В колонках играет - вальсы Штраса
Настроение сейчас - радость

Рассказ мой о том, как я стала Верить в Бога, начинается с детства. В младших классах у меня была подруга, моя тёзка. Родители её, как и мои, были высокообразованные, но происходили из деревни. По этой причине Анька частенько задирала меня, но не сильно - как водится у всех детей. Как-то раз она назвала меня «засраная интеллигенция». Это было самое обидное из того, как она меня подначивала. Правда, старшая сестра Ирочка, будучи старше меня почти на 10 лет, успокоила меня довольно разумным доводом: «А ты не переживай! Скажи, что хоть мы и засраные, но зато интеллигенция». Мне так ни разу и не пришлось сказать этот чудесный довод.

С моей подругой детства (думаю, что она была Наполеон по типу, и поэтому контролировала меня) у нас был разговор, когда мы еще не были пионерами, и даже спор, кто из нас крещеный? Я отвечала на вопрос первая, и гордо заявила, что крещеная. Я даже вспомнила совершенно отчётливо, как меня окунали в купель. Анька гордо заявляла, что она не крещеная, а значит и настоящий октябрёнок. Мне тогда стало страшновато, что, может, я сказала что-то не то, и меня в будущем не примут в пионеры. Аньке я сказала, что спрошу дома, что может мне не то помнится. Странное чувство меня тогда разрывало. Мне хотелось быть октябрёнком, вступить обязательно в пионеры, и обязательно быть крещеной.
Дома я спросила маму, и она сказала, что мне это знать незачем и болтать об этом не стоит. Спрашивала я наедине и папу. Он сказал, что всех нас детей крестили в Караганде, где жила папина мама и что мама права, что говорить об этом не стоит, потому что это личное. Тогда мама из комнаты, а мы говорили на кухне, закричала громко: «Что ты, Толька, ей говоришь! Она же дура еще, сболтнёт где - и будет нам!» И именно этот окрик зародил в моей душе полное убеждение, что я, несомненно, крещеная и что это тайна, и что не всё так просто, когда читаешь на стендах в школе, что «Бога нет и в него верят неграмотные бабуси». Я всё пыталась выяснить у папы, зачем меня крестили и что всё это значит. Но папа так ничего и не объяснил: мама не хотела, боялась, что я не так всё пойму. Папа, правда, не знал как обьяснить, я это чувствовала.
С тех пор я стала перед контрольными призывать незнакомого мне Бога, будучи совершенно уверена, что он меня слышит, что он знает меня, потому что я крещёная. С другой стороны меня мучила мысль, что пионеры не верят в Бога, а пионером мне хотелось быть. Я спрашивала отца, был ли он пионером. Выяснилось, что не был. Но папа не сказал почему, он сказал, что так вышло.
Помню, уже близко к моменту вступления в пионеры я не выдержала и спросила отца, можно ли быть пионером и верить в Бога? Я совершенно точно помню, что спросила по дороге в школу, около дома культуры томского электромеханического завода, где нас потом принимали в пионеры. Сама я шла в школу, а папа на работу с обеда. Был полдень, яркое весеннее солнце слепило глаза. Папа поразил меня ответом. Он сказал, что одно другому не мешает. Тогда я поняла, что папа Верит. Верит мой папа, которого не назовёшь безграмотным, как писали о всех верующих. Мой папа, который так много знает, который справдливый и всегда был для меня примером, авторитетом. Это было так славно! Так здорово! Это открытие подняло отца в моих глазах, и я спросила его еще: а как же можно верить и быть коммунистом (папа не был ни комсомольцем, ни пионером, ни октябрёнком, потому что они репрессированы были Сталиным, и их мать ненавидела советский строй, и не позволяла детям иметь дело с советской властью, но коммунистом отца заставили стать, поставив перед фактом, что советская власть выучила его и он должен послужить). Папа еще больше меня поразил. Он довольно резко сказал, что ему плевать на такую партию, если она будет вмешиваться в его личную жизнь. После этого я больше не задавала вопросов. Идя в школу, я лелеяла думы, что мы не такие как все. Мне нравилось, что я могу быть честным и активным пионером и могу просить у Бога помощи в учёбе.
Надо рассказать ещё из моей жизни. У меня с рождения была очень плохая память. Еще когда я была совсем маленькой (ходила в сад, где на утренниках заставляли учить стихи), старшие заметили, что я не запоминаю стихи, совсем. Буквам начали дрессировать до школы. Занималась со мной Ира. И её терпения не хватало, иногда она громко плакала и не могла понять, почему я не запоминаю. Меня пытались пронять по- разному. Мама кричала, и даже могла ударить. Ира плакала и придумывала новые игры, а папа, как выяснилось позже, не верил, что я и школу-то закончу. До 10 лет я читала по слогам, не помнила буквы. Задачи не могла понять, т.к. приходилось наизусть выучивать условие, чтобы понять, о чём речь. Мама заставила отца заниматься со мной каждый день! У меня было 2 школы. Одна настоящая, куда я бегала с большим удовольствием, и мне нравилось там всё, только я ничего не понимала на уроках. Но самое интересное, что я помню, всегда наблюдала и мне это нравилось. Папа занимался со мной и в выходные. Мы проигрывали все уроки заново, и папа придумывал задачи, всякие спряжения и Бог знает что еще. Я часто плакала, чувствовала себя замученной, болела голова. Но я всегда честно старалась выполнить всё, что давал папа. С каким упоением я зубрила уроки, а потом демонстрировала их взрослым. А в школе с ужасом замечала, что всё-всё забыла. Я несколько раз ревела у доски, и меня перестали вызывать. Может, и мама о чём поговорила, не знаю. В школе меня любили учителя. У меня были красивые косы, опрятная форма. Мама сама шила нам и следила за манжетами. Форма у нас была очень удобная. Юбка всегда в складку, чтобы не обтягивала попу и не мялась сзади. Рукава кроенные по косой, расширялись к запястью и сжимались манжетом на кисти. За год руки вытягивались, и рукав хитро удлинялся. Когда начался английский, было ужасно потому, что грамматику я так и не осилила. Мама до сих пор помнит все «present indefinite и present continuous». Теперь, когда мне 36 лет, я понимаю, что память у меня была, и более того, и зрительная, и слуховая. На знаки и системы у меня какая-то блокировка.
Стихи учила вслух и запоминала не головой, а ртом. Я помню такие подробности из детства! Помню свои переживания, мысли, страдания, минуты радости, счастия. Но стихи, ноты, формулы, грамматику я не запоминаю. Я долго не читала книг, потому что они трудно читались и еще труднее понимались. Мне не хватало книг с картинками, которые я могла разглядывать часами. Любила я делать поделки руками. Много делала. Много рисовала, и не было дома недостатка в карандашах и красках. Любила гулять и очень любила говорить с отцом. Он часто комментировал фантастику, которую любил, размышлял вслух о космосе и бесконечности. Мы с отцом каждый вечер, после занятий, сидели на кухне и разговаривали. Я советовалась с ним во всем, старалась много учиться, чтобы выразить так ему свою Любовь и бесконечную благодарность. Всё хорошее в моей жизни началось с папы. Я даже Алика выбрала благодаря папе, благодаря этой Любви.
Что касается моих родных в Караганде, где мы бывали почти каждое лето. Там жила бабушка (папина мама) и её старшая дочь старая дева (тетя Зоя жива до сих пор, ей за 80). По утрам, когда мы еще спали, бабушка и тетя Зоя молились в нашей комнате (мы спали в гостиной). Я наблюдала из-под одеяла. Мне всё казалось немного страшным, но всегда нравился конец. Я его ждала. Бабушка накладывала рукой в воздухе крест в нашу сторону. Я была уверена, что этот крест убережет меня от всего плохого. Надо отметить еще важный момент. С нами никто и никогда не говорил о Боге. Нас не водили в церковь, хотя у меня были и есть счастливые воспоминания детства от родных, которые ходили туда. Каждый наш приезд в Караганду падал на август. Мы, дети, не помнили числа, но знали точно, что в конце августа будет яблочный спас. Бабушка (пока была жива, умерла, когда мне было 10 лет) и тетя Зоя в этот день вставали очень рано и долго собирались. Помню, что они празднично одевались (из шкафа воняло нафталином) и повязывали платки. С собой брали тяжелые сумки, в которых были яблоки. В детстве я думала, что яблоки приносят из церкви. А постарше мы с мамой ходили на базар вместе, и мама всегда покупала самые дорогие, самые красивые яблоки.
