-

Радио в блоге
[Этот ролик находится на заблокированном домене]

Добавить плеер в свой журнал
© Накукрыскин

 -Сообщества


Л.Абрамова.ДЕТИ В.ВЫСОЦКОГО(часть 1)

Суббота, 09 Февраля 2013 г. 12:51 + в цитатник

В О С П О М И Н А Н И Я

ЛЮДМИЛА АБРАМОВА: "ДЕТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО"
(Журнал «Сельская молодежь», № 1-3,с 1.01.1991 г.)
ЧАСТЬ № 1.

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ РЕДАКЦИИ.
...Была еще одна вдова,
О ней забыли.
Ну, может, вспомнили едва,
Как гроб забили.
Была еще одна вдова
В толпе гудящей.
Любовь имеет все права
Быть настоящей.
Друзья, сватья и кумовья —
Не на черта ли?
А ей остались сыновья
С его чертами.
....Эти куплеты — из песни, посвященной Люсе, Людмиле Владимировне Абрамовой, второй жене Высоцкого, матери его сыновей. Написала эту песню Вероника Долина, поэт, бард, в 1981 году, когда после смерти Высоцкого его биография была канонизирована, некоторые эпизоды из жизни опущены, «лишние» персонажи вычеркнуты. О Людмиле мало что было известно, сама она молчала, не считала нужным себя заявлять. Хотя ей есть что рассказать: она актриса, «Мисс ВГИКа», талантливая ученица Михаила Ильича Ромма. А самое главное — она была любима,- и свидетельство тому — 32 письма, адресованных ей Высоцким.
...Из письма, написанного 4 марта 1962 года в г. Свердловске:
«...Сижу иногда до первых петухов — и дальше ни строчки. Думаю — лягу спать,— утро вечера мудренее. А утром вставать трудно, особенно если ночью вижу тебя, то как воплощение коварства, то как ангела божьего. От того и другого утром грустно, потому что очень скучаю и не до песни. И вот уже 2 утра подряд письма от тебя! ... Лапа! Сегодня послал тебе телеграмму — как мне звонить. Очень просто. Как на конверте адрес. Жду сегодня и завтра твоего звонка и вообще все время. Очень хочу услышать голос. А про увидеть — и говорить нечего... Люсик! Уже прошла половина разлуки. Страшно хочу, чтобы она поскорее пронеслась...»
Кончается это письмо словами:
«Теперь всё. Люблю. Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский, женат, разведусь, обменяю комнату, буду с тобой...»
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
р.с.В то время Высоцкий был женат на И. Высоцкой,а брак с Л. Абрамовой был зарегистрирован только 25 июля 1963 года, когда у них уже родились дети.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
...Много лет прошло с тех пор. После развода с Высоцким Людмила Владимировна Абрамова вышла замуж за Ю. П. Овчаренко, и они уже двадцать лет вместе. Творческая судьба ее сложилась менее удачно — на первом месте всегда были семья, дети, но в этом и есть счастье, так она считает. Сейчас Л.Абрамова — художественный руководитель «Дома Высоцкого» — центра-музея поэта. Работа приносит ей радость и удовлетворение.

Публикуемые воспоминания написаны по просьбе редакции"СЕЛЬСКАЯ МОЛОДЕЖЬ" специально для читателей нашего журнала. Так уж повелось во все времена, что жизнь ярких, талантливых людей, их родных и близких окружена легендами, а то и просто сплетнями. Понятно, что многим хочется знать подробности, каждую мелочь. Так пусть о малоизвестных страницах биографии Высоцкого читатели узнают из первых рук.



