... и у самой несчастливой жизни есть свои светлые часы и свои цветики счастья среди песка и камней.    Иногда, как везде в мире, все привычное, будничное, знакомое и размеренное имело единственной целью передохнуть на секунду, прерваться и уступить место чему-то необычайному, чуду, благодати. Сильное счастье этих немногих часов даже перекрывало всю совокупность страданий.      Все эти люди заключают в себе две души, два существа, божественное начало и дьявольское, материнская и отцовская кровь; способность к счастью и способность к страданию смешались в них враждебно и беспорядочно. И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой в свои редкие мгновения счастья такую силу, такую невыразимую красоту, пена мгновенного счастья вздымается порой настолько высоко и ослепительно над морем страданья, что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают. Так, драгоценной летучей пеной над морем страданья возникают все те произведения искусства, где один страдающий человек на час поднялся над собственной судьбой до того высоко, что его счастье сияет, как звезда, и всем, кто видит это сиянье, оно кажется чем-то вечным, кажется их собственной мечтой о счастье. У всех этих людей, как бы не назывались их деяния и творения, жизни в сущности вообще нет, то есть их жизнь не представляет собой бытия, не имеет определенной формы, они не являются героями, художниками, мыслителями в том понимании, в каком другие являются судьями, врачами, сапожниками или учителями, нет, жизнь их - это вечное, мучительное движенье и волненье, она несчастна, она истерзана и растерзана, она ужасна и бессмыслена, если не считать смыслом  как раз те редкие события, деяния, мысли, творения, которые вспыхивают над хаосом такой жизни. В среде людей этого типа возникла опасная и страшная мысль, что, может быть, вся жизнь человеческая - просто злая ошибка, выкидыш праматери, дикий, ужасающе неудачный эксперимент природы. Но в их среде возникла и другая мысль - что человек, может быть, не просто животное, наделенное известным разумом, а дитя, которому суждено бессмертие.