В это утро завтракали без бабушки и тети Зои. И Папа не завтракал, говорил, что подождет бабушку. Нас же кормили как обычно. Уже к обеду, наконец, приходили они из церкви. Всегда улыбались, были сыты, рассказывали, какой кашей кормили в трапезной. И доставали яблоки. Всем по одному. У нас в Караганде еще отцов брат (на год моложе) живет с семьёй. Его жена тётя Нина, дочь Ирина старше меня на 3 года и близнецы Мишка и Васька, старше меня на полгода. Всем откладывались яблоки, но кушать просили на следующее утро перед завтраком, потому что свечёные. Я берегла яблоко до утра. Разглядывала его на солнце, мне хотелось видеть, что оно светится. Я думала, что это необыкновенные какие-то яблоки, и всё спрашивала, что же значит – свечёные, но никто ничего не обьяснял.
До 14 лет вопрос о Боге не вставал более. Было 2 сна. В первом я приснилась сама себе сидящей в глубоком колодце. Колодец был каменный, холодный, сырой, без воды и очень глубокий, так, что не видно неба. Я сижу, чувствую себя бесконечно одинокой и прошу ЕГО дать мне шанс и обещаю, что буду хорошей. Только бы выбраться из колодца. Проснулась я в тяжёлом чувстве.
И второй сон. Хожу я вокруг деревянного из брёвен дома . Он как будто под снос, рам оконных нет, только квадратные дыры, и внутри мусор и даже пола нет, балки поломанные. Я хожу вокруг в каждый оконный проём заглядываю. И вдруг в одном проёме я увидела мельком огромное Лицо, во всю внутренность дома. Лицо красивое, мужское. Но только мельком увидала, даже разглядеть не удалось, т.к. по инерции дальше прошла. Я вернулась, а Лица нет, а вперёд пошла, заглядываю, а Лица нет. И во сне я сразу поняла, что видела Бога, и проснулась с этим чувством.

Летом 1984 года мама настояла на второй поездке в Ленинград. Первый раз ездили, когда мне было 6 лет, Зоя была в коляске и с нами ездила ещё Ира. Тогда родители снимали квартиру на месяц, а тут приехали по приглашению отцовой родственницы, жены отцова дяди по матери (умер к тому времени). В общем и целом поездка была замечательная. Впечатлений до сих пор много и все хорошие.
Каждый день ездили на экскурсии. В какой-то пасмурный день пошли в Эрмитаж. 4 часа стояли в очереди на улице, продрогли (был июль) и, когда зашли, оставалось погулять всего 1 час. Мама с Зоей (мы всегда делились так) помчались по залам, как сдавая кросс. Отец хромал не спеша. У Папы одна нога с детства полиомиелитная, сухая.
Я торопила отца. Мне хотелось тоже всё успеть, и золотые потолки меня не впечатляли. Зал с саркофагами, я считала, достоин внимания, но не тогда, когда так мало времени. С мамой я не смела пойти, тогда бы папа остался один.
Я отчаянно вращала головой, пытаясь ухватить всё. Всё поражало, даже подавляло. У меня очень разболелся живот, голова трещала ужасно, и мне хотелось посидеть на стуле. Вокруг были музейные кресла, на которые в советские времена нельзя было садиться.
И вот, незаметно мы зашли в Ренессанс. Отец просто повис в зале. Он стоял у каждой картины и смотрел подолгу. Потом подходил, читал надпись, что-то комментировал. Уважая его интерес, я не жаловалась на боли (я еще и есть хотела), и стала оглядываться. И что же я увидела! На всех картинах был человек на кресте. Он был либо мертвый, либо страдающий. Чувствовалось, что картины рисовали разные художники. Но почему один и тот же сюжет? Они что, срисовывали друг у дружки? И зачем такое вообще рисовать. Это же страсть какая. После такой картины и не уснёшь. Я спросила отца, почему так много этих картин, может – это склад какой.
Отец сказал, что в древности была такая казнь. Мне было не понятно, почему именно эту казнь изображают, почему других нету? И я всё спрашивала.
