В колонках играет - Gorky Park. Bang.
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Окончание

Итак... Ну вроде первый писательский опыт (и не надо в мну помидоры кидать! Они для закруток сгодятся еще!). И вообще я - со-автор... А автора приветствовать аплодисментами обязательно! Ибо - Кошш-шка!

Мой отец очень спокойный человек. Просто очень. Его проще всего представить в старом кресле. На коленях неизменно мурчащий кот, на голове наушники. И рвется из них что-то такое.. очень ритмичное. Громкое. Быстрое. Но при этом словно бы сжатое, стиснутое в самом себе. Нету в этих ритмах безудержной открытости и удали, как в моих любимых "Мушкетерах" или "Гардемаринах", например. Там – горизонт обнять хочется. Или заплакать. Не знаю чего сильней. А тут.. До слез не пронимает точно. Только кулаки сами собой сжимаются. Я под его песни убираться люблю - самое то!
Да что там, он даже в снежки играет не как другие отцы. Без смеха, а так, словно соизмеряет свою и мою силу. Задачу решает какую-то. По-медвежьи так, неторопливо двигается. Ага, неторопливо-то оно с виду. А выиграть мне еще ни разику не удалось. Хорошо если носом в снег не зароет! С ним это не игра, я слова такого не знаю, что это. Но захватывает. Так что домой приходим оба мокрые, и не ногой ни рукой двинуть не можем. Ну, то есть я не могу. Но и он с удовольствием на диван падает. Он на диван – я на него. И лежим, довольные. Слушаем, как мама папку распекает. Она сердится, а нам хорооошоо… В результата папа и ее к нам утягивает. Валит как-то так, быстро. Одним движением. Когда мама в очередной раз над ним останавливается, чтобы объяснить, что девочку (ну, меня то есть), не надо учить бою на снежках. С ней в снежки играть надо.

Вот что в папке круто – он меня драться научил. В первом классе еще. Встречал из школы, и увидел, что я не умею. Как увидел, спросите? Да просто. То есть не увидеть было сложно, если я стояла в кругу из мальчишек и размазывала слезы по щекам! А они тыкали в меня острыми кулаками и смеялись еще противней, чем девчонки: «Рыжая, рыжая! Спички головка! Вспыхни, Рыжая!» Я иногда отмахивалась, но ударить боялась. Только ощущала, что и правда – вспыхну сейчас. И от стыда, и от злости. А когда ощутила совсем – что-то подхватило мою руку, и кулак с треском врезался в нос обидчика. Оказалась – не что-то. Отцовская рука. Но это я поняла не сразу… из носа побежала юшка. Ну, это папка так кровь называет. Закапала на снег. А я развернулась и кулак встретился с чьим-то ухом. И еще, и еще.. они побежали. А я все сжимала кулаки и смотрела в след. Пока отец не обнял меня. Вот тогда я заревела опять. Но иначе.. словно разом освободилась от страха.
Снежки, драки.. это все было давно. Я уже не маленькая совсем. Мне скоро школу заканчивать. Иногда я подхожу к отцу.. и думаю. Почему? Почему так.. он словно отгородился от меня. Закрыт на 10 замков в своем спокойствии, как в броне. Где-то там.. стиснут. Как ритмы его песен. Раньше мне хотелось, что бы, посадив на колени, он провел рукой по моим косичкам. А потом прижал к себе. Это случалось редко. Но – случалось. Больше не случается… иногда мне кажется, что он вот-вот шевельнет рукой и сделает это. Иногда. Когда он оглядывается на меня из своего кресла. Наши взгляды встречаются, и мы оба не знаем, что сказать. Может, я закрыта так же, как он?
Проходит пару секунд, и он отворачивается. Лишь глухо стучат клавиши компьютера. Набирает.. что? Один раз я заглянула через плечо. Выловила пару строчек…
«…ваясь багрянцем по верхушкам деревьев. Вздернулась вверх рука с нагайкой - и окрест разнесся мерный, звонкий стук мечей о железные шишки щитов. Разрозненные говорки сплелись в единые звуки непонятной мелодии. Толкающей вперед, сводившая людей в один кулак. Угрюмо вплели в этот ритм свои нотки боевые барабаны. Нагайка со свистом опустилась и раздался громкий, звонкий голос воеводы: - Фае!»
