о моём отчислении. По причине того, что Шайкова опять не было, комиссию возглавлял тот самый Ерёменко, рука которого вычеркнула меня из студентов института. Подробностей не знаю, но слышала, что студенты его очень не любили. На заседании деканата вопросов ко мне было мало. Прошение не удовлетворено. Не пойдёт ведь человек против себя! Он просто подтвердил своё первичное решение. Позже место Шайкова занял тот самый Ерёменко, но не на долго.
Забыла упомянуть, что деканатом предлагался мне другой выход из сложившейся ситуации. Анна Михайловна Драпкина, декан вечернего отделения, подсказала такой вариант. Чтобы перешагнуть этот злосчастный предмет, патанатомию, а вместе с ней и Черкасского, можно было перевестись в институт другого города. А через год, после сдачи экзаменов, опять восстановиться в свой институт. Надо было выждать только год. Но мой ревнивый супруг и слышать не хотел об этом. «Или развод навсегда, или никакого института» - закончил свою мысль он. Моё сердце разрывалось на части. Что выбрать? То, что было мечтой всей моей жизни, но с разводом или сохранить семью, но вычеркнуть, забыть свою мечту? Скрепя сердце, перешагнула через своё «Я» и осталась с семьёй. Если бы человеку дано было свойство заглядывать в будущее, то лучшим вариантом оказался бы первый. А так я не получила и высшего образования, и осталась вдовой в молодые годы.
Спустя несколько лет мне довелось пережить ещё один небольшой шок. Дело в том, что в институте мы, студенты, звали друг друга по имени: Таня, Маня, Ирина, Марина и т.д. Опять-таки судьба меня привела в тот стационар, где работало много бывших моих сокурсников с первого и второго потока. Но как они изменились! А некоторые стали даже заносчивыми и чванливыми. Во время первого столкновения с одной из них я назвала её по имени. Я искренне была рада встретить родное лицо, забыла, что нахожусь на работе. Но она меня резко так осадила: «Не забывайте, что теперь мы в разных категориях. Я – врач. А Вы всего лишь медсестра». Меня, как ножом полосонули эти слова. Я проглотила это унижение, но в дальнейшем чётко соблюдала субординацию. Думаю, что после этого случая появился комплекс неполноценности. Возможно, другие относились нормально. Но во мне поселилось самоунижение. Я не могла видеть их спокойно. Казалось, он смотрели на меня свысока вниз. И при удобном случае я сменила место работы. Самоедство, неудовлетворённое желание осталось на всю жизнь. На новом месте я проработала 20 лет. Но я работала с чувством, что врачи меня недолюбливали, как «недоучку», а медсестры - за мои теоретические знания, которые превосходили их. Но в коллективе я все годы была профоргом. Все стенды, стенгазеты, монта

Я Н У С.

Глава 1.

Как быстро летит время! Кажется, совсем недавно отгремела музыка выпускного бала, а теперь вот девчата «стали взрослыми вполне». После двухмесячного знакомства Слава сделал предложение Галине, а получив согласие сам, в единственном числе, пришёл с «четвертушкой» водки на сватовство. В 50-е послевоенные годы подготовка к свадьбе не была проблемной. Народ жил бедно, а поэтому «чем богаты, тому и рады». Встал вопрос свадебного наряда, но и тут быстро вышли из положения. Вспомнили, что в сундуке средней сестры хранилось её свадебное платье, не хватало вуали. Но находчивая жена двоюродного брата, услышав об этом, долго не думая, вскочила на стул, сняла с окна своего домика дешёвую тюлевую занавеску, примерила на голову невесты – и вопрос решён. Свадьба была шумная: с шутками и прибаутками. Ещё недавно Галина с ватагой других ребятишек подглядывала в окна соседских домов на пары молодых: солдат вернувшихся с фронта с дождавшимися их подругами, а теперь вот новое поколение детворы заглядывают в окна её дома. Гостей было столько, сколько мог вместить небольшой родительский домик. Подарки были скромными: ни хрусталь или богемское стекло, а простые чайные чашечки с блюдцами или капроновые чулки красовались на подносе «дружки». Самым дорогим подношением была комбинация, которую подарила тётушка невесты. Видно это были остатки того богатства, которое супруг привёз из побеждённого Берлина. А месяца через четыре новобрачную пассажирский поезд увозил из родных пенатов на юг Казахстана к родителям жениха.
Все приданое «молодой» умещалось в фанерном чемодане. Это была одна или две пары постельного белья, да ситцевые и штапельные платья. Шёлковое тоже было, но одно - то самое, в котором Галина была на выпускном вечере, но которое после бала было тщательно спрятано от материнских глаз, так как на нём темнело жирное пятно от упавшего пирожного. Так и долежалось оно до знаменательного события.
Дорога была длинной и долгой. Четверо суток надо было качаться в плацкартном вагоне. Казалось, что змейка из вагонов движется по-черепашьи медленно, а остановки были на каждом полустанке. Пассажиры быстро нашли общий язык и скоро казались одной большой многоязычной семьёй. Скоро все знали о каждом всё, или почти всё. Угощали друг друга нехитрыми припасами, взятыми из дома. На станциях выбегали и делали закупки провианта на всех желающих. Во время незапланированных остановок выскакивали из вагонов и бежали в бескрайние поля за весенними цветами. И тогда столики вагонов сияли красками то красных тюльпанов, то синих петушков. Весна в тот год была очень ранняя и очень тёплая. В один прекрасный день состав сделал остановку около какого-то озерка или речушки, так вся мужская половина гурьбой кинулась в весеннюю прохладу воды. Были случаи, когда вдруг паровоз давал сигнал и через несколько мгновений трогался в путь. Люди бросались к вагонам, но, раз, несколько человек так и остались на цветочном лугу. Они увлеклись, ушли так далеко, что вдали видны были только их головы. Крика пассажиров не слышали, а когда услышали, то оказалось поздно – поезд, набрав скорость, умчался. А в другой раз чуть не опоздал и «суженый». Славик уже знал, что Галина очень любила цветы. И в представившийся случай решил обрадовать любимую. Слава Богу, что супруг был долговязый с длинными ногами, и успел-таки заскочить в свой вагон.
А вот Галина точно чуть-чуть не отстала от поезда. В один из очередных дней пути во время внеочередной остановки по вагону прошёл шёпот, что женщина бросилась под поезд. В основном любопытной оказалась женская половина пассажиров. Раз слух прошёл, значит, многие уже вернулись к своим местам. Но настолько тихо перешёптывались, что ничего нельзя было понять. Любопытство Галины всё усиливалось, и никакие уговоры Славика на неё не действовали. Выскочив из вагона, помчалась искать место происшествия. Оказалось, что надо было бежать в «голову» состава. А добежав, ничего не увидела, так как тело уже убрали с рельсов. Раздался сигнал отъезда. Галина побежала обратно, но эшелон быстро набирал скорость. А тут вдруг с ноги соскочила босоножка. Пришлось снять и вторую и бежать босиком по насыпной гальке. Было больно и неудобно нестись вперёд. Вот-вот, и она останется одна в незнакомом месте. Во всех вагонах уже закрыты ступеньки, а во многих закрывались и двери. Видимо пассажиры заметили недостачу одной спутницы. И вдруг из хвостового вагона мужчина протянул ей руки помощи, и с усилием втянул в тамбур вагона. Сердце колотилось толи от страха, толи уже от радости, но всё закончилось благополучно. Пришлось пробираться через массу чужих вагонов и предстать перед мужем с ободранными коленями.
Приближался конец пути, но после пересадки на станции Арысь. Километра 2 или 3 надо было прошагать с чемоданом по пустынной солончаковой дороге от Арыси I к Арыси II. Страшная жара. Стала мучить жажда. В обезвоженном организме быстро усиливалась усталость. На счастье молодых попался очень добродушный прохожий, который вёз на ослике свою поклажу. Предложил свою помощь, и они охотно приняли её. Но все мысли были направлены на то, чтобы поскорее добраться до станции, где можно было бы напиться воды. В такой глухомани никакого киоска с продаваемыми напитками, конечно, не было и в помине. Стоял бачок с водой и прицепленной за цепь алюминиевой кружкой подозрительной чистоты. Вода в бачке была красноватая, с примесью глины. Галина с жадностью выпила целую кружку воды. Хотелось ещё, но утолённое первое желание уже насторожило на вторую порцию антисанитарного напитка. Хорошо, что ждать поезда не пришлось, по расписанию пора было идти на посадку. Вдруг молодая почувствовала себя плохо: появилась тошнота, а потом и рвота. Но к вагону подойти успели, а сотрудники состава уже заприметили, что пассажирке плохо, прислали медработника, который скорее заподозрил причину рвоты в беременности, чем в нарушении санитарных условий на станции отбытия. Беременности никакой не было, а рвота через час прекратилась сама по себе.
Но чем меньше оставалось пути, тем сильнее становилось волнение Галины. Никогда она не отлучалась так далеко и так надолго от родного гнезда, если только в пионерские лагеря. А сейчас… новая семья… как произойдёт встреча со свекровью… как назвать её «мамой». Всё чаще в голове проносились слова старших: «если сразу не назовёшь мамой, то потом сложнее будет назвать». Мысли уже стали даже мешать думать о чём-то другом. «Мама, мама, мама» - вколачивала себе в голову Галина. Вот уже автобус вёз молодую чету по городу, где их ждали, а может и не ждали… Галя пыталась представить себе встречу как можно ярче. А какое весёлое солнышко светило! Это к добру!? Вдруг по окнам малюсенького автобуса застучали капли дождя. Фу! Что бы это значило? Природа заплакала? А дождик был такой мелкий, мелкий! И при свете улыбающегося светила! Без облачка на небе! Явно это было предсказанием! Но кто его расшифрует? Подъехали к автобусной станции. Ой, как не хочется выходить! А надо! Встречала молодых супругов маленькая худенькая женщина.
- Здравствуйте, мама! – выйдя из автобуса, произнесла Галина.
- Здравствуй, дочка! – улыбнулась встречавшая и нежно поцеловала Галину в щёки.
«Оказывается и не страшно совсем» - пронеслось в голове невестки. Путь продолжили так, будто знали друг друга много лет, а, может, даже и не расставались вовсе. По пути к дому они встретили «свёкра», возвращавшегося с работы домой. Он был бригадиром сторожевой охраны при МВД.
Началась жизнь в новой семье, но что принесла она Галине?

Глава 2.

В новую семью Галина влилась сразу и безболезненно. Похоже, сказывался слишком молодой возраст, когда не было твёрдо сложившихся своих собственных взглядов на жизнь. В любой семье существовали свои уклады взаимоотношений, взглядов, поступков. Так и здесь присутствовал свой не писаный устав, и невестка всё впитывала, как губка, воспринимая всё как должное и не обсуждаемое. Свёкор, Борис Николаевич, в момент приезда Галины был пенсионером по военной выслуге лет. Все годы он служил сотрудником МВД. Большую часть своей трудовой деятельности оставался начальником тюрем. Объездил весь север Казахстана: занимал эти посты в Караганде, Акмолинске, Атбасаре. Потом был направлен в южный город Панфилов и последним пристанищем стал маленький областной городок. Карьерному росту и повышению званий мешала малограмотность, кроме школы не заканчивал никакого высшего заведения. Но зато по другим критериям, как было принято говорить, соответствовал высокому уровню. Главное - был преданным сыном партии большевиков. Не прочитав за всю жизнь ни одной художественной книги, находился в курсе всех газетных статей, считался политически подкованным. С честью проходил все партийные чистки. Но настал период, когда казахским руководителям стало выгоднее продвигать свои народные кадры, и Бориса Николаевича, несмотря на высокий профессионализм, понизили в должности, сделали заместителем начальника одной из тюрем, что он воспринял весьма болезненно, и подал в отставку. Прошение охотно удовлетворили. Однако он не захотел чувствовать себя стариком. А кроме как быть руководителем, другого ничего не умел, и потому пошёл работать в охрану при управлении МВД.
Антонина Сергеевна – свекровь, была верной и преданной спутницей своему супругу. Красотой она не отличалась, а вот более мудрого человека Галина никогда не встречала. Две женщины стали, как мать с дочерью, или как две подруги, но при этом каждая понимала, кто она есть, и никогда не переступала порог. В семье свекровь оставалась незаметна, только это не мешало держать всё правление в своих руках. Многому она научила Галину ненавязчиво, а как бы показывая своим опытом жизни, что женщина должна знать и уметь.
Жизнь текла размеренно, но имелось, похоже, и табу. Никогда не говорилось о прошлой и настоящей работе Бориса Николаевича. Это, как с молоком матери, передалось и Галине. Она не задавала вопросы, а если что и видела или слышала, то просто принимала к сведению и не более. Молодые работали, получали зарплату и тут же отдавали свекрови. А она со свёкром планировала весь семейный бюджет.
Шли годы, которые сложились уже в десятилетия. И близилась «серебряная свадьба» Галины и Славика. А у родителей вслед за серебряными юбилярами намечалась своя «золотая» годовщина. Уже поговаривали об этих торжествах. Сколько лет прожито рука об руку каждой парой и совместно всей семьёй! За эти годы у Галины и Славика сын отслужил армию, а дочка пошла в первый класс. Но судьба распорядилась по-своему. В 40 с небольшим лет скоропостижно скончался Славик. И жизнь потекла совсем другим руслом.
Надо было поставить на ноги сына и вырастить дочь. Через год сыграли свадьбу, и сын с женой вошёл в этот же семейный круг. Но Галина решила сломать устоявшийся порядок. Всю жизнь она, как женщина, не имела даже «карманных денег», а для того чтобы купить для себя самую малость (тот же бюстгальтер) приходилось просить деньги у свекрови. Все долгие годы она безропотно терпела, а теперь поняла, что молодые должны идти своей дорогой и распоряжаться своими деньгами. Поставила это на семейный совет. Теперь каждая пара делала внос на питание, хозяйственные расходы, а остальными распоряжались по своему усмотрению. Так появились личные деньги и у Галины с дочерью. Через год сын с супругой и новорожденным ушёл жить к жене, т.к. тёща жила одна в трёхкомнатной «хрущёвке» со всеми удобствами. Здесь же в частном домике и туалетом на улице стало тесновато. Вскоре после этого Борис Николаевич твёрдым голосом сказал невестке: «Чтобы никаких мужиков в доме не было». Но пока что и у Галины не было даже мыслей о каких-то знакомствах.

Глава 3.

Ещё при жизни мужа супружеская пара решила подать заявление на получение квартиры, т.к. понимали, что сын стал взрослым и ему нужна будет жилплощадь. Написать написали, но Галина отнесла заявление в организацию Славика после его смерти. Поставили на очередь, только замечено было, что она год от года под разными предлогами отодвигалась. Одновременно сданы были документы на получение кооперативной квартиры. Очерёдность здесь строго соблюдалась, поэтому хоть медленно, но двигалась. Имея теперь свои деньги, Галина стала копить их, участвуя в различных программах, а для этого приходилось работать как можно больше, не щадя себя. Свекровь старела, здоровье ухудшалось. Приходилось успевать выполнять и домашнюю работу. Конечно, уставала очень, но не роптала, т.к. жила мечтами о своём уголке.
Приснился ей как-то интересный сон. Делает уборку в доме. Веником подметает полы, иногда повернувшись спиной к дивану на котором лежал свёкор. Щёки его рдели румянцем, а из-под полузакрытых глаз он смотрел на Галину. «Что надо этому Кащею? Какой он противный! Ведь неспроста он так подсматривает! Бессовестный старикашка!» - во сне размышляла Галина.
А вскоре всё увиденное сбылось наяву. О, ужас! Дело в том, что ежедневно на протяжении всех лет, что Галина жила в этой семье, был обычай – перед обедом Борис Николаевич выпивал по 100 граммов водочки. В то утро перед завтраком он «для аппетита» тоже пригубил «наркомовскую чарку». Сноха принялась за уборку в доме, а свекровь хлопотала на кухне. «Дед», ему стало 80 лет, прилёг на диван. Старческие щеки румянились. Двигаясь по комнате, вдовица заметила, что он, как и во сне, незаметно наблюдает за каждым её движением из-под прикрытых глаз. На душе стало так неприятно! «Возможно, кажется мне» - стала размышлять Галина. Но догадки подтверждались, они следили друг за другом. Не найдя ответа на вопросы «Что делать? Как поступить?», ведь это было впервые за 25 лет жизни в семье, решила промолчать и сделать вид, что ничего не было. Но отныне это настораживало.
Была зима. Как-то раз, придя домой после ночного дежурства, Галина почувствовала лёгкое недомогание и озноб. Легла в постель, чтобы согреться, долго ворочалась, не спалось. Вдруг подошёл свёкор и стал подтыкать одеяло под спину, поправлять, как бы укутывая в него.
- Папа, что Вы делаете? Зачем? Не надо! – встревожилась Галина.
- Ты, наверно, простыла, а то и заболела, - и попытался поцеловать невестку.
Это было выходящим за всякие рамки для семьи с домостроевским укладом жизни. Сноха не перечила родителям мужа. Но сейчас ведь ни те времена.
- Что Вы делаете, папа? Не смейте так делать! Слышите?!
И опять она проглотила эту выходку и не стала поднимать ссору в доме. Только старик всё чаще стал подходить к невестке и целовать её в щёки. Галине совсем не понравилось такое поведение свёкра. И даже пригрозила, что если он будет продолжать позволять себе вольности, то она вынуждена будет рассказать об этом свекрови. Эта угроза перевернула всю жизнь Галине. Он всё чаще стал ворчать, чего не было при жизни Славика. Иногда недовольства выливались в претензии. Всё, что было раньше хорошо и правильно, теперь перевернулось с ног на голову. Как-то Галина не выдержала и сказала:
- Да что такое, папа! Ни туда положила, ни туда поставила! Ведь я теперь не ребёнок, которого надо поучать, за которым надо следить. Мне самой уже пятый десяток лет.
Дальше – больше. Однажды что-то надо было достать из погреба. Борис Николаевич сказал:
- Вашего там ничего нет.
- Я хочу картошку достать.
- Вы за неё не платили.
- Папа, как можно! У Вас ведь внучка растёт. Да и кушаем мы все вместе. Что? Теперь и за дрова, и за уголь платить надо?
- Да. Придёт зима, и за уголь будете платить.
Появились тучи, краски сгущались. Иногда Галина слышала, как родители упоминали своего старшего сына и город Ленинград. Всё яснее стала понимать из их разговоров, что собираются они ехать к сыну. А как же она? Что станет с ней? Куда она пойдёт? Ведь этой семье она отдала все лучшие годы! И как-то раз решила уточнить о своей участи. Борис Николаевич сказал, что они будут продавать дом и уедут к сыну, который тоже стал вдовцом. «К сыну!? К сыну, который ни разу не прислал своей матери апельсинчиков!» - крутилось в голове Галины. «Они ведь не нужны ему! Как они этого не понимают!» Часто удивляла Галину молчаливая позиция Антонины Сергеевны. Иногда свекровь смахивала с глаз скупую слезинку или шептала о ленинградском сыне: « Мог бы прислать своей больной матери немного апельсинов». Через несколько месяцев свёкор напомнил:
- Галина, Вы должны искать квартиру, - когда он переходил на официальный тон, то называл невестку на «Вы» и именем «Галина».
Отчаяние охватило Галину. Решила проконсультироваться в юридической консультации, где ей сказали, что после смерти мужа она теперь посторонний человек в семье и прав никаких не имеет, и что при требовании она должна им платить за квартиру. С тяжёлым сердцем пошла к своей маме, которая к этому времени имела однокомнатную кооперативную квартиру. А на следующий день перешла жить к ней.

Глава 4

Обстоятельства сложились так, что год мать Галины должна была «сторожить» квартиру старшей сестры. А сестра сменила место работы, чтобы за последний год перед уходом на пенсию повысить показатель своей заработной платы. Поэтому, по сути, Галина с дочкой год жила одна в маминой квартире. Встал другой вопрос: будет ли хватать им с дочкой заработной платы, что получала Галина? Ведь полностью она никогда не держала денег в руках, не вела домашнее хозяйство, а значит, не знала достоинства денег. А ей было уже около 50-ти лет. Если когда и хотелось возразить, то часто слышала от свёкра:
- А сколько Вы Галина зарабатываете?!
- Папа, как Вы можете так говорить? – обиженно восклицала сноха, - Такой оклад! Не я же придумываю его! Да и деньги все я отдаю Вам с мамой.
Хватит ли денег? Всю жизнь она работала на 1,5 ставки! Оказывалось этого мало. Теперь, оставшись сама с собой, решила завести «амбарную книгу» и контролировать все свои расходы. Жёсткий самоконтроль показал, что отныне она могла позволить себе красивую одежду, что подметили и сотрудники: «После смерти мужа ты просто расцвела! Так похорошела!» Они же не знали сути её жизни и того, что причиной разительных перемен стала свобода денег, а с ними и действий. Деньги стали накапливаться, и уже можно было приобретать какую-то мебель для будущей квартиры. А подросшая дочурка назвала этот период «золотым веком». Девочка могла кушать столько, сколько хотелось: и мороженое, и пирожное (ох, как она его полюбила!), а фрукты отныне постоянно стояли на столе. Вот оказывается в чём дело! Свобода лучше несвободы, как сказал один из лидеров правительства.

Глава 5.

Душа всё же болела об оставленных родителях. Никакого ответа из Ленинграда они или не получили, или им было отказано, но старики остались на месте и больше разговоров не заводили о переезде. В свободное время Галина бежала к ним и делала уборку в доме. Сердце всё сильнее болело за них. Она видела, что свекрови становится всё труднее поддерживать порядок, готовить пищу. В доме стало так неуютно, серо. Раньше сноха, идя в баню всем женским коллективом, сначала купала дочку, потом свекровь, а напоследок мылась сама. Подрастая, внучка стала помогать бабушке, облегчая труд для мамы. И вот теперь её никто не водил в баню, приходилось свёкру купать жену в корыте. А разве это мытьё?! Закралась Галине одна мысль в голову, которую при следующем посещении озвучила.
- Папа, а что если вы с мамой подадите заявление на получение кооперативной квартиры.
- Нет уж! Нам и здесь хорошо! Помирать будем тут!
Время от времени Галина возвращалась к этой теме, пытаясь переубедить старого человека. Он был непреклонен. В речах его всё яснее слышалось негодование, но кем или чем? Пока Галина жила с ними жизнь текла ровно, как в любой другой семье. Если так выражалось недовольство в ответ на безмолвие старшего сына, так тут Галина ничем не могла помочь. Она знала упрямство Бориса Николаевича и молчаливое терпение Антонины Сергеевны. Да, сколько лет отдано этой семье. Теперь они состарились и становились всё беспомощнее. Были и хорошие ведь дни. Галина помнила, как они заступались за свою сноху в период размолвок с мужем, шли против сына. Ей никогда не удавалось слышать, чтобы супруги в течение 60 летней совместной жизни, а именно столько прожили свёкор со свекровью, не сказали хоть сколько-нибудь обидного слова друг другу. Что касается взаимоотношений Галины и свёкра, то получилось какое-то недоразумение. Ей было искренне жалко старых людей. Она снова и снова пыталась убедить, переубедить старика в необходимости достойного жилья.
- Папа, давайте сделаем так. Вы относите заявление на квартиру. Если вы первые получаете, то нас с дочерью забираете к себе. Если я вперёд получу квартиру, то я забираю вас с собой. Клянусь, что я вас не брошу, и буду ухаживать так же, как и прежде.
В конце концов, настал момент, когда он сдался. Сразу же написали заявление. Оставалось ждать прихода комиссии. Долго ожидать не пришлось. Пришла комиссия в лице одной женщины. Посмотрев условия жизни, жильё, услышав ответы на ряд вопросов, женщина ушла, не сказав ни хороших, ни плохих слов. Стали дожидаться решения. А через четыре месяца известили о том, что старики получают трёхкомнатную кооперативную квартиру и следует срочно сделать первый взнос. Галина вот уже пять лет стояла в очереди. А здесь четыре месяца! Видимо сказались заслуги Бориса Николаевича перед отечеством. К тому времени он был «Ветераном партии» со стажем около 60 лет. И ещё был «Персональным пенсионером» местного значения. Считался «Участником войны». Якобы сотрудники МВД автоматически получали это звание. Впереди была квартира.
Но требуемой суммы на первый взнос у стариков не было, ведь они стали жить на голую пенсию, лишившись Галиной зарплаты и пенсии внучки, которую выплачивали ребёнку за потерю кормильца отца. Дед вынужден был обратиться за помощью к снохе. К тому времени Галина набрала уже приличную сумму, достаточную для первого взноса, если бы она получала квартиру. Оставалось накопить деньги на мебель. Свёкор попросил денег взаймы, сказав, что как только дом продаст, так сразу отдаст долг. Галина не смогла отказать. И в сберкассе из рук в руки передала по тем временам крупную сумму. Домик он продал, но договорился с покупательницей дожить в нём до получения квартиры. Получив деньги, сразу же пришёл к Галине отдать долг. В это время внучка собиралась погулять на улицу с подружками, но Борис Николаевич сказал:
- Не уходи. Будешь свидетельницей, что я принёс деньги и отдаю всю сумму полностью.
За месяцы самостоятельной жизни Галина приобрела некий опыт, и в своих глазах подняла своё Я. Поэтому осмелилась парировать:
- Нет, папа, на сей раз не будет по-вашему. Я Вам деньги давала без свидетелей, без свидетелей и получу. Плохо же Вы обо мне думаете. Жаль.
Старику ничего не оставалось делать, как нехотя согласиться. Но попросил:
- Пересчитай.
Галина не стала перечить, и пересчитала купюры.

Глава 6.

Строительство дома закончилось. Среди жильцов прошла жеребьёвка: на каком этаже достанется квартира. И здесь Борису Николаевичу дали предпочтение, как человеку с множеством заслуг. Он стал просить совета у Галины, тем самым дав понять, что забирает её и внучку с собой. Галина сразу же приняла предложение, но кое-что, оговорив. А именно, предлагалось довести квартиру до комфортного проживания в обмен на завещание на наследование квартиры. Для этого необходимо было избавиться от старой нехитрой мебели, купить новую мебель, настелить на полы линолеум, чтобы было теплее, покрыть стены кафелем на кухне, в ванной комнате и в туалете. На всё это ушли все деньги накопленные Галиной на свою квартиру. Прямого ответа не последовало, но осталась надежда, что свёкор поступит честно.
Вдруг Галине пришло извещение на получение ею столь желаемой квартиры. Эта бумага была в руках Галины. Да, да, она её держала, когда сидела со стариками в их спальне и обсуждали текущие вопросы. Документ был оставлен на телевизоре, она это точно помнила, но утром его там не оказалось. Она перевернула весь дом – нет, будто и не было вовсе. Старики обходили это молчанием. Как же так?! Куда за ночь могла исчезнуть бумажка? Появились тревожные догадки, но доказательств ведь не было. Не пойманный – не вор. Стала Галина себя успокаивать теми предположениями, что, если бы она и пошла с этой бумагой, то всё равно ей не дали бы квартиру, узнав, что она живёт со свёкром, т.е. на неё уже выделена жилплощадь. Но звонки поступали неоднократно и по месту её работы, и в военкомат, где она работала в медкомиссии во время призыва молодёжи для службы в армии. Да и денег теперь не было и у неё. Однажды в телефонной трубке ей прямо задали вопрос: так нужна Вам квартира или Вы отказываетесь? Выход был один. Галина отказалась от своего уголка, не предвидя, сколько слёз прольёт из-за этого.
Галина чётко помнила, что должна добиться получения завещания на квартиру, ведь все свои ресурсы она подрастеряла. Поэтому всё чаще и настойчивее напоминала об устной договорённости и, не теряя веру в порядочность свёкра. В конце концов, он сделал это долгожданное распоряжение своей воли, и документ вручил Галине. Поблагодарив, та взяла его и положила туда, где хранились личные её документы.
Тем временем сын Галины достал красивый импортный кафель на стены, и сам стал выкладывать его. Но Борис Николаевич нервно ходил из комнаты в комнату и просто напросто запрещал:
- Галина, если Вы не прекратите разводить здесь грязь и эту всю суматоху, то сейчас я всё поломаю. Не нужен никакой кафель. Стены новые, чистые. Занимаетесь излишеством.
Такие сцены были в течение двух-трёх дней, пока мать с сыном работали. Сын уезжал домой поздно вечером, а Галина аккуратно заделывала пазы между плитками. По характеру она была целеустремлённая. Решила не ложиться спать пока не закончит работу. Спать легла на рассвете. Утром, увидев, как красиво и аккуратно, чисто стало на кухне, в ванной и туалете, свёкор произнёс:
- Вот этим Вы мне нравитесь Галина. Молодец!


Глава 7.

Однажды случилась беда. Галина была на работе. Свекровь, готовя постель ко сну, упала на ровном месте. Была госпитализирована с переломом шейки бедра. Сноха об этом узнала, прейдя домой. Узнав от свёкра о случившемся, помчалась в больницу, побеседовала с врачами. Они порекомендовали взять пациентку домой, т.к. за ночь у больной развился посттравматический психоз и появился пролежень. Прогнозы были неутешительные. Да и сама Галина поняла, что это начало конца. Борис Николаевич не отходил от супруги, старался принимать все усилия, чтобы спасти её, чтобы поднять её на ноги. Но, несмотря на отличный уход, состояние ухудшалось день ото дня. Антонина Сергеевна уходила так, как и жила – тихо и безропотно. Все чувствовали, что жизнь может остановиться в любую минуту и время расставания старый муж записал даже на листке бумаги. Да, Галина тоже неотлучно была рядом со свёкром. Постороннему взору казалось бы, что в семье полная идиллия. На самом деле продолжалась «тихая война». Он настолько «доставал» Галину, что у неё появлялись мысли рассказать обо всём свекрови, но не желала отравлять последние минуты. Да и что могла изменить угасающая женщина?
Шли месяцы жизни вдовствующего человека. Решил он разделить квартиру. Стал «женихаться» с какой-то старушкой. Как рассказывала Галине подросшая дочка:
- Вчера вечером, когда ты была на работе к дедушке приходила бабушка с дочерью и внучкой. Сидели, всё посматривали на комнаты, на потолок.
Узнав об этом Галина сказала, что понимает трудности одиночества и она не против, если он найдёт себе спутницу, но ни в эту квартиру.
- Двум хозяйкам на одной кухне будет тесно.
Судя по всему, давалось объявление на размен квартиры, т.к. неоднократно приходили люди смотреть её. Но Галина всех культурно выпроваживала. А Борису Николаевичу вынуждена была сказать жестко, что она не даст разрешения на размен.
- Папа, почему Вы не думаете о своём будущем? Вам ведь уже 83 года. Вы не совсем здоровый человек. Думаете, что кто-то будет ухаживать за Вами? Людям нужна жилплощать, а не Вы. Уже восемь лет прошло со дня смерти Славика и три года со дня смерти мамы. Я не бросила Вас. Чего Вам не хватает? Накормлен, чисто одет. А если уйдёте, то моей ноги у Вас не будет. Не станет и жалости к Вам.
Или был момент, когда ему захотелось отделиться и в питании. Рядом с домом была столовая. Как-то раз сказал:
- Сегодня покушал в столовой. Так там хорошо. Наелся. Буду теперь ходить туда обедать. А завтракать и ужинать буду что-нибудь легкое.
- Пожалуйста. Но надолго ли хватит этого аппетита?! В институтской столовой, бывало, покушаешь, желудок кажется полным, а вышел и снова голодный.
Очевидно он всё же понимал несуразность своих действий, так как все планы его оставались нереализованными, а разговоры исчезали.

Глава 8.

Но присутствовали и минуты, когда Борис Николаевич, открывал свою душу и начинал что-то рассказывать. А терпеливым и сопереживающим слушателем становилась Галина.
Как-то он поведал о голодных годах в России ( видимо, имелся в виду голод в Поволжье 1921-1922 годы, от авт.)
« Отец уже лежал на печке. Однажды он сказал: «Ступай из дома, куда глаза глядят. Спасайся». И я пошёл. Была зима. Шёл я, шёл, а к ночи постучал в один дом и попросился переночевать. Там жили старик со старухой. Пустили. Я забрался на печку, лежу. Вскоре хозяева сели ужинать, позвали и меня за стол. А утром, пока они спали, я встал, напоил и накормил скотину, почистил в хлеву, наносил воды. Выходит хозяин, видит, а вся работа сделана. Бабке понравилось. Своих детей не было. И предложила хозяйка мне остаться у них и быть за сына. Я остался. От них я и в армию ушел. От людей слышал, что отец мой так и умер от голода». Дальше он очень коротко продолжил:
«После армии решил я вернуться в родные края. Но при переезде через реку Волгу, поезд наш остановился. Мост был охраняемым. Подошёл я к армейцу и спрашиваю, не знает ли он, где можно найти работу, может можно устроиться тоже охранником: всё-таки и паёк есть, и спецодежда. Тот сбегал куда-то и, прибежав, сказал, что можно уже прямо сейчас оформиться на работу. Это была охрана при МВД. Так я в ней и остался, но повышался по линии занимаемых постов, а с ними и званий. По должностям это сейчас соответствовало бы званию майора или выше, но у меня не было законченного даже школьного образования. Лишь намного позже появился этот документ». Галина очень любила слушать рассказы о былой жизни, познавая через это историю своего народа, его обычаи и нравы.
Потом ещё раз состоялась такая задушевная беседа. Очень коротко он поверял о том, как в годы раскулачивания вывозил в северные районы Казахстана эшелоны людей, среди которых были и целые семьи. Он являлся начальником этих составов, а, значит, следил за тем, чтобы не совершались побеги. Выгружали переселенцев прямо в степях, вдали от человеческих селений, наскоро ставили палатки, и было, что в стужу и холод начинали строить себе жильё. И толи похвастался, толи проговорился, что один из таких посёлков назван его именем «Борисовка».
Галина слушала весь этот ужас, весь этот кошмар и, затаив дыхание, представляла себе людей, окружённых, может быть, не только армией милиции, но и сворой лающих овчарок. В эти минуты в сжавшемся в комок сердце не было жалости к свёкру, она жалела тех несчастных стариков, молодых ребят и девчат, и совсем уж безвинных детишек. Стала понимать, что иногда в рассказах свекрови проскальзывали моменты их настоящей жизни. Но тогда по молодости лет не предавала всему этому значения, воспитание её поколения шло в унисон с идеологией партии, а значит, услышь это откровение раньше, она восприняла бы Бориса Николаевича героем, а сейчас закралось что-то тревожное в душу. Сегодня ведь были годы перестройки общества, и теперь более открыто говорилось об ошибках руководителей, о репрессиях Сталина, о проделках всяких там ВЧК, ГПУ, НКВД, МГБ и МВД. Она сама ещё помнила чувство страха, а нынче вот узнала, что почитаемый в семье хозяин был участником некоторых, хоть и давних, но неприятных событий.

