Антонина Milligram-Smile: Моя оборона
Долго сижу перед открытым вордовским файликом на рабочем столе. Парадокс: знаю, как закончить; не знаю, как начать. И это во всём так, между прочим. Будь то новый текст, будь то очередной проживаемый день. Встаешь по утрам и знаешь, что вечером непременно снова рухнешь лицом в эту же измятую наволочку. Но что будет посередине между двумя, признаемся сразу, не самыми лучшими снами? Третий, такой же нехороший сон, почему-то по едосмотру называемый «бодрствование». Больше коматозное состояние напоминает, честное слово. Спишь, спишь, а проснуться никак не можешь. Ну да чего рассказывать, сам всё знаешь.
Каждый день как война. С утра и до вечера. В особо оговоренных случаях – круглосуточно. Вот только атакующих нет. В этом вялотекущем, бесполезном конфликте с самим собой и окружающей реальностью каждый принимает позицию глухой обороны. Свой собственный раздолбанный ДЗОТ, свой незаряженный «калашников», личная граната с проржавевшей чекой. Всё своё ношу с собой. Остальных не надо. Никто никого не видит, не слушает, не воспринимает.
Зато постоянно (прости уж великодушно за матерщину, но удержаться не могу) пиздят об искренности. О честности, о вере в какое-то там «мы», «завтра», «переворот/революция/утопия» десятьтысячбесполезныхслов. Нет, ну не спорю, красиво. Но толку-то, толку? Чуть что – и натыкаешься на глухую стену. Оп, а я в домике. Эй ты, дурачина, чего ходишь, тут запретная зона, территория военных действий, все дела. Не стой под стрелой! А ну лезь в бункер, обороняться будем! Что? От кого? Да от самих себя же! Опасные люди вокруг! Вообразили, что живые. Вот дураки.
Имитация жизни – тоже жизнь. Своеобразная, конечно, но жизнь. Только там, за глухой бетонной стеной приватного бомбоубежища ничего по-прежнему нет. (Вот поезди в метро, например, посмотри в эти лица. Поймёшь, о чём я тут толкую). Безысходность – это же у нас в крови, и сопротивляться этому бесполезно. Глупо и ненужно. Но и признаться в этом довольно затруднительно. Только рот откроешь, сразу сыплются со всех сторон обвинения в упадничестве, декадентстве, излишнем экзистенциализме. Мои окопы на такое количество ракет не рассчитаны, остановитесь, хэй.
Да, прекратите на минуточку, оглядись вокруг и подумайте. Над собой и, как в школе нам учителя говорили, над своим поведением. Если повнимательнее присмотреться, то вокруг начинают проглядывать голые ржавые стены. Ага, вот оно. Не узнаете? Это ж ваши личные, сами их понастроили. Смутненько припоминается? Нет? Ну-у, дооборонялись до беспамятства.
Тут конечно, очень хотелось бы видеть что-то из серии «оковы тяжкие падут, темницы рухнут — и свобода вас примет радостно у входа». Но, отдавая безусловную дань памяти солнцу русской поэзии (Пушкину – да, Александру Сергеевичу), всё же будем помнить, что война, ой, то есть простите, оборона, конечно же, продолжается, пока есть запасы провианта и боеприпасов. Ну, метафорических, конечно. Чего-чего, а этого у нас навалом. Есть ещё промокший насквозь порох в полусгнивших пороховницах.
Игорь Фёдорович*, Яна Станиславовна**, мы вам тут, как говорится, пользуясь случаем, привет передаём. От живых к мёртвым, так сказать. Хотя живыми-то мы только по какому-то нелепому недоразумению называемся.
Завтра будет скучно и смешно. Это не больно, просто вчера был день.
И по новой, по новой, по новой.