ДРУЗЬЯ БУРЕНКОВЫ

Мне 61 год и опять я одна. Родные и друзья меня встретили очень тепло, окружили вниманием и заботой. Особенно мне помогла чудесная семья Буренковых.
Когда я приехала во Львов в 1946 году, Константин Буренков работал начальником технического отдела службы движения Львовской железной дороги, а я была назначена работать у него старшим инженером. С его женой я познакомилась намного позже и мы очень подружились. Нашу дружбу мы пронесли десятилетиями, точнее - пятьдесят лет, вплоть до моего отъезда в Горловку в 1995 году.
Это были замечательные культурные люди, в обществе которых всегда было тепло, уютно и интересно. Мы жили в разных районах города и поэтому, когда я у них гостила, они не отпускали меня домой и оставляли у себя на два – три дня. Так было зимой и осенью. А весной и летом они каждую неделю на своей машине выезжали на свою дачу, брали меня с собой, и мы там, когда уже были на пенсии, жили по неделе, приезжая домой только принять ванну, запастись продуктами или их переработать. У них на даче был домик с двумя комнатами, одну из которых они отдавали мне.
Так мы жили все годы до моего отъезда к дочери. Они всегда старались меня чем-то порадовать, так как материально они жили гораздо лучше меня. Все заготовки варений и даже яблочное вино я делала из фруктов их сада. Но все это было позднее, а лето1979 года я посвятила установке памятника мужу. Я все дни проводила на кладбище. Ко второй годовщине смерти памятник уже стоял.