Людмила Абрамова
" ДЕТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО"
ЧАСТЬ 1.
Хорошо ли, естественно ли, когда вокруг одной судьбы, пусть даже всенародно значимой, собраны, стянуты на близких орбитах судьбы родных? Родителей — вероятно, да. Жены — конечно. Но дети? Я немного завидую тем мамам, у которых дети — просто их дети. И если уж о детях рассказывают, так о них и слушают. А я, когда о своих говорю, всегда слегка боюсь: ждут не про детей, а про Володю. И еще, уж если заговорю о ребятах, всем интересны их творческие успехи. Или дурацкая поговорка «на детях гения природа отдыхает», имея в виду, что детям все далось по блату: институты, квартиры, денег навалом. Невольно тянет на спор, опровергать чью-то пошлость. Живя несколько лет рядом с человеком могучей индивидуальной сольной судьбы, поняла и привыкла: судьба — это что-то на одного, как «колыбель да могила». А семья? Я на те семь лет ограничила свою жизнь его судьбой. Но дети... Чем они могли или должны были стать в этой большой персональной судьбе — судьбе их отца?

Есть воспоминания просто золотые, бесценные,— их прелесть в простоте. Будни — как воздух, который не замечаешь, пока он чистый и его много. 1966 год, мокрая весна, наверное, ко­нец марта. Аркаше чуть больше трех, Никите полтора. Такая получилась редкая суббота, что Володя с утра свободен — до вечернего спектакля. Аркаша был в детском саду санаторного типа, за городом. В понедельник мы возили его туда электричкой до станции Отдых, а в субботу забирали. Я всегда ездила сама, Володя же занят. А тут: «Поедем вместе и Никиту с собой возьмем». — «Да ты на спектакль опоздаешь». — «Такси возьмем». — «Денег жалко!» — «Ерунда! Зато какое удовольствие, и ребята будут рады». А погода — просто праздник, именины сердца: солнце играет, лужи блестят! Поехали. Никита в меховом комбинезоне, не то плюшевый медведь, не то космонавт. Он страшно серьезный был ребенок, медлительный, важный. Уселись в такси, Никита уснул сразу и всю дорогу проспал. Едем, дороги не знаем, грязь, распутица. Шофер ругается, сам дорогу на Отдых не знает. Мы сперва хохотали как сумасшедшие, когда машина поехала по какому-то проселку как глиссер по реке. Потом хохотать перестали — машина села в глубокой луже. Кругом ни людей, ни машин, в эту пору еще пусты дачные поселки, только грачи орут. Выйти из машины нельзя — вода по щиколотку, а до Аркашиного детского сада еще прилично ехать. И время поджимает, и шофер убить нас готов. Я выскочила прямо в воду, а под водой лед, ногам и скользко, и холодно — жутко. Володя говорит: «Беги за Аркашей пешком, зови людей помогать, а я попробую сам машину вытолкнуть». Шофер внутри сидит. «Убейте, — говорит, — не выйду, хоть до лета, пока просохнет». Мы с Володей толкали, толкали машину вдвоем — никак. Крепко она в лужу засела. «Беги», — говорит Володя. Ну я и побежала — по морю аки посуху, только брызги засверкали. Отбежала подальше и начала плакать, при нем я храбрилась. Ноги у меня насквозь мокрые, шуба моя из черного козла, длинная, до пят, тоже промокла вся, бежать в ней тяжело. Бежала с полчаса, врываюсь в сад — а уж всех детей забрали- мой один с воспитательницей.

Воспитательница на меня поглядела и даже не забранилась, что поздно. "Давайте, -говорит, -я вам чайку горячего дам, котлетки от обеда остались." А я Аркашу скорей в шубу затолкала, котлеты в бумажку завернула- и бегом назад. Аркашу всю дорогу на руках несла. Он сидит, кулек с котлетами держит и просит меня: «Мама, беги потише, не тряси, а то я заикаюсь!» И чтобы мне нескучно бежать было, читал мне на память «Медного всадника»: «Итак, пришел домой Евгений, стряхнул шинель, разделся, лег, но долго он уснуть не мог.В волнении разных размышлений о чем же думал он? — о том, что был он беден, что трудом он должен был себе доставить и независимость, и честь..>>. Ты, мама, чего плачешь? Евгения жалко, да?»

