Казалось, что он говорит это, будучи не в себе, но глаза его, напротив, казались более осмысленными, чем незадолго до этого.
Он поднял руку, в которой не было иглы с раствором Рингера, и протянул ее ко мне. Его рука дрожала в воздухе, точно на это уходили все его силы. Я встал и взял его за эту морщинистую руку. Бессильно сжимая мою руку, он повторил: "Пожалуйста".
- И о билете позабочусь, и о Мидори, вы не беспокойтесь, - сказал я, и он уронил руку и изможденно закрыл глаза.
Затем он уснул. Я убедился, что он не умер, вышел из палаты, вскипятил воду и выпил еще чаю. Я осознал, что испытываю симпатию к этому мелкого телосложения мужчине, стоявшему одной ногой в могиле.
Вскоре вернулась жена соседа.
- Все в порядке было? - спросила она у меня.
- Да, ничего не случилось, - ответил я.
Ее муж мирно посапывал во сне.
Мидори вернулась в четвертом часу.
- На скамейке в парке сидела, - сказала она. - Сидела одна и ни с кем не разговаривала, чтобы в голове свободней стало, как ты велел.
- Ну и как?
- Спасибо тебе. Кажется, полегчало немного. Осталась еще какая-то усталость, но по сравнению с тем, как до этого, тело будто легче стало. Я, наверное, гораздо сильнее вымоталась, чем сама думала.
Отец Мидори спал, делать особо было нечего, так что мы пошли к торговому автомату, купили кофе, потом пошли в комнату отдыха и стали пить его там.
Я рассказал Мидори обо всем, что случилось, пока ее не было. Что ее отец, выспавшись, съел половину обеда, потом, глядя, как я ем огурец, тоже захотел и съел один, потом сходил по-маленькому и опять заснул.
- Ну ты даешь! - восхищенно сказала Мидори . - Все с ног сбились оттого, что он не ест ничего, а ты его даже огурец съесть заставил, прямо не верится, честное слово.
- Ну не знаю, это, наверное, потому что я ел очень аппетитно, - довольно сказал я.
- А может потому, что у тебя способность делать так, что людям на душе легче становится.
- Вряд ли, - сказал я со смехом. - Гораздо больше людей наоборот считает.
- Как тебе мой папа?
- Мне нравится. Ни о чем таком поговорить, правда, не получилось, но почему-то кажется, что человек хороший.
- Не буянил?
- Да нет, совсем нет.
- А неделю назад вообще кошмар был, - сказал Мидори, слегка мотая головой. - В голове у него что-то переклинило, и он буйствовал сильно. Стаканом в меня кидает и орет: "Идиотка, чтоб ты сдохла!" С такой болезнью так бывает время от времени. Непонятно, отчего, но порой человек без причины беситься начинает. С мамой тоже так было. Знаешь, что она мне говорила? Ты не моя дочь, говорила, видеть тебя не желаю. У меня аж в глазах в тот момент потемнело. Такая у этой болезни особенность. Мозг подавляется, человек становится раздражительным и начинает нести, чего было и чего не было. Я об этом хоть и знаю, но все равно обидно становится, когда это слышишь. Расстраиваюсь, думаю, я за ними так ухаживаю, стараюсь, почему я такое должна слушать?
- Понимаю, - сказал я. Затем рассказал ей о словах ее отца, смысл которых был мне непонятен.
- Билет? Уэно? - сказала Мидори. - О чем это он? Ничего не понимаю.
- А потом сказал "пожалуйста", "Мидори".
- Для меня о чем-то просил, что ли?
- Или, может, просил съездить на станцию Уэно и купить"билет на метро? - сказал я".