КРАДЕЦКИЙ


Вернувшись домой из Горловки от детей осенью 1978 года, я перевелась в партийную организацию пенсионеров управления дороги. Меня выбрали в партийное бюро – это актив организации и назначили редактором стенной газеты. Спустя некоторое время я заметила повышенный интерес ко мне некоего Крадецкого Александра Александровича.
Он каждый раз провожал меня с собраний домой, рассказывая по дороге о своей жизни и своих увлечениях. Большой эрудит, любитель музыки и поэзии – он был пушкинистом, он вызывал у меня уважение и удовольствие с ним общаться. Во мне он имел благодарного слушателя.
Он дружил с хранителем Пушкинского заповедника в Михайловском – Гейченко Семеном Семеновичем и даже имел книги о Пушкине с его автографами. Две книги Гейченко он подарил мне: «У Лукоморья» и «В стране, где Сороть голубая».
Мне стихи и поэмы Пушкина Александр Александрович читал наизусть. Возможно, его влекло ко мне то, что он был поляк и почувствовал во мне польскую родную кровинку, а, может, моя любовь и интерес к творчеству Пушкина. Он мне очень помогал в выпуске стенной газеты, а позже и в домашних делах. У нас была интересная теплая дружба… Так прошла зима, а весной, в апреле, я поехала с друзьями Буренковыми на их дачу.
И какая неожиданная встреча… Крадецкий оказался соседом по даче с моими друзьями. Теперь все лето и осень мы проводили вместе с его семьей. Мое появление на даче очень сдружило их семьи. Раньше они были просто соседи, теперь стали друзьями. Мы устраивали общие обеды, ужины. Днем шла дачная работа, а в часы отдыха звучала прекрасная музыка из магнитофона, который был тогда только у Крадецких. Мы слушали и классику, и романсы, и русские народные песни. Его милейшая, обаятельная жена Галочка была такой же приятной собеседницей и компанейской в общении. Мы с ней очень подружились.
Когда они узнали, что я пою и играю на гитаре, они упросили меня приехать на дачу с гитарой. В очередной раз, провожая меня домой после партийного собрания, Крадецкий сказал, что получил команду от жены и моей подруги Тани Буренковой без меня и гитары не приезжать на дачу. Пришлось выполнить их просьбу – ультиматум.
Хотя на дачу мы приехали поздно, потому что заезжали за гитарой, нас уже ждали с ужином. Мое пение им очень понравилось. Они просили меня петь еще и еще русские и цыганские старинные романсы. Александр Александрович записывал их на магнитофон и подарил мне кассеты. Потом эти кассеты переписали и увезли с собой дети, внуки и друзья моих детей.
И началась наша музыкальная дружба. Крадецкий доставал мне записи старинных русских и цыганских романсов, которые он записывал по телевидению, радио. Каждая встреча на даче была для всех нас настоящим праздником. Все чувствовали себя уютно, спокойно и тепло. Теперь зимой все мы с нетерпением ожидали весны и лета, ждали приятного общения.
Мой ежегодный отъезд в Горловку на месяц к детям огорчал моих друзей, особенно Александра Александровича. Для него это была тяжелая разлука. Он даже стихи сочинил по этому поводу и записал на кассету с моими романсами.
Крадецкие очень любили цветы. У них на даче была настоящая оранжерея. Каждый раз, когда я уезжала с дачи в город, он срезал мне самые красивые цветы, и я увозила домой роскошные букеты. Когда я входила в городской транспорт, мне сразу уступали место, нет, не мне, а этим чудесным букетам, которые всех восхищали.
Весна начиналась букетами изумительных гиацинтов, а осень заканчивалась пышными хризантемами всех цветов и чудесными розами. Александр Александрович мне старался во всем помочь, сделать что-то приятное, чем-то порадовать.
Моя внучка Мариночка все лето 1990 года гостила у меня и мы вместе с ней жили на даче у Буренковых.
В июле 1990 года Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта организовал встречу выпускников 1940 года. Оказывается, Крадецкий заканчивал этот же институт и тоже в 1940 году. Ему прислали приглашение на встречу. Я об этом ничего не знала, так как я была на другой фамилии, и меня найти не могли. Только благодаря Крадецкому, который уже сообщил в институт мою новую фамилию, я получила приглашение на эту встречу. Мы поехали вместе – он и я с внучкой Мариночкой. Спасибо Александру Александровичу, он обо всем позаботился сам. Пока мы сидели в сквере в Ленинграде, в шесть утра Александр Александрович уже устроил нас в центральное общежитие института в отдельную комнату. Конечно, со всеми удобствами и столовая рядом. Мы приехали на все готовое. Он устроил нас отлично.
Выпускников всех факультетов пригласили в Ленинскую аудиторию, где прошла встреча профессоров с выпускниками. Встреча была теплой и трогательной. Из моей группы на встречу приехало только 7 человек. Многие погибли на войне, как мой муж Степанов, многие в блокадном Ленинграде. В этот день я показала внучке достопримечательности любимого города. Сам город в это время выглядел очень неприглядным. Все еще после войны был грязным, неуютным.
К 300-летинему юбилею города, который снова стал Петербургом, он был полностью обновлен и снова засиял, поражая всех красотой и величием. Благо, сохранились дворцы, музеи, памятники, каналы и мосты.
На второй день были организованы экскурсии по городу, в Петергоф и на новую дамбу в Финском заливе. Мы с внучкой побывали в Петергофе. Конечно, получили море чудесных впечатлений и удовольствий. Закончилась встреча банкетом в лучшем ресторане Ленинграда. Все было прекрасно организовано, мы остались очень довольны.
В 1991 году Крадецкий похоронил свою любимую жену и очень тяжело перенес этот удар судьбы. Музыка и мои песни больше в саду не звучали, но наши теплые отношения остались. Вскоре вслед за Крадецкой умер Буренков – опустели их сады навсегда.
В 1993 году я перенесла тяжелую операцию и в сад больше не ездила. Теперь Александр Александрович больше бывал у меня дома, приносил орехи, ягоды, фрукты и, конечно же, букеты цветов и записывал новые песни и романсы. Он очень трепетно относился ко мне, боялся лишиться моей дружбы. Я очень его уважала, жалела и была рада его визитам.

