СЛАБОШПИЦКИЙ: ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ ЗОНА 90-х АССОЦИИРОВАЛАСЬ С СЕКСОМ И АЛКОГОЛЕМ.


Чернобыльская зона, город Припять

Пока для некоторых украинцев Чернобыльская зона - радиоактивная пустыня и потенциальная площадка для мусора со всей Украины, другие находят в этой территории вдохновение для творчества.

Писатель Маркиян Камыш, автор текстов о нелегальных путешествиях в Зону и жизни чернобыльских персонажей, пообщался для ВВС Украина с кинорежиссером Мирославом Слабошпицким, который снял короткотметражний фильм о Чернобыле и сейчас работает над полнометражной картиной "Люксембург", действие которой происходит в зоне отчуждения.

"У меня нет ностальгии по Чернобылю или Припяти"

Маркиян Камыш: В 1986 году тебе было 12 лет. Запомнил ли ты атмосферу, которая царила тогда в Киеве? После аварии, когда город стоял полупустой, туда-сюда катались колонны спецтехники, борщ варили на минералке.

И говорили, что только после эвакуации многих детей из города стало понятно, как много на деревьях абрикос, которые никто не срывает.

Мирослав Слабошпицкий: Да, прекрасно помню. Я жил на улице Ломоносова, дом 24. Рядом - Институт онкологии, Институт защиты растений и туберкулезный диспансер.


Мирославу Слабошпицкому в год аварии на ЧАЭС было 12 лет

У отца был друг - биолог Николай Иванович Бидзиля, который очень смешно пел на закарпатском диалекте срамные частушки.

В 1986 году все они немного выпивали. А Бидзиля был замечателен тем, что в условиях горбачевского "сухого" закона, когда на столе заканчивалась водка, в час ночи переходил наш двор, шел в свою лабораторию в Институт защиты растений, набирал там кристально чистого спирта, возвращался, и они продолжали банкет.

И вот Николай Иванович пришел к моему отцу, когда еще ничего не объявили, и рассказал о Чернобыле. Сказал ему взять ребенка, то есть меня, и вывезти из Киева.

И еще до того, как началась паника, я уже был у дедушки и бабушки во Львове, и всего этого избежал.


газетаWWW.NBUV.GOV.UA
Так выглядели первые сообщения о Чернобыльской катастрофе в печати Советской Украины - на третьей-четвертой полосе, под результатами футбольных матчей и шахматных турниров. На фото - "Рабочая газета", 29 апреля 1986 года

Впрочем, через десять лет я таки умудрился залезть в объект "Укрытие"... уже по собственной воле.

Во Львове меня взяли в школу - заканчивать пятый класс. Как раз где-то тогда начали появляться анекдоты о чернобыльских ежиках и том, почему киевлянам нельзя есть яблоки. То есть, можно, просто вилки надо закапывать в землю в свинцовых контейнерах.

1 сентября того же года я вернулся в Киев.


Разрушенный реактор ЧАЭС через несколько дней после аварии

М.К.: И вот, спустя десять лет - ты залезаешь в объект "Укрытие" уже по собственной воле. Когда мы говорили о Зоне раньше, ты говорил, что у тебя есть какая-то ностальгия по эпохе 90-х, когда ты там работал.

Расскажи о тех временах, потому что о девяностых мы очень мало знаем. Это такое белое пятно в истории Чернобыльской зоны.

М.С.: Это была вольница: не было уже советской власти, туда заезжали чиновники и остальные пить водку, уйти от жены. И это отчасти сохранилось и сейчас: часто говорят о параллельных семьях, хотя и не в таких масштабах, как раньше.

Туда обожали забуриться какие-то МЧС-ники, потому что ты заезжал и исчезал. Это нашло определенное отражение в моем фильме "Ядерные отходы".