Глава 9.

В городе решили открыть музей МВД. Стали собирать данные о своих почётных сотрудниках. Среди них оказался и Борис Николаевич. Позвонили и попросили приготовить сохранившиеся награды, грамоты. Приходил сотрудник. Свёкор что-то рассказывал ему о себе, показывал ордена, медали с корочками, подтверждающими их подлинность, правительственные грамоты. Пришедший что-то записывал, а уходя, сказал, что навестят ещё раз, чтобы сфотографировать «героя» и забрать награды и грамоты. Попросили написать автобиографию и приготовить послужной список, который уже пожелтел от давности лет.
Это надо было видеть, как эти события встряхнули его, придали новых сил. Поскольку у Галины был очень красивый почерк, он попросил помочь ему в этом. Неоднократно он говорил, что будь Галина женой его сына в те давние времена, когда и печатных машинок было мало, он охотно взял бы её к себе секретаршей. Сноха охотно согласилась помочь и под диктовку написала его автобиографию.
Все документы были собраны, аккуратно сложены и ждали своего часа. Прошла неделя, другая, месяцы, но никто так больше и не приходил. Энергия пропала. Взгляд потух. Появилась замкнутость, задумчивость. Всё чаще вспоминал свою покойную супругу, рассказывал, что она стала часто приходить в снах и звать его с собой. Что-то так сильно тревожило его, что отразилось на железных нервах. Однажды Галина заметила, что речь его вдруг стала медленной, а рот перекосило. Это означало нарушение мозгового кровообращения. Предложила обратиться к врачу, что он категорически отверг. Несмотря на свой 85 летний возраст врачей он посещал очень редко, но зато стал носить валидол или нитроглицерин и всё чаще пользоваться ими. Через несколько дней внешние признаки инсульта исчезли. Но появились признаки депрессивного состояния. Вспоминая Антонину Сергеевну, пусть и скупая, но слеза выступала из глаз.

Глава 10.

Обычно корреспонденцию из почтового ящика вынимал Борис Николаевич. Но однажды её взяла Галина. Среди газет и журналов было какое-то извещение. Как оказалось оно адресовалось свёкру. Нотариальная контора приглашала его прийти «по интересующим вопросам». Интуиция подсказывала, что здесь что-то замешано нехорошее и направлено против неё. На другой день свёкру надо было явиться к нотариусу. Он попросил у Галины завещание, сделанное им несколько лет тому назад. Тут же при свёкре она достала свои документы, перелистала их раз, другой, третий – всё было на месте, а завещания не было. Растерянная и оторопевшая Галина посмотрела на свёкра и тихо произнесла:
- Нет его, - при этом вопросительно посмотрела опять на свёкра,
- Папа, кроме нас с Вами никого в доме не бывает. Куда оно могло подеваться?
- Ну ладно, нет, так нет. Схожу без него.
Олимпийское спокойствие, с которым были произнесены эти слова, заронили в душу нехорошие сомнения. Другой бы человек проявил свои чувства негодования, мол, как можно так легкомысленно подойти к хранению важнейшего в жизни любого человека документа – завещания. А здесь получилось: нет, ну и ладно. Раздираемая догадками и нехорошими запавшими мыслями, перевернула верх дном всю свою комнату. Официальная государственная бумага сквозь землю провалилась. Стала выжидать, как поведёт себя свёкор после похода в нотариат. Ничего, всё было так, как будто ничего и не было. Разные мысли не покидали уже голову ни днём, ни ночью. Решила сходить к нотариусу, и узнать по какой причине был свёкор. На что получила ответ: согласно законодательства все изменения в завещании хранятся в тайне, пока завещатель жив. Галина была настойчива в решении своего вопроса. Недели через две опять пошла в нотариальную контору, где со слезами и обидой рассказала, что в этой семье она прожила уже 33 года, что однажды свёкор уже делал всё, чтобы лишить сноху наследства. Что же он сделал сейчас? Нотариусом была женщина, которую, видимо, разжалобило повествование.
- Ну, хорошо. Сейчас посмотрим, - а через несколько мгновений продолжила – Завещатель отменил данное Вам завещание.
- А на кого он переделал? – невольно вырвалось у Галины.
- Отменить отменил, но и новых распоряжений не сделал.
Возвращалась домой сама не своя. Что делать? Решила внести ясность. Дома вечером спросила:
- Папа, я хочу знать, что Вы сделали с завещанием.
- Галина, на эту тему мы поговорим позже.

Глава 11.

Прошло четыре дня. В это время Галина работала опять в военкомате. Утром по какому-то поводу по телефону поговорила со свёкром. После обеда вернувшись домой стала переодеваться в домашнюю одежду. Звонок в дверь. В коридоре стоял человек в милицейской форме. Поздоровавшись, спросил:
- Борис Николаевич здесь проживает?
- Да.
- А Вы кто ему будете?
- Сноха. А что случилось?
- Он умер на улице, около магазина. Надо Вам забрать его.
«Как?! Вот только несколько часов назад слышала его голос! И нет человека» - пронеслось в голове.
- Но как я заберу? Я женщина. Мне его не поднять. И на чём я его привезу? Он был вашим сотрудником всю свою жизнь. Прошу помогите мне.
Человек ушёл, но быстро вернулся и пригласил сесть в милицейский УАЗик. Там сидела следователь-женщина. По дороге она сообщала, что поступил звонок из магазина, где продавалась водка. В те годы на многие продукты, и на водку в том числе, были талоны. Свёкор пошёл за очередной бутылочкой для приёма наркомовских 100 граммов, но подняв ногу на ступеньку, вдруг упал и скончался. Наверно, прибывшая «скорая» констатировала смерть, а прибывшая милиция нашла в карманах пиджака пенсионное удостоверение, где было фото в форме капитана МВД. Потом следователь ещё раз вызывала Галину, а та рассказала, что несколько месяцев до того были представители из управления, и рассказала всё более подробно.
Галина стала готовиться к похоронам. Денег у неё не было, а хотелось, несмотря на все распри, достойно проводить в последний путь того, с кем прожила и в хорошие дни, и в плохие, долгих 33 года. Чтобы раздобыть денег стала искать сберкнижку. Нашла. Но она оказалась пустой. Да, когда-то были положены те деньги, которые свёкор получил от продажи дома, но быстро крупными суммами снимались и исчезали. Куда? Вспомнилось, что после похорон жены, он неоднократно летал в Ленинград к сыну, потом летал в дом отдыха в Луганск Ленинградской области. Закрались догадки, что постепенно деньги «сплавлялись» старшему сыну, который в своё время не забрал своих родителей к себе, хотя они так надеялись! Сыну, который навещал стариков очень редко и со слов его же матери никогда «не присылал апельсинчиков». А покойник не мог ждать. Галина заняла у подруги 300 рублей, что по тем временам была не маленькая сумма. Намечалось достойное прощание. Представитель парторганизации должен был произнести речь в честь своего верного сына «Ветерана партии». Более 50 лет в её рядах! Таких было совсем немного, думаю по понятным причинам. От управления МВД тоже что-то намечалось. Галина каждую минуту ждала звонков. Но обе организации упорно молчали. Решено было заказать столовую для проведения поминок. Столовая находилась почти рядом с домом. В просторном зале разместилось бы много народа, как предполагала Галина. Но прощание прошло просто, без поминальных речей послов парторганизации и милицейского управления. Выходили соседи, но скорее из чувства любопытства. На могилки ехал почти пустой автобус. Прилетал сын из Ленинграда, но в тот же день и улетел, не дав на похороны ни копейки. В столовой были красиво накрыты столы. Но они так и остались нетронутыми без посетителей.