КЛУБ ВЕТЕРАНОВ

Как-то осенью 1980 года мои друзья по техникуму пришли ко мне и пригласили на вечер в клуб ветеранов педагогического труда, который находился в Доме учителя рядом с моим домом. Это были ноябрьские праздники. Отмечали праздник застольем, концертом силами клуба и танцами. Я со своей семиструнной подругой-гитарой легко влилась в коллектив. С гитарой я была одна да еще с репертуаром старинных русских романсов.
Меня сразу избрали членом совета клуба и поручили работу по подготовке вечеров. Я попала в свою стихию и растворилась в ней. Все с удовольствием принимали участие в концертах. Читали юморески, пели соло, дуэты, частушки, танцевали народные танцы. Отмечались дни рождения каждого члена клуба. Всем хотелось выступать. Никто не чувствовал себя пенсионером. С моим приходом работа в клубе оживилась и потянулись к нам пенсионеры, и врачи, и артисты.
Семья артиста Кашнера и его жены – Алферовой, бывшей солистки балета театра оперетты, придала нашему клубу больше театральности. Ставились водевили и сценки из драматургии Чехова: «Чайка», «Вишневый сад», «Три сестры», а также из «Трех мушкетеров» и «Бременских музыкантов». Теперь коллектив увеличился до 120 человек. Это был расцвет нашего клуба.



На областном конкурсе самодеятельности клубов Львовщины наш клуб получил первую премию. Нас неоднократно приглашали выступать в другие клубы Львова.
Украшением клуба был наш цыганский ансамбль «Чавелы». Организатором его был Кашнер - всесторонне одаренный артист. Он пел, играл на фортепиано, аккордеоне, сочинял тексты к мелодиям, даже учил нас танцевать. Я с гитарой была ведущей этого ансамбля. Кашнер создавал прекрасные сценки из пушкинских «Цыган», мы пели на цыганском языке и плясали. Мы все – а нас было 9 человек в ансамбле – сами шили себе цыганские яркие костюмы и зал всегда встречал нас взрывом аплодисментов. Это было незабываемое зрелище.




Так продолжалось до 1993 года. В девяносто третьем я перенесла тяжелую операцию и попросила освободить меня от этой работы. Я продолжала только петь свои романсы.


ЗОЯ ВЕНЕДИКТОВНА ЛАЗУКОВА

Однажды летом 1980 года я в магазине встретила женщину моих лет, которая предложила мне свою дружбу. Я ее не знала и была удивлена. Но она утверждала, что знает меня. Оказывается, мы в одно время отдыхали в пансионате Львовской железной дороги в Судаке, в Крыму. Она видела там меня с мужем в окружении моих друзей, где всегда звучали песни, смех, было весело и интересно. «Я с завистью смотрела тогда на ваших друзей, жалея, что я не ваш друг» - сказала она - «И очень хочу с вами дружить». Оказалось, что мы живем рядом. Нам очень повезло.
Это была Зоя Венедиктовна Лазукова. Она работала в Дорпроекте Львовской железной дороги.
Зоя пригласила меня в гости, познакомила с мужем – полковником инженерных саперных войск, которому в Отечественную войну с фашистами был вручен орден «Красная звезда» под номером один. Я видела этот Орден.
Они вырастили трех сыновей. Старший живет в Санкт-Петербурге и работает ректором Военно-морской Академии. Средний сын был главным инженером Львовского завода металлоконструкций, а младший работал много лет во Львовском ОРГРЭСе бригадным инженером.
Так как я много была занята в клубе, вначале мы встречались редко. Спустя год после нашего знакомства у Зоечки умер муж. Чтобы нам чаще видеться, Зоя поступила в мой клуб ветеранов. Мы много времени проводили вместе. Такая наша дружба длилась 15 лет до моего отъезда в Горловку. Теперь мы переписываемся, перезваниваемся, говорим по телефону, шлем друг другу свои фото, но такой подруги ни у нее, ни у меня больше нет.
Такая дружба редко встречается. Мы рады, что провели вместе столько лет. Наша дружба была искренней, теплой, сердечной, приятной. Мы дополняли друг друга.
Зоя много читала, много видела, объездив с мужем пол-Европы и Советский Союз, много знала. Она обладала хорошей памятью, красивой русской речью, чувством юмора, редким ныне чувством порядочности и верности. Мы с ней часто гуляли в парке имени Богдана Хмельницкого. Он был рядом с нашими домами. Несколько раз от клуба ездили на экскурсии по Закарпатью, выступали в клубе.
Она была в курсе всех моих сердечных дел, вместе со мной переживала и радовалась. Она говорила, смеясь: «Давай введем в компьютер всех твоих поклонников, и пусть он определяет, с кем из них тебе встречаться». Нам всегда вдвоем было уютно, интересно и весело.
Ирония судьбы. Когда мой Стасик уехал к сыну в Америку, Зоечка, как бы сожалея, сказала, что ее сын никогда бы не покинул Родину. И вдруг через два года после моего отъезда в Горловку она мне с тоской сообщает, что ее любимый сын Олег, с которым она жила, уехал со всей семьей в Америку в Чикаго, и они там очень довольны. У меня внук раньше уехал, а у нее раньше внучка вышла замуж за американца, а потом и родители к ней переехали. Вот как бывает.

