Цитата сообщения Богомолка Прототип легендарной Анжелики


Эта дама носила красивое имя: Мария-Анжелика де Скорайль, де Русийль, мадемуазель де Фонтанж. По мнению посла Бранденбурга Эзекиэля Спанхейма, ее красота «намного превосходила все, что в течение долгого времени можно было увидеть в Версале, дополняемая ростом, осанкой и наружностью, способными удивить и очаровать утонченный Двор».
Восемнадцать лет, стройное гибкое тело, внешность Агнессы с ее золотыми волосами и светло-серыми глазами... Мария-Анжелика была действительно «хороша как ангел», в чем сходились принцесса Палатин, Бюсси-Рабютен и аббат де Шуази.
Она была дочерью Жана Рига де Скорайля, графа де Русийля, королевского наместника в Оверни, и Анны-Элеоноры де Пла. Скорайли были одним из самых древних родов своей местности, фамилия имела истоком название укрепленного замка XI века, построенного в двух лье от Мориака. Их герб представлял собой «ярко-красный щит, увенчанный золотом и тремя лазурными лилиями».
Будущая фаворитка появилась на свет в 1661 году в небольшом фамильном замке Кропер, неподалеку от Рольяка, и провела там первые годы своей юности. Один из соседей, Сезар де Гроде, бальи Жеводана, заметив ее удивительную красоту, предложил родителям подыскать ей место при Дворе. Судя по галантной хронике, ему удалось добиться их согласия, убедив, что прелести дочери достойны короля. Больше любившие деньги, чем честь, родственники, как говорит Бюсси, «устроили складчину, чтобы отправить ее ко Двору, и прилично потратились». Во всяком случае, юная провинциалка, «страшно романтичная», прибыла в Париж с твердым намерением стать любовницей Людовика XIV. Кров ей предоставила герцогиня д'Арпажон. 17 октября 1678 года она впервые появилась при Дворе среди фрейлин Мадам на представлении герцогини де Вантадур.
И тут госпожа де Монтеспан совершила первую неосторожность, похвалив девушку в присутствии короля.
— Смотрите, Сир, — сказала она, издалека указывая на нее, — какая красивая статуя! Глядя на нее, я недавно спросила, уж не вышла ли она из-под резца Жирардона, и чрезвычайно удивилась, когда она сказала мне, что живая.
— Если вам угодно, пусть будет статуя, — ответил Людовик XIV, — но, слава тебе, Господи, что за прекрасное создание!
Несколько дней спустя, во время охоты, госпожа де Монтеспан представила девушку королю.
Король, которому уже перевалило за сорок, был горяч, как никогда прежде. Тогда он ухаживал за другой фрейлиной, Уранией де ла Кропт-Бовэ. Но красотка, вопреки ожиданиям, сопротивлялась его атакам. Вот он и обратил свои взоры на Марию-Анжелику. Его фавориту, герцогу де Ларошфуко, была поручена роль сводни, и за успешное исполнение этой роли вскоре он был вознагражден должностью главного ловчего, так как ему, по выражению Сен-Симона, «удалось уложить зверюшку в постель».
Однажды вечером, когда госпожа де Монтеспан играла в бассет с группой придворных, король потихоньку отошел от карточного стола и отправился в Париж, сопровождаемый лишь несколькими телохранителями. Когда он прибыл в Пале-Рояль, одна из фрейлин Мадам, мадемуазель дез Адре, которая была в курсе дела, отворила ему двери в апартаменты своих подруг. «Там, — рассказывает Прими Висконти, — король впервые овладел мадемуазель де Фонтанж». Новую любовницу поместили сначала в Новый дворец Сен-Жермена, затем — в Старый, в апартаменты, смежные с королевским кабинетом. Так их связь стала официально признанной. Лафонтен сочинил в честь новой фаворитки хвалебную эпистолу:
«Прелестница, достойная небес;
И это вовсе не язык Парнаса;
Ваша красота изваяна руками богов..» /1/
1 Перевод стихов подстрочный. — Прим. пер.