...Добежали, а там все отлично: в луже какие-то досочки лежат, машина стоит носом к Москве на почти сухом месте. Никита спит. Шофер — уже Володин лучший друг, сидят — за жизнь беседуют. Володя без пальто. Пальто — мокрый комок, он его под колеса подсунул, чтобы из лужи вытолкать. Котлеток поели и поехали. Никита так и спал до дому. А Аркаша читал стихи — после «Медного всадника» на сказочника Ершова перешел, он «Конька-Горбунка» тоже наизусть знал. В перерывах, когда Аркаша замолкал, чтобы прожевать котлету, шофер нас расспрашивал, где мы работаем, сколько получаем. Я молчала — и от усталости, и потому еще, что боялась: если рот открою, зареву, зарыдаю от счастья. «Моя жена не работает. И никогда не будет — она детей учит!» — «На один оклад тяжело же», — говорил шофер. Оклад у Володи в ту пору был рублей 80. Это еще до «Вертикали» было.


Никита наш заговорил поздно, двух лет. Я не беспокоилась, я же все время с ним была, видела, что он умный, что здоровый. Мы с Аркашей понимали его. Просто темперамент другой — не то что он был увалень или безразличный ко всему. Он с самого начала очень глубокий и значительный, в нем очень много человеческого достоинства. Я именно на нем убедилась, что это врожденное качество. Как Никита мог слушать! Я своим детям очень много вслух читала и рассказывала. Самое любимое занятие вечером, перед сном — я им по памяти рассказывала из разных книг — из Диккенса, Гюго. Мой коронный номер — «Козетта». Аркаша мог слушать без конца, но перебивал, задавал вопросы, вскакивал или что-то в это время руками делал: из мелкой мозаики орнаменты выкладывал, книжки-раскраски красил, позже рисовал — на те сюжеты, что я рассказывала. А Никита сидел неподвижно в позе египетской статуи писца: руки на коленях, спина прямая, взгляд поверх моей головы вдаль, в запредел. В трогательных местах, когда он не мог удержать слезы, он отворачивался и тихо сопел, сдерживаясь, он на слезы был гордый.



Володя, пару раз выслушав мою «Козетту», спросил: «Ты сама-то давно «Отверженных» читала? Там вроде не так было...» А я не то что давно читала, но, конечно, чтобы им было интересно и чтобы самый главный смысл — про доброту, про справедливость — подчеркнуть, я отсебятину без зазрения совести плела. Сюжет был часа на три-четыре.

«Володечка, тебе не понравилось?»

«Да нет, наоборот».

Я и ему очень многое вслух читала. Фантастику мы оба любили, вот я и читала все романы Стругацких, Лема, Каттнера, Шекли. Тут отчасти мое собственное детство повинно: дома у нас это было самым естественным. Моя бабушка читала вслух мне и брату. Почти все свои любимые книги я помню сперва с бабушкиного голоса, а уже потом своими глазами. И Гоголь, и «Война и мир», и весь Тургенев, и весь Жюль Верн. А вот Дюма у нас не было, и бабушка «Трех мушкетеров» тоже по памяти рассказывала, вроде как я «Козетту». Как хорошо было до телевизоров! А еще бабушка за домашней работой читала стихи, как иные женщины напевают за работой. Я тоже стала так делать, благо память позволяла. Оттуда и Аркашин «Медный всадник», он с голоса прекрасно запоминал. Не умом, конечно, не рассуждением, как теперь, а чисто инстинктивно я все семь лет нашей совместной жизни с Володей и все годы потом жизнь своих ребят не на орбиту вокруг него тянула, а на свои колеи. В чем-то мной руководили воспоминания своего детства — домашние праздники, самодельные игрушки, любовь к животным, растениям, насекомым. Помню май 1948 года. Мне девять лет. Сняли дачу под Москвой, вещи еще не перевезли, сидим в почти пустой комнате, на каком-то коврике втроем: бабушка и мы с братом. Хозяйка дачи принесла банку молока, хлеб и «Путешествие на Луну» Жюля Верна. Посуды нет, теплой одежды нет, мебели тоже, все это вечером привезет папа на грузовой машине. Холодно, идет дождь. И дотемна бабушка нам читает. Мир прекрасен, все, что необходимо, есть, а все, чего нет, несущественно. Когда наступает вечер, мы выходим посмотреть на возвращающееся стадо. Впереди идет рыжая корова, и бабушка говорит: «Завтра будет солнце. А если шла черная, то к ненастью». Попутно про петухов. Если в «кукареку» четыре слога — к вёдру, если пять — к перемене погоды. Я не понимаю, а бабушка поясняет: «Один петух кричит: «В Костроме был!» (четыре слога), а другой ему возражает: «Переменится!» (пять слогов). Я начинаю прислушиваться к их перекличке, и точно, кричат разное.