Тут нас стали выгонять из Эрмитажа. Я радовалась, что закончилось мучение. А папа сказал, что, если мне интересно, то мы вдвоём можем сходить еще. Я не отказывалась, потому что в первую очередь видела, что ему хочется, а составить ему компанию для меня было праздником.
На следующий день утром мы пошли с папой в Эрмитаж. А Мама с Зоей по магазинам за продуктами. В Эрмитаж не было очереди. Мы зашли совершенно свободно и сразу направились в зал, на котором остановились. Мы там пробыли 4 часа. Папа мне прокомментировал все картины из Возрождения, а значит, рассказал почти всё Евангелие. Он никогда, как выяснилось позже, не читал Евангелия. Он ходил со своей мамой в церковь и знал основные события по праздникам да песнопениям. Тогда я этого не знала. В моей голове эта новая информация засела без всяких усилий, потому что мне было впервые интересно. Конечно, никакой системы в рассказе не было. Папа рассказывал каждую картину, а в голове осталось одно. Надо достать Библию и всё узнать. Папа и говорил, что всё это в Библии, а про Евангелие не упоминал ни разу.
Поскольку в те времена не пойдёшь и не купишь Эту Замечательную Книгу, то со временем я ослабила свой интерес. Но периодически, вернувшись в Томск, я заводила разговор с отцом, что хотела бы почитать Библию. Как-то папа заметил мне, что Библию я вряд ли осилю, что надо бы комментарии какие найти.
Следующее событие было в университете на 3-ем курсе. Нам на уроке английского языка показали рок-оперу «Jesus Christ superstar». Нам сказали просто смотреть, а на следующий урок будем разбирать, кто что понял. Нам не сообщили название фильма.
Надо сказать, что английский я не любила, как предмет, но учиться любила. Зубрила его на совесть. Все знали, что я всегда готова к уроку, что я хожу на все занятия. Но также знали, что я ничего не понимаю. Мне на гос экзамене профессор по английскому, ставя заслуженную «4», сказала: «Аня, я впервые встречаю человека, ученика, который так добросовестно и честно учился у меня, выполнял все-все задания, не пропустила ни одного занятия, и нету никакого прогресса!»
И вот мы начали смотреть. Сидели в специальном классе, в наушниках. Говорят, что я заметно вскрикивала от восторга. А я узнавала рассказ отца. Я не понимала ни слова, но я видела сюжеты, что он мне рассказывал!
Придя домой, я рассказала отцу, что нам показывали. Поскольку я не поняла имён, кроме Христа, то папа попросил меня рассказывать весь фильм. Помнила я его потрясающе хорошо! И сцена за сценой папа называл мне имена героев и комментировал фильм, добавляя свои знания. Ложилась я спать со знанием настоящего Евангелия, познакомившись со всеми героями и с твердым желанием достать Библию.
На следующее занятие по английскому я всех поразила. Я рассказала весь фильм, одна отвечая на вопросы. Ребята были изумлены. Преподавательница, наверно, решила, что я просто знала Евангелие. На перемене Генка Теряев спросил меня: «Откуда ты, Анна, знаешь Евангелие?» И я ему ответила, что это мой папа мне рассказал, а он читал Библию. Я тогда так думала про отца, хотя он, конечно, не читал. А Генка сказал с восхищением: «Повезло тебе с отцом, Анна, я никогда не встречал человека, который читал Библию».
Все эти восклицания, все эти мелочи имеют своё значение для меня.
У папы, видимо, тоже шёл процесс. Он мне не делился подробно. Но я знала, что он тоже хотел бы увидеть ту рок-оперу и тоже искал случая почитать Библию.

Хочу сделать еще одно отступление. Без него будет не полно. Всю свою сознательную жизнь (как только я поняла, что я смертна) я задавалась вопросом о смысле моей жизни. В детстве иногда хотелось быть великой, чтобы все восторгались и хвалили, но все мечты омрачала бессмысленность. Всё равно умру. И ради чего хорошо учиться? Ради чего быть послушной и много знать? Ради чего все жертвы зубрёжек? И ещё! Я страшно боялась смерти. Часто, перед тем как заснуть, я представляла свою смерть, как я лежу в гробу, темно и я не думаю, не существую. Мне было так безумно горько доходить до конца этих дум, что хотелось кричать. Я не хотела смириться с тем, что я умру, и я успокаивала себя тем, что умру не скоро, и может, меня-то смерть и обойдет, а там, глядишь, и придумают люди что-нибудь.