С тех пор придворные, чуть пренебрегая госпожой де Монтеспан, окружили самой тонкой лестью юную провинциалку. Кокетки завидовали ей, восхищались ею, и у них не было других честолюбивых желаний, как только быть похожими на нее. Существует любопытная история, связанная с происхождением прически «а ля Фонтанж», которая поочередно вошла в моду при всех Дворах Европы. Какого во время охоты ветер растрепал волосы мадемуазель де Фонтанж Она не растерялась и быстро подхватила их лентой, оторванной от платья. Король нашел эту новую модель прически очень ей идущей и попросил ничего не менять до конца дня. Назавтра первые красавицы Двора все были причесаны точно так же.
Набожных людей очень скоро обеспокоила новая любовь короля. Один из епископов решился сделать ему внушение, на что получил сухой ответ:
— Вы доставите мне удовольствие, сударь, если сохраните ваше рвение для своей епархии!
Госпожа де Ментенон, пытаясь сделать все возможное, отправилась к фрейлине и в течение двух часов увещевала ее, призывая отказаться от короля. В заключение она сказала:
— Если вы любите его, то спасите его и себя; а если вы его совсем не любите, от вас не потребуется никакого усилия. Как бы там ни было, оставив его, вы сделаете доброе и похвальное дело.
— Но, мадам, — ответила ей гордая красавица, — вы предлагаете мне сменить страсть, как меняют сорочку!
Несколько месяцев мадемуазель де Фонтанж прожила в ослепительном сне. Она тратила двадцать пять тысяч экю в неделю, с пренебрежением глядела на дочь Мортемаров, без поклона проходила мимо королевы. Как и у ее предшественницы, у нее были свои телохранители. В ее жемчужно-серую карету запрягали восемь лошадей, тогда как у госпожи де Монтеспан было всего шесть! На встрече нового 1680 года в Версале она была божественна, пишет Бюсси, «удивительнейшим образом украшенная драгоценностями, в костюме из той же ткани, что и у Его Величества, и с такими же голубыми бантами». Она подчеркнуто осыпала госпожу де Монтеспан и ее детей роскошными новогодними подарками, среди которых особенно выделялся покрытый драгоценными камнями альманах, содержавший «предсказания на весь год», сочиненные Лафонтеном. Это не мешало покинутой любовнице распространять на ее счет клеветнические слухи:
— Это глупая и невоспитанная девица... Красивая картинка, и ничего более... Действительно, король оказался не слишком разборчив, если полюбил эту особу, у которой были романчики в ее провинции...
«Дикая страсть короля к госпоже де Монтеспан превратилась в ничто, — пишет мадам де Монморанси. — Говорят, что иногда она горько плачет, и это случается после бесед с королем».
При Дворе их называли не иначе, как «двумя султаншами».
«Когда они присутствовали на мессе в Сен-Жермен, — рассказывает Прими Висконти, — они старались расположиться так, чтобы быть на виду у короля. Госпожа де Монтеспан со своими детьми — на хорах слева, напротив всех, а вторая — справа, тогда как в Версале госпожа де Монтеспан садилась со стороны Евангелия, а мадемуазель де Фонтанж — на ступеньках, возвышавшихся со стороны Послания. Они молились с четками или с молитвенником в руках, в экстазе поднимали глаза к небу, как святые. Словом, такой комедии, как при Дворе, нигде в мире не увидишь».
Влюбленность короля длилась недолго. Очень скоро он был вынужден признать, что очаровательная Мария-Анжелика совершенная дурочка и вовсе не способна поддержать разговор на публике. То, что он поначалу принял за наивность, было ничем иным, как абсолютной глупостью. «Глупенькая зверюшка», — говорила Палатин о своей фрейлине; «глупа как пень», — вторил ей аббат де Шуази.
Король едва осмеливался появляться с ней на людях. Он проводил целые часы с мадам де Ментенон, где мог наслаждаться беседой.
В апреле месяце 1680 года мадемуазель де Фонтанж стала герцогиней с двадцатью тысячами экю пенсиона. В действительности, это были отступные, свидетельствовавшие о том, что она впала в немилость: галантный монарх именно так вознаграждал оставляемых им любовниц.