Мой брат Валерий, Валька,— матерьялист, ему бабушка объясняет другое: про цвет неба и туч на закате, про дым над трубой, про то, как боцмана большим пальцем направление ветра определяют. В комнате нет света — электролампочки в дефиците. Горит свеча. Читать темно. Бабушка рассказывает, и в память на десятилетия, на всю жизнь впечатывается ненавязчиво рассказ о бабушкиных предках — адмиралах Бутаковых, о генеральском денщике Андрее Петухове, об офицере Симсоне, у которого был Пудель, и об учителе латыни Герасименко, у которого была Кошка... А теперь и моим детям знакома милая сердцу с детства семейная легенда — сватовство молодого капитана Рудакова к богатой купеческой дочери. Назавтра капитан уходит в кругосветное плавание, и невеста клянется ждать его, и они договариваются смотреть на Сириус каждый вечер и думать друг о друге, глядя на яркую звезду. Известна им и история о бегстве семьи из Самары в 1920 году, когда Самару захватили белочехи, и бабушка (им прабабушка) везла в корзинке с детским бельишком гранаты, пулеметные ленты и еще что-то страшное.

Володя Высоцкий, придя в нашу семью, застал бабушку с дедушкой и бабушкину сестру тетю Аллу и, хотя отношения его с моими родными складывались далеко не идеально — безработный, пьющий,— но ему самый дух большой семьи с бесконечными семейными преданиями и легендами страшно нравился. «Ты хоть записываешь все это?» — «Володя, я же и так помню...» — «Нет, ты записывай, забудется». — «Мемуары, что ли, писать?» — «Детям будешь рассказывать...»

Мысль о написании мемуаров в 22 года жутко смешна, детей наших с Володей еще и в помине не было, я думала, он из вежливости это говорил, чтобы показать, что он моих родных уважает...
(ищите продолжение-часть 2)

Серия сообщений "ЛИТЕРАТУРА":
ЛИТЕРАТУРА
Часть 1 - Интересные факты о литературе
Часть 2 - Самые короткие литературные шедевры
Часть 3 - Никита Высоцкий.ИНТЕРВЬЮ:" О семье и об отце".Интервью.
Часть 4 - В.С.ВЫСОЦКИЙ.ФОТОАЛЬБОМ с его фотографиями.
Часть 5 - Л.Абрамова.ДЕТИ В.ВЫСОЦКОГО(часть 1)
Часть 6 - Л.АБРАМОВА."ДЕТИ В.ВЫСОЦКОГО"(часть 2)
Часть 7 - Л.АБРАМОВА."ДЕТИ В.ВЫСОЦКОГО"(часть 3)
...
Часть 22 - «Мастеру и Маргарите» художницы по имени Ловец снов
Часть 23 - Иллюстрации к «Мастеру и Маргарите»: Графика Марины Ордынской
Часть 24 - «Мастер и Маргарита». Фотоиллюстрации Елены Мартынюк

Метки: