В тринадцатом веке Фома Аквинский изложил концепцию о семи смертных грехах. Это гордость, зависть, чревоугодие, похоть, гнев, алчность и лень. Недавно ватиканская газета L" Osservatore Romano рассказала о труде монаха-иезуита Роберто Буса, который систематизировал тысячи исповедей католиков. Оказалось, что женщины чаще всего каются в гордости, а мужчины - в чревоугодии. У женщин за гордостью по частоте упоминания следуют зависть, гнев, похоть, лень, алчность и чревоугодие. А у мужчин за чревоугодием - похоть, лень, гнев, гордость, алчность и зависть. Вывод - о равенстве полов можно забыть - мужчины и женщины грешат по-разному.

Фома Аквинский (1225 - 1274) — философ и теолог, член ордена доминиканцев.

Связал христианское вероучение и идеи Августина Блаженного с

философией Аристотеля и сформулировал пять доказательств бытия Бога.

И еще одна деталь. Гордость в списке Фомы Аквинского по тяжести стоит на первом месте. Вместе с завистью и гневом она принадлежит к душевным грехам, а чревоугодие, похоть и лень - к телесным. Следовательно, женщины больше предрасположены к раскаянию.

Сейчас в современном мире отношение к греху изменилось. В Европе считают, что концепция семи смертных грехов безнадежно устарела. Большеннство европейцев главным пороком считают жестокость, затем в порядке убывания идут прелюбодеяние, фанатизм, нечестность, лицемерие, жадность и эгоизм.

В Японии понятие греха совсем иное. Слово грех на японский язык обычно переводят как цуми. Это не только плохой поступок человека, но и вообще все грязное и неприятное. Цуми были и болезни, и несчастья, что сваливаются на человека, и стихийные бедствия. Японский грех - это большая беда.

Японские боги Идзанаги и Идзанами

Цуми не искупают, за них расплачиваются. Расплата может наступить в виде гнева богов, но ее можно избежать, задобрив или заплатив. У японцев нет места покаянию. Японцу трудно воспринимать христианское понятие греха. Ведь цуми означает не столько грех, сколько преступление. Учение о христианском смирении не стыкуется со стремлением "не потерять лицо", то есть элемент гордыни присущ японской культуре.

В синто нет прямо сформированных моральных установок, японцев никогда не дерзает чувство греха. Место представлений о добре и зле занимают понятие чистого и нечистого. Список прегрешений цуми делится на небесные грехи и земные. Небесные - это те преступления, которые совершил на небесах бог Сусаноо. Земными грехами были:

-нанесение ран или убийство

-осквернение праха

-проказа

-опухоли

-инцест

-блуд (но не содомия)

-бедствия от ползучих гадов, от богов свыше, от птиц и животных, от колдовства.

***

Ниже - рассказ Алексея Карелина "Цуми"