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ

В самый расцвет нашего клуба к
нам пришел бывший конферансье Львов-концерта некий Володин. Он был мастер художественного слова и читал нам Пушкина, Блока и стихи разных авторов. 20 февраля 1982 года он позвонил мне и предложил спеть несколько романсов под аккомпанемент моей гитары в концерте самодеятельности студентов мединститута, который студенты давали в санатории ветеранов Отечественной войны. Руководителем концерта был самодеятельный композитор Иванов Игорь Николаевич.
На другой день меня с гитарой встретил Володин и мы поехали к месту сбора участников концерта. Нас посадили в автобус и повезли в санаторий.
Я там спела 4 романса. Концерт прошел успешно, и мы собрались домой. Это было в пятом часу вечера и чтобы на морозе мне не держать гитару, Иванов передал ее студентам. Молодежь, не дожидаясь автобуса, пошла пешком с моей гитарой. А мне надо было завтра давать концерт в своем клубе. Иванову сообщили, что автобуса не будет, и нам пришлось идти пешком. Тем временем молодежь с моей гитарой уже скрылась за горизонтом. Игорь Николаевич, извинившись, бросился догонять студентов. Забрав у них мою гитару, он дождался нас и мы трамваем №2 поехали домой. Он сказал, что ему со мной по пути. Проводив меня до дома, он поблагодарил за участие в концерте, вручил мне гитару, попрощался и ушел.