Я тогда пожала плечами и ушла.. Но вчера… вчера мне пришлось вести в краеведческий музей подшефную мелкоту. Первоклашек. Таких, какой я была когда-то. Когда-то.. когда нам с отцом было хорошо…
В зале с мечами, щитами и старыми тусклыми кольчугами ни кого не было. Даже бабульки, что следит за порядком. Мои малыши притихли, пока я рассказывала им о князьях и битвах ратных. Но потом один из них, такой же рыжий, как я, только очень непоседливый, улучил минутку. И подобрался к щиту.. Чем он стукнул в него? Я не успела разобрать. Глухой и тревожный звук разнесся по музею. Звук отшумевшей битвы.. «Фаеее!» позвал меня этот звук. Тем звуком, что успели схватить глаза с экрана. И я замерла. И поняла, что сегодня взломаю пароль на его копе. Но – прочту…
Я сидела в старом кресле, подвернув под себя ноги. И грызла резиновые колечки подвернувшихся под руку ножниц. Глаза скользили по тексту, выхватывая куски. Читать все подряд не имело смысла.. это были наброски, зарисовки.. а не оконченный рассказ. Одна за другой слышала я те мелодии, что иногда, словно из закрытой ракушки шум моря, доносились до меня из отцовских наушников. Нет, не слышала. Просто чуяла – вот это они писал под эту песню, а это – под другую. И, смешиваясь со звоном щита, что позвал меня в музее, звучали слова.. они пришли сами собой, задали основной ритм.. слова старой песни:
Так раны лечат,
Так косы точат,
А так вот плачут,
А так хохочут.
Так меч куется,
Чтоб завтра в сечу,
Так конь несется
Судьбе навстречу...
Так мать из сечи
Ждет сына... сына
Так над могилой
Скрепит осина...
Камбурова.. я буквально слышала ее голос. Наполненный той же сжатой силой, что и движения отца. Слова.. мне их не хватало. И в стык с ее зазвучали иные. Ломая ритм, и все же – живя по его законам. Мои? Может и так. Но я не придумывала их. Они приходили сами.
Так ненавидят, а так – прощаются.
Вот так – ждут боя, а так – решаются.
Так смотрят в небо, а так – взлетают.
Вот так уводят, а так – прощают.
Так нас теряют, а так – теряются.
Вот так скрываю, а так – скрываются.
Так молча плачут, а так смеются.
Вот так ломают, так – продаются.
Так можно тихо души коснуться…
Вот так уходят, чтобы вернуться…

Скупо и обрывочно, как пульс под пальцами, билась в строчках чужая жизнь. Родником из-под корней – упрямо, настойчиво. А, главное, неудержимо. Я чувствовала, что вот этот текст отцу было просто невозможно запереть в себе. И я впервые задумалась.. а кто он? Кто такой этот очень спокойный человек – мой отец? Привычный, как воздух. Не потому ли такой же не заметный? Что я знаю о нем? Был военным. Когда-то тогда был. Не в этой реальности. До моего рождения…
И неожиданно всплыло – словно бабочка коснулась крылом памяти – короткое слово: Воевода. Я давно-давно перестала звать его перед сном. Перестала стискивать отцовскую руку и просить: «Расскажи!» А ведь – было. Когда-то… Тот, кто побеждал все мои страхи. Хитрый, веселый, бесстрашный. Сказка моего детства. Вот он – тут. Я перестала просить сказок, но отец писал их. Только вот.. они уже не были забавными. Они.. выросли. Как выросла и я. Воевода.. вот ты какой. Буквы… строчки.. я не видела их. Я слышала голос отца:
«Барабаны то отбивали дробь, то задавали ритм. В такт им звучали одновременные шаги сотен. Тряслась земля. Враг не понимал, что происходит. Но мы - шли! Шли к свободе! Безудержно, воодушевленные барабанщиками. И каждый взмах меча, сабли, топора ложился кровавыми аккордами на основной мотив барабанов. Мы шли... Враг не был так глуп - и на наших панцирях оставались вмятины, а на кольчугах - слетевшие кольца. Из тех, кто решил остановить наш шаг в сторону солнца, живых не осталось. И долго еще били барабаны гимном взошедшему солнцу и маршем нам. Гимном свободы!
