До сих пор помню своё первое выступление в качестве адвоката по уголовным делам. Дело рассматривалось в Приморском районном суде, распологавшемся в то время на Левашовском проспекте, рядом с хлебозаводом. Аромат горячего хлеба разносился по всей улице. Проникал он и в старенькое здание суда, которое, как говорили, ранее -ещё до революции - было домом терпимости. Вот здесь-то, овеянный хлебным духом, я - в качестве государственного защитника - и осуществил свою первую защиту подсудимого - мужика избившего свою жену утюгом.
До того, как в зал судебного заседания завели моего подзащитного, - высокого худого мужчину с испитым лицом - я разглядывал потерпевшую. Женщина, такая же высокая и худая, как муж, выглядела лет на пятнадцать старше своего возраста. Она сидела спиной к окну, отчего глубокая тень легла на её лицо. Подошёл к ней поближе. Женщина подняла голову и я увидел на щеках и шее темные пятна, которые обычно остаются после побоев.
- Он вас часто бил?
- В последние лет пять почти каждый день... когда был пьян, - ответила она.
Начался допрос подсудимого, и я задал ему первый вопрос:
- Как часто вы избивали свою супругу?
В зале наступило молчание. Прокурор и председатель суда смотрели на меня. Подсудимый, видимо не вполне понимал, какой ответ может удовлетворить меня.
- Вы понимали, что нанося своей жене удары утюгом, можете убить её? - задал я ему очередной вопрос, так и не дождавшись ответа на первый.
Пахло хлебом. Было слышно как где-то об оконное стекло билась муха. Ещё одним дребезжащим звуком, нарушившим тишину, был кашель председателя суда.
Перед началом прений председатель суда объявила перерыв на десять минут. Проходя мимо меня, она кинула короткое: "Ко мне!" и скрылась в совещательной комнате.
- Ты сошёл с ума! Что ты творишь! - кричала она мне, захлебываясь табачным дымом. - Ты думаешь мне её не жалко? Очень даже жалко! Но я не могу быть справедливой в этом деле! Я должна соблюдать норму закона! А ты должен его за-щи-щать! Ты - адвокат, а не прокурор! - ткнула она пальцем в сторону пухлой дамы в синем форменном кителе.
Но в прениях я всё равно не сдержался. Когда мой взгляд задержался на жене подсудимого, судорожно теребящей иссохщимися пальцами носовой платок, я неожиданно для самого себя сказал: "И эта бедная женщина...".
Снова раздался кашель председателя суда.
- Но все эти обстоятельства говорят о том, что у подсудимого был лишь косвенный умысел на причинение вреда потерпевшей, он всего лишь относился с преступной небрежностью к наступившим последствиям, но абсолютно не желал какого-либо вреда ей. Таким образом, суммируя все вышесказанное, я прошу назначить подсудимому наказание более мягкое, чем предусмотрено... - закончил я своё выступление в прениях.
Двигаясь мимо меня в совещательную комнату, председатель суда улыбнулась. И снова закашлялась.
С тех пор прошло много лет. Я научился не насмехаться, не причитать и не гневаться, а понимать поступки людей и принимать их таковыми, какие они есть. Появились клиенты, предлагающие солидные деньги за защиту их или их близких в суде. Я ощущал себя нанятой совестью.
И знал, что за прокурором стоит закон, а за адвокатом – человек со своей судьбой, со своими чаяниями. И этот человек взбирается на адвоката, ища у него защиты. И очень страшно было поскользнуться с такой ношей...
Прошло много лет, но я помню глаза той женщины. Она стояла на улице, у входа в суд. Ждала меня.
- Спасибо вам, - сказала она тихим голосом и сжала тонкими пальцами моё предплечье.
- За что же? Я мужа вашего не смог защитить...
- Вы меня пожалели.