Название: Над городом.
Автор: Mad Minds Studio
Пейринг: Саске/Наруто
Рейтинг: нет как такового
Состояние: часть первая из двух.
Размещение: разрешение получено
Источник:http://www.diary.ru/~motidzuki~
Дисклеймер: Кишимото
Предупреждение: много лишнего
----------------------------------------------
Парень сидел на подоконнике, устремив мыски ног в бездну, расстилавшуюся двадцатью пятью этажами ниже. Ничего не выражающие, блекло-голубые глаза без интереса наблюдали за маленькими муравьями желтых такси там внизу и еще более ничтожными соринками в черных пальто или серых плащах. Мир в миниатюре или гиперболизированный донельзя муравейник - разницы нет, да и не было никогда, лишь ветер еще жив и с самого дня мироздания гоняет бесплотные души над темной массой мирового океана желчи и боли. Холодный, он пробирается в самые потаенные уголки тела и заставляет прочувствовать уязвимость всего сущего. Сильнее него лишь вода. Грязное небо выплевывает мелкие крупинки дождя, которые проносятся мимо Его лица и, стремительно набирая скорость, спешат дальше, чтобы отлупить монохромные зонтики прохожих и, наконец, почувствовать себя чем-то нужным. Наверное, Бог создал человека по подобию дождя. Люди такие же инертные и влажные, они могут сделать твою жизнь мерзкой или наоборот - подарить живительные силы, но совсем ненадолго. До чувства пресыщения.
Сегодня стихии встретились в нещадной битве за людскую ненависть: пронизывающий ветер подгонял медлительных прохожих свой волновой силой, от радости насвистывая мотив давно забытой сонаты, а морось вымачивала их до нитки, тем самым сводя их счет к ничьей. Однако, Ему было всё равно. Нагой и усталый, он сидел на своем подоконнике, не чувствуя холода или влаги, которая обволакивала Его тело, постоянно перемещаясь южнее и с кончиков пальцев его ног, словно с крючковатого носа горгульи, стекала на мостовую. В стеклянной поверхности небоскреба напротив отражался размытый силуэт блондина, вцепившегося в край своего окна онемевшими руками, костяшки которых уже побелели. Порывы ледяного воздуха врезались в его левый весок и трепали волосы в разные стороны, но Он, казалось, не замечал этого. Наверное, обитателям офиса могла бы показаться странной эта обнаженная фигура в окне двадцать пятого этажа, однако же, разве может хоть кто-то возмутиться беспардонности или перепугаться за мальчика, когда все в мире слепы, как к себе, так и к окружающим. Атрофированные чувства уже не заставляют откликаться на зов здравого смысла, и лишь один инстинкт действует здесь - инстинкт самосохранения. Наша история не о нём, а о его полной противоположности, чудом оставшейся у некоторых представителей людского рода. А не поэтому ли тот парень сидит на подоконнике? Может быть, он чем-то страшно болен, раз так легко вступает в игру со смертью?
Бывают истории, рассказанные самой жизнью. Одну из них мы уже упоминали: никто не был при сотворении мира, хотя очень многие продали бы душу, чтобы оказаться за правым плечом Бога в тот миг, но, видимо, души сейчас не в цене. Однако, этот факт не мешает большей части населения планеты знать всё о тех нескольких днях в мельчайших подробностях, пускай они иногда даже и не согласуются меж собой. Если бы у нашей истории был бы свидетель, то он рассказ бы, как прошлой весной прекрасно пели соловьи, но мы, подгоняемые уродливыми треугольниками на блюдце циферблата, начали бы торопить его, просить перейти к главному действу, чего уж резину-то тянуть, действительно? А соловьи, меж тем, и впрямь выдавали чудесные трели той весной...
Время играет против нас, если вообще уместно употреблять слово «игра» в купе с таким священным параметром. Нет, оно просто насмехается над нами: счастливый круг стрелки пробегают намного быстрее, чем грустный и наполненный трудностями, тем самым дезориентируя нас в потоке жизни. С улицы уже доносился многоголосый гомон, свойственный началу обеденного перерыва в близлежайших офисах, и именно он смог хоть на какое-то мгновение погрузить блондина в воспоминания, тем самым снимая давление с туго натянутой тетивы его нервов.
Заполнившая помещение толпа выкрикивала мотив популярной песни, воздух слился воедино с дымом и лазерными лучами. Посетители, которые за неимением средств или времени на обильные возлияния и потому всё еще более или менее здравомыслящие, должны были почувствовать себя неразвитыми эмбрионами во чреве матери. Скрюченные на барных стульях, они каждой клеточкой тела ощущали, как дрожит всё вокруг от мощных битов, раздающихся из колонок, точно так же и сердцебиение матери сокрушает маленький мирок плода. Он пробирался сквозь груду взмокших липких тел к небольшой арке в конце пеналообразного бара. Там, за легкой шторкой скрывалась небольшая комнатка с мягкими диванами и приглушенным красным светом. Здесь тела переплетались в горизонтальном положении, что, несомненно, было много удобней, чем вертикальное трение друг об друга на танцполе. Длинноногие красавицы в коротеньких платьях, миловидные мальчики со слегка припухшими губами, растянутыми в дежурные улыбки, и сливки общества, ради которых здесь все старались выглядеть как можно развратней и привлекательней. Нет, конечно же, старались они в первую очередь для себя, но, как известно, удовлетворение собственных потребностей достигается за счет удовлетворения чужих. Он всё еще не мог поверить, что ему, начинающему журналисту, поручили взять интервью у известного писателя, который прославился на аморальных текстах и столь же аморальном образе жизни. Взгляд голубых глаз, в которых сияло предвкушение и смелость, бродил по накуренному помещению в поисках нужной ему персоны, и, после нескольких минут замешательства, наконец-то наткнулся на упругий зад инфантильного субъекта, оседлавшего чужие бедра и заманчиво ерзавшего по ним. Худенький шатен так откровенно извивался в сильных жилистых руках любовника, что Ему сначала стало тошно от всей той пошлости, которая престала перед Его глазами, от того, как проворные пальчики расстегивали пуговицы на рубашке мужчины, от того, как остренький язычок вылизывал набухший сосок, от того, как ненатуральны при этом были стоны старающегося изо всех сил парня. А мужчина, которого он ласкал, не выдавал никаких признаков возбуждения: лицо абсолютно безэмоционально, да и сам он, казалось, находился мыслями где-то далеко отсюда, возможно, продумывая новый сюжет для очередной книги, и лишь тело его, забытое тут, всё еще подвергалось нападению дорвавшегося до звезды фаната. Наблюдая за всем этим, Он и не заметил, как взгляд черных, как бездна, глаз остановился на нём и как слегка дрогнули уголки бледных, тонких губ.
-Нравится спектакль? – Насмешливый, властный голос вывел Его из морально-нравстевнного каматоза, одновременно заставляя вздрогнуть от неожиданности. Холодные черные глаза всматривались в его собственные, подавляя их блеск силой отрицания во взгляде. Он вдруг почувствовал себя так, будто бы его раздели, облили ледяной водой и вывели на многолюдную площадь для всеобщего обозрения. Наверное, сейчас, когда почти все присутствующие смотрели на него, с целью узнать, кто же удостоился внимания самого Учихи Саске, Он выглядел невероятно жалким и зажатым: худенькие плечи напряжены, тело выпрямилось в струнку, ожидая атаки с любой стороны, губы приоткрыты, с них слетает нервное сбивчивое дыхание.
-Ты Наруто, так ведь?
Да, тогда у него еще было имя, поэтому Он неуверенно кивнул, не в силах побороть мерзкое чувство робости перед этим человеком.
-Ребята, - Вдруг сказал Саске, поднимаясь с дивана, - Этот птенчик хочет взять у меня интервью. – Бледные губы искривились в издевательской усмешке, черные глаза сверлили лицо Наруто своим непроницаемым взглядом, бокал у него в руке чуть подрагивал. – Устроим ему интервью, как вы думаете? – На несколько мгновений небольшая комната погрузилась в одобрительные крики и аплодисменты, со всех сторон доносились пошленькие фразочки и хихиканье, а Саске всё так же неотрывно смотрел на свою жертву, едва заметно улыбаясь кончиками губ. Узумаки казалось, что он попал в ад: красноватые лучи светотехники, густой дым и нестерпимый шум, раздражающий барабанные перепонки, создавали атмосферу преисподнии лучше, чем это сделал бы сам Сатана, явившись сюда. Балаган закончился, лишь когда бледный шатен, сидящий недалеко от Учихи, провел трубочкой, подставленной к ноздре, по стеклянной столешнице, вбирая в себя белый порошок, и, громко шмыгнув носом, сказал:
-Будь добр, разберись со своим птенчиком побыстрее. Мне еще домой тебя вести. – Усталый тон друга, видимо, подействовал на Саске, и он, осушив бокал с золотистой жидкостью, снова опустился на диван.
-Присаживайся. – Тот мальчик, что сидел на коленках Учихи, с недовольным лицом поставил стул напротив брюнета, в двух шагах от него, и уже после этого пристроился к вышеупоминавшемуся шатену на коленки. – У меня есть свои условия. – Хитрым тоном произнес Саске, сбив с толку и без того сбитого Наруто. – Один вопрос – одна деталь одежды. Так что думай, перед тем как спросить что-то.
И снова радостные возгласы раздались вокруг него, но сейчас они казались Узумаки не более, чем шумом волн, приглушенным монотонным шипением, которое заглушалось отстукиванием его собственного сердца.
-Ты хочешь, чтобы я что-нибудь снимал после каждого вопроса? – Дрожащим голосом спросил он, мысленно прикидывая, сколько сможет продержаться.
-Именно так, добе. – Улыбка, блеск глаз, равнодушная расслабленная поза, - всё в этом человеке вызывало отвращение и, в то же время, какими-то никому не ведомыми путями в душу пробиралось желание поклоняться ему. Не сказав и нескольких связных предложений, писатель смог погрузить его в некий чувственный дурман, будто бы все рецепторы, отвечающие за безопасность и инстинкт самосохранения притупились, и тогда перед глазами у блондина возникли сцены их с Саске секса, хотя, скорее это был не секс, а нечто более интимное: он видел, как переплетаются их обнаженные тела, как губы скользят по разгоряченной коже, ища чужие, руки ласкают всё, до чего могут дотянуться, - и от этого ему стало еще противнее и еще жарче, стало просто невыносимо душно, поэтому следующая фраза Учихи должна была бы принести некое облегчение, но, как это иногда случается, возымела совершенно противоположное действия. – Мыслительный процесс убивает. Снимай футболку, добе.
-Почему? – Возмущенно воскликнул Наруто.
-Уверен, что хочешь получить ответ? Ведь тогда тебе придется снять еще что-нибудь.
В комнате снова послышались смешки, а Узумаки, поняв свою ошибку, положил сумку на пол и неуверенным движением стянул с себя футболку. Достав диктофон, он снова поднял глаза на Саске, и взгляд черных глаз, направленных на его оголенный торс почти физически обжег кожу. Наруто чувствовал себя пациентом на хирургическом столе: с такой откровенность смотрел на него Учиха, - и от этого все мысли в голове путались, он не знал, с какого вопроса начать, ограниченность вариантов вносила панику в стройные ряды мыслей, а одежды на нём было не так уж и много. Прикинув, что бы хотел увидеть заказчик на страницах журнала и поняв, что он просто не сможет определиться, блондин решил работать по заранее подготовленной схеме.
-В вашей последней книге вы описываете судьбу актера с очень сложным и противоречивым характером. Он употребляет наркотики и постоянно тусуется в ночных клубах с бомондом страны. А вы ведь сам некогда работали в киноиндустрии. Скажите, насколько ваши книги автобиографичны?
-Думаю, они таковы лишь отчасти, то есть, если раньше я пописывал ни к чему не обязывающие автобиографические опусы, то сейчас думаю, что писатель -- борец. И с окружающим нас миром, построенном на идеологии массового потребления и слепом следовании моде, нужно бороться посредством сатиры и юмора. Художник должен восстать против мира торговцев! – Радостные возгласы толпы не заставили себя ждать, с разных сторон посыпались тосты и раздавался звон бокалов, а Саске пытливо смотрел ему в глаза, и Наруто прекрасно знал, чего ждал брюнет. Стянув с себя левый кед, блондин продолжил:
-А зачем литературе бороться? Набоков, к примеру, считал, что литература не должна быть связана с социальными проблемами и большими идеями.
-Он, сам того не ведая - писатели плохо знают свое творчество, - создал социальный портрет Америки в «Лолите»... Да и вообще, таким гениям, как Набоков, или Гюго, Булгаков, Буковски, им можно всё, а я обыкновенный человек, такой же, как многие. Возможно, когда-нибудь я напишу стоящее произведение. Но как только ты начинаешь ощущать себя великим, литература заканчивается, начинается сумасшествие.
Наруто быстро скинул с себя другую кеду и снова выпрямился.
-Судя по вашему довольному виду, писатель должен быть сумасшедшим?
-Как говорил Селин, писатель - это музыкант. Я, конечно, не классический композитор, скорее рок-стар. Со всеми вытекающими последствиями. Современный писатель имеет полное право иметь лимузин и появляться со скандалами в светской хронике, как Мик Джаггер. Ко мне, наркотики и испорченные девушки! Я хочу иметь собственный парк аттракционов, как Майкл Джексон. Даешь Диснейленд для писателей! И, в конце концов, я тоже хочу спать с детьми!
«Господи Боже, почему же они все так кричат?»- Подумал Наруто, стягивая носок, и из-под челки поглядывая на Саске. Тот, казалось, даже не замечал шума и всеобщей активности вокруг. Взгляд его черных глаз был прикован к блестящей загорелой коже груди блондина, его тонким запястьям, оживившимся по ходу интервью лицом.
-Вы ведете такой же образ жизни, как ваши неугомонные богемные герои?
Учиха усмехнулся: этот вопрос в данных обстоятельствах был полнейшим абсурдом, но закон медиа обязывал Наруто вести себя так, как будто их разговор происходит в тихой кафешке средь бела дня.
-Мммда, я люблю оргии, девушек, парней, развлечения. – Низким голосом сказал брюнет. Узумаки готов был поклясться, что этот самовлюбленный тип смог прочитать его мысли тогда, когда перед его глазами возникло ведение их в спальне. По напряженной спине Наруто при этой догадке пробежал холодок, но Саске тут же продолжил своим обычным, холодным, насмешливым тоном. - Когда человек пишет книгу, ему приходится отказываться от собственной жизни во имя вымышленной. К примеру, Флобер или Пруст вели затворнический образ жизни. Я слишком люблю жизнь, у меня мало мужества для монашеской кельи. Вот почему я никогда не стану гением. Кроме того, слава приятна, но она коварна. Печальна судьба Сэлинджера, который пережил свою славу и умер забытым. После 65-го года он не давал интервью, его имени не упоминал ни один журнал. Для такого финала я хотел бы запастись внутренней силой. Пока что я даю десяток интервью в день. Приходится быть клоуном.
Наруто вздрогну: он всегда боялся клоунов, - а сейчас, когда Саске упомянул их, вдруг еще сильнее захотелось покинуть это место, но вместо этого, он лишь покорно стянул второй носок. Теперь на нём остались лишь джинсы и нижнее белье – два вопроса, два последних, важных вопроса…
-Каково это, чувствовать себя звездой японской литературы? Интересное ощущение?
-– Ну нет, я не настолько сумасшедший. Я признателен читателям за то, что они читают мои книги, оказывая мне этим бесконечное уважение и постоянно пополняя мой бюджет. Именно деньги помогают оставаться человеком, когда ты ежедневно находишься под прессом радио, телевидения и газет, когда Бога уже не зовут Иисус Христос, когда Бог – это медиа. Черные пластиковые карточки всегда возвращают тебя к земным потребностям, да и для разравнивания дорожек они более подходят. – Саске на несколько мгновений замолчал, будто прикидывая что-то в голове. – Черное хорошо сочетается с белым. Вот ты составил бы мне идеальную пару. – Публика зашумела громче обычного, людская масса, рассеянная по диванам и креслам небольшого помещения начала колыхаться, словно вода перед штормом, кто-то пытался обидеть его из ревности, кто-то подбадривал бестолковыми и оттого бесполезными фразами, а на губах Учихи застыла улыбка дьявола – соблазнительная и в то же время настораживающая. – Снимай штаны. – Сказал он, а потом добавил одними губами. – ДОБЕ.
Наруто поднялся, слишком резко, как ему показалось. Толи поэтому, толи из-за того, что Саске оказался еще ближе, чем раньше, у него закружилась голова. Недвусмысленные намеки давали понять, чем закончится ночь, но блондин всё еще верил, что судьбу можно изменить, хоть и вера эта таяла с каждой новой секундой, проведенной в обществе этого человека.
-То есть, - Сказал Узумаки, вытаскивая одну ногу из штанины.- Ты готов воспринимать возможную "учихаманию" стоически? Даже когда по улицам будут ходить толпы красивых девушек с надписями на футболках: Uchiha me, baby? – С совершенно неожиданной, в первую очередь, для самого себя, дерзостью спросил он.
-А ты бы надел такую? – Тонкая черная бровь красиво изогнулось, но Саске так и не смог скрыть удивление, промелькнувшее на его лице сразу после того, как Нратуо задал вопрос, и спустя секунду исчезнувшее.
Узумаки стоял в растерянности. Он уже ничего не понимал, здравый смысл был больше не властен над всем происходящем в подлунном мире, а, может, это они сейчас уже совсем не там, где должны были бы находится, что, если они-то как раз находятся с другой стороны реальности? Блондин прикусил губу и тут же почувствовал во рту металлический привкус крови, хотя боли как таковой не было. Вот он: стоит посреди небольшой задымленной комнаты, прямо перед Саске, словно пред Богом, решающим его судьбу, а вокруг снуют туда-сюда люди, он чувствует кожей, как их взгляды скользят по его почти обнаженному телу, слышит, как они смеются, знает, насколько жалким сейчас выглядит, но ничего не может сделать. А надо ли? Откинув все беспокойства в сторону, Наруто решил, что один раз в жизни не помешает отдаться на волю случая, и робко кивнул. Большими пальцами он подцепил резинку обтягивающих трусов и уж было начал снимать их, но рядом с ним тут же оказался Саске, на плечи лег пиджак брюнета, достаточно длинный, чтобы прикрыть его до середины бедра. Только сейчас Узумаки осознал, насколько Учиха выше него - почти на 20 сантиметров, может больше, а еще он понял, что Саске обнимает его, закрывая от всеобщих взглядов. У него было недостаточно воли, чтобы пошевелиться, но и так просто стоять было более чем приятно: несмотря на свою холодную внешность, брюнет был очень теплым.
-Что ты делаешь, дурачок?
Горячий шепот обжог слух, Наруто начало трясти, а Учиха тем временем уже вел его куда-то. Словно сквозь сон блондин следил за сменяющимися картинами на стенах узкого коридора, и ему казалось, что это они скользят мимо него, а не он движется. А потом была винтовая лестница, крутые ступеньки, и снова коридор – чуть шире, но еще темнее. Двери располагались прямо напротив друг друга, на них не было табличек или каких-либо других опознавательных знаков, только отметины и выбоины на старом дереве – у каждой свои. Его, видимо, вели к дальнему, торцевому помещению, а он просто повиновался, перебирал ногами, семенил, спешил навстречу судьбе. «Или же року?» - Пронеслось у него в голове. Рука Саске так приятно сжимала его собственную, Наконец, они добрались до нужной двери, и вот его взгляду престала просторная комната. В противоположной от входа стене было сделано большое окно, а прямо под ним – гигантская двуспальная кровать, чуть ниже, чем стандартные, застеленная черными, атласными простынями. Слева был камин, а справа – удобное кожаное кресло с журнальным столиком рядом. Посередине комнаты лежала большая шкура бурового медведя, но она не придавала шика, а лишь усугубляла интимность обстановки. С улицы сюда долетали усталые голоса прохожих и настойчиво-неугомонные гудки проезжающих машин, и, в конце концов, не так уж и громко пели соловьи, поскольку начали устраиваться на ночлег, а небо такое голубоватое, будто дело уже к восходу…