Март 2014

Т Р А В М А

У заведующей отделением Петяйкиной Маргариты Ильиничны день рождения совпадал с предновогодними днями. Коллектив сотрудников отделения был дружный, и мы решили сделать маленький банкетик, присовокупя сюда и Новый Год. Каждый должен был принести из дома что-то вкусненькое. Для себя я выбрала солёные арбузы и все ингредиенты для винегрета. В тот год арбузы я посолила впервые, но не в банках, а в кадке, не резаными, а целыми, да притом уложенными в песок. Получились кругленькие, без вмятин, а уж какие вкусные! Пальчики оближешь!
Наша психбольница находилась за городом. Не могу умолчать о некой несправедливости. Чтобы получать «сельские» надбавки и льготы, не хватало одного километра. Персонал доставлялся развозкой. Врачи и медицинские сёстры были городскими, а санитарок подбирали по пути следования из деревень. К 8.00 все собирались около психбольницы N1, что располагалась в центре города, и ехали дальше за город в психбольницу N2. Сами понимаете, что опаздывать было нельзя, а то потом добираться приходилось всякими попутками. А поэтому опозданий не было. Надо было вставать очень рано, чтобы ещё около часа ехать до места отбытия. А в тот день нужно было ещё слазить в погреб за арбузами, сварить овощи для винегрета… Необходимо делать всё быстро и чётко.
Все домашние спали и лишь мы с мужем собирались начать новый трудовой день. Он сел побриться, а я бегала от одного угла к другому. Так! Овощи сварены, можно лезть в погреб за своей «новинкой». Уверена была, что никто не слышал о засолке в песке. Вот уж обрадуются! А время уже поджимало! Не опоздать бы! Видя мою беготню, муж предложил:
- Подожди немного, я побреюсь и достану всё сам.
- Ой, пока ты побреешься, я уже слазаю! - проворчала я и бегом в погреб.
Вниз, вниз! Скорее! Взяв несколько арбузиков (они были небольшими и почти одинакового размера) под мышку одной руки, другой перехватывая перекладины лестницы, устремилась обратно вверх. Ещё чуть-чуть и я вылезу. На предпоследней верхней перекладине, видимо, рука ослабла или оступилась, но…я полетела вниз и упала на трёхлитровые банки с солениями. Боже! Как они ещё не разбились и не вонзились в мои ягодичные мышцы?! До сих пор помню – на латыни звучит «musculus gluteus maximus». Правая нога подвернулась, по сути, я всей своей тяжестью падения с высоты придавила её к банкам. Ещё ничего не ощущая, я поняла, что случилось что-то серьёзное. Посмотрела на ногу, а она в области голени была волнообразная. Понятно – перелом. Торчащих костей не было – значит «закрытый», это уже лучше. Боли пока не ощущала. Крикнула мужу:
- Володя, я сломала ногу! Помоги выбраться!
Он всё бросил, и мы вдвоём поднялись наружу. Через несколько минут начались страшнейшие боли в ноге. Надо вызывать «скорую» помощь. Боли становились невыносимыми, я уже не могла сдерживать слёз, стона, который перешёл в ор, подняв всех спящих. Трёхлетняя дочурка осторожно гладила ногу и приговаривала:
- Мамулечка, не плачь.
Но вот и «скорая» подъехала. Незадолго до ухода в «психиатрию» я работала на этой «скорой помощи», и многие сотрудники ещё помнили меня. Чувствуя, что боль мне не позволит хоть как-то передвигаться, я попросила сделать инъекцию наркотика.
- Анна Ивановна, Вы же знаете, что мы делаем их в редчайших случаях, - толи убедить в чем-то хотела меня фельдшер, толи оправдаться.
Но препирания были недолгими. После инъекции мне стало настолько хорошо, что спокойно была наложена шина и до машины я добралась самостоятельно, поддерживаемая под руки с обеих сторон.
До травматологической больницы долетели быстро, так как массовое движение машин не началось из-за раннего часа, да и машин частных было не столько, как сейчас. Сдав меня из рук в руки «скорая» уехала. Тут же меня отвезли на каталке в рентген кабинет, сделали снимок, вывезли, а потом все сотрудники, как «растворились», оставив меня лежать в одиночестве посередине коридора. Как оказалось, это была пересмена сотрудников. Я «кайфовала» под наркотой ещё какое-то время. Посматривала по сторонам. Вот рядом какой-то закуточек, а там сидела санитарка и молола кофейные зёрна в кофемолке (по крайней мере, у меня создалось такое впечатление). Минуты летели за минутами. Они уже сложились в полчаса, час – не знаю, но долго. И вдруг стала ощущать, что действие препарата закончилось, и боли становились всё интенсивнее. Стала стонать, просить санитарку позвать медсестру, но та ноль внимания – руки планомерно крутили ручку кофемолки, а моё присутствие было простым отсутствием для неё. На моё счастье мимо проходила молодая врач. Я узнала в ней свою сокурсницу по институту.
- Аля, это ты? – неуверенным голосом окликнула её.
- Аннушка, что случилось, что с тобой? – узнала она меня.
Я коротко посветила её в своё несчастье и пожаловалась на сильные боли.
- Что молчишь? Сейчас распоряжусь, и тебе сделают укольчик, - пожелав мне выздоровления, она продолжила свой путь.
Вскоре появились медсёстры, но не тут-то было: не могли найти ключа от шкафа «А». Время совсем остановилось, а боль стала просто невыносимой.
- Дыши глубже! - командовала я себе.
Дневная смена приняла дежурство, и больничная служба потекла своей чередой. Наконец-то, ключ найден, сделана инъекция, и я опять могла спокойно ждать своей участи. В это время пришла группа студентов мединститута. Ассистентка со своими подопечными долго рассматривали мой рентгеновский снимок, о чём-то спорили, обсуждали, а потом меня на этой же каталке завезли в «малую операционную» приёмного покоя. Ассистентка решила продемонстрировать ученикам методику введения спицы через пяточную кость. Как раз был материал, т.е. я. Будущие эскулапы тихо окружили меня и стали наблюдать за руками хирурга и слушать пояснения своего преподавателя. Процедуру эту я перенесла легко, боль отсутствовала. Затем на носилках «вручную» медики-студентики подняли меня на третий этаж, т.к. лифт не работал. Как оказалось, мне крупно не повезло, в отделении мест не было. И меня на носилках оставили лежать на полу. Нет, я не сетовала. Я же знала условия работы любого стационара. Главное нет боли, а остальное всё терпимо. После обеда кого-то выписали из палаты, а я приобрела своё « тронное место». Но как надолго? Уложили на кровать. К ноге за ту самую спицу подвесили груз в 10 кг. Так началась больничная жизнь с своим укладом и уставом.
Надо теперь набираться терпения и ждать, ждать и ждать. Ночь прошла тревожно. Иногда так сильно что-то в ноге дёргало, что я с ужасом просыпалась, смотрела на ногу: а вдруг опять перелом? Убедившись, что это мне только кажется, успокаивалась и прислушивалась к окружающей жизни. Во время обхода следующего дня поинтересовалась у врача результатом своего «приземления». Диагноз был весьма и весьма неутешителен:
ПЕРЕЛОМ ОБЕИХ КОСТЕЙ ГОЛЕНИ СО СМЕЩЕНИЕМ плюс МНОЖЕСТВЕННЫЙ ОСКОЛЬЧАТЫЙ ТРЁХЛОДЫЖЕЧНЫЙ ПЕРЕЛОМ ГОЛЕНОСТОПНОГО СУСТАВА.
Врач познакомил меня с планом лечения:
1. Дождаться сопоставления костей голени, на что уйдёт … месяца, а затем
2. Операция на голеностопном суставе, чтобы «собрать» всё «месиво» по наилучшему физиологическому положению.
Итого: настраиваться надо было на длительный «отдых» за своё «застолье и банкет».
В палате было 4 места, три из них постоянно занимали «прикованные», а одно было «ходячее», что очень выручало нас, лежачих. От соседей я уже успела узнать, что самая сильная боль длится четверо суток, а потом постепенно становится легче. И я, как молодогвардеец, терпела эту муку, отсчитывая дни. И, действительно, через четверо суток страдание стало более терпимым. Но появилась другая проблема: от постоянного лежания в одном положении огнедышащая боль пронзала спину. Дружный коллектив палатных больных, как мог, успокаивал меня, а со временем, толи я адаптировалась, толи боль прошла, я могла на 180 градусов поворачиваться в постели. Так летели дни за днями.
Вот уже и 31 декабря. Канун Нового Года. В отделении чувствовалось оживление не только среди персонала, но и в больничных палатах. Несмотря на строжайшие пропуски на посещение, родственники и просто знакомые сновали по коридору. Мне это было видно, т.к. моё ложе стояло около дверей, которые были постоянно открыты. К вечеру праздничное оживление стало усиливаться громкими голосами и музыкой из транзисторных приёмников, начавших входить в моду, и каждый старался показать свой материальный достаток и возможность приобретения такой игрушки. После обеда медперсонал рассосался по домам, а дежурные медсёстры и санитарки «попрятались» в кабинетах. Настроение поднималось, оживление усилилось настолько, что больному человеку «било по мозгам». Не выдержав такого громоподобного гула и воинственного настроя некоторых посетителей, я поинтересовалась вслух:
- А что же будет ночью? Мы здесь настолько беспомощные, что и пикнуть не успеем, как нас…
- В такие шумные вечера мы закрываемся изнутри. Вставляем стул в ручку двери. Вот и сегодня давайте забаррикадируемся, - раздался голос из дальнего угла палаты.
Там лежала с переломом ноги «Заслуженный врач» - педиатр. Единственным её недостатком был храп, от которого сотрясались стены здания, как при землетрясении. Приходилось громко окрикивать, чтобы разбудить её, а, если была «ходячая» больная, то она подходила и вежливо просила повернуться на бочок.
Дни складывались в недели, недели в месяцы. До обеда как-то время бежало незаметно: то ждали обхода врача, то готовились к обходу профессора Никитенко Александра Михайловича, то проводились всякие процедуры, включая физкультуру или физиолечение, например, озокеритовые и парафиновые аппликации или просто массажи. Ну, а если назначалось кому рентгенография, то с нетерпением ждали вечера, когда в палату ввозилась вся установка. Результата снимка ждали и врачи, и пациенты, т.к. это означало переход на другую стадию лечения. Например, насколько и как продвинулось сопоставление костей. Если был результат – уменьшался вес груза, подвешенного к ноге.
Послеобеденное время тянулось страшно долго. За эти долгие часы мы успевали не только обсудить все «насущные» вопросы, вплоть до государственных, но даже полемизировали «О конце света», напечатанном в журнале, кажется, «Наука и жизнь». Каждая из нас подсчитывала свой возраст к моменту «апокалипсиса», а потом дружно решили «жить до скончания своего собственного века». Позже кому-то была принесена книга «Тени остановились в полдень», и я, имея неплохую дикцию и сильный голос, листик за листиком вслух прочитала всю книгу. Слушали затаив дыхание.
Наконец пришло время выписки нашего детского врача. На её место положили «ходячую». Напротив меня лежала «ходячая», которую заменили «лежачей». То была милая, разговорчивая старушка «божий одуванчик». Медленно, но чувствовалось внутри палатное обновление, а это значит, что кому-то становилось «хорошо».
Редко, но делались и мне рентгенограммы, после чего «грузик» или убавлялся, или оставался прежним. Да, всё шло своим чередом, но… появился пролежень на пятке, а это не очень приятная штука, так как врачи поговаривали о следующем этапе лечения, где пролежень был нежелательной и даже мешающей причиной для проведения операции. Но время ещё было, и сотрудники уповали на положительный исход.
Дни летели медленно, но, тем не менее, они стали складываться ни в недели, а уже в месяцы. Вот прошёл ещё один праздник в больничных стенах – 23 февраля. Проходил он так же шумно, как и новогодний, и но к тому времени я уже адаптировалась к такой обстановке и просто ничего не замечала и никого не слышала.
Последний рентгеновский снимок показал, что сопоставление большеберцовой и малоберцовой костей голени идеально, груз убран, а врачи всё чаще возвращались к вопросу об операции на суставе. Мешал только пролежень и стали прилагать все усилия к его заживлению. Никитенко Александр Михайлович во время своих обходов подолгу рассматривал мои снимки, молчал, видимо размышляя, что делать. Но однажды он всё-таки произнёс, обращаясь ко мне, а может к группе сопровождающих его врачей, или рассуждая сам с собой:
- Операцию делать не надо. Пусть природа сама всё доделывает. Но с возрастом ближе к старости будут беспокоить боли.
Вот тебе и ятрогения, когда словом можно убить, словом можно спасти. Этот «брак медицинской работы» сохраняется у меня по сей день.
Наконец настал тот момент, когда встал вопрос: быть или не быть операции. Весь врачебный коллектив, включая и сотрудников института разного ранга, были за проведение операции, и лишь один профессор был против.
Я была страшная трусишка, боялась всяких вскрытий ещё с институтской аудитории, поэтому мысленно готовила себя к ним, молила Бога, чтобы всё обошлось без них. Пятикратно! назначались дни операций и пятикратно отменялись. Однажды такая отмена произошла прямо в операционный день. С вечера я была подготовлена медперсоналом, потом дала себе настрой, но… не свершилось. Всё это приводило к постоянным размышлениям: что будет впоследствии, если будет операция и что будет, если откажутся от неё. Всё чаще я то уговаривала сама себя, то радовалась, как ребёнок. Но стала чувствовать, что мои нервы уже сдают и поэтому попросила лечащего врача решить на консилиуме мою судьбу. Большинство видно проголосовало: ЗА.
Итак, наконец-то день этот настал. Признаюсь, для меня он не был долгожданным и желательным, но и лежать на больничной кровати в неопределенности я устала. Не могу не отметить все «мелочи» того дня. И начну – с лифта. Он по-прежнему не работал. Поэтому попросили меня, чтобы пришли мои родственники и помогли на носилках через два этажа донести до операционной, а потом терпеливо ждать около дверей конца операции и затем доставить таким же путём в палату. И вот в сопровождении мужа и старшей моей сестры я доставлена в святая святых – в операционную. Сделанная перед этим инъекция придала мне некоторое спокойствие. Покорно я легла на стол. Врачей я предупредила, что я не переношу йода, т.к. в своё время в роддоме познала обширнейший отёк и лишь благодаря умелым рукам и опыта старой акушерки роды прошли благополучно. Оперирующий врач пообещал, что не будет применять йод и операционное поле обработают спиртом. Далее. С пациентом, т.е. со мной, не проводилось предоперационной беседы, не говорилось о методе анестезии. Оказалось, что решили операцию делать под местным наркозом. Для этого на область бедра был наложен жгут и… не хочется вспоминать. На каком-то этапе операции я стала ощущать, что в зоне перетяжки жгутом появилась боль, которая стала усиливаться с каждой минутой. Единичные оканья перешили в стоны, хныканья, а потом и крик. Но операция шла так, как и надлежало ей идти. Сквозь причитания иногда различались слова оперирующих: терпи. Я стала умолять:
- Миленькие, отпустите хоть на минуточку жгут, дайте мне передохнуть.
- Вы же сами медик и понимаете, что, если мы ослабим жгут, то нарушим депо новокаина, он распространится по организму и уменьшит обезболивающее действие. Поэтому придётся ещё немного потерпеть.
Наконец операция сделана, но хирург сказал:
- Сейчас мы сделаем снимок, и если всё нормально, то мы Вас отпустим, если же нет, то придётся повернуться на живот, и мы продолжим операцию с задней части стопы.
Рентгенолога пришлось ждать долго, т.к. в это время поступал очередной страдалец, и техник был занят. Как мучительно долго тянулось время, а, может, вообще его нет – оно остановилось? Нестерпимая боль не давала возможности дышать полной грудью. Наконец-то в операционную вкатили рентгеновскую установку и сделали снимок. А я твердила себе: «Ну, миленькая, потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас, сейчас всё будет закончено». Ушло ещё несколько минут на проявление плёнки, и принесли её ещё мокрой. После просмотра врачи вынесли вердикт: «операция продолжается», а, обратившись ко мне, сказали: « Вот теперь мы ослабим жгут, Вы повернётесь на живот, и мы продолжим сборку ваших косточек. Поставим ещё два шурупа». Жгут был перевязан выше на бедре, страшная боль исчезла, и я спокойно долежала до конца операции. Не знаю, сколько времени ушло на операцию, но мне показалось – вечность.
Оказывается за дверями всё это время стояли мои муж и сестра. Лифт продолжал «молчать», и им пришлось на носилках сначала занести меня в какую-то комнату, где был наложен гипс, а потом опять через два этажа поднимали наверх в отделение.
Начался послеоперационный период. Все переживания и по поводу самой травмы, а ещё больше по поводу того, что операция пять! раз назначалась и отменялась, наложили негативный отпечаток на нервную систему. Появилось чувство тревоги, страх, что, если я засну, то не проснусь больше. Обострился гастрит, заработанный во времена работы на «скорой помощи». Состояние было «аховское»: я всё понимала и в то же самое время была бессильна. По этой причине пять суток ничего не могла есть. Только подносила ложку ко рту, как в области желудка появлялась сначала тревога, которая быстро перерастала в страх и заполняла всё моё нутро. Пять суток я не могла уснуть. Я вся превратилась в натянутую струну. Когда приходили родственники, не отпускала их, а время свиданий строго ограничивалось минутами. В их отсутствие я просила соседей по палате что-то рассказывать или просто говорить, чтобы не было тишины. Я быстро таяла. За время пребывания в стационаре я похудела на 20 кг!!! Я плакала, просила пригласить ко мне врача, но медсёстры, проходя мимо палаты, бросали: «А ещё врач! Не умеет терпеть». В одно из последующих посещений моя сестра не выдержала и пошла к заведующему отделением с тем, что на жалобы больного никто не реагирует. После её ухода вскоре пришёл ко мне терапевт, как он отрекомендовался, очень внимательно меня выслушал и сказал, что назначит лечение. По его предписанию мне дали таблетку «Элениум», и я уснула здоровым сном младенца. Питание моё перевели на диетическое, стол N1, и я стала кушать 1% манные каши, протёртые супы. Они мне казались сказочно вкусными. Из лекарственных препаратов назначили «Панкреатин». Постепенно боли в желудке прошли. После регулярного приёма «Элениума» сон стал спокойнее. Жизнь возвращалась ко мне.
Но был такой случай. В один из воскресных дней визитёров было много. Напротив меня сидела одна посетительница и беседовала с нашим «божьим одуванчиком». До её прихода я опорожнилась, т.к. лекарства действовали ещё послабляющее, но судно продолжало стоять, из-за того, что санитарок в отделении катастрофически не хватало. А в это время зашла санитарка (в тот день дежурила очень ласковая старушка), взяла судно и прошептала:
- Плохо дело, умирает. Жалко, что молодая такая. Перед смертью обычно человек так оправляется – жидко и чёрного цвета.
И вышла из палаты. Но я, зная, что это было следствием приёма «Панкреатина», улыбнулась себе: «Нет, я буду жить долго».
Постепенно силы восстанавливались, хотелось, как прежде, шутить, беседовать на различные темы и даже дважды просила у соседок поделиться со мной принесенным винегретом из столовой. Кажется, у них был «сахарный диабет» и их часто кормили овощами.
Отдельно хочу заострить внимание, что всегда во все времена среди персонала редко, но попадались недобросовестные медсёстры. Так и здесь я заметила за одной сестрой такую штуку. Несколько дней мне делали наркотик на ночь, после которого наступало сладостное успокоение души, по всем клеточкам разливалось приятное чувство расслабленности, и я спокойно засыпала. Но, как я сказала, одна из медсестёр приходила, делала инъекцию, но боль не уменьшалась. Я становилась беспокойной, а она равнодушно бросала всякие обидные слова. Но почему-то я не пожаловалась. Не знаю почему. Таких сотрудников беспощадно увольняли.
Ещё хочется вспомнить одну женщину, имя которой я теперь не помню, но её участливое отношение и доброта запомнились мне. Это была жена одного пациента, палата которого была напротив нашей. Ему ампутировали правую руку по поводу онкологии плечевой кости, а после операции стали мучить фантомные боли. Приехала она из деревни и, чтобы постоянно находиться рядом с мужем, бесплатно помогала ухаживать за лежачими больными: мыла полы в палатах, выносила судна - санитарок ведь не хватало. Но всё это она делала так ласково и нежно, находила нужные слова для каждого из нас. Как интересно сложилась у них судьба?
Медленно, но всё же время не стояло на месте. В один из таких дней в палату вкатили каталку, уложили меня и повезли в «перевязочную» для снятия швов. Врачебные руки «летали» ловко и быстро. Тихо и насторожённо я наблюдала за их работой. Сняты все бинты. Вновь я скосила глаза, чтобы получше разглядеть свой шов на передней поверхности голеностопного сустава. Я сдержалась, чтобы не закричать или, ещё хуже, потерять сознание. Перед моими глазами был очень длинный, грубый «вульгарный» шов. Под слоем засохшей крови он выглядел ещё страшнее, чем был, может быть, на самом деле. В голове пронеслись сценки, когда я боялась, а потом медленно привыкала к препарированию в анатомичке института. И сейчас заставила взять себя в руки и стать просто наблюдателем. Операционное поле обработали спиртом, т.к. я опять напомнила, что у меня непереносимость к йоду. По мере того как удалялись шёлковые ниточки, шов всё больше и больше расползался: срастание отсутствовало. Решили снимать швы через один, а через 1-2 дня сняли все остальные. Рана кроваво-красная устрашающе зияла. Я думаю, что это было результатом отёка или ожога, который возник после применения йода во время операции, несмотря на мои предупреждения. О существовании другой непереносимости я не подозревала. Дело в том, что перевязки делались с фурацилином, который, как оказалось, тоже вреден для меня. Никаких сдвигов в закрытии раны не было, и врачи решили, что, во-первых, сухожилие, которое, находилось под швом, закрывается плохо и медленно, во-вторых, мой иммунитет был настолько снижен, что отсутствовал всякий прогресс. Повторюсь, что за время, проведенное в стационаре, я похудела на 20 килограмм! И чтобы стимулировать организм стали делать переливание крови. Процедурная сестра каждый раз мучилась с моими венами, они по какой-то причине спались и стали труднодоступны. Но я мужественно терпела и подбадривала её. Всего было сделано 10! переливаний крови. Все перенесла неплохо, кроме первого, когда была температура и головная боль. Старания персонала и, особенно врачей, начали давать результат – передний шов очень и очень медленно, но закрывался. А на ногу вместо гипса была наложена лонгета, затем, чтобы легко снимать во время перевязок.
Жизнь в пределах постели в течение 2 – 2,5 месяцев настолько затянулась, что мечты встать на ноги порой казались уже не реальными. Чем сильнее были грёзы, тем медленнее текли дни. И всё-таки этот день настал. Ура! Мне разрешено встать! Душа пела! Сердце так и вырывалось наружу! В своём воображении я видела себя вставшей и сразу твёрдо шагающей только вперёд! Но реальность оказалась другой. Встать-то, я встала, но и шага не смогла сделать - закружилась голова, а здоровая нога задрожала, как осиновый листок, и я чуть не упала. Так, первая попытка закончилась неудачей. Значит, будем учиться постепенно. На следующий день новенькие костыли стояли у изголовья кровати. Их занёс муж с такой торжественной миной на лице, будто вручал мне букет цветов, которые я безумно люблю, по сей день. Мои будущие «помощники» сверкали своим чёрным лакированным покрытием, и это заманивало скорее приступить к действию. Супруг тут же сразу отрегулировал их по высоте моего маленького роста. Организм мой отвечал благодарностью за моё упорство и настойчивость. Около кровати я стояла уже без проблем. Теперь надо переходить к дальнейшему этапу тренировок. Сделаны неуклюжие первые шаги с помощниками, как я стала называть костыли. Невольно вспомнилась детская песенка «Топ-топ первые шаги…». Освоив эту технику в палате, решилась посмотреть на мир за её пределами, т.е. вышла в коридор. Учения не проходили даром, и вскоре я уже бегала во всю даже по ступеням лестницы.
Захотелось выходить в «свет», как я назвала вечерние посиделки выздоравливающих перед телевизором в фойе. Но однажды меня поразил такой случай. Транслировалось что-то интересное, и из палат повыползали все, кто хоть как-то мог двигаться. К числу зрителей присоединилась и санитарка – молодая, бойкая, разухабистая «оторви голова». Вдруг из какой-то палаты послышался сначала зов, потом постукивание ложкой по стакану, затем громкий крик. Наша санитарка ни с места. Видно забыла, что находится на рабочем посту, а не дома. По-видимому, кто-то ей шепнул вежливо, она вскочила, забежала в палату, ногой выдвинула судно в коридор и снова продолжила просмотр телепередачи. Уверена, что, если бы кто-то был там, то помогли бы страдальцу. Но на тот момент никого не было, и в палате оставался беспомощный человек. От судна миазмы распространились по всему коридору, от чего «зрительный зал» постепенно стал пустеть.
Да, в отделении чувствовалась острая нехватка младшего персонала, что особенно было заметно по состоянию санузла. При всей радости ощущения, что ты всё больше осваиваешь самообслуживание, в туалетную комнату не хотелось заходить: все полы были заставлены суднами, иногда даже грязными, повсюду валялись грязные клеёнки, пелёнки, бельё. Невольно вспоминала своё отделение, где был образцовый порядок несмотря на профиль больницы. Справедливости ради скажу, что у нас наркологические больные привлекались к уборке под присмотром санитарок. А здесь больные ничем не могли помочь персоналу, которого просто напросто не было. Были дни, когда одна санитарка была и на мужскую половину, и на женскую. Не шёл народ на такую тяжёлую работу из-за низких зарплат.
Приближались женские праздники 8 Марта, и хотелось себя привести в мало-мальски нормальный вид, т.е. искупаться, очистить своё тело от всей грязи и негативизма. Об этом я сказала мужу, и он охотно поддержал мою инициативу. Недолго думая, однажды, мы зашли в ванную, он закрыл дверь, и только стал меня купать, как послышался стук в дверь и крик санитарки, что без санкции врача нельзя принимать ванну, нельзя и закрываться на замок. С первым замечанием ещё можно согласиться, но со вторым можно и поспорить. Пришлось подчиниться, и выйти с размазанной грязью по телу. На следующий раз муж поступил по-другому. Я получила официальное разрешение, т.к. предстояло мне валяться на кровати неизвестное количество дней, недель, а, может, даже и месяцев, а без соблюдения гигиены уже было неприятно. Чтобы «задобрить» санитарок, в намеченный день супруг принёс так много шоколадок, что хватило «угостить» абсолютно весь средний и младший персонал. Потому как было разрешение врача, то санитарки угодливо приготовили ванную, наведя там порядок, дали простыни, полотенца, предложили закрыться, а сами стали охранять, чтобы никто не помешал нам. В тот день я получила такое удовольствие! После ванны помогли мне удобно лечь в постели, и я предалась неге. Санитарки не забыли упомянуть, что в любое время я могу пользоваться ванной «сколько угодно». Но такого случая больше не представилось, т.к. я добилась разрешения ездить домой. Но и этому предшествовал другой случай. Но об этот чуть позже.
Каким-то образом больные заметили мой моечный день. Все искренне радовались за меня, но один был «шутник», и, каждый раз проходя мимо нашей палаты, с едкой ухмылкой спрашивал:
- Ну, как ванна вместе с мужем? Небось сладко было?
Или что-то в этом роде. А 8 Марта, когда посетителям был более доступен проход, этот же «шутник», увидев, что около меня сидит супруг, бросил мимоходом:
- Ты около неё крутишься, а в твоё отсутствие то один заходит в палату, то другой.
Моего очень ревнивого мужа это, как молнией пронзило! Была сцена ревности, я плакала и пыталась вразумить его, но мои слова были пустыми. Праздник был испорчен. Он ушёл разгневанный, а я осталась с тяжёлыми мыслями. На другой день я рассказала об этом инциденте одному из пациентов. Вся мужская половина провели с «шутником» беседу, после которой, подойдя к нашей палате, он извинился и сказал:
- Я же пошутил. Когда он придёт опять, я поставлю бутылку, мы с ним выпьем и вы помиритесь.
Но шутка шутке рознь! Надо понимать где, как и с кем шутить. Муж долго не приходил. Возможно, больные его перехватили в коридоре и поговорили с ним. Постепенно всё встало на свои места.
Так что же за мужчины были в моей палате? Я шла на поправку. Настроение было хорошее. И, чтобы коротать длинные вечера, мы часто рассказывали анекдоты, а значит звонко смеялись. Был такой период, когда в нашей палате с переломом руки лежала молодая женщина – «ходячая энциклопедия» анекдотов, да ещё так умела их рассказать, что не рассмеяться было нельзя. Потом появились карты. И придвинув стулья к моей кровати, я тогда ещё не ходила, играли в «дурака». Проходящие мимо палат мужчины стали присоединяться к нам, и игра продолжалась, сопровождаясь шутками и рассказами. Вот о них то и упомянул наш «шутник».
Как-то вечером в палату привезли старушку с гипсовым «носочком» на правой ноге. Сколько лет ей было - неизвестно, но судя по разговорам с тем «одуванчиком», что лежала напротив меня, возраст был весьма солидный, где-то около или за 90. Обе старушки были словоохотливые, в хорошем расположении духа, а темы разговоров были о далёкой гражданской войне, когда брат шёл на брата, сын – на отца. Говорили они негромко, понимая, что поздний час. Сначала я прислушивалась, старалась запомнить всё, т.к. я любила вникать в события «давно минувших дней», но мерное воркование действовало убаюкивающе, и сказать не могу, сколько времени велась эта беседа. Я уснула сладким сном, если можно назвать его сладким на больничной койке. Часто по утрам, раздавая термометры, многие медсёстры оставляли их на тумбочке около кровати, видя, что больной ещё спит. Так было и в тот раз. Медсестричка быстро пробежала по палатам, кому-то термометр сунула под мышку, для кого-то оставила на тумбочке. А через несколько минут прошла и собрала их. Мне уже не спалось. Что-то настораживало в палатной тишине. Я не слышала за своей спиной дыхания соседки (её кровать была сзади моей). Дежурная сестра не появлялась, но начиналось движение в коридоре – то просыпались пациенты и устремлялись в туалетные комнаты. Одного из них я остановила, т.к. лежала лицом к двери:
- Войдите, пожалуйста, в палату и послушайте, дышит ли за моей спиной бабушка.
Он выполнил мою просьбу, но через минуту сказал:
- Не пойму, но я не слышу, чтобы она дышала.
Через минут пять вошла медсестра, потом врач, и констатировал смерть. Жалко очень человека – и возраст почтенный, и повидала много на своём веку, рассказчица хорошая. Через два часа труп вынесли, а я долго ещё была под впечатлением: вечером слышала её голосок, а вот и не стало человека. Жизнь скоротечна и не предсказуема. И возмутила работа медсестры, что, не видя больного «измеряет температуру». Какую цифру она поставила в температурном листе, может уже окоченевшего человека?
А через несколько дней меня перевели на эту койку. Нет, страха или брезгливости у меня не было. Кровать была небольшая, подростковая да ещё с панцирной сеткой, и мне там было так уютно (может старушка была добрая и дарила мне своё тепло), я не была на виду перед вечно открытой дверью. По вечерам ватаги недужных из 3-4 человек продолжали собираться около моей кровати. Медперсонал делали вид, что не замечают, а, может, и правда не видели наших посиделок в круговерти своей насыщенной, суетливой работы. Да к тому же я стала активным помощником завотделения, Сергеева Александра Сергеевича: то помогала ему делать отчёты, то что-то чертила, линовала, то рисовала диаграммы. В общем, отношения стали почти дружеские. По своей природе я человек не гордый, не кичилась тем, что я врач. Там, где я могла в силу своей загипсованной ноги, да на костылях, помогала сестре хозяйке: гладила врачебные халаты в её комнатушке, подсчитывала чистое бельё, что тоже стало давать свои плоды. Очень часто мне менялось постельное бельё, причём оно всегда было новеньким, опрятным. И с главной сестрой отделения стали здороваться дружеским поклоном. А значит, жизнь потекла веселее.
Однажды, прогуливаясь по холлу коридора, остановилась перед окном. И почувствовала, что внутри что-то больно защемило: оказывается прошла зима, снег на дорогах стал темнеть, а значит скоро весна. А я всё ещё в больнице. Людской мир мне казался неестественным: человечки и машины были такими маленькими, что казались игрушечными, а сама жизнь за пределами больничных стен сказочной и придуманной. «Неужели я ещё буду там и смогу сама всё это ощутить и вновь осознать красоту жизни?»
Солнышко поднималось всё выше, иногда дни были такими тёплыми, что чаще думалось о весне, а вместе с ней о чём-то родном и хорошем. Дома скучала по мне моя дочурка, проявившая такую недетскую заботу и ласку в день моего падения. В один из таких прекрасных дней я сказала супругу, что хочется уже побывать дома, обнять доченьку, да и всех остальных домочадцев. Муж к моему удивлению, не задумываясь, поддержал меня. А в ближайшее воскресенье погода, как никогда, подыграла нам. Погода была настолько тёплой, что больные потянулись на улицу. Среди прогуливающихся были и мы, но у нас был продуманный план: в сумке лежал пуховый платок, который я накинула на плечи, а муж должен был подогнать такси к чёрному ходу больницы (частных машин в городе было ещё очень мало). Вся «операция» заняла минуты, а ещё через 10-15 минут мы были дома. Дом есть дом. Настолько нам всем было хорошо, а счастливые люди ведь часов не наблюдают. Солнышко давно ушло в свои покои, а землю окутало ночное покрывало. Только тогда все спохватились, что давно надо быть в больнице. И на самом деле, пока мы нашли такси, пока ехали, и оказались около закрытых дверей стационара. Что делать? Попасть в отделение можно было только через приёмный покой. Не найдя другого выхода, пришлось идти таким путём. На тот момент там дежурила очень принципиальная медсестра, которая не стала внимать моим просьбам и уговорам, а вызвала дежурившего врача. Тот по роду своих обязанностей провёл с пристрастием допрос, и только после этого вызвал медсестру моего отделения и передал меня для дальнейшего сопровождения. Ночь я почти не спала, ждала, что принесёт мне утро. Но «не так страшен чёрт, как его малюют». Да, приходил заведущий, но скорее для того, чтобы сообщить мне, что в следующий раз накануне надо ставить в известность лечащего врача об уходе, что теперь разрешается мне ночевать дома, но возвращаться желательно до врачебного обхода. За всё оставшееся время я пользовалась своей привилегией, не нарушая при этом всего остального.
В травматологическом отделении обычно люди лежали месяцами, а то и более полугода, что сближало их. Ведь как-то надо было скрашивать очень длительное лечение, находясь, порой далеко от дома. Вот публика и находила себе собеседников, партнёров в карточные игры, на что персонал закрывал глаза. Появился и у меня такой хороший товарищ – бывший мой сокурсник Дима. Постоянно находясь в горизонтальном положении лицом к двери, невольно наблюдала за всеми проходящими мимо дверей моей палаты. И вот как-то лицо одного такого прохожего мне показалось знакомым. Я решила присмотреться, чтобы убедиться в своём предположении. И однажды я окликнула его, не будучи уверенной на все 100%. Когда он повернул голову на мой голос, то мои предчувствия подтвердились. В дальнейшем мы стали обмениваться приветствиями и короткими фразами. Но когда я стала самостоятельной, ходила с костылями, то беседы наши приобретали всё больший смысл. Я знала его просто, как студента и не более того, сильно прихрамывающего на одну ногу. А сейчас Дима познакомил меня со всей историей болезни.
Родился и вырос он в деревне. Однажды с другими детишками он играл в каком-то овраге. И вдруг глиняная стена карьера обвалилась и погребла под собой его. Детишки побежали сообщить взрослым. Мальчика спасли, но не без последствий. Был вывих тазобедренного сустава. Может быть, он и был вправлен (теперь я не помню), но сельское лечение не доведено до конца. И в течение всей жизни этот сустав то самовправлялся, то снова выходил из суставной сумки. С годами всё это в купе стало сказываться на позвоночнике: появились боли. После института ему нужна была работа не связанная с ходьбой, и он стал рентгенологом. Часто беспокоящие поясничные боли привели его на консультацию к известному в те времена «светиле», Строкову Владимиру Александровичу. Обследование показало, что причиной участившихся вывихов стало стирание, износ суставной крышки в вертлужной впадине, которая удерживала головку бедренной кости на месте. А для удержания головки следовало сделать пластику, взяв кусочек из здоровой кости и пересадить в повреждённый участок. Но перед этим надо было добиться вправления вывиха, что достигалось аппаратом Илизарова. Вот на этом этапе мы и встретились: он подолгу ходил по коридору, чтобы ускорить процесс. Однажды подойдя к палате (в палату он никогда не входил), радостно сообщил, что слышал щелчок, а это означало, что головка встала на своё место. После этого наоборот ходьба запрещалась, дабы не потревожить сустав. Затем последовала операция с имплантацией косточки взамен утраченной крышечки сустава и кокситная гипсовая повязка для иммобилизации шейки бедра (то есть гипс накладывался от талии и далее проходил через всю нижнюю конечность). И снова долгие ожидания, но в неподвижном подвешенном положении. Это был удивительно добрый, тактичный человек и большой оптимист. Спустя годы я услышала от сокурсников, что на первых порах операция дала отличный результат, но спустя ещё несколько лет узнала, что всё вернулось на круги своя. Жаль. Очень жаль.
Итак. Прошли мартовские женские праздники. Солнышко поднималось всё выше. Незаметно сошёл снег, да я, по сути, и не видела его, разве что из окна вестибюля. По максимуму проведено переливание крови (10 раз!), рана на передней поверхности голеностопа затягивалась очень и очень медленно из-за низкого иммунитета. Появилась местная аллергия на фурациллин, который применялся для перевязок. Гиперемия «цвела», как распускающийся букет красных роз. Зуд перестал давать покой и по ночам. Врачи уже терялись и не знали что предпринять. Только выписка пациента спасала их от дальнейших хлопот. Что они и сделали. Ещё с остатками незакрывшейся раны 11 апреля я покинула стены стационара. Это был на редкость очень тёплый солнечный весенний день. Уже можно было ходить в летней одежде.
Через несколько дней после выписки я посетила травмпункт для продления больничного листа, да и просто для контроля состояния ноги. На открытую рану была наложена мазь Вишневского. До дома добиралась в жестоких муках: боль просто раздирала мою ногу на части. Дома я сняла повязку и выбросила подальше. Что делать? Смешно, но я решила прибегнуть к народным методам лечения. Мой свёкор после каждого «ранения» бежал в туалет и лечил мочой. Однажды и я испытала это действие. Вылечила я ожог народным методом своей дочери по рекомендации начмеда, когда мы с главврачом скорой помощи, где я проработала некоторое время, уже начинали отчаиваться. Вот и сейчас я решила прибегнуть к народному лечению: несколько раз в день прикладывала к раневой поверхности мочу. Да, да – мочу! И чудо свершилось. Через 2-3 дня зуд и гиперемия исчезли, а ещё через несколько дней закрылась рана.
Предстоял длительный и трудный путь разрабатывания стопы. Что касается голени, то там, на снимках была исключительная репозиция (сопоставление) отломков костей и прекрасное срастание их. А вот сустав стопы…
Надо было приспосабливаться к новому состоянию и искать пути к максимально приближенному прежнему, до перелома. На больничном листе я пробыла семь месяцев. После восьми месяцев болезни полагалась инвалидность, но я была такой молодой, так не хотелось чувствовать себя ущербной, «ведь я сильная и преодолею всё». Как и полагалось, ходила на лечебную физкультуру (ЛФК), принимала физиолечение. Дома сама разрабатывала ногу, помня слова одной великой польской пианистки, которая рассказывала по радио, как по настоянию матери в детские годы приходилось сидеть за инструментом в то время, когда все детишки играли на улице: «Я плакала и играла, играла и плакала. Я ненавидела, а потом полюбила игру. Так через упорство и труд достигла того, чего достигла».
Но постоянные боли мучили днём и ночью. Теперь, спустя несколько десятков лет, не могу вспомнить, как и по какой причине, я стала носить ортопедическую обувь (ботинки), которую шили в специальной единственной мастерской на всю область. Не скрою, меня это сильно удручало. Моя мама, сколько я её помню с младенческих лет, была постоянным заказчиком в этой мастерской, теперь вот и я оказалась в подобной ситуации. Чувствовала, что тревога за своё будущее всё сильнее овладевает мной, но как психиатр, я понимала, к чему могут привести такие «накрутки». Много стала размышлять.
Мой путь к остановке городского транспорта пролегал мимо одного дома, где в тот год на крылечке ежедневно сидел молодой человек. Он заинтересовал меня, и я стала наблюдать. Вскоре подметила, что у него есть глубокий физический недостаток. И вот однажды я решилась заговорить с ним. Он оказался очень общительным человеком и поведал о том, что в своё время он работал на железной дороге «сцепщиком вагонов», и однажды попал между вагонами, которые чуть не раздавили его. Он остался жив, но стал инвалидом. С тех пор мы часто беседовали по несколько минут, или просто обменивались приветствиями, если я «торопилась». Эта встреча сыграла большую роль в моей жизни. Я поняла, что надо жить в любом состоянии: ведь живут люди и без руки, и без ноги, или даже без обеих рук и ног – и ничего! «Так и я буду жить, чтобы со мной не случилось».
Подошло время выхода на работу. К этому времени я ходила уже без тросточки. Но работа с психически не здоровыми людьми пугала меня: ведь я не могла бегать, не могла быстро переступить с ноги на ногу. Лишь однажды высокая и крепкосложенная больная покусилась на меня. После проведенных с нею пояснительных «мероприятий», она стала даже моим «личным охранником». А далее судьба хранила меня до ухода на пенсию. Травматологическая больница предоставляла мне бесплатное лечение в одной из здравниц средней полосы России предназначенной для больных с опорно-двигательным аппаратом. Но, как я уже упоминала, что супруг был «патологическим» ревнивцем, и от путёвки пришлось отказаться. Какие виды лечения я только не принимала, в том числе и рентгенотерапию, ничто не снимало боли. В ортопедической обуви я проходила два года. Помимо того, что она не приносила ожидаемого удобства при ходьбе, в ней было жарко летом и холодно в 30 градусные морозы. Не было и эстетики, что всё-таки удручало меня. И я выкинула ботинки и перешла на обычную обувь. Очень и очень трудно по сей день: если нога привыкает к одной обуви, то надо преодолеть боль и неудобство, чтобы надеть другую. Поэтому «театральных» туфелек нет, но до выхода на пенсию сумела-таки проходить в удобоваримых «черевиках», да ещё на каблучках.
Прошёл год, а потом ещё полгода, пока я решала для себя – что делать с теми тремя шурупами, что находились в голеностопе. Понимая, что чем дальше, тем большим будет обрастание костной тканью металла, а значит и больше сложностей при его удалении, решилась на операцию. Уж больно меня пугали жуткие боли от наложенного жгута. Что ж – надо терпеть! Пошла.
Но что удивило меня – заведующий отделением Сергеев Александр Сергеевич предоставил мне палату-люкс! Когда-то мне казалось раем лежать в такой палате. Но что это вдруг снизошло на «зава», по какой такой доброте? Ещё в бытность моего первого пребывания в отделении в люксовой палате лежали люди городской или областной величины. А теперь я буду лежать там, как королева. Но… из-за нехватки младшего персонала мне самой пришлось палату привести в «надлежащий вид» прежде чем удобно расположиться в ней.
Так что же собой представлял «люкс»? Палата была рассчитана на двоих. Кровати были с деревянными полированными спинками, что в те годы ещё считалось шиком, с толстыми удобными матрацами. Холодильник, телевизор и посередине тоже полированный стол с несколькими добротными стульями. Вместо окна была огромная дверь, выходящая на балкон, сделанный под «старину» с колоннами. С балкона открывался вид на базарную площадь и театр музыкальной комедии. Забегая вперёд, скажу, что воспользоваться балконом с его видами мне не пришлось.
Оставалось два-три дня до операции. Однажды в коридоре я увидела «светилу» травматологии Строкова Владимира Александровича и попросила его сделать операцию. Он улыбнулся и сказал: «Ну, что Вы, это ведь всего-навсего удаление металла», но согласие дал. Итак, операционный день. Лифт, как всегда не работал, поэтому я своими ножками дошла до операционной через два этажа. Толи за эти полтора года я привыкла к постоянным болям, толи помогло внутрикостное обезболивание, но операцию я выдержала «достойно». Но до сих пор могу воспроизвести в памяти звуки от летящих осколков кости, отбиваемых обычным долотом и молотком. Да, да, обычным молотком и долотом! Операция длилась, кажется, недолго. А после операции, опьянённая «новокаином», отказалась даже от помощи, и самостоятельно добралась до своих «хором». Что мне не понравилось, так это то, что персонал отделения не заглядывал в палату, дабы не беспокоить «персону». На моё счастье двери моего «люкса» были напротив мужской палаты. Один пациент этой палаты из чувства доброты взял надо мной шефство. В первый послеоперационный день, увидев мои окровавленные простыни, он позвал медсестру, которая поменяла всё на чистое бельё. Заглядывая, он просто интересовался, не надо ли мне что-нибудь или подавал стакан с водой. Имени его я не знаю, но помню его благородство. Через 2-3 дня я стала ходить самостоятельно. И так как меня угнетала тишина и одиночество в палате, то я уходила в другие палаты и поднимала дух немощных. Однажды, встретив меня в коридоре, Строков Владимир Александрович, меня спросил:
- Сильно болит нога?
- Совсем не болит - ответила я.
- Такого быть не может – несколько удивленно посмотрел он.
- Ту боль, которая должна быть, я не замечаю, так как привыкла к ней.
И ведь действительно, я отказалась даже от наркотиков в первый день после операции, решив, что такие неудобства можно и перетерпеть.
В отделении очень не хватало как младшего, так и среднего персонала. А однажды, то был воскресный день, ко мне подошла старшая медсестра и попросила надеть халат и просто посидеть за столом медсестёр, чтобы «сделать видимость» присутствия персонала. Прошло уже так много лет, что то, что я сейчас скажу, мне и самой кажется выдумкой. Но это было. Не помню каким образом я это делала, но я сделала все инъекции, вплоть до внутривенных, раздала лекарства, измерила температуру и отметила её в температурных листах. То есть сделала почти всю положенную работу медсестры.
Подружилась я с одним пациентом. По несколько минут мы иногда беседовали на различные темы. Это был интеллигентный, эрудированный человек. Не помню, кем он работал. Но помню, что ему врачи порекомендовали делать инъекции «Солкосерила» и мазь с тем же названием. Достать его было очень проблематично. А этому товарищу принесли и то, и другое. Так он отдать отдал всё в процедурный кабинет, но строго следил, чтобы ни одна ампула препарата не пропала.
Лечение шло своим чередом. Супруг мог посещать меня беспрепятственно в любое время. Но одно из них запомнилось. Стояло лето. Поспели арбузы. В один прекрасный день такой круглый полосатый арбузище красовался передо мной в «люксе». В тот момент (преднамеренно или случайно) в палату заглянул заведующий отделением узнать о моём самочувствии. Мы с мужем пригласили и его полакомиться арбузиком. Предложение было принято безоговорочно. И даже доктором поставлен флакончик спирта на стол. Во время угощения «со стопочкой» между мужчинами зашёл разговор. Теперь, возвращаясь в далёкое прошлое, думаю, что когда-то я сказала Сергееву о месте работы своего супруга, и вот сейчас «зав» решил воспользоваться моментом (поэтому и дал мне лучшую палату). Сегодня он просил помощи у мужа. Нужно было заасфальтировать участок земли на его «фазенде». А муж мой был прорабом на асфальтировании объездной дороги города. Решением «мужских» проблем я не интересовалась, поэтому и пой день не знаю, чем кончился их договор. Но предполагаю – положительно.
Из-за того, что перевязки делались опять с фурациллином, у меня вновь возникла аллергия, сопровождающаяся сильным зудом, сыпью, гиперемией и незначительной отёчностью. Я заторопилась домой, где снова прибегла к народному лечению. А потом…потом жизнь потекла своим чередом.
Почему-то муж не воспринимал мои жалобы на боли в ноге, и даже любимым его изречением стало «Всё равно их отбрасывать» (расшифровку оставлю на усмотрение читателя, если таковой будет). Но через несколько лет инфаркт миокарда прервал земную жизнь его самого в возрасте 40,5 лет. Несмотря на все перипетии, судьба подарила мне уже в пенсионном возрасте хорошего человека, тоже потерявшего жену от онкологии. Так сошлись два одиночества, чтобы на старости лет дать взаимное внимание и уважение. В те годы была миллионная эмиграция из Советского Союза в Израиль. Мой второй супруг стал тоже поговаривать на эту тему, может быть, желая услышать заветные слова согласия и от меня. Я не воспротивилась. И для начала мы съездили туда «на разведку» в качестве туристов, а ещё через год стали гражданами этого государства.
Меня эта страна пленила своей красотой первозданности от сотворения мира. Здесь были места, где родился, жил и читал проповеди Иисус Христос. По этой земле проскакали конницы многих правителей, а земля истоптана миллионами разных народностей, которые не только стремились поработить эту землю, но и шли к поклонению святынь трёх религий: иудейской, мусульманской и христианской. И я успела увидеть все эти святыни своими глазами. Могла часами стоять на набережной Средиземного моря и предаваться философии Бытия. Да, я могла ещё ходить, преодолевая боль, и, конечно, постоянно глотая обезболивающие таблетки. За это я благодарна судьбе.
Как известно, Израиль славится своей медициной. И я решила воспользоваться этим, чтобы остаток дней прожить без мук. Обратилась к врачу ортопеду. С ним у меня была длительная беседа. Чтобы хоть как-то убрать или снизить боли, было предложено два варианта. Первый - заменить голеностопный сустав на искусственный. Но… именно голеностопные «суставы» в те годы были на стадии доработки, апробации, хотя имплантация коленных и тазобедренных «суставов» среди больных нашли хороший отклик. И прежде чем ставить такой сустав, надо было сделать компьютерные снимки для уточнения различных параметров. Врач сразу предупредил, что не даёт гарантии на 100% успех. Поэтому для меня оставался второй вариант – закрытие сустава. А это мне, как медику знакомо и объяснений не требовалось. Незадолго до операции я была приглашена на беседу со специальной комиссией, состоявшей из пяти врачей и одной медсестры, совмещавшей и роль переводчицы с иврита на русский и наоборот. Попросили подробно рассказать, каким образом произошла травма, какая была операция и с каким наркозом, как протекал послеоперационный период и к каким препаратам есть аллергия (что для меня было немаловажно). Мне очень понравился такой подход к делу, я чувствовала живое участие каждого члена той комиссии. Затем мне было предложено подождать в другой комнате, пока они совещались. И в завершении была встреча с врачом анестезиологом, который рассказал о различных вариантах ведения операции с его стороны. Мы выбрали то, что больше подходило мне. Такого в России не было. Теперь надо было ждать приглашения на плановую операцию, а это заняло месяца два или три.
Поистине каждый из нас живёт одним днём, не предполагая, что ждёт его завтра. А за эти месяцы ожидания случилось страшное. У моего супруга «случайно» была обнаружена онкология, требующая немедленного вмешательства. Операция была сделана в другом городе, так как его невестка от сына работала врачом в стационаре того города. Я почти каждый день ездила туда. Дорога была очень трудной по двум причинам: отнимала весь день, оставляя часа два на полезное присутствие у постели больного. И второе - была физически трудной для моих ног. Дело в том, что каждый раз я должна была преодолевать отрезок пути с затяжным подъёмом, прежде чем брать такси и ехать дальше. Ноги не успевали отдыхать, боли усиливались. А это вынудило меня взять трость в руки. Так с нею, родимой, не расстаюсь до сих пор.
На описании самой операции задерживаться не придётся, так как помню, что глаза мои сами закрылись, а проснулась я уже в другой комнате, где около моей многофункциональной кровати о чём-то «ворковали» (языка я почти не знала) сотрудники. Так на этой же кровати меня отвезли в палату. Что меня удивляло – это большое количество медбратьев и санитаров. Здесь нет чувства «стыдливости». Всё выполняется так, как требует того жизнь. Они подавали мне судно, меняли постель, они возили в душ. И во всём была «душа» - как если бы они это делали с своим родственником.
Меня, как медицинского работника, интересовало абсолютно всё. Но постараюсь описать то, что я увидела за своё 3х или 4х дневное пребывание в стационаре. Начну с уборки помещения. Если в России санитарки разводили «хлорную известь» в огромных ёмкостях, потом процеживали и без перчаток работали постоянно. Здесь у уборщицы на катающемся устройстве стоят и ведро, и швабра, и тряпки, и моющие средства с приятным запахом. Наверно, эта мечта каждой санитарки доселе в России. Постельное белье настолько чистое, что создаётся впечатление, что оно новое и можешь брать столько раз за день, сколько требует ситуация. Нет в пищеблоках и кастрюль с «вонючей» хлоркой для мытья посуды. В туалетах и душевых такая чистота: кажется, что унитазы и раковины только что установили новенькими. А сколько же это пар перчаток уходит в одном отделении, в одной больнице, в целом государстве?! Для каждой инъекции медсестра надевает новую пару перчаток!!! Помню, что у врача гинеколога на исторической родине была пара перчаток, которую она берёгла, как «зеницу ока» и мыла под проточной водой после каждого осмотра. Там строго-настрого запрещали посещение больных. А здесь – хоть «табором» заходи. Там частые послеоперационные нагноения; сине-зелёная палочка; «золотистый стафилококк» в роддомах; целые отделения в больницах закрывались на карантин по поводу то дизентерии, то гриппа. Здесь идеальная чистота, никакой инфекции. А уж как там санэпидстанция «шуровала»: то делали заборы «воздуха», то мазки с рук персонала, то…всего не перечислить – а результат «нулевой». Здесь в каждом туалете постоянно есть «туалетная» бумага, бумага для рук, жидкое мыло. А личная гигиена и даёт «хороший» результат. Разительное отличие и в кормлении больных. Кроме обязательного блюда, подают и яички, и масло, джемы, кисломолочные продукты в маленьких упаковках, как в аэрофлоте.
Выше я упоминала о «души». Вот это поразило меня, так поразило! На второй день после операции больного везут в душ, где купают с мылом. Да, никаких повязок, наклеек на послеоперационном шве! У моего супруга передняя брюшная стенка была «разрезана» от и до. Но ежедневный такой туалет даёт чудодейственный результат. Так было и с моей ногой. В стационаре санитары снимали лонгету, купали меня, а потом снова возвращали гипсовую повязку на место. Если в России «располосовали» мою ногу, иначе не скажешь, тремя длиннющими рассечками, рубцы от которых красуются до настоящего дня, то в Израиле это были сантиметровые надсечки, на которые и швы, наверно, не накладывались. Да… по многим медицинским вопросам разящие взгляды, а значит и подход к лечению.
Завершая свои грустные, а порой до анекдотичности смешные воспоминания от этой тяжёлой травмы, забравшей у меня нормальное сосуществование, хочу добавить следующее. Та маленькая дочурка, что гладила с детской нежностью исковерканную ногу, теперь сама бабушка. А это значит, что возраст мой весьма солидный. За свою долгую жизнь я потеряла двух мужей, и долгие годы жила в одиночестве. Операция мне, признаться, не принесла существенных улучшений. Живу с хорошими обезболивающими препаратами. Но гуляю мало, так как ландшафт нашего города очень гористый, а это невозможно для длительных походов. Вот и всё.
8 февраля 2014 года

Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
(Андрей Дементьев «Баллада о матери»)


Все меньше и меньше остаётся свидетелей и участников событий Второй Мировой войны. Люди стареют и уходят, но интерес к ним пока что неиссякаем, может от сознания того, что они то рассказывают всё без прикрас, без какого-либо лоска. Я люблю слушать их неторопливые повествования и, всегда удивляюсь их памяти на прошлые события, вплоть до мелочей в датах, именах, названиях. Всем им за 80, а некоторым уже за 90 лет. Чтобы внести лепту в память народа о той страшной, самой трагической войне за всю историю человечества, я решила написать хотя бы один рассказ. Недавно одна соседка стала вспоминать о бегстве своей семьи от безжалостно протягивающихся, костлявых, кровавых рук войны. Я сама, пережившая голод и холод войны, не знала мук эвакуации. А здесь вдруг сама судьба мне послала очевидца, участника одной из них, как говорится, получила материал из первых рук. Я настолько была заворожена историей и потрясена тяжестью пережитого людьми, что не смогла упустить случай. И тут же попросила разрешения на встречу, чтобы записать услышанный рассказ, не полагаясь на свою память. Встретились около подъезда, соседка пригласила войти в квартиру, что меня вполне устраивало: никто и ничто не отвлекало нас. Время летело быстро, и, как оказалось, наша беседа продлилась два часа. Сколько интересного я узнала! Уверена, что и читатель разделит нашу общую боль и негодование той войной. После нашего интервью довольная хозяйка добавила: «Время, плохо или хорошо, но летит неумолимо. Пролетело ведь уже семь десятков лет, пролетит ещё, Бог знает сколько. Людская память вечна. Пусть и моя история поведает нашим внукам о перенесенных нами муках той войны».