Тот бой окончился - Руф с тремя сотнями и четырьмя десятками лучников прорвался из окружения. Ведь чей дух неукротимее и отчаянней - тот и побеждает! Но после... После воевода оседлал своего Каурку и покинул всех. Всех, кого с ним связывала ратная служба. Из-за единственного нелепого приказа Командора, олицетворяющего длань Императора... Он мчался навстречу новым приключениям.
Бесшабашный в веселили и столь же грозный в бою... Никто не знал, что даже в роковые минуты его поддерживал кураж и внутренняя, холодная расчетливость - вода и пламя слились в нем воедино. Как и теперь - холодный разум просчитывал варианты, куда он мог пойти, а кураж подталкивал к ближайшей таверне…»
Воевода… Тебя зовут Руф, оказывается? Я забыла про тебя. А ты.. ты жил. Жил в том, случайном, звоне щита, что позвал меня в музее. Жил настойчивом щелканье клавиш компьютера . Ты жил.. в моем отце. И.. в ритмах его наушниках. В том сжатом ритме, что не раз меня поражал.
Не думая, я ткнула в иконку проигрывателя. Пробежалась по списку песен глазами. Не то, не то, не то.. я помню их. А.. вот это? Это – что? Внутри натянулась и тонко завибрировала какая-то струна.. предощущение догадки. Чувство гончей, идущей по следу. И, не раздумывая, я щелкнула по песне… «Gorky Park. Bang»… Ритм ударил по ушам. Барабаны. Я угадала. Они.. ощущались. Как ощущался и шаг. Неудержимый шаг, от которого дрожит земля. Шаг тех, кто не спешит. Потому что – уверен.
Я прослушала песню и раз, и два. Прочла еще раз то, о барабанах – под нее. И крутанула колесико мыши – вверх. Бой… он кончился для тебя, Руф. А для меня – еще не начинался. Тихо дрожали пальцы от странного напряжения. Я знала, что та, подсмотренная строка – она от туда. Из того боя. Как и звон щита.. а, может, и сам щит? Бездонная пропасть лет вдруг коснулась щек холодом. Папа.. твои же войны – они были иными. Теперь я уверена, что они – были. Хотя ты ни когда не рассказывал мне о них. Но – иными. Как.. почему.. ты сделал так, что реальный щит пролежавший в земле сотни лет не отделим для меня от того, что написал ты? От Воеводы.. Почему мне кажется – этот бой еще не был. Он случится сейчас… такой же реальный, как я сама. В воздухе пахло дымом. А перед глазами.. перед глазами было это:
«Руф стоял впереди шеренг. Предрассветные сумерки накатывали волнами утреннего тумана, плескавшегося пред сапогами воинов. Но вот окрасилась в розовый цвет тонкая полоска горизонта, раливаясь багрянцем по верхушкам деревьев. Вздернулась вверх рука с нагайкой - и окрест разнесся мерный, звонкий стук мечей о железные шишки щитов. Разрозненные говорки сплелись в единые звуки непонятной мелодии. Толкающей вперед, сводившая людей в один кулак. Угрюмо вплели в этот ритм свои нотки боевые барабаны. Нагайка со свистом опустилась и раздался громкий, звонкий голос воеводы: - Фае!
Лучники, стоящие позади когорт, отпустили тетиву - и туча горящих стрел осветила предстоящее поле битвы.
И зычный голос полководца прорезал предрассветный туман: - Бэнг! - словно насаживая тот, взметнулась следом сабля. И шеренги одновременно сделали шаг. Потом другой. Шаг ускорялся. И на кучки противника сотни Руфа уже бежали, подгоняемые барабанами…
Все ближе и ближе до рядов хоттов... И теплый ветерок сдул все мысли из головы. Только он, отточенная накануне боя сабля - и стена щитов его сотен. Его воинов, его братьев во стали. Значит - бой только на прорыв. Взметнулся вверх кулак со сжатой саблей, что наискось груди прикрыла Руфа от отвесного удара вражеским мечом. Шаг - противник уже сбоку и сабля, словно наказывая зазевавшегося, описав полукруг, рассекла под коленями связки тому. Только вперед! Следующие за ним добьют чужака. Он же их когда-то и учил прорыву. Следующий. Вроде спокойный, но по щекам из-под прикрытого варбудом лица стекают струйки пота. А кончик меча, направленного на воеводу едва заметно дрожал. "Ты опоздал, парень, опоздал..." - пронеслась мысль сожаления о несостоявшемся одиночном бое у воеводы. Отрешившись от всего, смотрящего рассеянно на уже погасавшие огоньки ярости с примесью недоумения через щели лицевого щитка шлема противника. А рука уже сама жила. На обратном взмахе сабля тонко пропела, перескакивая через меч противника и оставляя темно-алую полоску на неприкрытом горле так и не понявшего всего рослого парня-хотта....»