Могильник техники, использованной при ликвидации аварии и загрязненной радиацией. По некоторым данным, часть ее незаконно вывезли на металлолом

Тогда это был гиперрежимний объект с переодеваниями на границе десятикилометровой зоны на КП "Лелев", например. Ты заезжал - переодевался, и выезжал - снова переодеваться.

Если честно, у меня нет ностальгии по Чернобылю или Припяти, меня это вообще все не очень волнует в том смысле, что еще в девяностых я относился к этому месту, как к кинематографическому объекту.

Это мое первое впечатление и, конечно, оно для меня самое яркое.

Поэтому, в отличие от нашего с тобой общего друга Александра Сироты (фотограф и журналист, редактор сайта pripyat.com), для которого город Припять - его детство, я абсолютно не плачу над кадрами хроники доаварийного города.

У меня нет с ним никакой эмоциональной связи.


Заброшенные деревни в Зоне

Но меня сильно огорчает то, в каком состоянии все это сейчас. Потому что я попал, плюс-минус, в самый подходящий момент, когда Припять была прекрасно сохранившаяся, когда еще не разрезали на металлолом отстойник техники "Расоха", когда в зоне было опаснее, когда был гораздо сильнее контроль.

М.К.: Еще важная, хоть и очевидная нам деталь - тогда не было еще никаких мобильных телефонов. И если ты забуриваешься в зону, то забуриваешься окончательно.

У приятелей-нелегалов был случай. Они проснулись в Припяти, один пошел куда-то выйти на минутку - и пропал на несколько часов.

Его друзья уже начали переживать: бегать, кричать и устраивать поиски, а он, как оказалось, просто поймал 3G на смартфоне и "залип".


Улицы покинутой Припяти

Каждый такой случай уносит у меня сказку. Ту сказку, которую я еще чувствовал, попав туда впервые в 2010 году, когда еще боялся этого места.

Восемь лет назад в сети невозможно было найти хоть что-то о нелегальном проникновении. Все это было еще очень страшно и боязно.

Итак, ты говорил, что вольница и "забуривание" в зону нашли отражение в твоем фильме "Ядерные отходы"...

"Чернобыльские параллельные семьи"

М.С.: Это сложный симбиоз: с одной стороны, в тогдашней зоне был режим, а с другой стороны - вольница, которая состоит из двух компонентов: водяры и секса.

Поэтому Чернобыльская Зона ассоциировалась для меня, в том числе, с сексом. Поэтому из подсознания появился образ полового акта, который дальше превратился в сцену в этом фильме.


В Чернобыльской зоне появились зубры - возможно, перешли с территории Беларуси

Ведь что такое вольница? Алкоголь и промискуитет.

Я тогда был совсем молодой пацан. И туда заезжали дяди, какие руководители, военные или полувоенные, функционеры или служащие с табелем, женой и двумя детьми.

Чернобыль - это был такой санаторий, куда можно было сорваться какому-нибудь функционеру или сотруднику МЧС, где его сложно было достать жене.

И там можно было напиться водяры и погулять с какими-то девушками. Более того - существовали чернобыльские параллельные семьи.

Поскольку многие проводили две недели на вахте, то это не просто какие-то романы, это превращалось в параллельную семью. И бывало, что чернобыльская семья со временем становилась основной.


Зона отчуждения

М.К.: Но сейчас это место буквально отмирает. Совсем недавно я вернулся из Зоны. Ежегодно в марте я фотографирую фреску из школы Чернобыль-2. У меня есть семь фотографий этой фрески, сделанных с одного и того же места.

За это время фреска полностью исчезла, и это видно на этих фото. Обвалилась школа в Новошепеличах, а школы в Чернобыль-2 и в селе Толстый Лес теперь выглядят просто ужасно.

Не говоря уже о церкви в том же Толстом Лесу, которую уничтожил огонь во время пожара в 1996 году. За семь лет моего постоянного там пребывания большая часть Зоны исчезла у меня на глазах.

Чем для тебя была эта еще сохраненная Зона периода "золотой юности" в девяностых?