*****

До эвакуации наша семья жила в районном центре Меджибож, который находился в 30 км. от Хмельницкого по дороге на Винницу. Это Западная Украина. Я очень любила места своего детства. Слышала, что наш город старше самой Москвы, но так ли это, не знаю. В давние времена эти земли принадлежали очень старинному польскому роду, и до сих пор сохранилась крепостная стена со рвом, который когда-то наполнен был водой. Много костёлов, церквей. Сохранился старинный замок, возможно, принадлежавший этому роду. Были времена, когда и турки орудовали здесь. За послевоенные годы я там была неоднократно и видела, как реставрируются памятники далёкой старины. А над братскими могилами теперь возвышается огромный обелиск, как дань памяти расстрелянным нацистами евреям. Среди еврейства Меджибож считался и сейчас считается родиной хасидского движения («учение благочестия» - религиозное течение в иудаизме), т.к. здесь жил основатель хасидского движения Исраэль Бааль Шем Тов. Ежегодно тысячи паломников хасидов посещают эти места. Меджибож посещал и известный вам и всему миру Тарас Шевченко.
Мой отец, звали его Аврум, на второй день войны был мобилизован в армию. Прекрасно помню проводы отца. Мать повисла у него на шее и рыдала, уткнувшись лицом в его грудь. Я тоже прижалась к отцу, а мои младшие братик и сестрёнка, ухватившись за подол маминого платья, ревели навзрыд
- Как же я без тебя буду? - причитала мама.- Вон они - мал мала меньше рядом! Кто их кормить будет? Ты был нашим единственным кормильцем и работником!
- Я всё понимаю, милая. И от этого и мне становится тяжело, что приходится тебя, такую молодую, оставлять с гурьбой ребятишек. Родни много, вот все и будете помогать друг другу, - похлопывал он жену по спине.
- Мы будем ждать тебя, родной. Глядишь – через месяц и вернёшься.
Вокруг нас было столько народа! У всех было своё горе. Каждому было ни до кого. Казалось, даже воздух пропитался людским напряжением неизвестности, так как каждый осознавал всю горечь начавшейся войны. Женщины безутешно стонали, дети ревели. Даже они понимали своим детским предчувствием, что что-то ужасное надвигается на всех.
Но поняв, что её причитания ещё больше рвут душу мужу, вытерла головным платком слёзы и заговорила с улыбкой.
- Да, да, конечно. Бог милостив. Вернёшься, и я тебе ещё нарожаю деток. Смотри, какие хорошенькие наши ангелочки. За нас не беспокойся. Родня большая, помогут.
Так мы его больше и не видели и не слышали. Возможно, и были письма, но они не настигали гонимых войной людей. А в конце войны получили известие, что наш отец пропал без вести.
Моей матери, Голде, в год начала войны было только 31 год. Что предстояло перенести такой молодой женщине в лихие годины войны? Оставшись без защиты и помощи, ежедневно, ежеминутно она должна была бороться не столько за свою жизнь, сколько за жизнь своих детей, перенося все ужасы бегства. А их на материнских руках осталось трое, среди которых я была старшей. Мне не было ещё и 12 лет. Кроме меня был мой братик Ким (имя дано в честь коммунистического интернационала молодёжи), которому было 4,5 годика, и сестрёнка Броня, ей было 1,5 года.
У моей мамы был брат, Зейлик, который жил в Проскурово. Позднее он был переименован в город Хмельницкий. Он работал директором в военной сапожной мастерской. У Зейлика и его жены Ханы было двое детей, дочь – Зина 8-ми лет и сын Фима 4-х лет от роду. До начала войны Хана со своими детьми, Зиной и Фимой, гостила у нас в Меджибоже.
В конце июня, начале июля началась эвакуация. Линия фронта приближалась с каждым днём. А 3-его июля, когда уже стала слышна канонада пушечных выстрелов и видны пожарища, началась эвакуация и в наших местах. Так как наш отец до войны был 2-ым секретарём райкома партии, то нам выделили подводу для выезда. Но моя мать отказалась от эвакуации под предлогом болезни 1,5 годовалой дочери Брони, у которой был коклюш. Да и мамин отец, мой дедушка, Йосиф не хотел уезжать, говоря: «Здесь я сам себе хозяин, а только за ворота выеду от дома, сразу стану бедняком». В Меджибоже никогда не было еврейских погромов, поэтому все считали, что нет надобности выезжать и, тем самым, оставлять могилы предков. Даже когда начали доходить слухи о зверских убийствах евреев, жители еврейских местечек в Украине отказывались верить этим слухам и утверждали, что это большевистская пропаганда. Они помнили хорошее поведение немецких солдат во время гражданской войны и думали, что нацисты люди спокойные и культурные.
Нередко эвакуация населения из прифронтовой полосы без особого распоряжения запрещалась. Но при приближении нацистов началось беспорядочное повальное бегство населения с тем, чтобы любыми путями спасти свои жизни.
В городе от людей Зейлик слышал, что делают немцы, как бомбят они города. Он эвакуировал свою сапожную мастерскую и по дороге заехал в Меджибож, который находился между Проскуровым и Винницей. Войдя в дом, закричал, обращаясь ко всем:
- «Срочно! Очень срочно уезжать! И как можно быстрее!». Что тут стало?! Все забегали! Каждый бубнил что-то себе под нос! Никто ничего не соображал - что же надо взять с собой из вещей? Конечно, в первую очередь схватили документы. Все бегали, то забегая в дом, то выбегая из него. То хватали что-то в руки, то отбрасывали в сторону. Помню, моя мать забежала в дом, откуда-то вытащила тюк, разорвала его и взяла оттуда летнее одеяло. Тётка Фрима, мамина сестра, которой было 27 лет, забежав домой, схватила зонтик. Спрашивается – зачем? Как защита? Но много зонтиком не намашешься! Умнее всех поступила бабушка. Она успела бросить в машину кошёлку с хлебом. В панике и суматохе все усаживались в машину в том, в чём были, то есть в летней одежде. Теперь, спустя десятилетия, я понимаю – какую глупость совершила мать, отказавшись от плановой эвакуации. Ведь тогда можно было, не торопясь, разумно собраться, взяв действительно необходимые вещи. А сейчас мы уезжали в небытие в лёгких платьицах, словно выезжали на однодневный пикник. Но что взяли, за то и расплатились на долгих и длинных дорогах войны. А она безжалостна, невзирая на возраст и лица. Вместе с нами были и 17-летний Ицик, мамин брат, и 14-ти летняя Поля, мамина сестра, и Майя, мамина сестра, кстати, моя тёзка и одногодка, т.е. ей было, как и мне, 12 лет. Да ещё семья Зейлика: 27-ми летняя жена Хана и двое малолетних детей, о которых говорилось выше.
В Винницу на вокзал мы приехали ночью. Но что творилось на вокзале! Не описать, не рассказать! Шум! Гам! Безостановочная ходьба! Куда-то ходили и что-то хлопотали! Или неистово доказывали свою правоту! Все что-то спрашивали друг у друга в надежде найти истинно правильный ответ! Просили советов и сами давали их! Прямо-таки, как в игре «Что? Где? Когда?». Страшно было смотреть: вокзал был забит несчастными людьми и их небогатыми пожитками. В то время, думаю, сам начальник бы станции не ответил на все эти вопросы, ведь уже поезда ходили без всякого графика, а поэтому вопросы «когда» и «куда» оставались открытыми. Наконец, подошёл поезд, который был полностью заполнен такими же беженцами, как и мы. Только наш кагал (группа, сборище) был огромен, не говоря о других. Нас было 13 человек и только четверо из них были взрослые, а остальные 9 человек – дети. Начальник станции подвёл нас к вагону и сказал проводнику: «Они спасают детей, а не вещи» и посадил нас в вагон. Все терпели дорожные неудобства, все терпели духоту. И дети терпеливо примолкли. Доехали до Фастова, который находился недалеко от Киева. В Фастове сошли с поезда, зашли на станцию и решили переждать несколько дней, пока прогонят немцев. О, как наивен был тогда народ! Расстелили тонкое одеяло, которое прихватила мама, и удобно расположившись на нём, «стали ждать», как говорят «у моря погоды». Увидев такую сценку в военное время, подошёл дежурный по станции и с улыбкой, спрятанной в огромные усы, но с очень строгим взглядом, поинтересовался, что мы тут делаем. Наши мамы наперебой стали рассказывать всё по порядку. После долгого выслушивания он отозвал Зейлика в сторону и очень серьёзно объяснил ситуацию, какой она была на самом деле: нечего надеяться на быструю победу, враг наступал на пятки советской армии. Мы узнали, что 8 июля в нашем Меджибоже уже хозяйничали немцы. Потом этот усатый дежурный дал распоряжение, и нас посадили в «товарняк», который вот уже сутки стоял на станции. Чего он ждал и сколько бы ещё простоял, остаётся загадкой, но, как видно, пока «гром не грянул». Гром грянул неожиданно. Немецкая армия бросила десант. Все вокруг пришло в движение, надо было скорее уносить ноги. А поэтому и наш товарный состав «дерганул», почти без остановок мчался вперёд и вперёд.
Так без оглядки доехали до Запорожья. Здесь на станции уже работал эвакопункт. От взрослых слышала, что там сидел представитель «член Верховного Совета», в чём теперь я сомневаюсь. Созданные государством эвакопункты заботились об эвакуированном населении, проводили учёт прибывших беженцев. Нам выделили помощь по 15 рублей на человека и отправили в районный город Запорожской Украины – Гуляйполе. Там расселили нас по квартирам. Мою мать с тремя детьми, тётку Фриму с 1,5 годовалым сыном Сёмой, и ещё двух маминых сестёр поселили у тётки Махно. Думаю, все помнят имя Нестора Ивановича Махно – предводителя повстанческого крестьянского движения на Юге Украины. В годы войны его тётка была старая женщина, как казалась мне – ребёнку, неполная и очень добрая. На деньги, которые получили, как помощь, наши молодые мамы купили смену белья, ведь мы уезжали только в том, что было на нас одето. Тётка Махно дала нам солому, что стало нашей периной или матрацем, и накрыла эту солому рядном (толстый домотканый холст изо льна). Мамин брат принёс выделенное колхозом пшено и сало. Ох, и наелись мы тогда каши с салом! В Гуляйполе мы прожили месяц и поехали дальше. В эти дни мамин брат Зейлик получил повестку из военкомата, а это означало, что на гурьбу детей оставалось уже трое взрослых людей. Это означало, что тяжесть всё большим грузом ложилась на хрупкие молодые женские плечи. Опять расставание! Каждое из них было со слезами на глазах и со словами «прости и прощай». Кто останется в живых? Суждено ли вновь встретиться? О, война, война! Сколько бед ты уже принесла в семьи и что ещё ожидать от тебя? Великую силу даёт надежда! Каждый провожающий и каждый уходящий на фронт надеялся на возвращение и ждал этой встречи, что придавало ему духа отваги и выносливости в тяжёлых боях. Человек жил этой самой надеждой! В тот день, когда мы пошли на станцию, Зейлик явился в военкомат. Подошёл товарный поезд, но моя мать сказала:
- Мы на него не сядем.
- Почему? – поинтересовались Хана и Ицик.
- Может Зейлика проведут по станции, и мы его ещё раз сможем увидеть.
Эта случайность спасла нас от смерти, т.к. этот состав попал под бомбёжку и мало кто остался в живых. Зейлика мы так и не дождались и вынуждены были сесть в следующий товарняк, который повёз нас в Краснодарский край. На протяжении всей своей жизни я вспоминаю этот случай. Получается, что и случайности, иногда, спасают жизнь. Итак, ушёл мужчина на фронт, а это означало, что одним взрослым человеком в нашем огромном семействе стало меньше. Старшим мужчиной оставался Ицик, которому было всего 17 лет. Но ответственность за всех и всё ещё большим грузом легла на женские плечи и души.
Калниболотская – станица в Новопокровском районе Краснодарского края. Там нас высадили прямо в поле, где уже ждали подводы. На этих подводах мы приехали в станицу Незамаевка. Основное население станицы были казаки, которые занимались земледелием. Добрались до места под вечер, поэтому нас накормили не обедом, а уже ужином, который состоял из арбузов, дынь и белого хлеба. (Я этому очень удивилась, так как я в эти же годы кушала только чёрный хлеб, а поклеванный, как называли полубелый хлеб, был только по праздникам – от автора). Жители отнеслись к нам с участием. Маленьких детей устроили в ясли-садик. Моя мать, её сёстры, Фрима и Поля и мамин брат Ицик стали работать в колхозе в поле. Так худо - бедно мы прожили там 1-1,5 месяца.
Враг стремительно продвигался к южным районам страны. Радиорупоры сообщали, что советские войска вынужденно оставляли один город за другим. И однажды поднятый с родных мест народ вынужден был искать нового убежища. Когда немцы захватили Ростов, нас эвакуировали дальше. Тёплое, благодатное лето уступило место холодным осенним моросящим дождям с ещё более холодными ночами. Ведь зимней одежды у нас не было. А холод медленно и безжалостно пробирал нас всё глубже и глубже, как говорят «до самых костей». Следующим нашим укрытием стала станция Тихорецк Краснодарского края. В Тихорецке был крупный машиностроительный завод. Быстрое продвижение немецких войск вынудило правительство принять решение об эвакуации промышленных предприятий на восток страны. Если их не вывозить, то заводы были бы просто уничтожены врагом или могли быть использованы против нас. Надо было отправлять все станки с завода вглубь страны, где после переоборудования налаживался выпуск военной продукции: танков, самолётов, пушек, снарядов и других видов военного снаряжения. Страна стала жить под лозунгом «Всё для фронта! Всё для победы!» На станции стоял товарный состав с уже погруженными станками. И снова дорога! Никто не смог бы даже предположить – сколько их ещё намотает наша судьба?
До Сталинграда добирались целый месяц. Какие трудности и лишения приходилось выносить людям? А о маленьких детях говорить и не приходилось. Война украла у них детство. Мы ехали, кое-как расположившись между станками. Взрослые спали, прислонив голову к станку, дети постарше, положив голову на плечо матери, а маленькие – на руках у мам. Счастьем считали, если состав останавливался на каком-то полустанке, где запасались водой для питья да нехитрыми продуктами. Погода становилась всё холоднее. Всё чаще летели «белые мухи», то есть уже падали снежинки, которые к обеду таяли, оставляя мокрые места на платформе. А сидеть в мокрой луже не очень-то приятно. Чтобы хоть как-то согреться, дети и взрослые устраивали «танцы». Скорей бы до места добраться! Но где оно, наше место? На дворе уже ноябрь-декабрь месяцы. В Сальске мы остановились. Моя мать, Фрима и Хана, жена Зейлика. пошли в военкомат просить помощи, как семьи военкомов. Детей оставили на Ицика, маминого брата. Отчётливо помню, как советские самолёты всё летали над нами. И вдруг они исчезли, а появились немецкие бомбардировщики, которые стали сбрасывать своё страшное оружие смерти на станцию. Началась паника, все искали укрытия. Мы с Ициком спрятались около будки, где пассажиры наливали себе кипяток. Во время бомбёжки пассажиры бросились бежать на станцию, но их почему-то туда не пропускали, пока не кончилась тревога. Война всё страшнее показывала свой оскал. По всему перрону валялись искалеченные и погибшие люди. То здесь, то там слышались стоны, и было много жертв. Потом вся наша мишпуха (семья) села на пассажирский поезд, что казалось верхом счастья после товарников, и поехала в Сталинград. Маршрут пролегал через станцию Зимовники, о которой шла дурная молва. Все говорили, что станция находится под постоянным прицелом немцев и «если проедете эту станцию, то значит, будете жить». Что нам надо было ожидать?
По дороге на эту станцию тётя Хана, жена Зейлика, стала рожать. Мама со своей сестрой Фримой бросились к военному эшелону просить врача. Вернулись с врачом, которая и приняла роды. Родилась девочка. Роженица не была готова к таким родам. Молодая мать думала, что ко времени родов она будет иметь постоянное пристанище. Будут люди, будет и детская одежда с одеялом. Но мы уже год скитались по железным дорогам. Новорожденную не во что было завернуть. Вагоны не отапливались. Мать была в отчаянии, что не может ничем помочь своему ребёнку, что не может дать тепла маленькому тельцу. И пока доехали до станции Зимовники, девочка простыла, и началось воспаление лёгких. Пенициллин негде было купить, да и страшно дорогой он был, а денег не было. А в свободной продаже он появился лишь в 1946 году, то есть после войны. Девочка умерла. Мама с тётей Фримой попросили у военных лопату и похоронили ребёнка в поле. Состояние тёти было удручающим, как в физическом, так и в душевном плане. Нося ребёнка под грудью, она мечтала о встрече с мужем, и что эта девчушка была бы подарком для него. Теперь, стоя с лопатой в руках около малюсенького холмика, она не представляла, что плод этой любви будет лежать в безызвестности в безымянном поле. Вид её был мертвящим душу. Моя мать, оставшись старшей в семье, стала ответственной за каждого из нас. Она видела и понимала: Хана настолько слаба, что опасно продолжать путь. Мысли не оставляли её, как поступить?
Только они вернулись с похорон, началась страшная бомбёжка. В этот момент мой братик Ким, которому было 4,5 годика, стоял в коридоре купейного вагона и смотрел в окно. Во время бомбёжки все попадали на пол, как это обычно делалось в такие моменты. Когда Ким оглянулся, то увидел всех лежащими на полу и произнёс: «А…все убиты». Но, когда бомбёжка закончилась и все с пола встали, он радостно и по-детски с недоумением сказал: «А…теперь все живы». Когда все успокоились, моя мама сказала: «Мы не можем оставить Хану одну, мы останемся с ней. Если нам суждено жить, то мы останемся в живых». И чудо свершилось. Ни одна бомба возле нашего вагона не разорвалась.
Прибыли в Сталинград. Там нас повезли на Краснооктябрьский завод. Разместили в доме, где до нас жили российские немцы Поволжья. На дворе стояла холодная, суровая зима. Дом, в который нас поселили, был засыпной, т.е. промежутки в стенах были засыпаны опилками. И, чтобы не мёрзнуть, вынуждены были топить печку этими опилками из стен. А как следствие этого, стены стали промерзать. Поскольку условия нормального существования просто отсутствовали, то и заболеваемость была высокой. Создавались условия для возникновения различных инфекционных заболеваний. В каждом доме кроме хозяйских детишек было много детей беженцев. Дети всегда остаются детьми, им хочется общаться, используя каждый возможный момент. Видно кто-то болел из соседних деток. Заболела моя младшая сестра Броня, которой было уже 1 год и 8 месяцев. А у Фримы заболел сын, ему было 1 год и 10 месяцев. Дети заболели корью. Мама и тётка Фрима лежали вместе с детьми в больнице. Был конец декабря, а этим уже всё сказано. Не до санитарных условий было и в стационаре. После кори у Брони началась дифтерия. А это очень тяжёлое заболевание! Была ли вакцинация в годы войны? Сомневаюсь. Помню, как она ела хлеб и плакала от боли в горле. 30 декабря 1941 года она умерла. У тёти Фримы сын после кори заболел воспалением лёгких и 31 декабря тоже умер. Умерших детей родители оставили в больнице, там сказали, что похоронят хорошо, но частые бомбёжки навряд ли позволили захоронить их. Это была вторая жертва войны. Что испытывали матери? Оцепенение, камень на сердце, страх за оставшихся детей не давали выхода слезам, от чего становилось ещё тяжелее. Нельзя! Нельзя показывать врагу свою слабость! Если он это почувствует – он проглотит и остальных. Надо боль свою зажать в кулак и жить дальше ради оставшихся детей. Надо спасать их жизни! И женщины сделали всё возможное и невозможное и, поддерживая друг друга, зашагали вперёд.
Немного прейдя в себя от горя, мать с тётей пошли в военкомат и стали просить помощи в устройстве на работу. Поскольку их мужья были военкомами, их взяли на работу в столовую официантами в разные цеха завода. А 17-ти летний Ицик стал рабочим в новом цеху. После смерти детей нам дали комнату в коммуналке в многоэтажном доме. Кроме нас там жил инженер с семьёй и ещё кто-то. В комнате спали на топчанах, откуда-то появились уже и подушки. Но городская жизнь с её карточной системой была тяжёлая, и моя мать задумала переехать в колхоз.
Весной мы переехали на другую сторону Волги в село. Там поселили нас в дом, где хозяевами были только дедушка и бабушка, какими казались они мне в детском возрасте. Полдома занимали они, а полдома пустовало. Что запомнилось, так это то, что в комнате была плита, в центре которой размещался котёл. Он был без воды. И вот от этого нагретого металлического котла шло тепло. Так обогревалась квартира. Наступила весна. Маминого брата Ицика взяли в кузницу учить кузнечному делу. Мать с тётей Фримой пасли овец. Потом работали в поле. А мы подростки работали на овощной плантации, где выращивались помидоры, огурцы, арбузы. Осенью мама попросила у сельчан разрешения перекапать огороды после уборки урожая, и мы набрали три мешка картошки на зиму. А колхоз давал муку. Мама делила эту муку стаканами так, чтобы хватило на весь месяц. За хорошую работу маму и тётку Фриму наградили живым поросёнком, а они обменяли его на один мешок картошки. Зимой мы ходили в школу: Я в пятый класс, а мамина сестра Поля в седьмой класс. Весной 1942 года немцев прогнали от Москвы. У Ханы, жены Зейлика, сёстры жили в Москве. Они сделали вызов для неё и она правдами и неправдами поехала туда под видом, что везёт детей этих сестёр обратно домой. Ицик пошёл в армию в 1942 году. Не стало совсем мужских рук и мужской опоры. Но мы стали взрослее на год и старались изо всех сил помогать маме. Весной 1943 года мама взяла брата и уехала в колхоз за 15 км. от села. Нас с собой она не взяла, так как мы учились в школе и предстояли экзамены. В те годы экзамены сдавались, начиная с 4-го класса. Таким образом, мы остались втроём: я и две маминых сестры – Майя (моя тёзка) и Полина. Майя за зиму переболела брюшным тифом и долго ещё оставалась очень слабенькой. А восстанавливать силы было нечем. Кушать было нечего, а умирать не хотелось, нам только 14 и 16 лет. Легкой работы не было. Подошло время сдачи экзаменов в школе. Одновременно с экзаменами мы ходили копать землю лопатами, т.к. в годы войны техники в стране не хватало и землю обрабатывали вручную. Существовала норма выработки, за которую выдавалось 1кг. хлеба. Мы, подростки, брали 1,5 нормы, а значит получали 1,5кг. хлеба да плюс бесплатный обед. Несмотря на тяжёлый труд, одновременно сдавали экзамены в уплотнённом графике через день. Ближе к зиме мать вернулась к нам в село. Приближалась зима, надо было думать о заготовке дров. Нам дали подводу. Надо было самим ехать и искать сухой валежник или засохшие деревья и самим рубить. Поехали мать с Фримой, молодые женщины, одной было уже 32 года, а второй 29 лет. Ни топора, ни пилы не было. Силёнок тоже маловато. Так и вернулись домой ни с чем. Выделили ещё раз подводу, жители откликнулись и помогли нашей семье заготовить дрова. По сей день не забуду народное тепло, дружбу и отзывчивость в трудные минуты. Да, хорошие были люди. Вот уже немец ушёл и из Сталинграда.
Жили мы в селе Черебаево. Здесь я работала дневным сторожем, но что сторожила и от кого сторожила - представления не имею. Ой, смех! Какой сторож был из 14-летней девчонки?! Какой-то период работала водовозом. Потом колхоз послал население на загрузку баржи пшеницей. Все взрослые из нашей семьи тоже принимали участие. Работа была физически тяжёлой: час работали, 5 минут отдыхали. Там был бригадир, который следил, чтобы мы выполняли норму и больше положенного не отдыхали. Баржу нагрузить нагрузили, а немец её разбомбил. Все не верят или не понимают: как это быть в Сталинграде и остаться в живых при таких тяжёлых боях!? Ещё и ещё раз повторяю, что Черебаево было на другой стороне Волги, примерно, в 10-15 км. от реки. До нас доносились раскаты взрывов и пушечная стрельба, видели зарево пожарищ. Ведь все даже по книгам и кинокартинам знают, какие страшные бои шли там. Земля горела под ногами, и бои шли не на жизнь, а на смерть. Но вот эти километры спасли нас от гибели. Выжил и Сталинград!
В 1943 году Фрима, Поля и Майя поехали в Камышин и устроились на стекольный завод. Им дали комнату в бараках, где одна стена была заделана стеклянными банками. Через два месяца мама со мной и братиком переехали к ним. Завод работал в половину своей мощности, т.к. вторая половина была разрушена. Туда и устроились на работу моя мать и тётя Фрима. Там они работали перестановщиками. Меня оформили в ФЗО учиться на слесаря. Поля, мамина сестра, работала лаборанткой. Для малолетних детей, видимо, питание давалось бесплатно. Мой брат Ким жаловался, что ему постоянно не доливали суп в тарелку, «просто делают вид, что черпают половником, а на самом деле наливали чуть-чуть и пожиже, да и половник брали не большой, а маленький». Когда жидкое стекло разливалось по формам, то, естественно, какая-то часть этого жидкого стекла попадала на пол, где и застывало. Кто-то должен был отбивать это застывшее стекло. За такую сверхурочную работу давали талон на одну бутылку водки. Наша семья часто брала эту подработку, но всегда обменивала водку на хлеб. Мать следила, чтобы кусок хлеба всегда был в доме, и не разрешала сразу съедать все полагающиеся 0,5 кг. на день. Так проработали до весны 1944 года.
Весной 1944 года наши родные уволились с работы и поехали домой в Украину. Вернувшись из Камышина в Меджибож, застали неприятную новость. В лесах там орудовали бандеровцы. Для их подавления были задействованы даже советские войска. Помнится, как в одну из таких стычек во время перестрелки погиб советский танкист. Все друзья, ранее воевавшие с ним, оплакивали его смерть, жалея «всю войну прошёл, а в конце так погибнуть».
В 6-ом классе я не училась, т. к. училась в ФЗО. Дома я пошла учиться сразу в 7 класс, закончила его, а затем поехала в Каменец-Подольск поступать на бухгалтерские курсы с полугодичным обучением.
После войны в Гомеле Ицик женился. А в 1952 году к нам приехали дети Ицика вместе с сестрой его жены, т.е. приехали с тётей. Осенью надо было помочь отвезти детишек домой в Гомель. Этой помощницей оказалась я. В Гомеле я познакомилась со своим будущим мужем и в том же году счастливо вышла замуж.

*****
Работая над этим произведением, я заинтересовалась статистикой. Какая же масса народа была вынуждена бросать насиженные места, бежать в неизвестность, годами ютиться в антисанитарных условиях, работать на тяжелейших работах во имя победы страны и к тому же жить впроголодь? В интернете нашла такие данные: за период войны из прифронтовой полосы было эвакуировано 10 млн. человек. Не правда ли, цифра внушительная?! Но, подумав, я более склонна к большему числу. Это, возможно, учтены те, кого вывозили вместе с заводами и другими предприятиями, так сказать, планово, как в поговорке «добровольно, но обязательно». А сколько людей бежало, спасая свои жизни от руки палача – нациста? Они не претендовали ни на что: ни на хлеб, ни на крышу над головой, ни на тепло и уют. Спасали свои жизни и жизни молодого поколения, которые живут и сейчас и благодарны своим спасителям.
Как сложились судьбы наших главных героев? Отец и мать Голды, то есть дедушка и бабушка рассказчицы Майи, как помним, не захотели уезжать, остались в Меджибоже. За что и поплатились своими жизнями. Вместе с тысячами других евреев были расстреляны, о чём родные узнали после возвращения в родные места. В честь этих несчастных людей, погибших от рук нацистов, над их четырьмя братскими могилами построен огромный памятник.
Муж Голды, Аврум принимал участие в боях, но на каком-то этапе войны пропал без вести. В конце войны получено уведомление.
Зейлик, брат Голды погиб в жестоком бою при взятии стратегически важной точки под Прагой.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ ПОГИБШИМ.
Все остальные благополучно вернулись и жили в Советском Союзе до его распада. После снятия «железного занавеса» решили покинуть страну. Ицик, Ким и Хана уехали в Америку. А Фрима, Голда, Полина и обе Майи репатриировались в Израиль.
Ицик живёт и здравствует в США.
Хана, проживая в Америке, принимала активное участие в работе благотворительного фонда участников второй мировой войны.
Ким много лет отдал службе в Армии СССР, долго служил на Севере. Часто жаловался на боли в сердце, но постоянно слышал ответ «всё в порядке». Потом стали ставить диагноз: инфаркт миокарда. Получив статус гражданина США, продолжил обследование, в результате выявился «порок сердца», причём, существующий с детских лет. Советская медицина почему-то не распознала этого. Была сделана операция и это ему продлило жизнь.
Фрима дожила в Израиле до своего 90-летнего возраста.
Голда жила в Израиле со своей дочерью Майей.
Полина тоже жила в Израиле.
Майя, сестра Голды, жила в Израиле.
Майя, которая посвятила меня в судьбы своей семьи, живёт в амидаровской (государственной) квартире. Согласно своего возраста активна, оптимистична, много читает. Живёт с дочерью Асей.

Июнь. 2012 год.

Мой самый дорогой на свете человек - это мой папа. Мне он всегда вспоминается сидящим на сундуке около печки и читающим книги. Пальцы быстро, легко бегают по строчкам. Его книги напечатаны по системе Брайля. Это огромные толстенные книги с твёрдыми толстыми листами. С каким упоением я слушала, когда он читал мне "Принц и нищий" знаменитого Марка Твена. В те минуты я вместе с героями уносилась в их приключения. Были минуты, когда он рассказывал о своём детстве. И теперь, дожив до его возраста, я с большей любовью и уважением отношусь к нему. Очень интересна его история, всвязи с чем в семье сложилась легенда нашего рода, которая передаётся теперь из поколения в поколение.
Последнее десятилетие XIX века. Город Белосток. За всю свою историю этот город неоднократно отходил то Российской Империи, то Польше. В описываемый период он принадлежал России.
Лето. Крестьянский бунт. Пожары в барских усадьбах. Взбунтовавшийся люд всё крушит и ломает на своём ходу. Нет пощады ни старым, ни малым хозяевам господских имений. Неминуемая гибель ждала одну такую богатую семью. На скором семейном совете решили – немедленно бежать, спасая свои жизни и жизни своих детей.
Наскоро собравшись, покинули усадьбу. Самым дорогим для всех был маленький живой комочек – сынишка, появившийся на свет за несколько дней до начала мятежа. Когда карета с беглецами проезжала по лесу, вдруг услышали погоню. Крики бунтовщиков раздавались всё ближе и ближе. Вот-вот настигнут и безжалостно убьют всех. Что делать? Как спасти хотя бы ребёнка? И решили отдать его на милость Божию. Может быть, хоть он выживет. И выбрасывают младенца из кареты. Что стало с каретой и её пассажирами - неизвестно. А маленький комочек, завёрнутый в пелёнки с вензелями богатого польского рода, благополучно упал, но на кучу муравейника. Маленький человечек даже инстинктивно не мог обороняться от прожорливых насекомых, т.к. руки и ноги его были замотаны пелёнками и множественными лентами с бантами. Сколько времени он пролежал - неизвестно. Но за это время проклятые муравьи безжалостно съели его глазки.
Нашли малыша случайные люди, собиравшие хворост или ягоду. Взяли его на воспитание. Папа рассказывал, что это была многодетная очень бедная семья, где он стал 11-ым ребёнком. Но и в царские времена выплачивалось пособие семьям, бравшим на воспитание детей. Поскольку он был из богатой семьи, о чём свидетельствовала одежда и пелёнки, его приняли в богатый интернат для слабовидящих детей. Получил он прекрасное образование. Интернат часто вывозил своих воспитанников в театры. Если в это время в театре присутствовал губернатор, то он всем детям раздавал гостинцы. Годы, проведенные в интернате, отец вспоминал с особым теплом и нежностью. А с какой любовью он описывал огромный красивейший парк, окружавший здание интерната! Став взрослым и самостоятельным человеком, получал неплохую зарплату – 25 рублей, что позволяло ему жить безбедно и дарить своим девушкам цветы и духи.
Каким образом он оказался в Оренбурге для меня и сейчас остаётся загадкой. По молодости лет не углубляешься в изучение своих корней, считая жизнь вечной, а родителей бессмертными. В Оренбурге он был основателем ВОС (Всероссийское Общество слепых). В послевоенные годы общежитие для слепых и мастерские находились по ул. Постникова, сразу за театром музыкальной комедии. Я часто бывала в этих комнатках – клетушках, где умещалась только кровать и столик, и оставалось ещё некое подобие пространства, чтобы его жители не сталкивались боками. Двор же при этом общежитии при сравнении с жилыми комнатами казался несоразмерно огромным. Там размещались цеха мастерских.
Какую продукцию выпускали слепые или слабовидящие рабочие? В основном - щётки, одёжные и половые, из натурального конского волоса. Кто-то перебирал его, кто-то делал заготовки. Мама наша работала там сверловщицей (она была зрячая и сверлила дырочки на заготовках). Другие люди уже вставляли пучки конского волоса в эти дырочки и закрепляли их. Затем деревянное покрытие красили и покрывали лаком.
На ул. Пролетарской около ул. Постникова были мастерские по изготовлению ватных матрацев. В швейном цеху наволочки для матрацев шили женщины (почему-то мне кажется, что это были осужденные). Я всё это видела и думаю, что смогла бы тоже сделать матрац. Несколько десятилетий спустя в Восточном посёлке города на улице Луговой было построено новое общежитие. Но там я была один раз, когда просила оркестр слепых помочь мне в похоронах уже моего мужа.
Военные годы мы жили тяжело, скудно и убого. Да и кто тогда жил хорошо? Все бедствовали. Были времена, когда папа пел в пассажирских вагонах, проезжая несколько железнодорожных станций, и тем что-то зарабатывал, спасая семью от нищенского существования. А семья была немаленькая: папа с мамой да четверо детей, последний из которых родился в 1944 году, т.е. ещё задолго до окончания войны. Чтобы выжить, родителям приходилось придумывать всё новые способы дохода. Отец и мать были постоянными донорами крови, помогая фронту в спасении жизни бойцов, а для семьи дополнительные деньги и дополнительное питание, которое выдавалось для поддержания здоровья донора, но которое не съедалось, а уносилось домой. Были времена, когда родители торговали мороженым (мама его варила сама). От финотдела было получено разрешение на этот вид деятельности. Выдавался патент с какими-то льготами для инвалидов. Было время, когда торговали конфетами (соседи варили, а папа торговал). Для продажи мама делала и пряники с глазурью, и большие фигурные и раскрашенные печенья, и курники. Было трудно, но жили дружно. У родителей было много знакомых и друзей. Особенно мне запомнилась супружеская пара Шанских: высокий дядя Лёша и его маленькая, как лилипут, супруга тётя Оля, держащаяся за карман его брюк. Часто собирались у нас компании.
У нас был маленький, но частный домик. Все гости обладали красивыми голосами. Бывало, выпьют по рюмочке водочки и поют. У моего папы был бас (как у Шаляпина). Запомнилась мне в его исполнении ария Демона из одноименной оперы А. Рубинштейна «Демон»…На воздушном океане…У друга был тенор - он пел арию Ленского из "Евгения Онегина". У моей
тёти было сопрано. Исполнялись арии из опер, романсы, русские народные песни. Моя мама
уральская казачка. Поэтому много было и казачьих песен. Так проходили вечера за пением
и карточной игрой в «девятку».
В обществе слепых был чудесный духовой оркестр, где папа был барабанщиком. Был свой драматический кружок, хор. Я была на многих олимпиадах общества слепых, куда съезжались участники из многих городов Союза. Папа исполнял романсы, арии, народные песни. У него было много наград, как победителя олимпиад.
Хочется отдельно остановиться на репертуаре исполняемых им произведений, которые я слышала неоднократно: многие песни, романсы и арии когда-то исполняемые Ф.И.Шаляпиным (это вышеупомянутая ария Демона, куплеты Мефистофеля, «Дубинушка», «Эй, ухнем», «Блоха», «Он был титулярный советник»), «Когда я на почте служил ямщиком», «Накинув плащ с гитарой под полою», «Заветный камень», «Море шумит грозной волной»…Нет, невозможно перечислить всего.
Или по зову сердца, или, чтобы подзаработать денег для семьи, пел в церковном хоре. Я помню некоторые такие службы. Когда он начинал петь молитвы своим сильным и в то же время бархатным басом, казалось, что с высот на тебя нисходит Божья благодать, что ты слышишь именно громоподобный голос самого Господа нашего. Стены дрожали, а стёкла в окнах дребезжали своим перезвоном и, не выдержав мощи энергии, казалось, вот-вот вылетят наружу. Да...вот это был голосина!
Любил папа играть в шахматы и занимал неплохие места на турнирах.
Прекрасно помню, как он часто вспоминал мать. Слово "мама" для него было святое. Бывало, в легком подпитии, плакал и цитировал слова героя Гриши Незнамова из "Без вины виноватые" А. Островского : "Выпьем за матерей, которые бросают своих детей, и вешают им на шею всякие безделушки…" Да, он плакал, но в его слезах не было и намёка на проклятье. Всю свою жизнь он мечтал услышать это святое, светлое, ласковое и нежное слово «МАМА». Всю жизнь он мечтал о материнской ласке. Он плакал и всё повторял: "А, может быть, она ещё жива и тоже вспоминает меня и ищет меня. А вдруг мы ещё встретимся! Какая она?" Он понимал, что жизненные обстоятельства заставили так поступить во имя его же спасения. Он её ждал всю свою жизнь.
До конца своих дней отец мечтал побывать на родине, позже это была уже Польша. Много писал он писем в дипкорпус Польши в Советском Союзе. Раза два даже я писала под его диктовку. А однажды он разговаривал с польским атташе по-телефону. Папа знал польский язык. В обществе слепых была одна женщина, видимо, тоже из Польши, и они при встречах между собой
разговаривали на польском языке. В конце концов он получил долгожданное разрешение на временный выезд, но поехать не смог, т.к. нужно было сопровождение, а наша мама не захотела ехать.
В Советском Союзе славился офтальмолог В.П. Филатов своими операциями на глазах, после которых людям возвращалось зрение. Его девизом было «Каждый человек должен увидеть солнце». Жил и работал он в Одессе, где не последнюю роль сыграло его дело по политическим мотивам в ГПУ, взявшим подписку о невыезде из этого города. Мой отец мечтал поехать в Одессу, попасть к Филатову в клинику, но по каким-то причинам поездка не состоялась. К старости у него, видимо, получилось воспаление зрительного нерва от перенапряжения, что вызывало сильнейшие головные боли. Ведь один глаз сохранял малый процент зрения. Врачи говорили, что нужно глаз удалять. Долго папа не соглашался. Но головные боли стали настолько сильными, что казались несовместимыми с жизнью. И он решил уйти из неё, выпив снотворные таблетки. Мама сначала обрадовалась, что, наконец-то, заснул, но интуитивно почувствовала что-то недоброе в этом сне и вызвала "скорую помощь". Врачам удалось разбудить пациента. И лишь после этого он дал согласие на операцию. Был удалён второй глаз, и он стал абсолютно слепым человеком.
Умер он в возрасте 72 лет от онкологии. Похоронная процессия растянулась
на два квартала. Приехали слепые, может быть и из других областей. Все помнили, что он был организатором и создателем общества слепых, где долгие годы был его председателем. Провожали его и прихожане, любившие слушать его голос во время церковных служб. Поминальные столы накрывались весь день. Помянуть пришли все. В местной печати был помещён некролог. По местному радио была передача, посвящённая его жизнедеятельности.
....И в заключение хочу дать пояснения к происхождению его имени и нашей фамилии,
хотя это я должна была сделать в начале своего повествования.
Итак. Поскольку его нашли в лесу в Михайлов день, то и имя дали МИХАИЛ. Отчество дали МИХАЙЛОВИЧ. Ну а фамилию дали в честь династии РОМАНОВЫХ + польское окончание -СКИЙ.
Получилось РОМАНОВСКИЙ.