Однажды жил крестьянин Мусо. У него были золотые руки, и работа находила его всегда. В деревне ли, в городе - все знали мастеровитого крестьянина. Но имелся у того изъян - стоило Мусо выпить чашку сакэ, как он забывал о чувстве меры. Пил, пил, пока не лилось назад, а глаза отказывались слушать. Случилось Мусо как-то чинить крышу у одного почтенного господина. Был тот стар и сморщен, как сухой плод. Его дети и внуки уж померли, а старик все жил. Когда Мусо закончил работу и пришел за наградой, старик хитро улыбнулся и протянул бутылку сакэ.
- Господин, я был бы рад получить несколько дзэни. Сколь ни был вкусен напиток, моя работа...
- Это не просто бутылка сакэ, - добродушно ответил старик. - Гляди.
Старик высунул пробку и наклонил сосуд. На террасу полилась желтоватая жидкость.
- Зачем вы переводите добро? - огорчился Мусо. - Мы могли бы выпить за оконченную работу.
Старик тихо рассмеялся.
- Смотри же, смотри.
Сакэ все лилось и лилось, словно сосуд не имел дна. На террасе расплылась огромная лужа, пустила щупальца на ступени.
- Мы можем ждать до заката, но сакэ не кончится, - с улыбкой сказал старик.
- О, господин, это дивный подарок!
Уже давно Мусо не пробовал сакэ. Не ощущал, как вода обжигает глотку и согревает желудок. Поэтому согласился сразу, когда старик предложил отметить удачное завершение работы. Как это бывает обычно, за чашкой пошла вторая, за ней третья... И вот уже Мусо соображает следующий тост с трудом. Старик, хоть выпил не меньше, рассудок не растерял.
- Скоро сумерки. Тебе надо возвращаться домой, иначе не успеешь дотемна. Ты ведь не хочешь повстречать хякки-яко?
Мусо что-то промычал и мотнул головой.
Старик помог ему подняться и вывел за ворота усадьбы.
- Удачи, Мусо! - крикнул он напоследок и вернулся во двор.
По дороге Мусо встретил знакомых. Те заметили, что Мусо навеселе, а в сосуде все еще плещется сакэ, и уговорили пойти с ними, к Токомаде. Куда же идти Мусо одному в таком виде? До деревни не меньше ри - случиться может, что угодно. Вдруг он упадет и заснет на обочине? Ночью опасно на дороге. Демоны и разбойники спят и видят, как встречают путника, не нашедшего на ночь крова.
В компании друзей Мусо напился до беспамятства и рухнул замертво на татами. Вскоре за ним последовали еще двое. Остались самые стойкие.
Среди них был и Мосаку - такой же работник по найму, как и Мусо. Более того - они жили в одной деревне. Мосаку давно невзлюбил Мусо, ведь тот отнимал его рис. Самая выгодная работа доставалась Мусо. Ему же и слава мастера на все руки.
Когда в доме раздались свист и храп Токомады, Мосаку заглянул в бутыль и удивленно воскликнул:
- Она полная!
Тэнзо, последний бодрствующий собутыльник, долго думал, после чего выдал заплетающимся языком:
- Врешь.
Мосаку смекнул, что сейчас как раз тот случай, когда он может умыкнуть у Мусо хоть что-то.
- Конечно, я шучу, - рассмеялся он.
- Давай еще.
- А давай.
В отличие от Тэнзо, Мосаку пить не стал. Сакэ стекло по подбородку на грудь, а в рот проникло лишь несколько капель. Но Тэнзо был не в том состоянии, чтобы заметить подвох. Последующие чашки Мосаку проливал так же или выплескивал через плечо, когда запрокидывал голову. Споив Тэнзо, мидзуномибякусе убедился, что спят все. Схватил сосуд с сакэ и выбежал на улицу. На небе проступил лик Цукуеми. То скрывался, то выглядывал из-за легкой дымки облаков. Время перетекло за полночь. Идти в деревню Мосаку боялся. Час Быка летом - самое опасное время.
Сжимая бутыль, точно спасающаяся от смерти мать - младенца, Мосаку поторопился покинуть улицу. Он отыскал дом любовницы и напросился на ночлег. Девушка на радостях осыпала Мосаку поцелуями, но тот был не в силах предаваться сладостным утехам. Проспав до утра, Мосаку отправился в деревню. Он шел и посмеивался, представляя физиономию Мусо, обнаружившего пропажу волшебного сосуда.
Дорога предстояла длинная, Аматэрасу же разошлась не на шутку. Мосаку раз за разом прикладывался к горлу бутылки. Под зноем голова дурела быстро. И вот уже пьяный мидзуномибякусе шатается и распевает песни. Он даже не заметил, как свернул не туда. Дорога привела к кумирне Инари-дзиндзя. Мосаку осилил несколько ступеней и остановился. В отличие от волшебного сосуда камэосы желудок не бездонен. Мосаку приспичило по нужде. В трезвом уме он не сделал бы этого ни за что, но разум захлебнулся в сакэ.
Мосаку подошел к столбу тории и приспустил штаны. Но кощунство не свершилось. На плечи Мосаку свалилось маленькое зеленое существо с большой головой и водопадом иссиня-черных волос. Даже сквозь пелену хмельного яда Мосаку рассмотрел огромную пасть с устрашающего вида клыками. Смерть Мосаку была быстрой. Он даже не успел выпустить страх. Отороси заглотило голову Мосаку и одни рывком оторвало от шеи. Говорят, каннуси долго очищал тории от слизи хито-дамы. Чти святое и помни: пьянство срубает годы жизни!

***
© Алексей Карелин