М.С.: Гигантской декорацией.

Ты шел по городу, в котором кое-где выросли посреди дороги деревца, ты сходил с дороги, заходил в магазин, видел там кассовый аппарат, афиши, как в зомби-апокалипсисе.


В Чернобыле до сих пор стоит памятник Ленину - один из немногих оставшихся в Украине

Где-то прорастала трава. И это было фантастическое впечатление. Впечатление настоящего конца света.

Понимаешь, это как эффект первой любви. Условно говоря, когда ты впервые занялся сексом - это что-то невероятное. Когда ты сделал это в сто первый раз - это уже совсем другой эффект.

Вот почему все мои впечатления связаны не с последними несколькими годами, а с девяностыми, потому что это было открытие нового мира. А сейчас я как будто еду к девушке, в которую был влюблен в школе, и которой уже сорок лет.

И мне приходится с ней жить, и я стараюсь с этим как-то примириться. И прилагаю титанические усилия, чтобы находить какие-то скрытые достоинства.

А тогда - это было потрясение. Тогда я попал на Марс.


В Чернобыльской зоне хорошо прижились лошади Пржевальского

М.К.: Но вернемся к твоему фильму "Ядерные отходы". Интересно, как изменилось твое восприятие зоны, когда ты вернулся в нее через пятнадцать лет уже как режиссер?

М.С.: Там была моя обычная история: сначала я решил снимать фильм, а потом - поехал посмотреть снова на зону. Приехал и увидел, что почти ничего больше нет из того, что я хотел снимать.

В "Ядерных отходах" мне пришлось придумывать историю из того, что у меня было. В то время я очень долго, без конкретной цели, катался туда-обратно и кричал на свою директрису, ныне покойную, чтобы мне показали хоть что-то.

Она собственно и вытянула "Ядерные отходы" на своих плечах. И если бы этот светлый человек сейчас был жив, или если бы кто-то в группе фильма "Люксембург" хотя бы на одну десятую работал так, как она, мы уже сняли бы два таких.

К сожалению, она умерла от рака. Ее звали Ольга Груба, но как ты сам прекрасно понимаешь - она умерла от рака не из-за Чернобыля, давайте не будем пугать людей.


Медведи также чувствуют себя в Зоне, как дома

Тогда у меня закрылась картина на киностудии Довженко, и я был в жуткой депрессии: первый в жизни полнометражный фильм сорвался.

Я думал, что мне конец. Но потом я снял "Ядерные отходы", получил серебряного леопарда (награду фестиваля Локарно - прим. М.К.), которого председатель Госкино носила в Кабмин, ставила там и говорила, что это - большая творческая победа.

И все эти люди из тогдашнего Кабмина, большинство которых сейчас в России или где-либо в бегах, подходили и гладили эту киску. Они не очень понимали, что это, но прониклись тем, что состоялась большая государственная победа.

М.К.: Какое будущее у Зоны как декорации для кино и вообще как локации?

М.С.: Мне очень жаль это говорить, но в Припяти ничего невозможно снимать. Не видно ни черта. Все заросло. Кроме зимы, когда нет листьев, снять заброшенный город ты не сможешь.

Заброшенный город - это красиво звучит, на бумаге. Но ты выходишь за КПП, а там, с точки зрения камеры - лес. И нет возможности как-то это передать.


В уцелевшей церкви в селе Красное в Чернобыльской зоне

И в будущем вместо Припяти, чтобы снять ее, будут искать какие-то отселенные гарнизоны где-нибудь, или делать, как в фильме Chernobyl Diaries - снимать в какой-нибудь Сербии.

Ведь сейчас снять Припять в Припяти практически невозможно.

Будущее? Администрация зоны, Novarka, тысячи людей работают в зоне для того, чтобы разобрать старый саркофаг и окончательно справиться с последствиями аварии.

Работают для того, чтобы там, в далекой перспективе, осталась ровная площадка.

Источник