Начал в школе ЦСКА, но оттуда меня выгнали. Девять лет мне было. Сначала нас тренировал Владимир Дорофеев, бывший игрок ЦСКА. Классный мужик, но, к сожалению, любил выпивать. А времена-то – середина восьмидесятых. Дорофеев – при погонах. Как выпивал, шел к начальству: «Вы уроды, у детей ни маек, ни трусов, а вы не пойми чем занимаетесь». Естественно, долго его терпеть не стали, уволили. Новый тренер Владимир Саутин выстроил нас на первой тренировке и заявил: «Был идиот и набрал вас, таких же идиотов». – «Дорофеев не идиот», – сказал я. После этого Саутин меня выгнал, а потом разогнал всю команду. Я же попал в «Торпедо» к Николаю Сенюкову.


– Николай СЕНЮКОВ - великий человек. Каким он вам запомнился?

– Закалка у него – дай бог: во время Великой Отечественной служил в разведке, был ранен несколько раз, получил много орденов. В 1990 году нам предстояла поездка в Италию, на турнир, устроенный «Ювентусом». Сенюков предупредил: «В фотоателье обязательно скажите: мне нужна фотография для поездки в капиталистическую страну». В ожидании той поездки я дни на календаре зачеркивал. Соперниками были «Дженоа», «Фоджа» и другие команды, мы заняли первое место, и тогда же я получил приглашение в интернат «Ювентуса».

– Как это происходило?

– Прямо во время разминки подошел агент, дядечка в возрасте, и через тренера сказал: «Леш, тебя итальянцы хотят забрать». – «Да я не против». Посмеялись, и разошлись. За нами присматривал человек из органов, так что уйти в «Ювентус» тринадцатилетнему пацану было нереально. Хотя я на том турнире стал лучшим бомбардиром. И в юношеской сборной, и в «Торпедо» играл нападающего.

– Когда стали полузащитником?

– В 1996-м. Во время игры в Нижнем Новгороде меня подозвал Валентин Иванов, тренер «Торпедо»: «Выходишь левым хавбеком. Других мест нет. Сможешь сыграть?» – «Да мне лишь бы на поле выйти». Мне повезло закрепиться в высшей лиге. Из дубля я вышел сырым, и заиграл только благодаря второму тренеру Никонову, верившему в меня, и тому, что у «Торпедо» денежек не хватало на игроков посильнее.


– Как нехватка денег проявлялась?

– Первую зарплату я получил на ЗИЛе как слесарь. На базе в Мячково несколько месяцев не было горячей воды, не могли нормально помыться. Стиральных машин не было, форму драили сами, вешали сушиться в комнате, и духан стоял – мама не горюй.

– Что изменилось в «Торпедо», когда команда перешла от ЗИЛа к «Лужникам»?

– Для начала погасили долги за три месяца. Как игрок основы я получал тогда полтора миллиона рублей в месяц, но надо уточнить, что по тому курсу это 250 – 300 долларов.

– Тарханов позвал вас в ЦСКА тогда же?

– Да, летом 1996-го. Наступила зима – в ЦСКА раскол, и Тарханов в итоге сам перешел в «Торпедо». Из-за неразберихи постоянно менялись места тренировок, и в какой-то момент мне просто не сказали, куда ехать на тренировку команды Тарханова. Я оскорбился: «Что это такое? Я же себя не на помойке нашел». В то же время мне позвонили из ЦСКА, который возглавил Садырин: «Приходи к нам». Так я вернулся в клуб, в котором начинал в детстве. Тарханов мне больше не звонил.

– Вместе с вами между «Торпедо» и ЦСКА метался Андрей Николаев, открытие сезона-1996. Почему он быстро сник?

– Да, огромный талант, в «Торпедо» делали ставку на него, а не на меня. У Андрея были потрясающие данные, но характера не хватило. По ножке дадут – ой, болит. А я ржал да пахал, да землю грыз – и как-то вылез потихонечку. Андрей же постепенно сошел на нет.

– Каким был ЦСКА двадцать лет назад?

– В 1997 году – очень тяжелая атмосфера. После ухода всей основы с Тархановым в «Торпедо» команду собирали заново, менялись места сборов и владельцы клуба. В том году команда делилась на компании: я с молодыми (Семшовым, Цаплиным, Армишевым, Агеевым), ветераны (Минько, Гришин) – отдельно. Минько нас, молодых, беспредельщиками называл. Мы были шебутные, мозгов мало, а энергии много. Это на следующий год молодежь и ветераны перемешались, а в начале 1997-го обстановка была сложная.

– В чем была сложность?

– Прямо скажу – многие просто бухали безостановочно.

– Сергей Мамчур каким запомнился?

– Смеялся без конца. Везде и над всеми. Когда он умер, никто не знал, от чего. Только потом выяснилось, что он был на дискотеке, черт его дернул что-то съесть, а он до этого выпил – алкоголь с тем наркотиком давал остановку сердца.

– Трудно было оставаться в стороне, когда «многие бухали»?

– Ну, мы же команда, е-мое. Просто одно дело, когда ты выпил и в порядок себя привел. И другое – когда из стакана не вылезаешь. Но в итоге ребята собрались и поняли, что так дальше нельзя.

– Как себя вел Павел Садырин?

– Он был взрывной, вся работа строилась на эмоциях. Всегда все говорил в глаза. «Ты говно, иди отсюда» или «Красавец, так держать». Мог на три недели отправил меня в дубль, а потом выдернуть оттуда и выпустить в стартовом составе.

– За что в дубль засылал?

– Он на меня рассчитывал как на талантливого игрока, а я в двадцать лет был ни рыба ни мясо – так, ползал по полю. Ночку не поспал, посидел с девочками в «Утопии». Денежки-то есть – чего не погулять. Поспал пару часов – и на тренировку. С возрастом я понял: нахрен я Садырину такой нужен был. Вот он и сунул меня в дубль – чтоб я о жизни подумал.

– В дубле вы встретили Романа Широкова.

– Его и к основному составу уже привлекали, хотя он был моложе всех и немного стеснялся. Садырин к нему очень хорошо относился, но в какой-то момент у Романа появились личные проблемы. Забухал, короче, немножко. Садырин его лечить пытался. Даже в сапоги один раз одел. Увидели его как-то на базе: «Ром, ты чего?» – «Да вот забор крашу». Молодец, взялся за голову, талант не пропьешь.



Интервью ПОЛНОСТЬЮ - https://www.sports.ru/tribuna/blogs/soulkitchen/1245000.html
***