Нет-нет-нет-нет!!! Я замотала головой и резко щелкнула мышкой, вырубая ворд. Я не хотела читать дальше, не хотела! Папа, ты убил.. нет.. это воевода убил. Или? В голове кружились мысли. Беспокойные и не связанные. Стаей ворон над полем брани. Папа.. папа.. кто ты? Почему я ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты – есть?
Из кабинета я вышла почти на цыпочках. Оставив все так же, как и было. Только теплый монитор мог выдать меня. Но.. отец вернется еще не скоро. Решусь ли я признаться, что читала? А если нет.. то как поговорить с ним обо всем этом? Я не знала. Но.. ощущение теплого, живого следа не оставляло меня. Что-то толкалось внутри, подсказывало, что делать. И я позвонила Юрке.
Юрка – это тот человек, который сделает что угодно, при чем совершенно молча. А еще Юрка знает английский. А я нет. Поэтому мне была нужна помощь.
Через час теплый от принтера листок бумаги был плотно зажат в моих пальцах. Словно я боялась, что он сбежит. Впрочем, перевод той песни, в которой звучали барабаны, я копирнула еще и на флешку. Так что – пусть сбегает, поймаем!
Перевод.. интересно, а папа знал его, когда писал? Наверное.. потому что эта песня – часть того боя. Или мне так кажется? Конечно, поэты из нас с Юркой ни какие. Строчки расползались, не держали ритм. И все же.. жило в них все то же ощущение сжатой силы. Силы, перед которой расступаются. И я невольно повторяла, пока шла: «Огню скажем «да»! Да! Да! Скажем мы «да» и начнется бой! Удару скажем «да»! Да! Да! Хочу услышать «да!» скажи, изволь!» Незаметно шаг стал упругим, подстроился под ритм.. я ощутила короткий укол удовольствия от этого. Так и промаршировала домой.
– Пап! Мы с Юркой тут песню перевели, глянешь? – я сунулась в комнату, еще вся в этом ритме. И ткнула в руки удивленному моим напором отцу листок. Он понял не сразу. Наверно, для него эти слова звучали как-то иначе. Но – понял. Я поняла это по едва заметному движению бровей. Но и только. Его глаза были спокойны, когда он поднял их от текста:
– Что ж, близко. Над ритмом еще поработай. – и он вернул мне лист. Словно я ему обычную домашку проверить дала…
И так, моя хитрость не прошла. Оставалось отклонятся, что я и сделала. И уже в своей комнате пробежала лист глазами еще раз:
Огню мы скажем ДА! ДА, ДА, ДА, ДА!
Скажем мы "да" и начнется бой!
Удару скажем ДА! ДА, ДА, ДА, ДА!
Хочу услышать «да!» Скажи, изволь!
Ударом скажем ДА! ДА, ДА, ДА!
Мы скажем "да", будем кормить огонь!
Ударьте, ударьте! ДА, ДА, ДА, ДА!
Хочу услышать «да!» Скажи, изволь!
И пусть слова лишь звук, от них отрадно:
«Готовьтесь, други, нам сегодня в бой!»
Погода, ты за нас, еще прохладно!
Что в школе не узнал, на улице усвой!
Смотри, отряды все как на подбор!
Стань кремнем ты, задор ведь не исчез?
Ты слышишь? Барабан играет "Сбор"!
Твой душе, что готова взлететь до небес,
И нашей готовности : «В бой!»
В обратном порядке ведется уж счет.
Мы в драку хотим, враг, усвой!
Погибнем? И ладно! Ведь каждый умрет!
А срок не имеет значения!
Наш шаг упрям, и задор не исчез!
Вперед и в бой, отбросив сомненья!
Барабан доведет до небес…