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ
МИХАИЛУ МИХАЙЛОВИЧУ
РОМАНОВСКОМУ.

Мы, приехавшие с Урала, даже не подозревали, что жизнь в южных городах течет зачастую не так, как на суровом севере. Из-за жары город днем был пуст. Дневные солнцепеки люди пересиживали дома в прохладе кондиционера. Но в вечерние часы город оживал и до утра жил активной жизнью города-южанина. Для нас, россиян, было странно видеть заполненные до отказа места уличных кафешек, где посетители могли часами сидеть со стаканчиком кофе или холодного сока и вести неторопливую беседу. А какой здесь был интернационал речи! Иногда парами, а иногда и группами люди обсуждали только им понятные интересные темы. Прислушавшись, различали и английскую речь, и французскую, арабскую и немецкую, иврит и множество других неизвестных нам языков. Обжившись, мы с мужем стали часто по вечерам выходить в «общество» на центральную площадь для прогулок, общения с людьми и знакомством с обычаями этой страны. Мы обычно уходили гулять вдоль берега моря, где в великом множестве было мест для отдыха и где легко было найти собеседника, зная наперед, что, скорее всего, мы больше никогда не встретимся с ним. Тему для разговора всегда найти нетрудно. Иногда мы становились невольными слушателями полемики соседей по скамейке или слушателями чьих-то рассказов, порой коротких, но острых и емких, порой длинных и нудных, после которых уходили с облегчением, что не надо больше выслушивать эту ныть. Но иногда испытывали досаду, что не узнали концовки рассказанного. И тогда несколько дней ходили под впечатлением услышанного и мысленно достраивали дальнейшую судьбу героев рассказа. Часто, после страшнейшего зноя на улице, когда в тени +40, а на солнышке все 50, вечерняя прохлада не была столь ощутимой. Испарения от поверхности моря настолько пропитывали воздух, что он даже на ощупь казался влажным. Все живое искало спасительной свежести. В такой вечер, казалось, все население города выползало на улицу, ближе к морю.
В один из таких тяжелых вечеров, быстро насытившись прогулкой, мы с мужем взглядом искали место, чтобы приземлиться. На одной из скамеечек, приветливо улыбаясь, нам предложили места, конечно, сами потеснившись.
– Нет, нет, большое спасибо. Но вам самим здесь места мало.
– Да что вы! – чуть ли не хором ответили отдыхающие.
– Места хватит всем – приятно заулыбалась дама «золотого возраста».
– Как в сказке про «Теремок» или «Грибок». Все уместятся – поддержала другая, может, подруга первой, а может, просто собеседница.
– Большое спасибо. – мы с благодарностью заняли предложенные места.
Я с интересом стала разглядывать этих приятных дам. Та, что ответила первой, была по возрасту старше, но в этой стране не принято говорить о годах, а просто употребляли мягкие, приятные для пожилого человека слова – «золотой возраст». Она была полновата, но это придавало ей особую миловидность. Седые волосы были красиво подстрижены. Ее собеседница была лет на 10 моложе. Копна длинных кудрявых волос не имела седины, отчего она казалась моложавой, а худоба превращала хозяйку копны в милое детское создание. Рассматривая соседей, я стала невольно прислушиваться к их беседе и скоро поняла, что затронута какая-то интересная история, начала которой я не слышала. Решила вслушаться и понять, о чем или о ком идет речь. Оказалось, что дама «золотого возраста» рассказывала той, что помоложе, о своей подруге. Меня заинтересовал рассказ и я решила тоже подключиться и стать, как бы его соучастницей. В процессе беседы мы познакомились. Рассказчицу звали Любовью, а подругу ее, о которой шла речь, Надеждой.
Судя по рассказу, я поняла, что Люба и Надя жили в одном доме, только в разных подъездах и долго не были знакомы, хотя дочери их - одногодки, быстро подружились и забегали друг к другу в гости. Поводом для личного знакомства стала смерть Надиной мамы. Надя обратилась к «тете Любе» за советом, как организовать похороны. Дело в том, что сама она воспитывалась и выросла в детском доме и не знала многих житейских обычаев. Да была и моложе Любы на 14лет. Любу немного удивило, что при живой матери ребенка отдали в детдом. Оказалось, что жили они с мамой одни в жуткой бедности, да еще мать была больна туберкулезом. Так социальные службы и определили судьбу Нади, отправив ее в детдом. Знакомство соседок постепенно переросло в многолетнюю дружбу. Они относились друг к другу, как сестры, и знали друг о друге все или почти все. Надя была медсестрой, рано вышла замуж за военного, 10лет прожила с ним в Монголии, получили квартиру. Но семейная жизнь не заладилась: муж завел другую женщину и они развелись. Надя осталась одна с двумя малыми детьми – дочерью 14лет и сынишкой детсадовского возраста. Но Надежда была стойкая женщина, работящая, предприимчивая. Всегда со вкусом одевалась, хорошо выглядела. И хотя зарплата у медицинских работников всегда была небольшая, а в стране затяжные экономические трудности, Надежда справлялась. Она была из тех, что «коня на скаку остановят», и находила выход из всех самых затруднительных положений. Когда совсем прижала нужда, а детей надо было растить, воспитывать, давать образование, ей даже пришлось временно заняться не совсем этичным бизнесом: домашним производством самогона и продажей его. Но кто осудит мать? Через несколько лет Надя перешла на лучшую по оплате работу старшей медсестрой в наркологическом диспансере. И вот тут случилось несчастье, которое в корне изменило всю ее жизнь. Злой рок как бы преследовал эту добрую трудолюбивую женщину, которая всегда помогала другим людям. Машина, на которой медицинские работники наркодиспансера ехали утром на работу, попала в аварию. Многие пассажиры пострадали, но самые тяжелые повреждения получила Надежда.
Дальнейший рассказ пойдет от имени Любы, которая сразу же поехала в травматологическую больницу, куда положили подругу:
«Я обратилась к заведующему отделением.
– Доктор, что с ней? Какой диагноз поставили?
– Перелом костей основания черепа.
– А прогноз?- Я понимала всю серьезность диагноза, но, тем не менее, решилась на такой вопрос.
– Все решит день кризиса. Мы сами волнуемся. Этот день скажет, будет она жить или нет. Но мы предпринимаем все зависящее от нас. Поверьте.
Тепло, с каким принял меня этот человек, внимание его ко мне, как к посетителю, дали мне надежду ждать благополучного исхода.
- А могу я ее видеть? – опасливо спросила я.
– Да, конечно. Только прошу, пока не разговаривайте с ней. Ей вредны всякие напряжения мышления, - и доктор проводил меня до палаты.
Войдя в палату, несколько минут я взглядом отыскивала Надю. Внутреннее чувство подсказало, куда обратить свой взор. Я не узнала Надежду. На кровати из-под простыней был виден сине-черный лик. «Что это?» - подумала я. Снова стала вглядываться, искать знакомые красивые черты лица. «О, Боже!» - чуть не отпрянула я. Лица не было. Не было глаз. Не было носа, рта. Передо мной был сильно вздувшийся сплошной сине-багровый синяк. Присмотрелась. «Слава Богу, она не видит меня» - подумала я. Наверное, на моем лице можно было ясно прочитать испуг. Надины глаза были закрыты. «Чем я могу ей помочь?» - судорожно размышляла я. В это время в палату вошла медсестра и поманила меня.
– Сейчас больной нужен покой и покой. Несколько дней лучше не приходить к ней.
Эти несколько дней я провела в тревоге и надежде. В следующее посещение я нашла Надю уже с открытыми глазами, но все еще страшным лицом. Она произнесла несколько фраз, но в этих немногословных фразах была не просто Надежда, а Вера в выздоровление. Дни шли за днями. Мне до сих пор кажется, что не только я, а весь персонал отделения с болью и надеждой ждал этого заветного переломного дня. Как отреагирует ее организм? Выжидали срок и надеялись на ее молодой возраст и крепость духа. Отечность постепенно уменьшалась, синяки, согласно своей стадии, меняли окраску. Пациентка стала чуть-чуть оживленнее, но, оказывается, это еще не показатель хорошей динамики. И снова ждали.
УРА! Пронесло! Значит, будет жить! Теперь дни летели быстро, они наполнились оптимизмом и каждый день отмечался со знаком плюс. Главное, она осталась жива. А то, что она сильно изменилась в лице, что у нее не было зубов, это ничего! Жива! Жива! Жива! Но еще в больнице Надя, подойдя однажды к зеркалу, не узнала себя! Она не верила своим глазам. Несколько раз в день, а потом каждый день смотрелась в зеркало, но там было лицо другого человека. Как в книгах, надо было привыкать к своему новому лицу, полюбить его таким, каким оно стало и жить ради детей, ради себя. Эти слова она повторяла, как молитву и благодарила Бога за вновь дарованную жизнь. И, действительно, после выписки соседи ее не узнавали, а, иногда, спрашивали меня
– Люба, это кто прошёл?
– Люба, это, правда, Надя?
Я и сама долго привыкала к изменившимся чертам ее некогда красивого лица. Множественные раны и ранки, зашитые и незашитые, сломанный нос, выбитые зубы наложили свой неизгладимый отпечаток. Сколько она провела сеансов физиотерапии, чтобы разгладить рубцы и рубчики, перепробовали мази, гели, гиалуроновую кислоту, которую трудно было достать. Очень помог Надежде главврач той больницы, где она работала, сделал все возможное, чтобы поставить на ноги свою медсестру. Однако черты лица сохранить не удалось. Надя стала привыкать к своему новому образу. Она была оптимисткой! Даже шутила над собой:
- Люба, неужели я так сильно изменилась? Все знакомые не узнают меня, пока я не заговорю.
– Наденька, я к тебе настолько привыкла, что просто не вижу разницы. Ты и сейчас хороша. Кто не знал тебя раньше и сейчас скажет, что ты красавица.
И Надя засмеялась.
После выписки из больницы Наде дали вторую группу инвалидности, по которой полагалась очень мизерная пенсия, чуть увеличенная надбавкой до ставки медсестры. Надежда не унывала. Решила устроиться на работу у частных предпринимателей, ведь надо было еще и детей ставить на ноги. Так потихоньку текла ее жизнь. Дети выросли. Дочь вышла замуж, правда не очень удачно: муж то уходил к другой женщине, то возвращался. Сын уехал к отцу в Ленинград, поступил в военное училище, потом уехал служить на Дальний Восток. Надя трудностям не поддавалась, крутилась, как белка в колесе, оставаясь всегда жизнерадостной.
Потом я уехала в другую страну, где моя жизнь протекала вполне благополучно. С Надей я не теряла связи, перезванивалась с ней по телефону. Она по-прежнему оставалась моей подругой. Сколько лет прошло, а я не забуду ее доброты. Несмотря на собственное нездоровье, Надежда всегда оставалась очень отзывчивой и готовой помочь человеку в любую минуту. Особенно запомнился один случай, еще там в той стране. Лето. Дача. Очень жаркий день. Мне надо было полить весь наш огород. Я накачивала воду в ванну, а из ванны ведрами разносила ее по всему участку, поливая каждый кустик. Стояла не жара, а настоящее пекло. Я через раз хлобысть ведро холодной воды на себя. Хорошо-то как! Естественно, простудилась. Температура была под 40. Короче. Обострение пиелонефрита. Мне так нужна была помощь. Надя, не раздумывая, приехала ко мне и жила несколько дней, ухаживая за мной. Этот случай я буду помнить всегда».
- А что с вашей подругой Надеждой? – вмешалась я в рассказ Любы.
–Давно вы ее видели? Как складывается ее судьба? - наперебой стали расспрашивать заслушавшиеся соседи по скамейке.
Не заметили, что на набережной стало мало народа, что уже поздно и надо расходиться по домам. Это был как раз тот случай, когда вернувшись с мужем домой, мы все думали о Любе, о ее подруге и о коллизиях жизни.
Спустя 7-10 дней, я шла по улице по своим делам. И вдруг среди прохожих я увидела ту самую Любу, которая заинтересовала нас историей о своей подруге, имя которой я еще помнила. Имя Надежда давало силу и веру этой скромной женщине в ее трудной судьбе. Мы поздоровались, как давно знакомые люди. Оказалось, что Люба через несколько дней летит в гости к детям и намерена встретиться с Надеждой.
– А когда вы видели ее последний раз? Как она себя чувствует?
– Последний раз я летала в ту страну 3-4года назад. Надя была слегка располневшая, но хорошо выглядела. Правда, телефонные звонки между нами с годами стали реже, да и не все человек может сказать по телефону.
Я пожелала Любе хорошего отдыха и мягкой посадки по возвращении.
– Люба, я буду ждать вас. Надеюсь, мы еще встретимся. Вы гуляете по набережной или на центральной площади, и мы с мужем часто там бываем. Так что до встречи.
Проходили недели, месяцы, годы, но Любу я так нигде и не видела. Спросить не у кого. Ведь такие беседы не давали шанса снова увидеть человека. Он мог затеряться, как иголка в стоге сена. Жизнь не стоит на месте, часто вносит свои изменения. И мы с мужем решили, что Люба уехала в другой город. Все услышанное стало сглаживаться в памяти и даже забываться. Но судьба еще раз свела нас с ней, давая счастливый случай услышать продолжение этой человеческой истории.
Многие праздники мы с мужем отмечали в ресторанах. Нас интересовали не столько блюда, подаваемые там, а общение с людьми, веселье, танцы, музыка, приятные голоса певцов и мелодии песен, исполняемых ими. Однажды мы пошли на такое мероприятие. Вот это случай! За нашим столом сидела и та самая Люба. От радости встречи мы даже обнялись, как сестры. Вечер проходил замечательно: вкусно, весело, шумно. Но мне все не терпелось узнать о ее поездке и, улучив благоприятный момент, я все-таки спросила:
-Люба, скажите, как ваша подруга?
Я заметила, что с ее лица сбежала улыбка, оно стало печально спокойным.
– Если вы не пожалеете, что я нарушу ваше веселье, я готова посвятить вас в подробности нашей встречи. И Люба начала рассказ:
« Я позвонила Наде. Она очень обрадовалась. Мы назначили время встречи у нас, в доме дочери, в беседке сада. Но прошел час, другой. Нади не было. Снова звоню.
– Надя, вы где? Почему запаздываете?
– Люба, прости, но я, наверное, не приеду - по голосу я почувствовала, что что-то не так…она что-то не договаривает.
– Надя, объясни, пожалуйста. В чем дело?
– Мне стыдно говорить, но нам не на что приехать. Пенсию не принесли, а денег нет.
Я чуть со стула не упала от шока.
– Надя, милая, берите такси и быстро приезжайте! Я все оплачу!
– Хорошо. Тогда жди.
Прошло еще около часа. Вышла на улицу посмотреть. Вдали двигались две фигуры. Дочь поддерживала мать под руку. И обе они были страшно худые. А ведь несколько лет назад я их видела цветущими, Надя была даже слегка полновата. Обе смущенно улыбались. С ними была девочка, лет 10. Оказалась, что это дочка Надиной дочери, т.е. внучка. Прошли в беседку. Сели за стол. Но как прекрасная погода с ароматами висевших над головой яблок, вишен, запахом цветов резко контрастировала с тем, что я увидела позже! Надя начинала говорить обычным голосом, но потом голос переходил на еле слышный шёпот. При этом глаза закрывались, и она продолжала говорить с закрытыми глазами. Я с ужасом смотрела на нее. Не выдержав собственного напряжения, спросила:
- Надя, что с тобой, почему ты закрываешь глаза? Тебе больно смотреть? Почему ты переходишь на шёпот?
- Люба, я не замечаю этого. Глаза сами закрываются и голос сам затихает.
– Прости, но я обратила внимание, что ты не сама шла, а дочь как бы вела тебя.
– Да, я стала падать, особенно, когда резко поворачиваюсь в сторону. Стала забывать выключать газ и сожгла много посуды.
Я была обескуражена. Но старалась взять себя в руки продолжать беседу. Невольно заметила, с какой жадностью, торопливо они съедали подававшиеся блюда, будто боясь, что кто-то отнимет у них еду. Надина дочь много пила и дымила своими сигаретами, как паровозная труба. Наблюдая за ними, я поинтересовалась, а на что они живут? Дочь рассказала, что работает няней в детском садике и ее зарплата три тысячи рублей, (это почти даром), а то, что остается от детского питания, приносит домой и они это едят.
Вечер прошел с обливающимся кровью сердцем. Что болезнь и нищета сделала с людьми!? Она сломала их вдоль и поперек! На прощание я дала несколько стодолларовых купюр. Дочь всплеснула руками:
- Я их никогда не видела. Первый раз держу в руках!
Отдала им полчемодана «тряпок». Надя обрадовалась:
- Все перешью, перекрою.
Домой их увозило такси.
Вернулась из турне с тяжелым чувством. Мысли о Наде не покидали меня. Я понимала, что это начало конца, но гнала от себя плохие предчувствия. Ведь ей только 55лет. Прожила она после травмы 20лет. Надежда теплилась во мне, хотя сознавала тщетность ожиданий. Шансы таяли. Стала чаще звонить ей. Первое время она с помощью внучек еще подходила к телефону, но через несколько месяцев трубку брала уже дочь. Еще спустя месяца два, Надежде дали 1 -ую группу инвалидности. Нужен был постоянный уход. Дочь уволилась с работы. Болезнь прогрессировала. Через год Надя перестала вставать с постели, не разговаривала, объяснялась движением рук. Но сознание оставалось ясным. Всякий раз я испытывала страх услышать в трубке страшную весть. Приближался Надин день рождения. Что я должна сказать? Чем успокоить? Мысли только дурные. Но собралась с духом, позвонила. Трубку взяла младшая внучка. Мамы не было дома. Собравшись в комочек, я все-таки выдавила из себя:
- А бабушка…- детский голос опередил меня.
- Бабушка умерла. А вы приезжайте на поминки, 2го января будет 40дней.
– Милая, приехать я не смогу, так как живу за тысячи километров от вас. Вам приношу свои соболезнования.
Закончилась жизнь женщины, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Ей не было и 60лет». Люба прервала свой рассказ.
- У меня есть ее фото. Желаете взглянуть?
Я ответила:
- Конечно, хочу.
Люба достала из сумочки маленькую фотографию. Я стала внимательно разглядывать черты, смотревшей на меня женщины. Поймав мой пристальный взгляд, Люба уточнила:
- Здесь она уже после аварии.
На фото была красивая, молодая женщина с очень добрым лицом.
Завершилась история судьбы одной женщины, случайно услышанная на прогулке у берега моря. Мне было грустно.

У Марии Ивановны было двое детей - сын и дочь. На момент знакомства они были
уже взрослыми. Дочь, Лидия, была старшей. Сын, Алексей, был моложе сестры на несколько лет. Это была обычная, ничем не отличающаяся от других, семья. Вольно или невольно в течение нескольких десятков лет я была в курсе жизни членов этой семьи.
Лидия вышла замуж за хорошего парня, Николая. Родился у них сынишка, Игорёк.
Жили с мужем неплохо. Когда мальчик немного подрос, Лида устроилась на работу на мясокомбинат. Появилась "шабашка", а следовательно и "левые" деньги, о которых муж сначала не знал. Появились деньги, значит появились подруги. Появились подруги - появилась потребность в компаниях. А для веселья и "расслабления" всегда бутылочка на столе. Чтобы муж не ворчал, собирались у Марии Ивановны. Но скоро одной бутылки стало мало и "доза" расслабухи увеличивалась и увеличивалась. Мама с дочкой стали алкоголичками. Ведь женский алкоголизм протекает быстрее и злокачественнее, чем мужской.
Николай, может быть, любил Лидию и думал, что это просто её баловство. Сам он
был непьющий мужчина. А тут ещё оказалось, что она снова забеременила. У мужа затеплилась надежда, что рождение ребёнка, уход за малышом, домашние хлопоты отвлекут её от "змея" проклятого и рад был появлению на свет девочки. Теперь у них двое детей. Сынок - Игорёк и дочка - Светочка. Но Лида всё чаще, забрав Светочку, уходила к маме. Мама ведь не бросила пить и дочка, Лидочка, опять вернулась к "гранённому". Нет, Светочка им не мешала. Насосётся молочка от пьяной мамаши и спит целыми днями. Когда Николай обратил на это внимание, то было поздно. Жена спилась окончательно. Принимались ли меры борьбы с алкоголизмом, я ни в курсе. Но из местных газет узнала, что Лиду лишили родительских прав, а Николай, забрав двоих своих детей, перебрался в селькую местность, сошёлся с женщиной у которой тоже двое детей. Ещё спустя какое-то время опять была статья в газете и фото. Рассказывалось, что вот о нём когда-то уже писали и следили за судьбой детей. С той женщиной он узаконил отношения, родили ещё одного или двоих, не помню. Что по-прежнему живут в селе, имеют крепкое хозяйство и семья очень дружная. На фото он был с детьми.
А мама с дочкой, т.е. Мария Ивановна и Лидия спились окончательно и умерли.
Сначала одна, потом другая. Потом. спустя много лет, слышала, что Игорёк вырос и стал
очень и очень красивым молодым человеком. Стал он жить опять в городе. Вокруг него
вилось много молодёжи. В расцвете молодых лет он погиб. Толи его убили, толи была
"передозировка". Слышала, что он занимался сбытом "наркотиков". А ему было всего навсего лет 18 или около того. Не верится!
Как я уже писала, что у Марии Ивановны был кроме Лидочки сын - Алексей. Что же
было с ним? Он познакомился с хорошенькой девочкой. Она или заканчивала школу, или уже закончила. Не важно! Полюбили они друг друга на всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Сыграли свадьбу. Пора назвать и имя невесты. Её звали Анастасия. Ещё в школе Настенька мечтала стать зубным врачом, почему-то в её глазах это было престижно и денежно. У своей мамы она была единственным ребёнком и недостатка в деньгах не знала. Ей хотелось выгодно устроить свою жизнь. С мамой она часто ездила на "юга", чаще "дикарями". Вне достатка она свою жизнь, видимо, не представляла. Так вот, по какой причине она сменила свои планы относительно профессии, неизвестно. В школе училась хорошо. А вот поступила она в торгово-кулинарное училище. Работа повара была тяжёлой, но всегда с продуктами. Ушла она из поваров и закончила кулинарный техникум. Стала работать сначала маленьким начальником, но по карьерной лестнице продвигалась быстро. Потом работала в ресторанах с большим коллективом сотрудников. Холодильник дома всегда был полон продуктами, а когда надо, то и деликатесами. Семья не знала, что такое пойти в магазин за продуктами. Может это и сыграло какую-то роль в становлении супруга, Алексея. А вернее сказать, не становление, а расслабление его, как мужика. Ни жена стала за мужем, а муж за спиной жены. Зачем его душеньке болеть? Пожрать всегда есть что и доотвала. Да и деньги у жены всегда водились. Добытчиком и кормильцем стал ни ОН, а ОНА.
Оставим в покое пока супругов. О них поговорим чуть позже. Сейчас коснёмся их
детей - Бориса и Виктории. Боря, как и Игорёк, ещё в детстве был очень симпатичным
мальчиком с кудрявой шевелюрой на голове. Был очень самостоятельным. В 10-11 лет знал
все закоулки города. Часто с Викой вдвоём ходили и в кино, и в парки города кататься
на всяких аттракционах. Когда ему было лет 15-16, полюбил он одну девочку,которая была моложе его года на 2-3. В возрасте 15-16 лет она забеременила и родители с двух сторон решили, чтобы она рожала. Родилась девочка. Росла девочка. Наливалась женским соком и молодая мамочка. Превращалась в красивое, привлекательное создание. Появилось много поклонников и явных ухажоров. Борис всё это видел и переживал, и ревновал. Она принимала ухаживания мужчин, а к Борису стала относиться хладнокровно, в то же время и не отталкивая совсем. Здесь подошло время идти ему в Армию. Попросился служить на Байканур. Пока он служил, каких только кавалеров у неё не было! До него каким-то образом доходили слухи и, однажды, он взял даже отпуск и приехал, чтобы выяснить отношения.
Шли годы. Дочка росла. А папа с мамой то разбегались в разные стороны, то соединялись
вновь в горячей любви. Борис не хотел порою видеть и слышать её, но оставшись без неё
вновь бежал к ней. Она принимала его, но ненадолго. Решили разойтись. Чтобы забыть её, он познакомился с девушкой и быстро женился. Вторая жена рожает ему тоже дочку. Но он не любит их. Его сердце, его мысли только о первой своей любви и о первой дочери.
В который раз он возвращается в первую семью, но жизнь не клеется. Частые расставания
и встречи, встречи и расставания. Метался он между двумя семьями. Вместе с первой быть
не мог, не мог быть и врозь. И он решил найти выход...Однажды нашли его повешенным в
спортзале школы, где он был учителем физкультуры. А что стало с жёнами? У них не было
чувства неприязни друг к другу. А когда его сестра, Виктория, выходила замуж, то обе
были на этой свадьбе с своими девочками. Девочки были обе в белых платьицах, как анге-
лочки, весёлые, беззаботные. Теперь и они выросли, повыходили замуж. Но их дальнейшую жизнь я не имела возможность наблюдать.
Да, Виктория вышла замуж. Но, как мне кажется, в семье нет любви. Причиной,
возможно, является бездетность. Пробывала она все методики лечения от бесплодия,и даже современные методики искусственнго оплодотворения. Но БОГ им деток не даёт!!! И,по сути ещё молодая, женщина смирилась с СУДЬБОЙ.
Настало время вернуться к более старшему поколению, т.е. к Алексею и Анастасии.
Как и чем жили они? Я уже говорила, что у него не было забот - чем накормить семью, что
одеть сегодня или завтра детям. Все эти заботы взяла на себя Настенька. А он? Он стал
пить. А пьющий работник никому не нужен. И "летал" наш Алексей с места на место. Запои
становились всё продолжительнее. Чтобы выводить его из запоя, устраивала жена его в
психиатрическое отделение. Проведут там ему дезинтоксикационную терапию, и "вперед" !
Жена и тёща радуются: ой, уже неделю не пьёт или ой, уже месяц не пьёт! Бросил пить!
И вновь, и вновь всё на круги своя. Новый запой, снова психушка, и снова маленький
перерыв. А сколько подарков врачам она переносила, чтобы взяли его и подержали немного. И так всю жизнь. Анастасия стала очень полная, но полнота не безобразила её. В гости они перестали ходить, да и к себе никого не приглашали. Зачем? Снова и снова видеть пьяное лицо? Неоднократно Настина мама говорила дочери в открытую, чтобы та развелась с мужем. Но ответ был один - нет, я всё вынесу. В пьяном угаре он был горяч, нецензурная брань сыпалась. как из "рога изобилия". Но, говорят, что руками он свою Настеньку не трогал.
Появились внуки. Анастасии оставалось год или два до пенсии. Заболела Настя.
Заболела очень серьёзно. Возможно причиной послужило длительное "стрессовое" состояние организма, что и дало онкологию. К началу её заболевания плюс ко всему приходилось Анастасии ухаживать за своей матерью, у которой уже была онкология и требовался уход. А здесь и сама вдруг подкосилась. В короткие минуты трезвости Борис сокрушался и, может быть, каялся, но опять и опять уходил в запой. Сына давно нет в живых. Ухаживали за ней дочь, Виктория, да больная, уже сама еле ползающая мама. Но вот и мама уже не в состоянии подниматься к ним на этаж, т.к. дом был без лифта. А вид пьяного отца быстро опостылел дочери, виктории. И она сказала, что после смерти матери он ей такой не нужен, и, вообще. скорее бы он спился, она его не намерена спасать, как спасала мама в своё время. Умерла Анастасия. От запоев никто не спасал Алексея. И через год, во время очередного своего запоя, он умер. Спустя еще год или два, похоронив дочь и зятя умерла и мама Настеньки. Так не стало целой семьи.
Что это было? Семейный рок? Родовая карма? ГЕНЕТИКА?

Это было лет 50 тому назад. Лето. После палящей дневной жары, вечерняя про-
хлада с наполненным ароматами воздухом. Всё расслабляло и располагало к любви. В один
из таких вечеров в гинекологическое отделение "скорая" доставляет девушку лет 19-20.
Она бледна. Светлое платьице промокло от обильного кровотечения. Дежурный врач смот-
рит больную и даёт команду: быстро готовиться к операции. Мини операционную организова-
ли в процедурном кабинете. Дежурная медсестра давала рауш наркоз, а врачу ассестирова-
ла операционная сестра. Зашивали множественные разрывы шейки матки. Во время работы
врач тихо возмущалась: какой негодяй мог сделать такое?! Операция прошла удачно, крово-
течение остановлено, можно будить больную. Во время пробуждения, в стадии эйфории, де-
вушка подробно рассказала о случившемся.
В то лето она познакомилась с молодым человеком. Во время знакомства он пред-
ставился и сказал, что на самом деле он курсант зенитного училища. Люди "с погонами"
пользовались особым авторитетом. Может быть ещё были отголоски военных лет, но "стыч-
ки" между гражданскими и военными ребятами хоть и не были уже явными, как после войны,
но неприязнь ещё ощущалась. Одно упоминание, что он будующий офицер, уже вскружило
девичью головку. На свидания он приходил в гражданской одежде, "чтобы военный патруль
не засёк" его.
Однажды ОН сказал, что у него день рождения и что приглашает ЕЁ в ресторан
отметить такое событие. В ресторан он пришёл с другом. Всё выглядело очень мило и при-
стойно. После ресторана друг ушёл, а ОН пошёл провожать ЕЁ. В лёгком подпитии ОН стал
ласкать девушку и явно намекать на большее. ОНА сказала, что она девственница и не
представляет себя другой. Стать женщиной она даже боялась. Курсант стал более настой-
чиво ласкать девушку и шептать: как прекрасно ощутить себя женщиной!!! Он сделает её
ЖЕНЩИНОЙ! Она будет потом ему благодарна за ощущение наивысшего блаженства! Его ласки,
его слова всё сильнее и сильнее овладевали её сердцем. Но ум пока что мешал сердцу.
НЕТ! НЕТ! НЕЛЬЗЯ! Что скажут родители? Как она будет смотреть в глаза подругам? Как
она будет жить с этим грузом на душе? А что скажет тот, кто предложит ей руку и
сердце? Да и сможет ли она вообще выйти замуж, потеряв девичью честь? Но ОН стал гово-
рить, что неприменно женится на ней, если она ему отдастся. Его слова, как взгляд
удава, парализует её. Она уже не в силах оказывать сопротивление. О, боже! Как больно!
ОН продолжает шептать: потерпи, сейчас не будет больно.. Свершилось!! Но у неё не было
чувства обещанного блаженства, скорее угрызение совести мучило её. При расставании
у него было чувство победы САМЦА над САМКОЙ. У неё - стыд и горечь на саму себя.
НЕ УСТОЯЛА! С улыбкой "победителя" ОН назначает новое свидание. Затем, вежливо попро-
щавшись покидает её, надо "вовремя вернуться в училище".
Она хотела верить, что ОН не обманет её, что женится на ней. Лелеяла в себе эту
надежду. Через несколько дней у них свидание в Зауральной роще. Первые ощущения приту-
пились, немного пришла в себя. А прийдёт ли ОН вновь? Да, он пришёл. Принёс с собой
что-то из закуски и бутылочку вина. Она почти не пила, только пригубила. ОН был шумен
и весел. За весельем и шутками опять стал ласкать и уговаривать её. Потупив взгляд.
она сказала, что ЭТО слишком больно. Нет, она не хочет снова испытывать такое! На что
ОН засмеялся: это первый раз больно, а во второй раз уже нет такой боли. Сегодня он
был более настойчив и проявлял даже силу. Овладев ею,перестал слышать её жалобы, что у
неё снова боль. Сексуальный раж овладел им. Она уже стонала. Остановило его то, что он
сам почувствовал что-то неладное. Увидев, что она кровит, сказал: "Ты меня здесь по-
дожди, а я побегу в город и вызову скорую". Уходил он быстрым шагом.
Долго она его ждала. Так и не дождавшись, решила сама добираться до города.
А уже солнышко спряталось, вот-вот станет темнеть. Идёт. Кровотечение усиливается.
Кроме усталости, появилась слабость. Силы покидают её. Где-то у дороги присела на
камень немного передохнуть, прежде чем продолжить путь. Путь пролегал через малюсень-
кое село. На её счастье, женщина с коромыслом и вёдрами шла за водой. Женское чутьё
подсказало, что с девкой что-то не ладно. Где-то нашла телефон, может быть он и рядом
был, позвонила в "скорую помощь". На удачу машина приехала быстро. Ну а дальше и жизнь
спасена. Но все дни пребывания в больнице, она лежала отвернувшись лицом к стене.
Была с окружающими не общительна. Врачи же нашли к ней подход, много и подолго беседо-
вали с ней.
Пока девушка лежала в больнице, врачи и прокуратура занялись поиском этого
"курсанта". С того дня и след его пропал. Согласно той фамилии и имени, которыми он
себя назвал, и того училища, где он " проходил обучение", такого курсанта не значилось.
Звонили и в лётное училище, но и там всё чисто. Он ушёл в прошлое. Ну а что с девуш-
кой? Года через 2-3 она пришла в этот стационар, и вручила врачу огромный букет цве-
тов и рассказала, что вышла замуж, что очень счастлива в браке и родила ребёнка.

ЗА или ПРОТИВ.


В декабре месяце, а именно 16 и 23 числа, 2011 года по российскому телевидению
на канале НТВ транслировалались две передачи под одним названием: " История всероссий-
ского обмана ". Посвещались они народной медицине. Пользуясь безграмотностью человека,
стремлением борьбы за свою жизнь, на планете Земля и, особенно в государстве под назва-
нием РОССИЯ, развелось столько всяких ШАРЛАТАНОВ, что потребовалось аж две передачи,
чтобы рассказать о методиках лечения лишь нескольких из них! Да,эти передачи стоило по-
смотреть хотя бы из-за того, чтобы видеть с каким остервенением и злобой, порой доходя-
щей до агрессии, защищали они свои "всё исцеляющие" методики. У меня, при виде всего
этого, " волос вставал дыбом". Вспомнился сразу случай произошедший со мной.
Это было лет 12 тому назад. Просматривая газеты и журналы, наткнулась на
рецензию книги " Жена фараона". Расхваливалась налево и направо одна целительница,
которой во сне было сказано, что в прошлой жизни она была женой фараона. Мой муж рас-
смеялся: Никто не говорит, что был/а из семьи трубочиста, ассенизатора или водовоза.
Все хотят быть фараонами, королями, шахами и падишахами.
Скажу откровенно. В моей жизни был период, когда и я увлекалась всем этим
нетрадиционным чудом и хотела даже написать свою книгу! Прочитав рецензию, я, конечно,
заинтересовалась и книгой, и автором - "женой фараона". Настолько сильное было желание,
что только и думала где и как достать эту "заветную" книгу. Однажды я поделилась своими
мыслями с знакомой. А она мне говорит, что у неё эта книга есть. Я поинтересовалась -
откуда она у неё. На что знакомая сказала, что "увела " её из библиотеки. У меня заго-
релись глаза - о, боже, я смогу её прочитать. И затаив дыхание стала просить дать мне
книгу на 2-3 дня: я спать не буду, но буду читать и читать. Но знакомая так легко и
просто согласилась, что слегка ещё больше заинтриговало и, в то же время, насторожило
меня. И вот, наконец, книга в моих руках! Ура, я подружусь с этой загадочной незнаком-
кой, с женой самого фараона. Я много книг прочитала о жизни и быте народов тех времён.
Не откладывая в долгий ящик, я принялась за чтение. Несколько листов я про-
глотила вмиг! Но серьёзные вещи я читаю всё-таки внимательно, вдумчиво, чтобы не только
понять смысл прочитанного, но и запомнить или прислушаться к своим ощущениям. Так вот.
Читая лист за листом, я обратила внимание, что абсолютно на КАЖДОЙ странице наверху
давался телефон "жены фараона". Затем я стала обращать внимание, что все болезни, и
даже онкологию, вылечивает за один, максимум два сеанса. Да и продолжительность её
сеанса была около пяти минут. Все эти доводы очень стали смущать меня. Может этому
мешало моё медицинское образование? Даааа... С каждой страницей сомнения усиливались,
а телефонные знаки так и резали глаза.Не прочитав и четверти книги, я бросила чтение
и решила лично познакомиться с автором книги и "уникальнейшей" целительницей. Отложив
книгу в сторону, набираю заветный телефон. Отозвался действительно женский голос.
Я спросила - может ли она по телефону по голосу узнать мою болезнь Но о том,
что у меня старый перелом ноги, не дающий мне жить нормально и с годами приподносящий
всё больше посттравматических осложнений, я умолчала. На другом конце провода слышу:
у вас очень плохи дела с сердцем и если срочно не принять мер, то скоро я погибну!
Ну, думаю, миленькая, вот ты мне и попалась. Начинаю расспрашивать: сколько сеансов
лечения надо пройти и, конечно же, сколько это стоит. Она называет очень приличную
сумму. Начинаю я говорить, что мы с мужем пенсионеры, что я должна поделиться и посове-
товаться с супругом, на что наша целительница, фараонова жена, удивлённо кричит в
трубку: как советоваться, зачем советоваться, вам ваше здоровье должно быть дороже!!!
Дальше она мне сделала "одолжение" принять вне очереди, т.к. случай у меня "серьёзный"
и откладывать нельзя. Я всё это слушала и улыбалась - так вот ты какая! Берёшь человека
напором, голосом, переходящим в крик, запугиванием и прочими манипуляциями. Мне это
знакомо не понаслышке. Повесив трубку, говорю себе: закину-ка ей ещё крючок.
Через несколько дней сажусь за стол и пишу "всё могущей, нет я не описалась,
именно ВСЁ могущей, целительнице письмо. В письме я расписываю свои тоже не меньшие
достижения с намеком быть её, хотя бы, помощницей. Письмо она получила быстро и сама
звонит мне. Начинает хвалить меня, но всё-таки надо пройти курс её обучения. А курсов
и школ этих я прошла достаточно. Думаю - какова методика её преподавания? Расспрашиваю.
Оказывается, она высылает свои книги, ты самостоятельно читаешь и приезжаешь к ней для
экзаменовки. Всё!!! Ты специалист!!! Поинтересовалась я стоимостью этих занятий.
Была названа тоже кругленькая сумма. Но что меня опять рассмешило, что она всевидящая
и всезнающая не узнала меня по голосу. Вот тебе и раз!!! Есть о чём подумать!!!
Потом мне довелось случайно говорить с людьми бывшими у этой фараоновой жене дома и
пройти курсы лечения, потом обратившихся к другим знахарям и целителям. Я задавала
некоторые вопросы и получила некоторое представление. Раньше ОНА жила бедненько. была
худенькая и изящная женщина. Но став на стезю лечения людей, раздобрела, преобрела
пышные формы и жить стала в очень богатой вилле. Вот так делаются деньги!
Теперь хочу не надолго вернуться к телепередачам. Геночка Малахов оказался
простым слесарем?!! Человек даже с неграмотной речью, когда проскальзывают его деревен-
ские слова. Или целительница, вливающая воду из-под крана внутривенно!!! Диплом мед-
сестры и тот поддельный!!! А супружеская пара, построившая свой городок и планировав-
шая что-то сверхъужасное !!!
Дело каждого выбирать себе врача. Но может ли человек стать врачом без меди-
цинского образования, не имеющего понятия о венозной крови и артериальной, о большом
и малом круге кровообращения, о том, что сердце четырёхкамерное и прочее, и прочее.
Кто ЗА ??? А я ПРОТИВ таких лжецелителей !!!

В КАНУН ПЕРВОМАЯ.

В нашей школе было шесть десятых классов. Я училась в 10-А классе. Я до сих пор не могу вспомнить, чтобы какой-то класс был "плохим" или "хорошим". Но позже, из уст учителей, мы узнали, что наш класс был самый лучший и по успеваемости, и по дисциплине.
Пока...мы не выкинули что-то из ряда вон выходящее. Я и сейчас не могу понять, как это
мы отчаялись на такое?
30 апреля 1955 год. Отсидев 2 или 3 урока, вдруг по классу пронеслось: сбежать с уроков. Нет, это было произнесено не вслух, а как-то так, потихоньку, как бы между прочим. И все дружно поддержали. И через запасной ход все до единого, вышли и растворились кто куда.
Дома надо было помыть полы перед Великим Первомаем. Прежде чем мыть полы, обычно наводишь "лоск" по мелочам. Я протирала каждый лист огромного цветка - фикуса, когда вдруг вбегает ко мне ошарашенная, с глазами из орбит, одноклассница и, задохнувшись, толи от бега, толи от предстоящего ужаса, сообщает, что мы должны " срочно собраться в школе". Так, по цепочке, обегая друг друга, стали собираться мы в школе. А школа была далековато. На сборы ушло около часа.
Явка была 100%, т.е. пришли абсолютно все. Нас закрыли в каком-то кабинете, продержали часа два, затем стали спрашивать - кто был инициатором побега "в канун Первомая"? Все молчали. Раз не нашлось виновника, то нас продержали ещё два часа. Здесь мы и сами заинтересовались «а действительно, кто сделал такое предложение, кому пришло в голову?» Но молчание продолжалось. И тогда стали вести опрос каждого под "Честное комсомольское", а для "беспартийных" под "Честное слово". Все, как один, произнесли эти слова, равнозначные КЛЯТВЕ! «Нет значит виновника?! Сидите ещё час!» Мы уже ни рады были такому побегу, т.к. почувствовали, что время потеряли больше, чем, если бы отсидели все уроки по-честному. Чувствовалось внутреннее недоумение, но никто не наезжал друг на друга. Молчали "как партизаны". Так ничего не выбив из нас, отпустили нас домой.
Родителей не вызывали в школу. Шума в школе не поднимали. Но мы долго сами всё интересовались - кто же подал такую идею? И лишь несколько дней спустя, оказалось, что одна ученица в шутку кому-то предложила: "...а давайте сбежим с уроков".
Так "шутка" стала явью. Но, какая была СОЛИДАРНОСТЬ!!! Вместе творили и молчали!
Если вспомнить, какие это были времена, то это выглядело святотатством в КАНУН 1 МАЯ!!!
Но почему-то всё обошлось. Ожидали худшего. Значит, это кому-то надо было не выносить сор из избы? Прошли десятилетия и для теперешнего поколения это была бы настоящая шутка. Посмотришь по телевизору - уши вянут и волос дыбом от "шуток" молодого поколения.
И всё-таки я верю, что ЗДРАВЫЙ взгляд всегда будет брать верх над безрассудством

Зарисовки со «скорой».
Просматривая телепрограммы, где часто стал затрагиваться вопрос о российской медицине, невольно вспомнила прежнюю и, в частности, «Скорую медицинскую помощь». Часто слышишь, что «скорая» нередко становится «запоздалой» помощью и оправданий тому находится немало.
Я стала интересоваться историей возникновения скорой медицинской помощи. Стала искать различные материалы, читать и уверена, что и тебе, читатель, это будет интересно знать.
Есть пословица: «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Она говорит о человеческой беспечности до поры, до времени. Что-то должно было произойти, чтобы человек сделал ещё один шаг в спасении самого себя.
Таким громом послужили события 1881 года, когда 8 декабря в Вене случился пожар в театре комической оперы. Погибло 479 человек, и эта картина представляла ужасающее зрелище. Перед театром на снегу валялись сотни обожженных людей, многие из которых были ещё и травмированы от падения. Пострадавшие свыше суток не могли получить никакой медицинской помощи, несмотря на то, что в Вене было много первоклассных клиник. На следующий день профессор-хирург Яромир Мунди, который был на месте трагедии, приступил к созданию Венского добровольного общества. Этим обществом были организованы пожарные команды и станции скорой медицинской помощи для пострадавших от несчастных случаев.
Мир убедился в полезности и необходимости таких станций и за короткий срок в других европейских государствах стали возникать подобные станции.
В Российской империи первая станция скорой помощи возникла в 1897 году в Варшаве. Затем примеру Варшавы последовали города Лодзь, Вильно, Киев, Одесса, Рига. Чуть позднее станции стали открываться в Харькове, Санкт-Петербурге и Москве. Появление карет скорой помощи на московских улицах можно отнести к 1898 году. До этого пострадавших доставляли в приёмные покои при полицейских домах. Медицинский осмотр отсутствовал. Часто люди с тяжёлыми телесными повреждениями часами находились без надлежащей помощи в полицейских домах. Сама жизнь требовала создания карет скорой помощи. Каждая карета была оснащена укладкой с медикаментами, инструментарием и перевязочным материалом. Право вызова скорой помощи имели только: полицейский, дворник, ночной сторож. Первоначальная «скорая» обслуживала только несчастные случаи на заводах и фабриках, улицах и случаи в общественных местах. С первых дней сформировался тип бригады – врач, фельдшер, санитар, который дошёл до наших дней. Для целесообразного использования бригад и транспорта была введена должность старшего дежурного врача. Должность сохраняется до сих пор. К 1912 году в Москве Обществом Скорой помощи на собранные частные средства куплен первый санитарный автомобиль.

В конце 60-х, начале 70-х годов ХХ века в N-ском областном центре с 500 тысячным населением была одна станция скорой помощи. Располагалась она в одноэтажном старом здании, некогда принадлежащем купцу третьей гильдии. Внутри здания располагались: кабинеты главного врача, начмеда, старшего фельдшера, процедурный кабинет, аптека, столовая, диспетчерская, хозкомната, где висели отглаженные халаты для медперсонала и три комнаты отдыха – для врачей женщин, для врачей мужчин и «шоферская». Но об этих комнатах, вернее, об отдыхе персонала будет упомянуто ниже.
Кроме парадного входа в здание был отдельный выход во двор, где стояли машины в ожидании вызова. О подвижном составе поговорим позже. Начнём, не торопясь, по порядку.
Мой первый трудовой день совпал с трауром по поводу кончины главного врача этой станции скорой помощи, Карповой Г.А. Сотрудники рассказывали, что она страдала бронхиальной астмой. Но накануне она затянула приступ. Будучи главным врачом, не вызвала свою скорую помощь, а сама не справилась, что и привело к печальному концу.
Возглавил скорую помощь Фельдман Марк Давидович (от автора – все фамилии и имена вымышленные).
Главного все уважали и в какой-то степени побаивались. Со всеми он разговаривал на равных, но когда надо, мог и строго отчитать. Не нравились ему взаимоотношения между сотрудниками и часто на пятиминутках он говорил:
- Что за панибратские отношения? Водитель кричит врачу через весь коридор: «Эй, ты, Галя, Маша, Валя, Толик, Васёк..»
А, по сути, ведь он был прав. Строгое соблюдение субординации между сотрудниками является залогом хорошей работоспособности всего коллектива. Но такие отношения были, может из-за того, что возраст персонала был молодой?!
Почти на каждой планёрке Марк Давидович напоминал врачам:
- Выезжая на вызов, помните, что за вашей спиной всегда стоит прокурор.
И в этом он тоже был прав. Только и слышишь – сколько судебных дел открыто пациентами, недовольными работой врачей, или заводятся разбирательства по поводу врачебных ошибок.
Наш главный был человеком отзывчивым. Знал о жизни каждого сотрудника и чем мог, помогал. У врача Натальи Ивановны 11-ти месячная дочка поставила горячий утюг на ручку. Ожог был глубокий, довольно обширный. Неоднократно Марк Давидович сам приезжал домой к врачу, осматривал ручку ребёнка, давал советы. Или во время дежурств интересовался:
- Как себя чувствует Алёнка? Есть что-нибудь нового?
Однажды, увидев Наталью Ивановну в коридоре, попросил зайти в его кабинет. Удобно расположившись на чёрном кожаном диване, врач рассказывала своему главному врачу:
- Уже не знаю, что делать. Все наши медицинские методики, можно сказать, не помогают. Прошло шесть недель, а признаков заживления никаких.
- Как сейчас выглядит ручка вашей дочки?
В это время в кабинет вошёл новый начмед, молодой, высокий, худощавый человек. Наталья Ивановна видела его впервые. Звали его Александр Александрович Васильев. Поздоровавшись кивком головы, тихо занял место на диване рядом с Натальей Ивановной. Тем временем врач продолжала своё повествование:
- Никаких нагноительных процессов нет. Но и заживления я не вижу. Место ожога имеет желеобразный вид, вокруг незначительная гиперемия и отёчность.
Александр Александрович, молча, внимательно слушал беседу коллег. Потом вдруг заговорил и он:
- Наталья Ивановна, я знаю один народный метод лечения ожогов. Его результативность наблюдал сам на своей соседке. Если позволите, то я охотно расскажу о нём.
- Конечно. Очень буду благодарна.
И начмед подробно рассказал об этом способе лечения. Наталья сделала всё, как рекомендовал он. Результат не замедлил проявиться. Наутро гиперемия и отечность исчезли, а через неделю на руке была молодая кожица. Этой методикой впоследствии воспользовались многие люди.

Есть такая наука «социальная гигиена и организация здравоохранения». Давно, ещё в начале 80-х годов, учёные мужи подсчитали, что для нормальной работы службы «03» необходима одна бригада на 10 000 населения. Разделим 500 тыс. на 10 тыс. и получим цифру 50. Реально было бригад в 5 раз меньше. Отсюда и низкая скорость и качество обслуживания. Медицинский штат укомплектовывался врачами, фельдшерами а, в летнее время, старшекурсниками мединститута.
Однажды в бригаде на должности врача был студент, а в помощниках молодая фельдшерица. Прибыв на место вызова, увидели такую картину. Пострадавший был пожилым человеком. Скорую помощь вызвала его дочь. Оба находились в сильном алкогольном опьянении. Как позже выяснилось, отец сожительствовал с дочерью. В тот день дочь стала приставать к отцу, требуя от него секса. Но мужчина есть мужчина: всегда хочет, но не всегда может. На этой почве разгорелся грандиозный скандал. В порыве гнева женщина схватила его за пенис (половой член), рванула так, что сняла всю кожицу с члена. Махнула рукой, чтобы выбросить, но кожа отлетела и прилипла к забору. От увиденного наши молодые доктора сконфузились, покраснели, но что-то надо было быстро предпринимать. Врач дал команду снять кожу с забора и отвезти пострадавшего в стационар: может ещё возможно пришить? Девушка, трясущимися от стыда руками, достала стерильные салфетки, стерильным пинцетом сняла уже прилипшую к забору кожу, осторожно уложила в стерилизатор, и…доставили в стационар.

«Отец» скорой помощи А.С. Пучков говорил: «Скорая – это кадры, транспорт, связь». Кадровый вопрос – один из самых острых. Кто работал на «скорой»? Работали врачи и фельдшера. В чём между ними разница? Практически никакой. Кроме меньшей зарплаты и меньших юридических прав. Там где фельдшера просто ругали, врач мог получить выговор или «статью». За 10-15 минут нужно поставить диагноз, выбрать единственно верную тактику лечения и попробуй, ошибись! Врач « скорой» - всегда один, в лучшем случае, на пару со своим фельдшером. Значительную долю составляли, как я писала, студенты. Для студента это была самостоятельная практика и возможность подзаработать денег. Люди работали недолго, не выдерживали.
Редко кто брал дежурства 12-ти часовые. Чаще все работали сутками, а если на 1,5 ставки, то через сутки. Человек уставал ужасно. У врачей постоянное повышенное чувство ответственности, у водителя – напряжение за баранкой от дорог.
Плюс ко всему полное нарушение режима питания. Да, давались полчаса на обед. Но как он проходил? Привозили из какой-то столовой «комплексный обед», т.е. 1-ое, 2-ое и 3-е блюдо. Стоил он 50 копеек. До чего же он был безвкусный и «пустой», что через полчаса опять возникало чувство голода. Мало того, за редким исключением, ты успевал скушать, точнее, проглотить всё. Чаще было – ты только ложку в рот, а тебя по рации вызывают. Вызов в руки и вперёд! оставив на столе тарелку с баландой и кусок хлеба.
Детские вызова обслуживались в первую очередь. На станции была одна педиатрическая бригада. Поэтому часто приходилось выезжать свободным бригадам. Прервав свой обед, на вызов «собака укусила ребёнка» выехала молодой специалист, Леночка (или Елена Осиповна). Путь машины проходил через виадук (мост через железную дорогу). Въехав на мост, водитель и врач увидели, как грузовая машина, сбив мотоцикл, продолжила свой путь, не сбавляя скорости. Мотоциклист, ударившись об столб, летел в одну сторону, а его « конь» - в другую. Скорая обязана была остановиться. Врач не успела взять руку пострадавшего, чтобы прощупать пульс, мотоциклист вздрогнул в своей последней судороге и затих. Смерть на руках, ничего не успевшего предпринять, врача скорой помощи. Для Леночки это было больше, чем шок! А тут ещё надо торопиться к ребёнку! Позвонила в милицию и к себе на скорую. Приехала другая бригада для констатации смерти. А Лена продолжила свой путь. Первый быстрый взгляд определил, что ничего страшного у ребёнка нет и, слава Богу. Внутри у неё всё тряслось, во рту пересохло так, что язык не слушался.
- Простите, но можно стакан воды? – попросила молоденькая врач. «Только бы не заметили» – думала она.
Мысленно дала себе установку:
- Спокойно, у меня всё получится.
Отхлебнула 1-2 глотка воды и…успокоилась. Остальное она сделала всё, что полагалось в таких случаях.

День проходил быстро в круговерти. Наступала ночь. В каждой комнате отдыха стояли сдвинутые вместе кушетки. На них бросалось несколько тонких одеял - хочешь на себя, хочешь под себя и, впридачу, несколько маленьких подушечек под голову. Все старались уместиться, давая возможность и товарищу протиснуться между спящих людей. Были дежурства, когда количество женщин преобладало над мужским числом. Тогда приходилось, приехав с вызова, сидеть и терпеливо ждать освобождения места, потом осторожно плотненько всовывался среди тел. Ложились прямо в халатах. Где ты его положишь? Да и как искать в темноте, где и чей халат? Ну, а получив вызов, шёл в шоферскую комнату и, не зажигая света, пытался угадать по обуви своего спящего водителя.
В одну из таких ночей, взяв вызов в диспетчерской, Зинаида Анатольевна, опытный фельдшер, поехала по адресу. Машина подрулила к высокому дощатому забору, окружённому вдобавок колючей проволокой. Около ворот тоже было некое пространство, обнесённое такой же колючей изгородью. За ней, увидев приближение человека в белом халате, злобно залаяли огромные овчарки. На их лай из помещения вышел человек в форме и проводил « врача» в помещение. Внутри оно было обито простыми досками. Кроме длинного стола, окружённого несколькими скамейками, ничего не было. Прозвучал приказ, а не просьба, подождать. В ожидании время тянулось медленно. Казалось, что оно вовсе остановилось. В эту суровую комнату входили и выходили люди в форменной одежде. О чём-то тихо переговаривались. Речь их была сухой, отрывистой, неприятной. Всё здесь настораживало. Наконец-то, вошла пожилая женщина. Представилась неожиданно мягко. Оказалось, что это была дежурный фельдшер. Она затруднялась поставить диагноз заключённому. Опасаясь не распознать симуляцию, вызвала скорую помощь. Недаром Зинаида Анатольевна слыла опытным фельдшером, она умела вести себя в подобных ситуациях.
-Хорошо, посмотрим вашего пациента. Где он? Куда идти?
- Сейчас мы дадим вам охрану – раздался голос человека в форме.
И, опять медленно потекло время. А, может оно остановилось?! Скорей бы выбраться из этого тяжёлого, неприятного места. Но вот помещение стало наполняться охраной. Сопровождающих было человек пять или шесть. Ночь была тёмная. Дорога освещалась фонарями охраны. И тут стало различимым, что вся территория была разделена на секции проволокой. Каждая секция была закрыта на огромный амбарный замок. У одного из сопровождающих были ключи. Сколько прошли таких секций, неизвестно. Но шли долго. Казалось, что перед тобой чья-то страшная рука открывает двери ада. Вот и здание. Врача скорой помощи пропустили в какую-то каморку. То была камера. Очень плохое освещение. Но и при таком свете различалось лицо молодого человека, почти мальчика. Черты лица нежные, как у девушки. В камере был прибитый к стене столик и две скамьи, на одной из которых лежал больной. Никаких одеял не было, а может при таком свете они были не видны? Врача и пациента в камере оставили одних.
- Как тебя зовут?
- Алексей – ответил узник.
- Ты один в камере?
- Нет. Второго на это время закрыли в туалете.
- Сколько тебе лет?
- 19.
- Что случилось?
- Завтра должны переправить в другое место, а сегодня вот заболел живот.
«Значит это пересылочный пункт» - предположила «доктор».
Далее врач начала осмотр. Да, у парня приступ аппендицита. Нужна госпитализация. Так и хотелось спросить: сколько лет получил и что совершил? Но в данном случае такой вопрос не предусматривался. Узнав о необходимости госпитализации, врачу дали два сопровождающих вооружённых конвоира. И опять на обратном пути секции, проволока, замки. Незаметно врач взглядом наблюдала за шедшим молодым человеком. Почему-то не верилось, что этот мальчик совершил преступление и получил справедливое наказание. Стали появляться мысли, а что, если это действительно симуляция, которую она, старый фельдшер, распознать не смогла. «Скорее бы добраться до больницы, а там уже будут врачи специалисты, профессионалы своего дела» - думала Зинаида Анатольевна. Вот и больничное здание. После осмотра врач-хирург дал распоряжение о приёме больного. Конвой остался при заключённом. Долго разные мысли не покидали голову врача. Хорошо, что вызовов поступало много и, лишь работа отвлекала её мысли от Алексея. Наконец, один из случаев снова привёл Зинаиду Анатольевну в стационар ургентной (дежурной) больницы, куда она поместила молодого человека. Взяв себя в руки, поинтересовалась у дежурной медсестры о состоянии больного. И с радостью услышала:
- А его сразу прооперировали, как только вы доставили сюда.
« Слава Богу. Значит, я не ошиблась. Не знаю, кто он. Но пусть у него всё будет хорошо», приятные мысли закружились в голове.

Сейчас хочется вспомнить работу диспетчеров. Сама диспетчерская комната была очень и очень маленькой. В ней размещался небольшой столик, стоящий около стены, с каждой стороны которого сидело по диспетчеру. Это значит – три человека, но из-за нехватки персонала работали и по два человека. Бывали случаи, когда фельдшера снимали из бригады и сажали за телефон. В другой комнатушке сидела диспетчер, распределяющая вызова по срочности и посылающая бригады на вызов. Существует 6 категорий срочности. Все я их описывать не буду, т.к. получится длинный перечень сухих терминов. Но кое-что всё-таки считаю необходимым вспомнить. Первая – это авто- и поездные травмы, падение с высоты, ожоги, отравления, ножевые и огнестрельные ранения, «посинел», «умирает», все вызовы к детям, вызовы на улицу и общественные места. Вторая – вызов на квартиру: АД, «плохо с сердцем», «задыхается», «аритмия» и т.п. Детские вызовы вне конкуренции – в первую очередь. В одну из последних категорий входило обслуживание «температуры». Особенно много таких температурящих было в период эпидемий гриппа. На них выезжали чуть ли не в последнюю очередь.
Был такой случай. В городе эпидемия гриппа. Вызовов полно, врачей не хватает, выезжают фельдшера. Вечер. Диспетчер записывает очередной вызов с «температурой». Такие вызова откладывались сразу в сторону, а их накопилась целая стопка. Под утро поступает вызов: «умирает». Но диспетчер обратила внимание на один и тот же адрес в двух принятых вызовах, одну и ту же фамилию, но разные имена и разные причины. Решила бригаде дать сразу оба вызова, чтобы «двух зайцев убить». И обслужить «умирающего» и «температурящего». Бригада приехала, но…констатировать смерть. Умер человек, не дождавшись помощи. Что же было на самом деле? В семье было два взрослых брата. Один из них загрипповал: поднялась высокая температура. Другой брат вызвал скорую помощь. Ждал долго. Не дождавшись, пошёл к друзьям, где стали принимать « профилактические меры», чтобы самим не заболеть противным вирусом. «Лечились» упорно, настойчиво и всю ночь лучшим средством – спиртным. Лишь под утро пришёл домой, но, видно, сделал передозировку «лекарственного средства». Началась сильная рвота. Рвотная масса попала в дыхательное горло – трахею. В результате – смерть. Значит, не подошла здесь поговорка о двух зайцах?

.В 70-х годах были поставлены рации в машинах. Не надо было ехать на станцию за новым вызовом, а, значит, бригады катались сутками «без заезда» даже на обед. Стали чаще питаться всухомятку, если удавалось заскочить в магазин по пути на вызов или с вызова. Вызов получал согласно радиусу твоего нахождения.
И тут кто-то предложил борьбу, как в соцсоревнованиях: кто больше обслужит вызовов. Утром чья-то фамилия красовалась на стенде. Что тут началось! Стали, не щадя своих сил и здоровья, бороться за первенство! Стали искать «связи» с диспетчерами, чтобы только ИХ беспокоили и вызывали. Образовывались группы «бдения». Чтобы бороться со сном, группа сотрудников находила место, например, в столовой или уединялась в салоне какой-нибудь машины. Стали много пить овсяного кофе, травили анекдоты или находили интересные темы для бесед. Дошло даже до того, что стали явно стоять около окна диспетчерской и караулить поступление нового вызова.
В одну из таких бессонных ночей поступил вызов «человеку плохо». Вызов достался врачу Софье Яковлевне. Сейчас вызов обслуживался быстро. Если раньше бывало, что диспетчер жалел сотрудников, давал минутку – другую поспать, то сейчас! Всем не спалось! Лишь бы покрасоваться на «Доске Почёта» всем другим на зависть! Ну, а уж коли просите, берите и поезжайте на здоровье! В это время «дежурила» около диспетчерской Софья Яковлевна. Счастливая врач, выхватила вызов из руки, протянутой в окошке, улыбаясь, буркнула «спасибо» и побежала за своим водителем. Доехали быстро. Дверь в комнату была открытой нараспашку. Вошла и остолбенела. Стены малюсенькой комнатки были измазаны кровью. Посередине каморки стоял столик с беспорядочной горой чашек, ложек, вилок и остатками пищи, смешанной с папиросными окурками. Некоторые стулья были перевёрнуты вверх дном. В углу стояла кровать без одной спинки, а поэтому голая панцирная сетка, без каких-либо признаков постельного белья, одной стороной упиралась прямо в пол, т.е. была в наклонном положении. На этой голой сетке лежал пациент. Местами на теле и лице были свежие синяки. Сознание ясное. На вопросы отвечал правильно. Но вдруг за печкой раздался шорох, и оттуда выглянула маленькая худенькая женщина.
- Вы кем доводитесь больному? – спросила Софья Яковлевна.
- Жена.
- Какая жена? – тихо и пренебрежительно перебил женщину больной.
- Тогда кто? – продолжала опрос врач.
- А…да просто сожительница, - брезгливо сжав губы, ответил клиент.
Во время опроса врач продолжала осмотр избитого. На вопрос:
- Что здесь произошло?
- Маленькая « разборочка» - небрежно ответил он.
Больной старался выглядеть бодро, но врач обратила внимание на затруднённость дыхания. Ещё и ещё раз прослушала лёгкие. Они ей не понравились. В лёгких она услышала шумы, похожие на «хруст снега». Да, это была крепитация в лёгких, а значит, серьёзная была травма. В этих случаях необходима госпитализация.
- Надо ехать в больницу, - вынесла свой вердикт врач « скорой».
- Надо, значит надо – не сопротивлялся больной.
- А кто-то будет сопровождать? – спросила Софья Яковлевна.
- Я – раздался голос так и не вышедшей из-за печки женщины.
- Делать нечего – резко оборвал мужчина сожительницу.
- Я…- что-то пыталась бормотать она.
- А я сказал нет! Точка – хотел повысить голос он, но боль в легких мешала ему.
- Хорошо. Тогда едем – поставила свою точку врач.
И больной был госпитализирован.

Почему была большая текучесть кадров? Почему врачи не держались места? Работа на «скорой» была физически тяжёлой. Для врача ищущего «роста» и «профессионализма» она была неинтересной. Ну, сумел оказать помощь. А если не разобрался - вёз в стационар, там разбирались специалисты. Врач не видел динамики, не видел результата своего труда, не было стимула и практики, специализации, навыков. Многого не было. Со временем все находили места в стационарах, а затем приходил и карьерный рост. Задерживались единицы. Те, которые не нашли себя в медицине так, как им бы хотелось и готовились к уходу на пенсию, или уже пенсионеры, т.к. их устраивал график работы. Из этого числа выходили старшие врачи смены. Были и такие, для которых лишь бы день прошёл. Например, доктор Самойлов Геннадий Петрович. Никогда он не выезжал без фельдшера. Фельдшера говорили, что «выспаться можно» во время обслуживания вызова. Сидел и ждал, когда он наговорится с членами семьи на темы, не относящиеся к вызову. Или пока не пересмотрит все семейные альбомы у пациента. Но зато его больные любили и называли «душевный человек». А был ещё доктор Любушин Виктор Борисович, который всю свою жизнь, начиная с момента получения диплома, работал только на этой скорой. О нём и сотрудники, и больные говорили «ни рыба, ни мясо». Ходили слухи, что его отец был профессором и некоторые «старые» врачи ещё помнили его. В какой области знаний и где отец трудился, для меня осталось загадкой. Но с Виктором Борисовичем, мы ещё встретимся, но чуть позже.

Иногда, в минуты «затишья», кто-нибудь рассказывал о своих курьёзах на вызовах. Вот один из них. Поступил вызов «человек лежит на улице». Вызов достался бригаде, которая по тем временам считалась укомплектованной, т.е. был и врач, и фельдшер. Из-за регулярной нехватки кадров бригада часто состояла или из одного врача, или из одного фельдшера. Так вот. Во-первых, бригада была женская, во-вторых, молодая. Почему я делаю на этом акцент, поймёте сами. Врачом была студентка мединститута. Фельдшер была тоже молодая женщина. Обе красивы. Подъехала наша бригада к «человеку на улице». Он лежал в луже, накануне прошёл хороший ливень, и было очень грязно. Врач нагнулась и, почувствовав запах, сказала своей помощнице:
- По-моему он пьян и просто уснул на дороге. Таня, а что скажете вы?
- От него просто разит алкоголем – подтвердила фельдшер.
- Что же нам делать? С ним всё в порядке, я уверена. Ему просто – напросто надо выспаться.
Оглянувшись по сторонам и немного поразмыслив, врач произнесла:
- На улице не души. Никто не видит нас. Давай уедем.
Сели в машину, но фельдшер чувствовала угрызения совести.
- Нехорошо получается. А что, если кто-то следит: как долго ехали, как обслужили, что предприняли. Нет, давайте позвоним старшему врачу и всё расскажем. А она скажет, правильно или неправильно мы сделали, и посоветует, как поступать в таких ситуациях.
Опять о чём-то подумав, врач согласилась. По рации переговорили со старшим врачом. Старший врач «дала нагоняй»:
- А что, если с больным что-то случится? А что, если кто-то донесёт? Тогда ни вам, ни мне не поздоровиться, Возвращайтесь, любыми путями сажайте его в машину и везите в вытрезвитель.
Сказано – значит надо выполнять. Поехали на то место, где оставили пьяного человека. Подъехали – а его нет! Что делать? Надо искать! Где? В какую сторону он ушёл? И стали ездить по ближайшим улицам, за это время он далеко не мог бы уйти. Уже съездили на несколько улиц – нет! И водитель сказал:
- Ну, ещё заедем на улицу Дубицкого. Если и там этого пьянчуги не будет, то не знаю куда ехать.
Повернули на улицу Дубицкого и в другом конце улицы увидели своего алкаша. Стали думать: как его заманить в машину? Применять силу не хотелось уже по той причине, что он от головы до пяток был в грязи. Решили завлечь обманом. Догнали. Водитель по-мужски, по-свойски, произнёс:
- Ты, парень, где живёшь? Если недалеко, то давай подбросим.
- Осталось недалеко. Ну, друг, спасибо, если подбросишь, а то ноги не хотят слушаться.
- Давай, паря, помогу – и водитель выпрыгнул из кабины, открыл салон УАЗика.
- Садись здесь, на краю. На скамейку не пущу, вон какой ты грязный.
Чуть-чуть протрезвевший, нестарый мужчина, сел прямо на ступеньках салона. Шофёр захлопнул дверцу машины. Цель была достигнута. «Больной» был в капкане. Посоветовавшись между собой, выбрали в какой вытрезвитель (их было два в городе) везти. Поехали. Путь был длинный. Пока ехали, алкоголик ещё немного протрезвел. Увидел, что в машине молодые, красивые девчата, стал заигрывать с ними.
- Девчата, а девчата, вы не смотрите, что я такой. Вы меня возьмите к себе, отмойте и увидите, что я красивый.
Чтобы не вызвать агрессию и, чтобы клиент не заподозрил недоброе дело, медики стали тоже шутить. Немного погодя мужчина продолжал:
- Девчата, а девчата, а давайте заедем к моему другу. Вас двое и нас будет двое. Выпьем ещё чуть-чуть, и будет наслаждение. Вы не пожалеете.
Откровенно, становилось жаль этого человека. Вёл он себя абсолютно в рамках приличия, отпускал незлые, а даже смешные шутки. Но приказ старшего врача следует выполнять. Да и путь становился всё короче. Временами «невольник» начинал петь песни. Голос приятный такой. И песни пел лирические. Совсем растревожил молодые женские сердца. Но выручила дорога. Подъехали к вытрезвителю. Из дверей неприятного здания выскочили несколько человек в милицейской форме, будто голодные волки набросились на свою жертву. Но уже почти протрезвевший мужичок, не сопротивлялся, а мирно, но всё же «для порядка» подталкиваемый сзади, вошёл внутрь здания. Усадили на стул. «Менты» засуетились, Направили на «жертву» лучи яркой лампы и стали щёлкать фотоаппаратом. В те годы одной из мер борьбы с алкоголизмом было вывешивание фотографий таких провинившихся в витринах магазинов или других учреждений в центре города. Но, как показала история, такие методы оказались безрезультатными.
- Раздевайте его. Проверяйте карманы, чтобы мы не были виноватыми в краже денег или других вещей – брезгливо скосив рот, и в то же время приказным тоном обратился милиционер к врачу.
- Я этого делать не стану. Мы привезли его к вам. Вы и снимайте одежду, а мы будем смотреть – стала негодовать врач, видимо, возмутившись тоном, с каким к ней обратился милиционер.
- Давай, сам раздевайся – опять грубо обратился к человеку милиционер.
Ещё недавно пьяный человек трезвел на глазах, но послушно самостоятельно снимал одежду. Она была насквозь пропитана грязью. Когда же дело дошло до трусов, он остановился.
- Ты что, не слышишь? Снимай быстро! – остервеневши, кричал «мент». И потянулся своей огромной «лапой» к трусам.
Терпение лопнуло у недавнего «жениха». Этот протест негодования вырвалось изо рта. Он выпалил нецензурную брань. Его возмутило такое бесцеремонное обращение. Врач и фельдшер оторопели. В их глазах, пусть и пьяный, он казался добродушным человеком, умеющим сохранять рамки приличия. Врачей возмущало обращение с людьми этих всесильных, всемогущих, тщеславных людей в форме. Но и они были бессильны. Тем временем их клиента грубо увели в другую комнату. Смех и весёлость обернулись грустью.

Вспомнив о роли кадров и связи в работе скорой помощи, считаю необходимым уделить внимание и транспорту. Признаюсь, что совершенно не разбиралась в марках машин, для меня было главным – это четыре колеса и крыша от дождя или солнца. Поэтому в интернете перечитала много материала, чтобы вкратце рассказать об автопарке «03» в те давние годы.
Наверное, нет ничего удивительного в том, что первый автомобиль, изначально «заточенный» под перевозку больных (а точнее – раненых), был создан по заказу военных. Речь идёт о первой отечественной серийной скорой помощи, УАЗ-450А, производство которого было освоено в конце 1958 года. «Потомки» санитарного УАЗ-450А верой и правдой служат в российской глубинке до сих пор. Кроме УАЗов там не выдерживают никакие отечественные машины, не говоря уже о зарубежных. «Москвичи» для перевозки лежачих больных были недостаточно вместительны, а на Горьковском автозаводе версию 21-й «Волги» создавать не спешили. «Волга» серийно производилась на этом заводе с 1956-57 по 1970 год. С 1951 года непосредственно на ГАЗе началась разработка автомобиля скорой помощи на базе ГАЗ-22Б – медицинская (санитарная) модификация. ГАЗ-22 осваивался, прежде всего, с целью удержать внешнеторговые позиции «Волги» на Западе, а «скорая помощь» на базе этого универсала появилась «до кучи», зная это, за державу становится по-настоящему обидно. Одновременно с ГАЗ-22 началось производство другой «Скорой» - РАФ-997И. Именно «старые Рафики» стали основными рабочими лошадками. Впрочем, разделение труда между РАФами и УАЗами было условным. «УАЗиками» не брезговали, т.к. «рафиков» не хватало. Но в описываемые времена были только «Волги», а у спец бригад – УАЗики. Медленно, но автопарк обновлялся и, к счастью медиков, всё больше во дворе появлялось затем и РАФиков.
В чём же была разница между этими марками? Само название «Волга», да ещё чёрного цвета, ассоциировалась с чем-то «поднебесным», «правительственным». Но для работы на «Скорой помощи» она никак не годилась. Во-первых, по погодным условиям. О кондиционерах в машинах никто не мечтал, это посчитали бы плодом фантазии. Зимой умирали от холода, а летом от жары. Особенно трудно приходилось фельдшерам, если бригада была укомплектована. В кабине водителя было ещё терпимо, а в салоне, где были носилки, температура была равна внешней температуре. Салон был неудобен для фельдшера. Было настолько тесно, что ноги нельзя было вытянуть, и сидел подолгу с согнутыми ногами. Для сопровождающего, кажется, места не было. Неудобно было ставить носилки. Не было одеяла для пациента на случай холода. Кроме носилок, на стене салона висела шина, на случай перелома конечности. Не было даже кислородной подушки. Она полагалась, наверно, только для спецбригад. В ногах у фельдшера стоял ящик – укладка. Сам ящик был из дерева, уже поэтому был тяжёлым. Туда входили два стерилизатора со стерильными двумя шприцами (они кипятились на самой станции).
Были ампулы с лекарственными препаратами: глюкоза, магнезия, физраствор, анальгин, дибазол, папаверин, камфорное масло, что-нибудь из наркотиков, мочегонные. Были также успокаивающие (настойка валерианы, настойка пустырника) и т.д. Из инструментов: пинцет, скальпель, ножницы, языкодержатель. И, конечно, бинты. Получался вес около 10 кг. Потаскай- ка его сутки! Да ещё по лестницам и этажам!!!
Дороги были ужасные! Чуть отъедешь в сторону от главной улицы, кругом выбоины, овраги. Неоднократно приходилось выходить из машины и толкать машину вместе с водителем. Каким был твой вид после такой взаимопомощи?! Чтобы вытащить машину из грязи или сугроба, садился за руль и выполнял команду шофёра. Высоченные сугробы чистили лопатами тоже вместе с водителем. Работа была адски тяжёлой. Должность водителя официально называлась «водитель – санитар», т.е. в его обязанности входила переноска носилок. Если водителю начислялись «носилочные», то врач или фельдшер ничего не получали. А носилки приходилось таскать и вдвоём с водителем (не всегда были соседи, да и не все хотели помогать, ссылаясь на массу причин). Часто водители роптали, что мало платят им за носилки и, были случаи, когда напрочь отказывались носить тяжести «задарма».
Появившиеся УАЗики были больше размером, а значит комфортнее. В салоне было место и для фельдшера и для нескольких сопровождающих. Стало удобнее ставить носилки в машину. Но теперь в салоне стало теплее, нежели в кабине. Неудобными были и высокие ступеньки. За сутки так напрыгаешься!
Как я уже упоминала, главный врач, Фельдман Марк Давидович, был строгим управленцем. Серьёзно относился к выпуску бригад на линию в надлежащей форме. Несмотря на «промахи» при проверке водительского состава на пробу Раппопорта (содержание алкоголя), в журнале всегда стояли только хорошие показатели. Медики часто просто жалели шоферов. Но главный врач сам всё подмечал и беспощадно боролся с любителями «змия». Увольнял беспощадно. Дело дошло до того, что стали такие дни, когда были врачи, были машины, был бензин, но не было кому водить эти машины. Врачи приходили на работу и просто отсиживали свои часы. Страдали и больные. Увеличилось время ожидания врача. Увеличивалась нагрузка и на врача. Тогда решили, что несколько часов ездит один врач, потом другой. Зароптали водители. Врачам давался отдых, а водитель всё в одном лице. Создалось катастрофическое положение. Непьющих шоферов просто не было в стране. Какой выход? Набирать новых? И снова приспосабливаться к ним? И Марк Давидович стал просить старых водителей вернуться на свои рабочие места. И многие вернулись, но стали соблюдать правила: перед рабочим днём не пить. Да и главврач продолжал пользоваться уважением.

Не могу не написать ещё об одном. Об апельсинах и мандаринах. Какое отношение они имеют к скорой помощи? Сейчас поймёте. В те далёкие времена эти «южане» были деликатесом даже в Москве! А в провинциальных городах их видели только на картинках, да ещё в мечтах. Однажды одной врачебной бригаде был дан вызов в ДОМ СОВЕТОВ. Поэтому и бригаду дали в полном составе. Не показывать же председателю облисполкома всю свою бедноту! По этому поводу много чего можно подумать, но не станем отвлекаться. Оказалось, вызов был сделан для рядового работника. Но какой был пафос?! Ехать в сам Дом Советов! Случай оказался до банальности легким, что на нём не стану акцентироваться. Как бы в благодарность, врачам показали «с чёрного хода», слегка отодвинув бархатные занавеси на дверях, апартаменты председателя обкома партии, в которых он обедал. Стены, огромный длинный стол, стулья были обиты бордовым бархатом. Мебель казалась очень тяжеловесной, будто навеки и даже навсегда будет эта власть в этом кабинете. После выполненного долга врач смущённо, робко спросила:
- А где питаетесь вы, рядовые сотрудники?
- В буфете. Да туда и вы можете зайти и даже купить всё, что вам захочется.
Старясь сдерживать достоинство, но внутри радуясь, как дети, пошли в буфет. Войдя туда, у наших врачей глаза разбежались от изобилия продуктов. Полки ломились от всякой всячины! Трудно даже перечислить, что было там и трудно представить, чего там не было. Отдельное государство в твоём Союзе!!! Мозги отказывались понимать, что тобою выбранные «слуги народа» жили и купались в такой роскоши!!! А тебе постоянно, ежедневно, ежеминутно вбивали в голову красоту равноправия!!! Но быстро взяв себя в руки, смахнув оторопь, врачи решили воспользоваться этим преимуществом.
- А можно и нам что-нибудь купить? – и опять в голосе неуверенность и страх, что им откажут.
- Конечно, конечно – приветливо ответила «бывшая пациентка».
Врачи стали совещаться меж собой. Хотелось всего. Да карман не позволял, хотя цены были смехотворно символичными. Остановились на апельсинах и мандаринах. И холодильника не надо, хотя до утра ещё далеко. Купив себе фруктов, сказали об этом и водителю. И он купил тоже фруктов. Счастливые, что завтра в их домах будет праздник, вернулись на станцию скорой помощи.

В 60-е годы началось создание специализированных бригад: реанимационная, ранее называлась противошоковая, кардиологическая и много позднее – психиатрическая. Но в описываемые годы психиатрическая ещё отсутствовала, поэтому приходилось применять любые меры по отношению к больному, вплоть до физических.
Однажды в одно из отделений психбольницы поступила пациентка с загипсованной рукой. Да, её острое психическое состояние и неподготовленность врачей привело к такому исходу. И совсем грустно стало, когда узнали, что пациенткой стала очень хорошая опытная врач-хирург, проработавшая много лет в стационаре МВД. В отделении к ней был найден подход. «Ложь во благо» сыграла в данном случае хорошую роль с положительным результатом. Одна медицинская сестра смогла найти подход. Под видом укола от давления была сделана инъекция нейролептика. И долго ещё пришлось пользоваться этим доверием. Между врачом (пациенткой) и медсестрой возникли хорошие отношения. При встречах, после выписки, подолгу беседовали. Конечно, секрет свой медсестра сохранила в тайне.

Были и ошибки в работе скорой помощи, которые заканчивались весьма плачевно. Не рассказать об одной из них я не могу.
Ещё в молодости, когда дружили, Роман иногда говорил Антонине:
- Я умру молодым.
- Да брось ты ерунду говорить!
- Я это чувствую. И это будет в 40 лет. У нас в роду все молодыми умирали. После моих похорон ты купи ящик водки, поставь у ворот и угощай всех прохожих мужиков.
- Не выдумывай. Нам только по 18 лет. Только Богу всё известно. А если я умру первая, - задумавшись, добавила Тоня, - то я хочу утопать в цветах. Я очень и очень люблю цветы.
Сыграли свадьбу. Годы шли. Прошло и 10 лет, и 20 лет супружества. В жизни было всё: и хорошее, и плохое. Через год решили отметить «серебряную свадьбу». А ещё через год у свёкра со свекровью будет уже «золотая свадьба». Роман на здоровье не жаловался, но выпить любил. Иногда клал руку на сердце:
- Мотор что-то пошаливает.
- Выпей «корвалол», сходи к врачу.
- А…пройдёт.
Лекарств никаких не пил, к врачу никогда не ходил. Любил читать книги. Читал их «запоем».
Однажды утро началось как всегда. Завтрак и бегающие по страницам книги глаза. Ушёл на работу. Тоня пришла с дежурства. Она работала в стационаре. Вернувшись с работы, прежде всего, взялась за уборку комнат. Свёкор затапливал печку, свекровь хлопотала на кухне. Начало декабря, а морозы студёные, уже -30.
В 10.30 утра Роман вернулся домой на служебной грузовой машине.
- Что такое случилось? – спросила Антонина.
- Мне очень холодно, меня знобит. Приготовь, пожалуйста, грелку к ногам.
- Горячей воды нет. Папа только растапливает печку. Сейчас я поставлю кастрюлю и кипятильником нагрею воды. А пока давай я укутаю тебя одеялами.
Роман работал прорабом. Работали на асфальтировании дорог.
- На работе я расставил посты. Ребятам сказал, если я не вернусь к обеду на работу, то всё.
Говорил, а сам снимал с себя один, потом второй свитер. Снял одни, потом вторые шерстяные носки.
- Зачем ты снимаешь всё? Ведь так теплее будет.
Ответа не было или не расслышала? Вот и вода согрелась. Налив три грелки, обложила тело.
- О, как хорошо – сказал он.
Тоня укутала его одеялами, сверху положила своё пальто.
«Может быть простыл? Или просто промёрз? Работа ведь на улице» - думалось жене. Стала продолжать уборку, но чтобы как-то пошутить, сказала:
- У меня нет денег на два ящика водки.
Но…обратила внимание, что не слышит его дыхания. Подошла. Глаза неподвижно смотрели в потолок.
- Папа! Мама! Роман умер! – и опрометью, в летнем платье и тапках бросилась бежать к телефону.
Родители, не поверив, продолжали копаться на кухне.
До телефона надо было пробежать два квартала.
- Алло! Скорая? Срочно кардиологическую или реанимационную бригаду!
- А откуда вы знаете, что вам нужна эта бригада? – раздалось в трубке.
- Лет 10 тому назад я работала у вас на «скорой»! Знаю! Срочно!
И помчалась обратно домой. Родители в растерянности были уже в зале. «Скорая» приехала только через 40 минут. Вызвана была уже и милиция. Врач «скорой» был тот самый Любушин Виктор Борисович, о котором упоминалось выше. Помощь уже не требовалась. Была просто констатация смерти. После его отъезда свёкор сказал:
- А врач был трезвый? Такое неприятное впечатление он произвёл.
- Папа, он трезвый. Просто он всегда такой. Я его помню прекрасно.
Врач даже не вызвал труповозку. Машину «поймал» милиционер на дороге. Помогать было некому. У соседей все взрослые были на работе, а дома караулили одни старики. Свёкор со свекровью были тоже старенькими. И в морг отвозила труп мужа только Тоня да незнакомый шофёр. Организацию похорон целиком взяло на себя учреждение, в котором работал Роман. Потом Антонине рассказали, что почувствовал он себя плохо ещё во время планёрки. Рабочие подумали, что ему просто надо похмелиться (накануне, как часто бывает у рабочих, было застолье). Сбегали, купили бутылку (откупоренная, она так и была привезена домой). Но он пить отказался. Попросил машину, чтобы уехать домой. Шофёр рассказывал, что в кабине он всё грел руки, положив их на капот. Потом шофёр предложил заехать на «скорую», но Роман отказался:
- Нет, только домой – будто предчувствуя что-то, ответил шофёру.
А дома через 15 минут его не стало. Роману было чуть более 40 лет. Он невольно дал себе установку, или ещё в молодые годы «знал» об этом? Антонина очень долго винила себя в том, что не распознала инфаркта. Воспринимала жалобы на озноб, как переохлаждение в холодную погоду. Но человека не стало.
Вот чем обернулось и хладнокровие, халатность диспетчера и врача «скорой помощи», когда минуты и секунды решали ЖИТЬ или НЕ ЖИТЬ.

В трудные годы Второй Мировой Войны почти весь народ жил впроголодь.
Настино семейство выручало молоко, которое покупали у соседей, державших корову.
Обычно Насте с братом полагалось пол-литра молока на день, пока не прийдут родители с работы и не приготовят что-то покушать.
Однажды братик выпил всю банку до дна, но сообразил детским умишком, что сестрёнке ничего не осталось и...налил в банку воды. Пришла Настенька, стала кушать, но увидела молоко голубого цвета, что показалось подозрительным, попробовала и поняла - в банке просто вода, подкрашенная молочными остатками. Ничего она не сказала братику, т.к. понимала, что ему очень хотелось кушать.
Потом жизнь развела их в разные стороны, но при встрече брат неоднократно просил прощения у сестры за свой поступок, который запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Дружила Настенька с одногодкой из их двора, худенькой Ларисой.
Настя была ещё мала, но видела, как Ларочка купалась в любви дедушки и бабушки, мамы и папы. Мужчины в той семье работали, а женщины занимались домашним хозяйством. Не приведи Господь, если кто по-детски обидет Ларису, ведь всё бывало у детей! Сразу сломя голову бежали друг за другом её мама, баба Наташа и дедушка. Доставалось тогда обидчику сполна. За это немного недолюбливали Лариску, но в то же время и боялись, и уважали, как же!она ведь из богатой семьи! А Настины родители с утра до вечера были на работе. Старшие сёстры тоже работали, а всё концы с концами еле сводили.
У Лорочки была самая большая и красивая кукла.
У этой гутаперчивой красавицы были пушистые светлые локоны и большие закрывающиеся глаза. Даже Лариса редко держала куклу в руках, не говоря уж о других детях. Порой поможешь у них в доме помыть полы и в награду за это разрешали тебе подержать несколько минут эту куклу, а она размером чуть ли ни с тебя. Потом кукла водружалась на комод, где гордо восседала и свысока посматривала на детей.
В основном у всех были куклы тряпочные с глиняными головками, а то и вообще не было никаких. Не было у детишек и кукольной одёжки, кукольной посудки и мебели. Абсолютно все атрибуты детских игр заменяла земля-матушка да песок.
Да ещё кусочки бумаги и палочки от деревьев или найденные на дороге красивые стекляшки от разбитой чьей-то посуды. И в основном играли дружно, тихонько, не мешая никому. Бывало, по вечерам сидят родители да старики на крылечках, щёлкают семечки, говорят о чём-то о своём, а детвора со всего квартала собиралась и играли то в прятки, казаки-разбойники, лапту, штандер, не мешая родителям отдыхать от тяжёлого трудового дня.
Так вот, видела Настя сытую жизнь Лариски.
Она понимала, что иногда сажают её за стол покушать лишь только для того, чтобы Ларочке веселее было и тогда она с аппетитом покушает "хоть самую малость". А у Насти всегда аппетит был "звериный", съедала бы всё чем угощали, но понимала, что надо быть "вежливой и тактичной" и сдерживала свой аппетит. Нравилось ей бывать в этой семье: и дом казался большим, и кукла была настоящая, и мух почти не было, а в летнее время червей в доме не было. Да, да настоящих живых ползучих червей!
Дело в том, что прямо около Настиного дома всегда была огромная куча навоза. Скотины-то был полный двор:коровы, лошади, свиньи...

Весь этот скотский помёт или по-другому навоз вычищался из сараев и складывался недалеко от крыльца. За зиму куча вырастала огромная и, как только становилось тепло на улице, Бачурины нанимали женщин и делали кизяк. Этот кизяк раскладывали по всей площади двора, даже под окнами Настиного домика. Солнышко пригревало, в кизяке заводились черви и мухи. И расползались повсюду. Поскольку домик был без фундамента - прямо на земле, то черви заползали и в дом. А мухи чёрными стаями заполоняли комнаты: все меры борьбы приносили лишь незначительное облегчение. И так было до той поры пока навоз в кизяке не высыхал. Потом этот кизяк, в виде кирпичей, складывался в маленькие кучки, затем в большие штабеля и лишь когда он высыхал окончательно переносился в сарай. Зимой этим кизяком топили Бачурины свои печки в доме. Вот так проходило лето. От этих запахов и ползающих и летающих тварей негде было скрыться.
Лишь спустя много лет городские власти запретили собирать навоз во дворах, и кто хотел делать кизяк, то делался он за городом.

Но вернёмся лучше к столу, ко всякой вкуснятине, которой старались напичкать Ларочку. Видела тётя Паня, Ларисина мама, что Насте всегда нравилось быть у них в доме. Вот однажды и говорит Насте:
--- Хочешь быть моей дочкой?
--- Хочу! Глазёнки девочки радостно заблестели.
--- Иди домой, возьми у мамы карточки, вылечи свои цыпки и приходи к нам.
Вприпрыжку Настя побежала домой к матери и, задыхаясь от радости, выпалила:
--- Мама, дай мои карточки и я пойду жить к тёте Пане. Лариска будет моей сестрой.
Обняла мать дочку, погладила по головке и сказала, улыбнувшись:
--- Глупенькая, пошутила над тобой тётя Паня. Если бы ты нужна была ей, она взяла бы тебя без карточек.
И стала объяснять важность этих продуктовых карточек. Оказалось, если у тебя их нет, то по сути ты остаёшься голодным. Да, действительно, приходилось и Насте иногда бегать в магазин с этими карточками. И тогда мать строго наказывала:
--- Смотри только не потеряй.
И в магазине продавщица отрезала какие-то талоны и взвешивала то сахар, то крупу, то хлеб. Слава Богу, в их семье вроде бы всегда всё было хорошо и не было потери карточек, а может, девочка просто не знала всех подводных течений, может взрослые вслух не говорили об этом. Но создалось впечатление, что весь период карточной системы в семье прошёл без потерь. После маминых пояснений к этому вопросу никогда не возвращались, да и мыслей перехода в другую семью больше не было в Настиной головке.
А карточки отменили в 1947 году.

Питание в послевоенные годы было неважнецкое. Запомнилось, как иногда средняя сестра брала Настю с собой в столовую железнодорожного депо, где она тогда работала. Но, чтобы сократить путь, сестра пролезала под железнодорожными составами. Лезла за ней и Настя, но какой страх приходилось заглушать в себе! А вдруг в этот миг поезд тронется?! Но она нагибалалсь и вслед за сестрой лезла вперёд и вперёд. Потом вздыхала- Уф! Кажется обошлось!
В этом депо рабочим часто выдавали брынзу и сестра приносила её домой. Наверно не могла съесть из-за того, что она была уж больно солёная. На всю жизнь и Насте запомнилась эта соль. Когда кто-то упоминал о брынзе, то сразу вспоминались трудные годы и та самая брынза из депо.

Когда в семье родился братик, однажды в дом пришло много гостей на его крестины. Но всё это помнится плохо, видимо, из-за того, что Настя начинала себя скверно чувствовать. Вскоре после крестин, её повезли почти в беспамятстве в больницу на обычной тележке о двух колёсах. Погода была тёплая, светило ласковое солнышко. Но временами Настя теряла сознание, т.к. температура зашкаливала за 40 градусов. В больнице был поставлен диагноз: брюшной тиф.
Порою Настя бредила, особенно по ночам, ей казалось, что стаи собак лают около окон. Почему-то эти слуховые галлюцинации запомнились на всю жизнь. Вот уже и вставать с постели хочется. Когда приходили
родственники, санитарочка помогала дойти до окна и залезть на подоконник. Свидания были совсем недолгие, всего две-три минуты. А как девочка рада была, когда старшая сестра принесла ей кисточку винограда - это был царский подарок! Запомнилось, как плакала мама за окном, когда Настя просила купить ей "новый домик". Так и думали, что ни сегодня - завтра девочка умрёт. Но Господь милостив! Выжила Настя! Вот уже и день выписки. За ней пришла старшая сестра. Идти домой было далеко, ведь в те годы городского транспорта почти не было. Проходили мимо продавщицы мороженого. Попросила Настя купить, на что сестра сказала, что ей ещё нельзя есть мороженое. Так это было или просто не на что было купить? Но девочка не настаивала, понимая, что НЕЛЬЗЯ значит нельзя - неважно по какой причине.
Вот, наконец, и дом. Наконец-то увидит она своих подружек.

Но силы возвращались не так быстро, как бы хотелось. Бывало брат Ларисы Бачуриной - Юрий, а иногда и оба они говорили Насте с усмешкой:
- А ну - ка, Настя, покажи, как ты бегаешь!
Встаёт Настя и бежит, но сразу падает от сильной слабости. А соседским детям почему-то было очень смешно глядеть, как Настя переваливаясь из стороны в сторону пытается бежать, но...почему-то ножки совсем отказываются держать её. Было обидно слышать смех подружки, но слёз не было.
Медленно, но постепенно силы восстановились, и к осени, как все, она стала бегать и прыгать.

А с каким нетерпением детишки ждали Нового Года!
Это означало, что в каждой семье, несмотря на достаток, будет ёлка. А как приятно и интересно её наряжать!

Стеклянных игрушек не было. Но всё равно, какие красивые были картонные и ватные игрушки. Какие красивые были ёлочные флажки и цветные цепочки, которые делали сами. На ёлку приглашали всех соседских детишек. Кто-то из взрослых играл на гармошке или на балалайке. Дети читали стишки, пели "В лесу родилась ёлочка", плясали. А гостинцем иногда служили просто горсточки семечек. Но особенно ждали, когда приглашали на ёлку к Ларисе. Там ёлка всегда была и пышнее и выше, игрушки были стеклянные, и разноцветные свечки зажигались на ёлке, когда приходил Дед Мороз - это была баба Наташа, красиво наряженая с бородой и гостинцами. И гостинцы были настоящие; фигурные печенья домашнего приготовления, конфетки и даже по яблочку. Это был самый настоящий праздник! Вот было весело! Потом разрешалось подходить к ёлке и рассматривать ёлочные игрушки.
Да, Новый Год был самым, пожалуй, любимым детским праздником.

Детвора могла покушать также и на проходивших порой поминках.
Не знаю, как другим детям, но Насте нравилось, когда кто-то умирал у дальних или ближних соседей: детский мозг не сознавал ещё тяжесть потерь близких и родственников умершего.
За поминальными столами сидели сначала взрослые, а потом усаживали детей со всей округи. Обязательно подавались блины с мёдом, рисовая сладкая кутья. Потом обязательное блюдо - борщ с мясом, тушёная картошка, тоже с мясом. Потом пшённая каша на молоке, и в конце компот с пирогами. Как ни тяжело жилось, но поминки все всегда старались сделать по всем правилам. Где только не брались деньги, но детвору волновало лишь накушаться досыта! Вот это, видно и служило особой честью быть на похоронах - сытно покушать и помянуть добрым словом усопшего.

В летнее время хорошим подспорьем для детской "подкормки" служил
чёрный паслён. Дело в том, что у соседской девочки, Милы Рукавицыной, был длиннющий двор. Не принято было сажать что-то во дворах, т.к. полива не было, а носить воду из колонки за два - три квартала было слишком тяжело. Вот и приспосабливали дворы кто подо что. Кто под кизяк, а чаще просто пустовала земля.
А у Рукавицыных весь двор зарос паслёном. Спелый паслён заменял сахар или конфеты. Взрослые пекли с паслёном даже пирожки. Нет, у Насти пирожки не пеклись, но Мила, соседская девочка, разрешала собирать паслён, сколько хочешь. Большим везением было, если насобираешь целую кружку этой ягоды и потом лакомишься, стараясь кушать не торопясь, чтобы растянуть удовольствие.

В трудностях и лишениях подошёл 1945 год. Но Май месяц был пожалуй самым счастливым для народа, т.к. принёс Великую Победу над фашистской Германией.
Домой стали возвращаться солдаты Армии-Победительницы.
Возвращались сыновья к матерям, отцы к детям, женихи к невестам. Когда началась война, Настя и все её сверстники были ещё маленькими, поэтому не помнят как провожали мужчин на войну: с песнями или со слезами. Но, что сейчас в воздухе
витало всеобщее ликование, это было точно. Это ликование передавалось и в детские сердца. Всё чаще в домах слышны были возгласы долгожданных встреч. Во дворах выносились столы со скамейками прямо на улицу и родня праздновала возвращение солдата. А детишки гурьбой, аж со всего квартала, толпились около забора и подглядывали в щелочки ворот, чтобы хоть глазком увидеть Героя.
И потом ещё несколько дней высматривали его на улице, чтобы полюбоваться на его ордена и медали. Не только для детей солдат был Героем, но и взрослые относились к нему с почтением. А к концу лета стали и свадебки играть. Девичьи лица расцветали от румянца и улыбок счастья. Здесь уж и взрослые не удерживались и присое-динялись к детишкам, чтобы поглазеть на молодожёнов и порадоваться их счастью.

Как-то раз пронёсся слух. что в город привезли военнопленных, солдат армии вермахта. И что лагерь для них организовывали совсем недалеко от улицы, где жила Настя. Бежали смотреть на нелюдей не только дети, но и взрослые. Но милостива русская душа: -женщины через проволоку кидали побеждённым кто хлеб, кто картошку, кто сало. Несмотря на свои потери, жалели, видно, их -всё-таки люди.
Военнопленных разместили в бараках. Но нельзя было не обратить внимание на немецкий аккуратизм. Через несколько дней
бараки сияли белезной, а вместо колючей проволоки стоял забор с красивыми воротами, сквозь которые видны были столбы с
"китайскими фонариками", газончики с цветами и аккуратно выло-женные дорожки. Да, этого у них не отнять! Но наступила суровая русская зима и стали голодать эти напамаженные солдатики. Бывало, сидишь дома, а двери днём в те времена не закрывались, вдруг стук в дверь, кричишь, что можно войти и вваливается в дом, вместе с клубами холода, весь в отрепьях немец и просит на ломаном русском - хоть что нибудь покушать. Почему-то жалко было, т.к. самому знакомо чувство голода и, если было что дать, то делились чем могли.

Затягивались раны проклятой войны. Выросли детишки и пошли в школу. С первого по четвёртый класс учились в школе Будкова. Почему так она называлась, осталось загадкой. Может быть до революции это был дом какого-нибудь купца?!
Но что хочется отметить, что несмотря на послевоенную разруху в стране, детям уделялось особое внимание.

Запомнилось, что были организованы горячие завтраки, которые состояли из кружки какао и хлеба, возможно и с маслом. Настя очень любила какао, вот по этому ососбенно оно и запомнилось.
Школы были далеко. Зимы были снежные, холодные, можно сказать даже лютые. Несмотря на то, что исправно топили печки, в классах было очень холодно: сидели в пальто и валенках. Чернила в чернильницах замёрзшие, растирали между ладонями, чтобы скорее чернила оттаяли и можно было начать писать. Во время перемены все дружно высыпали в коридор, чтобы подвигаться и хоть чуть-чуть согреться. Но однажды Настя не захотела бегать, а в своей шубке
прислонилаь прямо к печке, но через несколько минут кто-то из одноклассниц подбежал к ней и сказал, что пахнет палёным. Повернулась, а сзади в области попы так и красовался ржавого цвета круг. Боялась даже идти домой. Конечно, мама не похвалила, но всю зиму пришлосьходить с заметным пятном, вывести его совсем не удалось.

Истерзанная, измученная страна поднималась из руин и разрухи.

Особое внимание уделялось молодому поколению, чтобы сохранить и поддержать оставшихся в живых.
Повсеместно открывались всё новые детские здравницы и пионерские лагеря. Пожалуй самым приятным воспоминанием из детства остаётся время, проведенное в пионерских лагерях. Обычно они располагались в зелёной черте: в лесу или роще. На работу с детьми посылались опытные учителя и пионервожатые. Насте удалось там побывать три
раза. Первый выезд был в 1947 году. . Всё было в новинку! И то, что вокруг так красиво, так зелено, ни то что в городе. И играть можно, сколько душа пожелает. В нескольких метрах от домика отряда была огромная поляна в лесу. Мальчишки стали там играть в футбол, ребята были дружные и Настю приняли в команду игроков. Часами гоняли они мяч по этой поляне. Дни летели за днями, глядь и обувь вся избитая стала, а вот уж и конец смены, пора ехать домой. Что делать? Туфельки или сандалии нельзя одеть! Так и пришлось топать, чуть ли не через весь город, ни босой, ни обутой. Асфальта и в помине не было, длинная улица была мощёная камнем, может со времён царя Гороха. С трудом Настя дошла до дома.

В последующие заезды Настя входила в старшие отряды, где ей казалось ещё интереснее .

Приятно было просыпаться под звуки горна, потом строем идти на утреннюю линейку, где все отряды выстраивались в форме "каре", т.е. в виде квадрата, лицом к флагу. Затем председатели советов отрядов рапортовали председателю совета дружины. Затем поднимался флаг и все отдавали салют. Воспринималось всё это очень серьёзно и даже торжественно. Потом были завтраки. обеды, ужины. Кормили неплохо, но если бы чуть-чуть побольше! И вот ради получения этого побольше, ради добавки, нет-нет да бежал на кухню помогать то картошку почистить, то посуду помыть. А в награду получал полную тарелку манной каши или борща. Нет, нет, в общем обид на питание не было.

Скучать было некогда, поскольку Настя была очень общительной и активной девочкой. Старалась участвовать во всех кружках, спортивных мероприятиях, рисовала стенгазеты, помогала оформлять листки "молнии". Затаив дыхание, слушала она приезжавших в лагерь сказительниц и мыслями уносилась в сказочные миры вместе с феями, принцами, богатырями и колдунами. Очень любила петь в хоре. Не забыть таких песен, как "Картошка", "Кто в дружбу верит горячо". "Спи мой бэби" (в своё время исполнял её Поль Робсон). Эти песни пронеслись через всю жизнь и потом пелись своим детям и внукам. Особой радостью было, когда ещё засветло на стойки натягивалась простынь, заменяющая киноэкран. Ура ! Будет кино !!! А вечером, как только темнело, все усаживались прямо на землю и, затаив дыхание, смотрели фильмы военных лет. Даже у самых озорных мальчишек отпадало желание пошалить. Все фильмы были интересные, но особенно тронуло сердце "У них есть Родина", рас-сказывающий о том, как немцы под разными предлогами старались оставить у себя, угнанных из Советского Союза в Германию, детей. А уже несколькими годами позже такие фильмы, как "Зоя'."Молодая гвардия", "Повесть о настоящем человеке", и другие, не оставляли равнодушными ни одного зрителя. В кинозале стоял шум от приглушённых "охов, ахов" и всхлипываний от слёз. Казалось - уже кончилась война, пора успокоиться. Но нет! Долгие десятилетия народ ещё будет помнить те годины. Эхом скорби и печали по погибшем и замученным будут они отдаваться в человеческих сердцах. А дата 9 Мая войдёт в историю, как ДЕНЬ ПОБЕДЫ над фашистской Германией. Этот день станет большим праздником и гордостью народа.

Время летит. Народ чуть-чуть вздохнул свободнее. Всё чаще на улицах слышны песни, пляски, то заливистое, то залихватское пение гармошки. Всё чаще то к одному, то к другому дому лошади подвозят сундуки с нарядами, перины и подушки. Сбегаются соседи поглазеть на приданое невесты. А в день свадьбы женихи со своимим невестами катаются по городу на лошадях, бубенчики на все голоса так и заливаются. Вот уже и в доме Насти сыграны две свадьбы - то её сестры вышли замуж. Кажется, всё хорошо. Теперь живи и радуйся жизни. Но нет, не было искренней радости в народе. Что-то мешало этому счастью. Детский ум и сердце чувствовали это, но понять и осознать ещё не могли, так как взрослые говорили тихо и полунамёками. И дети понимали, что не всё можно говорить вслух, а что-то даже и опасно. Любила Настя бегать в гости к своим сёстрам. Однажды она возвращалась домой от одной своей сестры. Проходя мимо клуба швейников невольно стала свидетельницей одного эпизода. На крыльце этого клуба сидела бедно одетая женщина. Она была пьяна. Из её уст вылетала нецензурная брань и чуть ли не через слово упоминалось имя - СТАЛИН. Она ругала Сталина?!! Как можно?!!
Если кто услышит, то сразу её заберут!!! Настя не знала причин, но знала, что такое непозволительно никому и никогда. Ей стало старшно от того , что она услышала это, стала очевидицей непозволительной выходки бедной женщины. Стало жалко женщину. Боже, что будет? Что будет? Оглянулась по сторонам. СЛАВА БОГУ! Никого! С радостью за женщину, что никто не слышал её и с тяжестью на душе Настя продолжила свой путь.

Но через несколько месяцев и на Настину улицу пришла беда. У её подружки, Иры Телегиной пришли и забрали маму и дедушку. За что - неизвестно. Но однажды Настя видела, как от их дома отъезжали сани, гружёные двумя мешками зерна. Нет. они,как и Бачурины, жили небедно, но из-за двух мешков забрать двух людей?! Никаких пересудов среди соседей не было. Как- будто пропали без вести люди - ни слуху ни духу. Но спустя несколько месяцев, дедушка вернулся.
Поговаривали. что отпустили и за старый возраст, и по болезни. И действительно, дедок тот вскоре преставился. А мама Ирина лет через пять пришла так же тихо и незаметно, как тихо и незаметно ушла. Писала ли она письма домой, неизвестно, т.к. не принято было не говорить, не спрашивать.

За эти годы девочки подросли и стали смотреть на мальчиков другими глазами. В одном классе с Настей и Ларисой училась Лена Лужецкая. Она жила через два квартала от девочек. Рядом с Леной жил мальчик Евгений. Всем девочкам он казался красавцем. И все старались снискать его внимание.
В те годы модно было посылать открытки, и здесь появилось невольное соперничество - кто найдёт более привлекательную!? Пошёл поток иностранных очень красивых блестящих открыток. Настина сестра имела возможность доставать такие открытки на работе.
И тогда девочка без сожаления расставалась с некоторыми из них, ведь она хотела поделиться этой красотой с другим человеком. Но ОН почему-то никому не сделал предпочтения. Появилась искра детской влюблённости, но так же быстро погасла.
А это значило, что закончилось трудное, но счастливое детство. Детство послевоенного времени.

СЛАВА ЖИВУЩИМ, ПАМЯТЬ ПОГИБШИМ

Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
(Андрей Дементьев «Баллада о матери»)


Все меньше и меньше остаётся свидетелей и участников событий Второй Мировой войны. Люди стареют и уходят, но интерес к ним пока что неиссякаем, может от сознания того, что они то рассказывают всё без прикрас, без какого-либо лоска. Я люблю слушать их неторопливые повествования и, всегда удивляюсь их памяти на прошлые события, вплоть до мелочей в датах, именах, названиях. Всем им за 80, а некоторым уже за 90 лет. Чтобы внести лепту в память народа о той страшной, самой трагической войне за всю историю человечества, я решила написать хотя бы один рассказ. Недавно одна соседка стала вспоминать о бегстве своей семьи от безжалостно протягивающихся, костлявых, кровавых рук войны. Я сама, пережившая голод и холод войны, не знала мук эвакуации. А здесь вдруг сама судьба мне послала очевидца, участника одной из них, как говорится, получила материал из первых рук. Я настолько была заворожена историей и потрясена тяжестью пережитого людьми, что не смогла упустить случай. И тут же попросила разрешения на встречу, чтобы записать услышанный рассказ, не полагаясь на свою память. Встретились около подъезда, соседка пригласила войти в квартиру, что меня вполне устраивало: никто и ничто не отвлекало нас. Время летело быстро, и, как оказалось, наша беседа продлилась два часа. Сколько интересного я узнала! Уверена, что и читатель разделит нашу общую боль и негодование той войной. После нашего интервью довольная хозяйка добавила: «Время, плохо или хорошо, но летит неумолимо. Пролетело ведь уже семь десятков лет, пролетит ещё, Бог знает сколько. Людская память вечна. Пусть и моя история поведает нашим внукам о перенесенных нами муках той войны».

*****

До эвакуации наша семья жила в районном центре Меджибож, который находился в 30 км. от Хмельницкого по дороге на Винницу. Это Западная Украина. Я очень любила места своего детства. Слышала, что наш город старше самой Москвы, но так ли это, не знаю. В давние времена эти земли принадлежали очень старинному польскому роду, и до сих пор сохранилась крепостная стена со рвом, который когда-то наполнен был водой. Много костёлов, церквей. Сохранился старинный замок, возможно, принадлежавший этому роду. Были времена, когда и турки орудовали здесь. За послевоенные годы я там была неоднократно и видела, как реставрируются памятники далёкой старины. А над братскими могилами теперь возвышается огромный обелиск, как дань памяти расстрелянным нацистами евреям. Среди еврейства Меджибож считался и сейчас считается родиной хасидского движения («учение благочестия» - религиозное течение в иудаизме), т.к. здесь жил основатель хасидского движения Исраэль Бааль Шем Тов. Ежегодно тысячи паломников хасидов посещают эти места. Меджибож посещал и известный вам и всему миру Тарас Шевченко.
Мой отец, звали его Аврум, на второй день войны был мобилизован в армию. Прекрасно помню проводы отца. Мать повисла у него на шее и рыдала, уткнувшись лицом в его грудь. Я тоже прижалась к отцу, а мои младшие братик и сестрёнка, ухватившись за подол маминого платья, ревели навзрыд
- Как же я без тебя буду? - причитала мама.- Вон они - мал мала меньше рядом! Кто их кормить будет? Ты был нашим единственным кормильцем и работником!
- Я всё понимаю, милая. И от этого и мне становится тяжело, что приходится тебя, такую молодую, оставлять с гурьбой ребятишек. Родни много, вот все и будете помогать друг другу, - похлопывал он жену по спине.
- Мы будем ждать тебя, родной. Глядишь – через месяц и вернёшься.
Вокруг нас было столько народа! У всех было своё горе. Каждому было ни до кого. Казалось, даже воздух пропитался людским напряжением неизвестности, так как каждый осознавал всю горечь начавшейся войны. Женщины безутешно стонали, дети ревели. Даже они понимали своим детским предчувствием, что что-то ужасное надвигается на всех.
Но поняв, что её причитания ещё больше рвут душу мужу, вытерла головным платком слёзы и заговорила с улыбкой.
- Да, да, конечно. Бог милостив. Вернёшься, и я тебе ещё нарожаю деток. Смотри, какие хорошенькие наши ангелочки. За нас не беспокойся. Родня большая, помогут.
Так мы его больше и не видели и не слышали. Возможно, и были письма, но они не настигали гонимых войной людей. А в конце войны получили известие, что наш отец пропал без вести.
Моей матери, Голде, в год начала войны было только 31 год. Что предстояло перенести такой молодой женщине в лихие годины войны? Оставшись без защиты и помощи, ежедневно, ежеминутно она должна была бороться не столько за свою жизнь, сколько за жизнь своих детей, перенося все ужасы бегства. А их на материнских руках осталось трое, среди которых я была старшей. Мне не было ещё и 12 лет. Кроме меня был мой братик Ким (имя дано в честь коммунистического интернационала молодёжи), которому было 4,5 годика, и сестрёнка Броня, ей было 1,5 года.
У моей мамы был брат, Зейлик, который жил в Проскурово. Позднее он был переименован в город Хмельницкий. Он работал директором в военной сапожной мастерской. У Зейлика и его жены Ханы было двое детей, дочь – Зина 8-ми лет и сын Фима 4-х лет от роду. До начала войны Хана со своими детьми, Зиной и Фимой, гостила у нас в Меджибоже.
В конце июня, начале июля началась эвакуация. Линия фронта приближалась с каждым днём. А 3-его июля, когда уже стала слышна канонада пушечных выстрелов и видны пожарища, началась эвакуация и в наших местах. Так как наш отец до войны был 2-ым секретарём райкома партии, то нам выделили подводу для выезда. Но моя мать отказалась от эвакуации под предлогом болезни 1,5 годовалой дочери Брони, у которой был коклюш. Да и мамин отец, мой дедушка, Йосиф не хотел уезжать, говоря: «Здесь я сам себе хозяин, а только за ворота выеду от дома, сразу стану бедняком». В Меджибоже никогда не было еврейских погромов, поэтому все считали, что нет надобности выезжать и, тем самым, оставлять могилы предков. Даже когда начали доходить слухи о зверских убийствах евреев, жители еврейских местечек в Украине отказывались верить этим слухам и утверждали, что это большевистская пропаганда. Они помнили хорошее поведение немецких солдат во время гражданской войны и думали, что нацисты люди спокойные и культурные.
Нередко эвакуация населения из прифронтовой полосы без особого распоряжения запрещалась. Но при приближении нацистов началось беспорядочное повальное бегство населения с тем, чтобы любыми путями спасти свои жизни.
В городе от людей Зейлик слышал, что делают немцы, как бомбят они города. Он эвакуировал свою сапожную мастерскую и по дороге заехал в Меджибож, который находился между Проскуровым и Винницей. Войдя в дом, закричал, обращаясь ко всем:
- «Срочно! Очень срочно уезжать! И как можно быстрее!». Что тут стало?! Все забегали! Каждый бубнил что-то себе под нос! Никто ничего не соображал - что же надо взять с собой из вещей? Конечно, в первую очередь схватили документы. Все бегали, то забегая в дом, то выбегая из него. То хватали что-то в руки, то отбрасывали в сторону. Помню, моя мать забежала в дом, откуда-то вытащила тюк, разорвала его и взяла оттуда летнее одеяло. Тётка Фрима, мамина сестра, которой было 27 лет, забежав домой, схватила зонтик. Спрашивается – зачем? Как защита? Но много зонтиком не намашешься! Умнее всех поступила бабушка. Она успела бросить в машину кошёлку с хлебом. В панике и суматохе все усаживались в машину в том, в чём были, то есть в летней одежде. Теперь, спустя десятилетия, я понимаю – какую глупость совершила мать, отказавшись от плановой эвакуации. Ведь тогда можно было, не торопясь, разумно собраться, взяв действительно необходимые вещи. А сейчас мы уезжали в небытие в лёгких платьицах, словно выезжали на однодневный пикник. Но что взяли, за то и расплатились на долгих и длинных дорогах войны. А она безжалостна, невзирая на возраст и лица. Вместе с нами были и 17-летний Ицик, мамин брат, и 14-ти летняя Поля, мамина сестра, и Майя, мамина сестра, кстати, моя тёзка и одногодка, т.е. ей было, как и мне, 12 лет. Да ещё семья Зейлика: 27-ми летняя жена Хана и двое малолетних детей, о которых говорилось выше.
В Винницу на вокзал мы приехали ночью. Но что творилось на вокзале! Не описать, не рассказать! Шум! Гам! Безостановочная ходьба! Куда-то ходили и что-то хлопотали! Или неистово доказывали свою правоту! Все что-то спрашивали друг у друга в надежде найти истинно правильный ответ! Просили советов и сами давали их! Прямо-таки, как в игре «Что? Где? Когда?». Страшно было смотреть: вокзал был забит несчастными людьми и их небогатыми пожитками. В то время, думаю, сам начальник бы станции не ответил на все эти вопросы, ведь уже поезда ходили без всякого графика, а поэтому вопросы «когда» и «куда» оставались открытыми. Наконец, подошёл поезд, который был полностью заполнен такими же беженцами, как и мы. Только наш кагал (группа, сборище) был огромен, не говоря о других. Нас было 13 человек и только четверо из них были взрослые, а остальные 9 человек – дети. Начальник станции подвёл нас к вагону и сказал проводнику: «Они спасают детей, а не вещи» и посадил нас в вагон. Все терпели дорожные неудобства, все терпели духоту. И дети терпеливо примолкли. Доехали до Фастова, который находился недалеко от Киева. В Фастове сошли с поезда, зашли на станцию и решили переждать несколько дней, пока прогонят немцев. О, как наивен был тогда народ! Расстелили тонкое одеяло, которое прихватила мама, и удобно расположившись на нём, «стали ждать», как говорят «у моря погоды». Увидев такую сценку в военное время, подошёл дежурный по станции и с улыбкой, спрятанной в огромные усы, но с очень строгим взглядом, поинтересовался, что мы тут делаем. Наши мамы наперебой стали рассказывать всё по порядку. После долгого выслушивания он отозвал Зейлика в сторону и очень серьёзно объяснил ситуацию, какой она была на самом деле: нечего надеяться на быструю победу, враг наступал на пятки советской армии. Мы узнали, что 8 июля в нашем Меджибоже уже хозяйничали немцы. Потом этот усатый дежурный дал распоряжение, и нас посадили в «товарняк», который вот уже сутки стоял на станции. Чего он ждал и сколько бы ещё простоял, остаётся загадкой, но, как видно, пока «гром не грянул». Гром грянул неожиданно. Немецкая армия бросила десант. Все вокруг пришло в движение, надо было скорее уносить ноги. А поэтому и наш товарный состав «дерганул», почти без остановок мчался вперёд и вперёд.
Так без оглядки доехали до Запорожья. Здесь на станции уже работал эвакопункт. От взрослых слышала, что там сидел представитель «член Верховного Совета», в чём теперь я сомневаюсь. Созданные государством эвакопункты заботились об эвакуированном населении, проводили учёт прибывших беженцев. Нам выделили помощь по 15 рублей на человека и отправили в районный город Запорожской Украины – Гуляйполе. Там расселили нас по квартирам. Мою мать с тремя детьми, тётку Фриму с 1,5 годовалым сыном Сёмой, и ещё двух маминых сестёр поселили у тётки Махно. Думаю, все помнят имя Нестора Ивановича Махно – предводителя повстанческого крестьянского движения на Юге Украины. В годы войны его тётка была старая женщина, как казалась мне – ребёнку, неполная и очень добрая. На деньги, которые получили, как помощь, наши молодые мамы купили смену белья, ведь мы уезжали только в том, что было на нас одето. Тётка Махно дала нам солому, что стало нашей периной или матрацем, и накрыла эту солому рядном (толстый домотканый холст изо льна). Мамин брат принёс выделенное колхозом пшено и сало. Ох, и наелись мы тогда каши с салом! В Гуляйполе мы прожили месяц и поехали дальше. В эти дни мамин брат Зейлик получил повестку из военкомата, а это означало, что на гурьбу детей оставалось уже трое взрослых людей. Это означало, что тяжесть всё большим грузом ложилась на хрупкие молодые женские плечи. Опять расставание! Каждое из них было со слезами на глазах и со словами «прости и прощай». Кто останется в живых? Суждено ли вновь встретиться? О, война, война! Сколько бед ты уже принесла в семьи и что ещё ожидать от тебя? Великую силу даёт надежда! Каждый провожающий и каждый уходящий на фронт надеялся на возвращение и ждал этой встречи, что придавало ему духа отваги и выносливости в тяжёлых боях. Человек жил этой самой надеждой! В тот день, когда мы пошли на станцию, Зейлик явился в военкомат. Подошёл товарный поезд, но моя мать сказала:
- Мы на него не сядем.
- Почему? – поинтересовались Хана и Ицик.
- Может Зейлика проведут по станции, и мы его ещё раз сможем увидеть.
Эта случайность спасла нас от смерти, т.к. этот состав попал под бомбёжку и мало кто остался в живых. Зейлика мы так и не дождались и вынуждены были сесть в следующий товарняк, который повёз нас в Краснодарский край. На протяжении всей своей жизни я вспоминаю этот случай. Получается, что и случайности, иногда, спасают жизнь. Итак, ушёл мужчина на фронт, а это означало, что одним взрослым человеком в нашем огромном семействе стало меньше. Старшим мужчиной оставался Ицик, которому было всего 17 лет. Но ответственность за всех и всё ещё большим грузом легла на женские плечи и души.
Калниболотская – станица в Новопокровском районе Краснодарского края. Там нас высадили прямо в поле, где уже ждали подводы. На этих подводах мы приехали в станицу Незамаевка. Основное население станицы были казаки, которые занимались земледелием. Добрались до места под вечер, поэтому нас накормили не обедом, а уже ужином, который состоял из арбузов, дынь и белого хлеба. (Я этому очень удивилась, так как я в эти же годы кушала только чёрный хлеб, а поклеванный, как называли полубелый хлеб, был только по праздникам – от автора). Жители отнеслись к нам с участием. Маленьких детей устроили в ясли-садик. Моя мать, её сёстры, Фрима и Поля и мамин брат Ицик стали работать в колхозе в поле. Так худо - бедно мы прожили там 1-1,5 месяца.
Враг стремительно продвигался к южным районам страны. Радиорупоры сообщали, что советские войска вынужденно оставляли один город за другим. И однажды поднятый с родных мест народ вынужден был искать нового убежища. Когда немцы захватили Ростов, нас эвакуировали дальше. Тёплое, благодатное лето уступило место холодным осенним моросящим дождям с ещё более холодными ночами. Ведь зимней одежды у нас не было. А холод медленно и безжалостно пробирал нас всё глубже и глубже, как говорят «до самых костей». Следующим нашим укрытием стала станция Тихорецк Краснодарского края. В Тихорецке был крупный машиностроительный завод. Быстрое продвижение немецких войск вынудило правительство принять решение об эвакуации промышленных предприятий на восток страны. Если их не вывозить, то заводы были бы просто уничтожены врагом или могли быть использованы против нас. Надо было отправлять все станки с завода вглубь страны, где после переоборудования налаживался выпуск военной продукции: танков, самолётов, пушек, снарядов и других видов военного снаряжения. Страна стала жить под лозунгом «Всё для фронта! Всё для победы!» На станции стоял товарный состав с уже погруженными станками. И снова дорога! Никто не смог бы даже предположить – сколько их ещё намотает наша судьба?
До Сталинграда добирались целый месяц. Какие трудности и лишения приходилось выносить людям? А о маленьких детях говорить и не приходилось. Война украла у них детство. Мы ехали, кое-как расположившись между станками. Взрослые спали, прислонив голову к станку, дети постарше, положив голову на плечо матери, а маленькие – на руках у мам. Счастьем считали, если состав останавливался на каком-то полустанке, где запасались водой для питья да нехитрыми продуктами. Погода становилась всё холоднее. Всё чаще летели «белые мухи», то есть уже падали снежинки, которые к обеду таяли, оставляя мокрые места на платформе. А сидеть в мокрой луже не очень-то приятно. Чтобы хоть как-то согреться, дети и взрослые устраивали «танцы». Скорей бы до места добраться! Но где оно, наше место? На дворе уже ноябрь-декабрь месяцы. В Сальске мы остановились. Моя мать, Фрима и Хана, жена Зейлика. пошли в военкомат просить помощи, как семьи военкомов. Детей оставили на Ицика, маминого брата. Отчётливо помню, как советские самолёты всё летали над нами. И вдруг они исчезли, а появились немецкие бомбардировщики, которые стали сбрасывать своё страшное оружие смерти на станцию. Началась паника, все искали укрытия. Мы с Ициком спрятались около будки, где пассажиры наливали себе кипяток. Во время бомбёжки пассажиры бросились бежать на станцию, но их почему-то туда не пропускали, пока не кончилась тревога. Война всё страшнее показывала свой оскал. По всему перрону валялись искалеченные и погибшие люди. То здесь, то там слышались стоны, и было много жертв. Потом вся наша мишпуха (семья) села на пассажирский поезд, что казалось верхом счастья после товарников, и поехала в Сталинград. Маршрут пролегал через станцию Зимовники, о которой шла дурная молва. Все говорили, что станция находится под постоянным прицелом немцев и «если проедете эту станцию, то значит, будете жить». Что нам надо было ожидать?
По дороге на эту станцию тётя Хана, жена Зейлика, стала рожать. Мама со своей сестрой Фримой бросились к военному эшелону просить врача. Вернулись с врачом, которая и приняла роды. Родилась девочка. Роженица не была готова к таким родам. Молодая мать думала, что ко времени родов она будет иметь постоянное пристанище. Будут люди, будет и детская одежда с одеялом. Но мы уже год скитались по железным дорогам. Новорожденную не во что было завернуть. Вагоны не отапливались. Мать была в отчаянии, что не может ничем помочь своему ребёнку, что не может дать тепла маленькому тельцу. И пока доехали до станции Зимовники, девочка простыла, и началось воспаление лёгких. Пенициллин негде было купить, да и страшно дорогой он был, а денег не было. А в свободной продаже он появился лишь в 1946 году, то есть после войны. Девочка умерла. Мама с тётей Фримой попросили у военных лопату и похоронили ребёнка в поле. Состояние тёти было удручающим, как в физическом, так и в душевном плане. Нося ребёнка под грудью, она мечтала о встрече с мужем, и что эта девчушка была бы подарком для него. Теперь, стоя с лопатой в руках около малюсенького холмика, она не представляла, что плод этой любви будет лежать в безызвестности в безымянном поле. Вид её был мертвящим душу. Моя мать, оставшись старшей в семье, стала ответственной за каждого из нас. Она видела и понимала: Хана настолько слаба, что опасно продолжать путь. Мысли не оставляли её, как поступить?
Только они вернулись с похорон, началась страшная бомбёжка. В этот момент мой братик Ким, которому было 4,5 годика, стоял в коридоре купейного вагона и смотрел в окно. Во время бомбёжки все попадали на пол, как это обычно делалось в такие моменты. Когда Ким оглянулся, то увидел всех лежащими на полу и произнёс: «А…все убиты». Но, когда бомбёжка закончилась и все с пола встали, он радостно и по-детски с недоумением сказал: «А…теперь все живы». Когда все успокоились, моя мама сказала: «Мы не можем оставить Хану одну, мы останемся с ней. Если нам суждено жить, то мы останемся в живых». И чудо свершилось. Ни одна бомба возле нашего вагона не разорвалась.
Прибыли в Сталинград. Там нас повезли на Краснооктябрьский завод. Разместили в доме, где до нас жили российские немцы Поволжья. На дворе стояла холодная, суровая зима. Дом, в который нас поселили, был засыпной, т.е. промежутки в стенах были засыпаны опилками. И, чтобы не мёрзнуть, вынуждены были топить печку этими опилками из стен. А как следствие этого, стены стали промерзать. Поскольку условия нормального существования просто отсутствовали, то и заболеваемость была высокой. Создавались условия для возникновения различных инфекционных заболеваний. В каждом доме кроме хозяйских детишек было много детей беженцев. Дети всегда остаются детьми, им хочется общаться, используя каждый возможный момент. Видно кто-то болел из соседних деток. Заболела моя младшая сестра Броня, которой было уже 1 год и 8 месяцев. А у Фримы заболел сын, ему было 1 год и 10 месяцев. Дети заболели корью. Мама и тётка Фрима лежали вместе с детьми в больнице. Был конец декабря, а этим уже всё сказано. Не до санитарных условий было и в стационаре. После кори у Брони началась дифтерия. А это очень тяжёлое заболевание! Была ли вакцинация в годы войны? Сомневаюсь. Помню, как она ела хлеб и плакала от боли в горле. 30 декабря 1941 года она умерла. У тёти Фримы сын после кори заболел воспалением лёгких и 31 декабря тоже умер. Умерших детей родители оставили в больнице, там сказали, что похоронят хорошо, но частые бомбёжки навряд ли позволили захоронить их. Это была вторая жертва войны. Что испытывали матери? Оцепенение, камень на сердце, страх за оставшихся детей не давали выхода слезам, от чего становилось ещё тяжелее. Нельзя! Нельзя показывать врагу свою слабость! Если он это почувствует – он проглотит и остальных. Надо боль свою зажать в кулак и жить дальше ради оставшихся детей. Надо спасать их жизни! И женщины сделали всё возможное и невозможное и, поддерживая друг друга, зашагали вперёд.
Немного прейдя в себя от горя, мать с тётей пошли в военкомат и стали просить помощи в устройстве на работу. Поскольку их мужья были военкомами, их взяли на работу в столовую официантами в разные цеха завода. А 17-ти летний Ицик стал рабочим в новом цеху. После смерти детей нам дали комнату в коммуналке в многоэтажном доме. Кроме нас там жил инженер с семьёй и ещё кто-то. В комнате спали на топчанах, откуда-то появились уже и подушки. Но городская жизнь с её карточной системой была тяжёлая, и моя мать задумала переехать в колхоз.
Весной мы переехали на другую сторону Волги в село. Там поселили нас в дом, где хозяевами были только дедушка и бабушка, какими казались они мне в детском возрасте. Полдома занимали они, а полдома пустовало. Что запомнилось, так это то, что в комнате была плита, в центре которой размещался котёл. Он был без воды. И вот от этого нагретого металлического котла шло тепло. Так обогревалась квартира. Наступила весна. Маминого брата Ицика взяли в кузницу учить кузнечному делу. Мать с тётей Фримой пасли овец. Потом работали в поле. А мы подростки работали на овощной плантации, где выращивались помидоры, огурцы, арбузы. Осенью мама попросила у сельчан разрешения перекапать огороды после уборки урожая, и мы набрали три мешка картошки на зиму. А колхоз давал муку. Мама делила эту муку стаканами так, чтобы хватило на весь месяц. За хорошую работу маму и тётку Фриму наградили живым поросёнком, а они обменяли его на один мешок картошки. Зимой мы ходили в школу: Я в пятый класс, а мамина сестра Поля в седьмой класс. Весной 1942 года немцев прогнали от Москвы. У Ханы, жены Зейлика, сёстры жили в Москве. Они сделали вызов для неё и она правдами и неправдами поехала туда под видом, что везёт детей этих сестёр обратно домой. Ицик пошёл в армию в 1942 году. Не стало совсем мужских рук и мужской опоры. Но мы стали взрослее на год и старались изо всех сил помогать маме. Весной 1943 года мама взяла брата и уехала в колхоз за 15 км. от села. Нас с собой она не взяла, так как мы учились в школе и предстояли экзамены. В те годы экзамены сдавались, начиная с 4-го класса. Таким образом, мы остались втроём: я и две маминых сестры – Майя (моя тёзка) и Полина. Майя за зиму переболела брюшным тифом и долго ещё оставалась очень слабенькой. А восстанавливать силы было нечем. Кушать было нечего, а умирать не хотелось, нам только 14 и 16 лет. Легкой работы не было. Подошло время сдачи экзаменов в школе. Одновременно с экзаменами мы ходили копать землю лопатами, т.к. в годы войны техники в стране не хватало и землю обрабатывали вручную. Существовала норма выработки, за которую выдавалось 1кг. хлеба. Мы, подростки, брали 1,5 нормы, а значит получали 1,5кг. хлеба да плюс бесплатный обед. Несмотря на тяжёлый труд, одновременно сдавали экзамены в уплотнённом графике через день. Ближе к зиме мать вернулась к нам в село. Приближалась зима, надо было думать о заготовке дров. Нам дали подводу. Надо было самим ехать и искать сухой валежник или засохшие деревья и самим рубить. Поехали мать с Фримой, молодые женщины, одной было уже 32 года, а второй 29 лет. Ни топора, ни пилы не было. Силёнок тоже маловато. Так и вернулись домой ни с чем. Выделили ещё раз подводу, жители откликнулись и помогли нашей семье заготовить дрова. По сей день не забуду народное тепло, дружбу и отзывчивость в трудные минуты. Да, хорошие были люди. Вот уже немец ушёл и из Сталинграда.
Жили мы в селе Черебаево. Здесь я работала дневным сторожем, но что сторожила и от кого сторожила - представления не имею. Ой, смех! Какой сторож был из 14-летней девчонки?! Какой-то период работала водовозом. Потом колхоз послал население на загрузку баржи пшеницей. Все взрослые из нашей семьи тоже принимали участие. Работа была физически тяжёлой: час работали, 5 минут отдыхали. Там был бригадир, который следил, чтобы мы выполняли норму и больше положенного не отдыхали. Баржу нагрузить нагрузили, а немец её разбомбил. Все не верят или не понимают: как это быть в Сталинграде и остаться в живых при таких тяжёлых боях!? Ещё и ещё раз повторяю, что Черебаево было на другой стороне Волги, примерно, в 10-15 км. от реки. До нас доносились раскаты взрывов и пушечная стрельба, видели зарево пожарищ. Ведь все даже по книгам и кинокартинам знают, какие страшные бои шли там. Земля горела под ногами, и бои шли не на жизнь, а на смерть. Но вот эти километры спасли нас от гибели. Выжил и Сталинград!
В 1943 году Фрима, Поля и Майя поехали в Камышин и устроились на стекольный завод. Им дали комнату в бараках, где одна стена была заделана стеклянными банками. Через два месяца мама со мной и братиком переехали к ним. Завод работал в половину своей мощности, т.к. вторая половина была разрушена. Туда и устроились на работу моя мать и тётя Фрима. Там они работали перестановщиками. Меня оформили в ФЗО учиться на слесаря. Поля, мамина сестра, работала лаборанткой. Для малолетних детей, видимо, питание давалось бесплатно. Мой брат Ким жаловался, что ему постоянно не доливали суп в тарелку, «просто делают вид, что черпают половником, а на самом деле наливали чуть-чуть и пожиже, да и половник брали не большой, а маленький». Когда жидкое стекло разливалось по формам, то, естественно, какая-то часть этого жидкого стекла попадала на пол, где и застывало. Кто-то должен был отбивать это застывшее стекло. За такую сверхурочную работу давали талон на одну бутылку водки. Наша семья часто брала эту подработку, но всегда обменивала водку на хлеб. Мать следила, чтобы кусок хлеба всегда был в доме, и не разрешала сразу съедать все полагающиеся 0,5 кг. на день. Так проработали до весны 1944 года.
Весной 1944 года наши родные уволились с работы и поехали домой в Украину. Вернувшись из Камышина в Меджибож, застали неприятную новость. В лесах там орудовали бандеровцы. Для их подавления были задействованы даже советские войска. Помнится, как в одну из таких стычек во время перестрелки погиб советский танкист. Все друзья, ранее воевавшие с ним, оплакивали его смерть, жалея «всю войну прошёл, а в конце так погибнуть».
В 6-ом классе я не училась, т. к. училась в ФЗО. Дома я пошла учиться сразу в 7 класс, закончила его, а затем поехала в Каменец-Подольск поступать на бухгалтерские курсы с полугодичным обучением.
После войны в Гомеле Ицик женился. А в 1952 году к нам приехали дети Ицика вместе с сестрой его жены, т.е. приехали с тётей. Осенью надо было помочь отвезти детишек домой в Гомель. Этой помощницей оказалась я. В Гомеле я познакомилась со своим будущим мужем и в том же году счастливо вышла замуж.

*****
Работая над этим произведением, я заинтересовалась статистикой. Какая же масса народа была вынуждена бросать насиженные места, бежать в неизвестность, годами ютиться в антисанитарных условиях, работать на тяжелейших работах во имя победы страны и к тому же жить впроголодь? В интернете нашла такие данные: за период войны из прифронтовой полосы было эвакуировано 10 млн. человек. Не правда ли, цифра внушительная?! Но, подумав, я более склонна к большему числу. Это, возможно, учтены те, кого вывозили вместе с заводами и другими предприятиями, так сказать, планово, как в поговорке «добровольно, но обязательно». А сколько людей бежало, спасая свои жизни от руки палача – нациста? Они не претендовали ни на что: ни на хлеб, ни на крышу над головой, ни на тепло и уют. Спасали свои жизни и жизни молодого поколения, которые живут и сейчас и благодарны своим спасителям.
Как сложились судьбы наших главных героев? Отец и мать Голды, то есть дедушка и бабушка рассказчицы Майи, как помним, не захотели уезжать, остались в Меджибоже. За что и поплатились своими жизнями. Вместе с тысячами других евреев были расстреляны, о чём родные узнали после возвращения в родные места. В честь этих несчастных людей, погибших от рук нацистов, над их четырьмя братскими могилами построен огромный памятник.
Муж Голды, Аврум принимал участие в боях, но на каком-то этапе войны пропал без вести. В конце войны получено уведомление.
Зейлик, брат Голды погиб в жестоком бою при взятии стратегически важной точки под Прагой.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ ПОГИБШИМ.
Все остальные благополучно вернулись и жили в Советском Союзе до его распада. После снятия «железного занавеса» решили покинуть страну. Ицик, Ким и Хана уехали в Америку. А Фрима, Голда, Полина и обе Майи репатриировались в Израиль.
Ицик живёт и здравствует в США.
Хана, проживая в Америке, принимала активное участие в работе благотворительного фонда участников второй мировой войны.
Ким много лет отдал службе в Армии СССР, долго служил на Севере. Часто жаловался на боли в сердце, но постоянно слышал ответ «всё в порядке». Потом стали ставить диагноз: инфаркт миокарда. Получив статус гражданина США, продолжил обследование, в результате выявился «порок сердца», причём, существующий с детских лет. Советская медицина почему-то не распознала этого. Была сделана операция и это ему продлило жизнь.
Фрима дожила в Израиле до своего 90-летнего возраста.
Голда жила в Израиле со своей дочерью Майей.
Полина тоже жила в Израиле.
Майя, сестра Голды, жила в Израиле.
Майя, которая посвятила меня в судьбы своей семьи, живёт в амидаровской (государственной) квартире. Согласно своего возраста активна, оптимистична, много читает. Живёт с дочерью Асей.

Июнь. 2012 год.

Увлекаюсь всем понемногу. Пишу, вернее, учусь писать рассказы, повести, очерки. Прочитываю все присланные письма и не оставляю их без ответа.