На Пасху она отправилась в аббатство Мобюиссон. В конце прошедшего года она произвела на свет мальчика, который, несмотря на все усилия, приложенные королевским врачом д'Акеном, прожил лишь несколько дней. Она так никогда окончательно и не оправилась после родов и страдала от «очень упорных и весьма неприятных кровотечений», которые вынуждали ее оставаться в постели. «Она даже начала опухать, — пишет госпожа де Севинье, — и ее прекрасное лицо несколько отекло». Врачи не знали, что и думать. Чтобы вылечить ее, был приглашен целитель — полуастролог, полузнахарь — настоятель Тримон де Кабриер. Молодая герцогиня, хотя и не совсем выздоровела, вернулась ко Двору в Фонтенбло в начале мая месяца. После мимолетного улучшения болезнь снова стала одолевать ее. 17 мая один из корреспондентов господина де Мазога писал: «Эта герцогиня постоянно мучается кровотечениями; врачи сказали мне, что они не верят в ее выздоровление».
Король, который не выносил ни слез, ни страданий окружающих, отдалился от нее. 14 июля госпожа де Севинье написала своей дочери: «Вы смеялись над этой особой, раненной при исполнении служебных обязанностей, так вот — еще чуть-чуть, и она станет полным инвалидом».
Несколько дней спустя, бледная, истощенная повторявшимися кровотечениями, угнетенная тем, что ее больше не любят, она оставила Двор, чтобы отправиться в аббатство Шелль, куда ее сестру только что назначили настоятельницей. Рассказывают, что посвящение монахини в сан происходило так торжественно, что одна восхищенная женщина воскликнула:
— Разве это не рай?!
— Ах, нет, мадам, — ответили ей, — иначе здесь не было бы столько епископов!
Мадемуазель де Фонтанж вернулась ко Двору, по-прежнему изможденная болезнью, «которую некоторые считали разрывом кишечника» (Прими Висконти). Чуть позже ее перевезли в парижское аббатство Пор-Руаяль, потому что личный исповедник убедил ее, что нельзя умирать в месте, служащем удовольствиям. Король три раза в неделю посылал к ней за новостями либо герцога де Фейада, либо герцога де Ноайля, но отказывался сам нанести ей визит. Когда он, наконец, на это решился, то сквозь слезы увидел несчастную больную — бледную, исхудавшую, неузнаваемую. А она прошептала:
— Я умру счастливой оттого, что мои глаза видели, как плачет король.
Вскоре у нее обнаружили и абсцесс в легком 24 июня ее первый дворянин, господин де Ришбур, написал комиссару Деламару: «Можно всего ожидать этой ночью. Абсцесс прорвался, у нее гнойная мокрота, а поскольку она отходит с трудом, есть основания опасаться, что остатки задушат ее».
Мария-Анжелика умерла в субботу 28 июня в час ночи. Ей было чуть за двадцать. Назавтра ее похоронили в монастырской церкви в присутствии герцога де Ноайля, капитана телохранителей Его Величества. Ее сердце перевезли в аббатство Шелль. Годом позже король за шесть тысяч ливров заказал в Пор-Руаяль постоянную службу за упокой ее души.
Прочитав описание этой странной болезни, естественно, задумываешься: а не была ли мадемуазель де Фонтанж на самом деле отравлена, как это предполагают?
Несомненно, король опасался такой возможности. В тот самый день, когда ее хоронили, он сообщил герцогу де Ноайлю: «Что касается вскрытия ее тела, то, если можно этого избежать, мне кажется, это был бы наилучший выход из положения». Тем не менее, вскрытие было произведено. Шестеро врачей единодушно вынесли заключение о естественной смерти. Вот выводы из протокола вскрытия, записанные комиссаром Деламаром:
«Водянка груди, где содержалось более трех пинт жидкости; большое количество гноя в правом легком, целиком разъеденном и гангренозном, липком во всех своих частях (...). Сердце немного увядшее; в оболочке, его покрывающей, также в слишком больших количествах содержится жидкость (...). Печень сильно увеличена, а ее правая часть не только разрушена, но и вся ткань разъедена, цвет сильно изменен (...). Матка и мочевой пузырь совершенно здоровые и нормальные.
Причину смерти дамы следует связывать с полным разложением правого легкого, появившимся вследствие повреждений, а также попеременных горячки и сухости ее печени, которая, производя в больших количествах желчную и едкую кровь, стала причиной вышеназванного ущерба. >>