Его внешность мне вначале не понравилась, но в общении чувствовалось его польское воспитание, полное уважения и деликатности в обращении с женщинами.
Он был русский поляк. Его отец - офицер русской армии – в первую мировую войну женился на польке и навсегда остался в Польше. У родителей детей было двое – он и сестра Яна, которая жила в городе Ровно. Он знал русский, польский, английский и французский языки. Но его с детства влекла только музыка. Окончив музыкальную школу по классу фортепиано, он стал руководителем музыкальных коллективов при Львовских институтах и стал писать музыку для песен, слова к которым сочинял он сам или другие поэты, в том числе и польские.
Он являлся самодеятельным композитором – песенником. Его песни с удовольствием пели в самодеятельности на Западной Украине и в Польше, в Карпатах.
Первые признаки его внимания ко мне, совсем для меня неожиданно, проявились на третий день нашего знакомства. Через Володина он передал мне «презент» - аккорд нейлоновых струн для гитары. Тогда это была большая редкость, их в продаже у нас не было. На следующий день он позвонил и поинтересовался, натянула ли я их и как понравилось их звучание. Я еще не меняла струн и ответила, что не могу судить, какие лучше звучат. Он спросил разрешения зайти и самому поменять струны, так как это для меня длительная процедура, и я согласилась. Когда струны были заменены и настроены, мне их звучание понравилось. Оно было мягкое, приятное, но мне для аккомпанемента они были слабыми. Пришлось снова натянуть мои струны. Он был очень огорчен, свои струны оставил и пообещал что-нибудь придумать, чтобы гитара лучше звучала.
Спустя некоторое время он принес мне красавицу гитару – светлая дека с черной перламутровой инкрустацией. Звучала она превосходно. Она мне очень понравилась. Но, увы! Она была очень большая для меня, тяжелая и шестиструнная. Гриф был очень широкий, обхватить его я не могла. Для него это было большим огорчением. Он так хотел, чтобы у меня была красивая гитара! Но я ее не взяла.
Наконец он принес аккорд серебряных струн, которые привез из Польши. Я тогда понятия не имела, что есть гитарные серебряные струны. Когда он их натянул, моя старенькая гитара зазвучала серебристым перебором. Я была довольна, а он был счастлив, что наконец угодил. Три его струны и поныне на моей гитаре прекрасно звучат.
Его роман начался с конкретного предложения быть моим другом. Я ответила, что у меня есть друг, правда немного старше меня, на что он сказал: «А я буду моложе». Он был моложе меня на одиннадцать лет. Тогда мое сердце было свободным. Мне было легко и радостно жить, занимаясь творчеством, концертами, имея массу друзей, окружающих меня. Я была к нему совсем равнодушна. Он попросил меня быть судьей его новых песен. Мы пригласили артистов Кашнеров.
Игорь Николаевич играл на пианино, а мы были судьями и ставили оценки. По нашим оценкам он определял свою лучшую песню и делал для нее аранжировку. Так как наши с ним вкусы совпадали, то в дальнейшем только я стала судьей его новых песен.
Он очень любил музыку, знал ее, сам писал песни и всю жизнь посвятил музыке. Мне с ним было интересно. Он приносил мне песни и старинные романсы, которые подходили к моему голосу, разучивал их со мной, готовил меня к выступлениям. Его чувства ко мне выражались только в поцелуях каждого моего пальчика и не больше. Он просто боялся меня, мое отношение к нему сдерживало его.
Но вот в один из таких творческих вечеров последовало робкое признание в его чувствах ко мне. Не знаю, почему у меня – вольной, независимой, счастливой женщины, к тому же в годах - появилось ответное чувство.
Теперь я опять закружилась в вихре чувств, которых давно не испытывала. Но эти чувства совсем не были похожи на мои прежние. Его необыкновенная, совсем мне незнакомая любовь, полная нежности, ласки и внимания, вызывала во мне ответные чувста. Душа моя пела, я летала под облаками, мне было так легко; и в природе и в моей душе бушевал май. Его телефонный звонок утром будил меня и три таких знакомых слова дарили мне радость и счастье на весь день. В его душе творилось то же самое. Мы были счастливы.
Вспоминаю, как я каждое лето от любящего меня человека и от друзей на даче летела в город на свидание с Игорем Николаевичем, как был огорчен Александр Александрович, срезая мне очередной букет цветов, а я цвела от счастья. Хотя мне уже тогда было за семьдесят, я не чувствовала своих лет, я была молода, полна сил и энергии. Вот что делает с нами любовь!
Моя соседка по площадке, улыбаясь при встрече, говорила мне: «Один носит гитару, другой – цветы и фрукты. Хорошие у вас друзья!» «Да!» – отвечала я, смеясь. Ничто не омрачало наших отношений, разве только мои ежегодные отъезды в Горловку к дочери на один - два месяца. Но после разлуки встречи были еще жарче.
Он много писал песен для польских певиц, они часто давали концерты во Львове в польской школе. Я неоднократно бывала на таких концертах, где аккомпанировал он сам. Мне было очень интересно, так как песни исполнялись на польском и русском языках. Ему выражали большое уважение и благодарность за творчество для польских певиц и, конечно, дарили цветы.
Он часто ездил в Польшу с авторскими концертами польских песен. О нем с благодарностью писали в польских газетах. Одна из них со статьей о его концерте хранится у меня.
Когда после операции я не смогла пойти с ним на вечер в оперный театр, с ним пошла моя внучка Мариночка, которой тогда было лет тринадцать. Я была рада, что она может побывать в таком интересном обществе. Когда они с Игорем Николаевичем пришли домой, он с восхищением рассказывал о поведении Мариночки в его среде и был нею очень доволен.
Так продолжалось годами до весны 1995 года.