И вот немного погодя, через год, когда я училась на 4-ом курсе, в Томск приехала Новосибирская опера. Это же первые годы перестройки, когда мы не ели ни сахара, ни масла. Я в то время потеряла 18 кг. Новосибирцы привезли Рок Оперу «Иисус Христос суперзвезда» на русском языке. Папа взял билеты для них с мамой. Я их ждала в тот вечер. Не так, чтобы я что-то ждала - мне хотелось видеть именно папу после просмотра рок-оперы.
И вот они пришли. У каждого было в руках Евангелие от Луки. Папа тут же мне дал и сказал, что это раздавали протестанты на выходе, почитай, если что поймёшь.
Я тут же пошла читать.
Обложка меня вдохновила. На ней было красивое лицо мужчины, как я догадалась Иисуса. Он смотрел не на читателя, а в небо и казался счастливым.
Чтение меня разочаровало. Было написано всё непонятным слогом. Меня смущали какие-то цифры. Потом, я не понимала, что такое Евангелие и кто такой Лука, т.к. в книге его не было. Я даже не узнавала историй, что мне рассказывал папа. Что-то ухватывалось, но в общем было сложно читать. Я дочитала в несколько дней только из упорства своего.
Дальше я не знала что делать. Поскольку я ничего не поняла, то даже похвастать сверсникам, что я читала Евангелие, было нельзя. Ничего такого захватывающего не было. Меня даже не впечатляли чудеса, сделанные Иисусом, т.к. описание было не художественное. Мы обсуждали с папой. Я не помню, что он конкретно говорил тогда, что-то типа, что Иисус обладал грандиозными гипнотическими свойствами и поэтому он творил чудеса. Меня не устраивало это обьяснение, и в общем было неудовлетворение.

Поскольку я тогда дочитывала книги до конца, как бы они ни были скучны
(я долго относилась к книгам, как к учебникам), то решила дочитать брошюрку. После Евангелия там были протестанские обьяснялки типа толкования и прочего.
В тот день я была дома одна. Тот день изменил меня навсегда. Он стал началом новой жизни, жизни со смыслом, жизни с ощущением счастья Любить и быть Любимой.
Я читала, пыталась понять и продолжала, пока не дошла до молитвы. Там была представлена одна короткая молитва, с которой протестанты предлагали начать молится. Они писали там, что предлагают первую молитву, как надо говорить с Богом. У меня к молитвам негативное было отношение, т.к. я всё-таки полагала, что молятся неграмотные бабушки. Я подумала и медленно стала читать. Каждое слово той молитвы всё глубже и глубже проникало в меня. Я читала ту Молитву, как и рекомендовали, от себя. Там было всего 10 строк. К концу я плакала. Я и сейчас плачу, когда пишу и вспоминаю.

Там были слова в конце, что я открываю дверь своего сердца, чтобы Ты зашёл.
И эта «дверь» открылась! Я чувствовала, что Он –Христос вошёл. Я чувствовала, как в меня влилась Любовь. Я чувствовала, что стала живой. Я чувствовала счастье, которое меня не оставляло много лет. Я враз успокоилась о смерти, я поняла свой смысл жизни. Я плакала от сознания, что Он меня принял, что он меня Любит.
Я Верила отныне в Бога, но называла это по-своему. Я познакомилась с Богом, я его Встретила. Надо было лишь открыть дверь. «Стою и стучу» - я всегда плачу от этих слов из Евангелия.
Год я не рассказывала никому об этом. Оно зрело. Я не могла рассказать, не было слов, боялась красивых выражений, чтобы не загубить то, что во мне стало жить. Оно было хрупко и сильно дорого. Был один только человек, кому я поделилась радостью, что поверила (его я не смущалась и доверяла бесконечно) – это был Алик.
А Библию я купила на следующий год. Тогда я полушила, полупаяла на огне кукол из старых чулок и капроновых колготок. Потом продавала их, а на накопленные деньги купила Библию, которая всегда со мной, которую я читаю каждый день. Если случается неделя в дороге, что я не читаю её, размышляю о ней.