Я ВСТРЕТИЛ ВАС, И ВСЕ БЫЛОЕ В ПОТУХШЕМ СЕРДЦЕ ОЖИЛО…

Встреча с Георгием - моим первым женихом

Летом 1981 года позвонил мой брат Валя из Донецка и попросил приехать. Его жену положили с инфарктом в больницу. Я поехала и помогла брату в это тяжелое для него время. Ежедневно на машине брата я ездила в больницу и ухаживала за его женой, пока ей не стало лучше.
Однажды вечером я решила разыскать своих старых знакомых по телефонному справочнику. Интересно встретиться с ними после войны и долгих лет разлуки. Увы! Фамилий моих знакомых в справочнике не было. Единственная оказалась в дополнительном списке фамилия сестры моего молодого человека – первого моего жениха Георгия.
Я позвонила и…, о радость! Я услыхала знакомый голос Галочки. Она была так обрадована, что назначила встречу на утро следующего дня. Галочка встречала меня на троллейбусной остановке. Встреча была очень трогательной. Когда мы вошли в ее квартиру, я увидела в конце коридора Георгия, который шел ко мне навстречу с распростертыми объятиями. Галочка мне ничего о нем по телефону не сказала. Я не знала, жив ли он после такой войны, и боялась спросить ее о нем. И вдруг такая встреча!
Встретились мы, как будто никогда не разлучались. И началось продолжение нашего романа через сорок семь лет разлуки! Мы опять чувствовали себя молодыми, полными сил, энергии и чувств. Мы оба оказались одинокими. Он жил со своей дочерью и ее семьей. И начались наши встречи. Встречались мы у Галочки и вместе ходили гулять, слушали оперу, бывали в кино и прогуливались по тенистым бульварам имени Пушкина и Шевченко.
Если в молодости я с упоением слушала его умные интересные речи, то теперь он просил меня: «Говори, говори, рассказывай о своей непростой жизни во время и после войны. Я хочу тебя слушать и слушать». И я с удовольствием ему исповедовалась, так как чувствовала его искренность, понимание и полное сочувствие к моей нелегкой судьбе. А рассказывать было что… Нам просто не хватало времени наговориться.
У него была машина и мы часто ездили в Мариуполь к морю и в окрестности Донецкой области. Так продолжалось больше месяца. Но меня ждали во Львове и я уехала. Теперь началась наша теплая, искренняя переписка. Каждую неделю я получала замечательные письма и тем же платила ему. Теперь нам это нужно было, как глоток того юного свежего чистого воздуха прошлых лет. Мы ждали встречи!
Летом 1982 года мои дети вернулись из Болгарии, и я ежегодно гостила летом у них. Хотелось помочь доченьке хоть немного отдохнуть от кухни. Старшая внучка уже училась в институте, младшая пошла в школу.
Теперь в выходные дни я имела возможность встречаться с Жорой и Галей в Донецке. Мои дети были рады, что у меня есть друзья, с которыми можно пойти в театр или кино, пообщаться и отдохнуть от домашних дел. Зять меня с радостью провожал каждую субботу в 7 утра на донецкий автобус.
Так было в течение ряда лет.
И в Донецке и во Львове меня ждали друзья, с которыми мне было тепло, легко и радостно. Это большое счастье – знать, что тебя любят, ждут и всегда тебе рады.
К сожалению, Георгий страдал гипертонией и у него уже бывали гипертонические кризы. Конечно, с годами его здоровье слабело и в 1985 году мне даже пришлось навещать его в больнице. Но он выписался до моего отъезда во Львов и уже чувствовал себя нормально. Я за него очень переживала. Когда Жора не мог писать мне, то писала его сестра Галочка и заверяла, что у них все хорошо.
Последняя наша встреча была в 1986 году. Весной 1987 года Галочка сообщила мне, что Георгий умер. Мы с Галочкой продолжали переписку. Но в 1991 году не стало и Галочки.