Сев в гостиной на диване, я понял, что толку от меня не будет. Поэтому поставил будильник на пять вечера, отключил на телефоне звук, натянул плед и уснул.

Снился мне Серафим-Валера с пылающим мечом-гладиусом в руках, крыльями за спиной и Словом на губах.

Проснулся вечером, не понимая кто я и где. Накормил собаку и кота. Понял, что не хочу оставлять их одних, но и таскать за собой по городу в железной коробке не хочется. Насыпал побольше корма в собачью и кошачью миску, освежил воду, лотки. Поужинал и снова сел за архивоведенье. Добил свои заметки по предмету к часу ночи, сложил все на завтра, поставил будильник, принял душ и лёг спать в свою кровать, наконец-то! Под бок сразу пришёл Мрак. Булка цокала на первом этаже, на лестницу идти боялась, вздыхала. Но потом смирилась со своей печальной участью и легла спать в домик, который стоил как всё моё постельное белье. Оба комплекта.

Утром перецеловал живность, скормил им почти килограмм мяса, велел без меня не шалить и унёсся в Москву. Ну как унёсся. Половину времени я стоял в тянучке, а не ехал. Я еле успел втиснуться в первую пятёрку, быстро ответил на письменное задание, потом Аркадий Георгиевич погонял меня по теории, пожал руку, сказал зычно: «все бы так учили» и отпустил. Провожали меня недобрыми взглядами. Я задал слишком высокую планку. Извините ребята, я не специально.

На подоконнике в курилке, нашёл бледную и трясущуюся Ирку, расцеловал и отдал свои заметки. Велел звонить, если этот Руслан её обидит. Она хмыкнула и сказала, что толку от звонка, лучше она сразу в полицию позвонит. Я признал это аргументом и без шуток попросил позвонить, когда она вернётся со свидания.

– Ревнуешь, Гошик? – сузила глаза Ирка.
– Люблю тебя, дуру. Но не ревную, а переживаю.
– Понятно … – протянула она, и что ей там было понятно, мне было совсем непонятно.

От Универа я поехал на встречу, собираясь выбрать маме подарок. Но подарок выбрал меня сам. Я верил в судьбу в этом случае и, рассчитавшись и получив подробнейшие инструкции, повёз подарок домой.

Написал маме загадочное SMS, и через час она уже примчалась с работы, отовравшись про обеденный перерыв. Зазвенели ключи в прихожей и я вышел. Мама увидела меня и застыла на пороге с кроссовком в руке, который она как раз снимала.

– Эт-то кто?
– Бублик.
– М-мне?
– Тебе.
– Ты, лучший в мире сын! – шёпотом заорала мама, стараясь не испугать сидящего у меня на руках щенка ксоло.

Мама на цыпочках подкралась ко мне, пожирая глазами «свою прелесть».

– А почему Бублик?
– У него хвост колечком – это не в стандарте породы, но на здоровье не влияет.
– Это собака?
– Да, мам. Просто бесшерстная. Там, в гостиной, всё для него, ещё пакет документов, инструкции и телефон заводчика. Звони по любому поводу. И да, он уже на горшок ходит. Горшок я тоже купил.

Мама тихонечко завизжала, а потом ткнулась носом в сонно сопящего Бублика. И пропала для общества. Благо, впереди было два дня выходных. Мне заводчица именно поэтому посоветовала собаку в пятницу забрать.

Оставив маму наедине со счастьем, я поехал забирать от метро плотника. Загрузив в багажник машины его инструмент и стройматериалы, мы поехали домой. Мужик оказался неплохой и выспрашивал у меня детали того, что же я в итоге хочу увидеть. И, пока мы стояли в пробках, подсунул несколько эскизов, что за это время в тетради в клетку набросал. Я выбрал второй. Он был идеален. Доехали мы, на удивление быстро, успев до основной волны, прокатившись на её гребне.

Пока Толик творил и вытворял – я готовил ужин, попутно лаская измаявшуюся без меня Булку. Потом, просто засунул её в карман худи и принялся готовить ужин. Так как нас двое мужиков, то решил пожарить стейки и картошки молодой отварил, засыпав её укропом и чесноком. Под всю эту красоту – у меня в холодильнике, пиво тёмное стояло.

Мрак контролировал приготовление пищи. Толик – пилил и сверлил в прихожей. Через три часа я принимал готовую работу. Если честно, я даже не думал, что такое можно руками сделать. Панель выглядела как деревянное декоративное панно. Но стоило нажать рукой, и она отъезжала в сторону, открывая короб, в котором висел арбалет и стрелы.

Мы поужинали и под пиво болтали обо всё подряд. Толик, кстати, оказался абсолютно чист. Вот что значит человек, увлечённый и любящий свою работу.

Утром, я подкинул его до автобуса, а сам – вернувшись, принялся «обкатывать» арбалет. Всё было просто, на самом деле, – наливай да пей. А нет, это про рыбалку. Но и с арбалетом, не сложнее, после того, как я разобрался с принципом механизма. Пристрелявшись и поняв, что особой меткости от меня не требуется, я занялся стрелами, вернее нанесением на них рун и своей крови. Ковырялся я полдня, изрезав все пальцы. Потом материл себя за забывчивость, а перекись – за проклятую пробку.

В итоге, налепил с десяток стрел и махнул рукой. Не на войну же я иду. Мне хватит и одной, для отстрела особо агрессивных и прилипчивых Теней. Аккуратно загрузил арбалет и стрелы в специальные гнёзда, и потренировался открывать панель и выхватывать арбалет. Одна стрела лежала в гнезде на взводе. Это не очень хорошо для механики, тетивы и пружин, но мне проще периодически покупать новый, чем «завязнуть» в укладке болта в гнездо.

На двадцатом повторении, у меня начало получаться вполне сносно выхватывать арбалет и прицеливаться. Но навык надо тренировать, чтобы не провисал. Пришёл в себя, я от цокота и томных вздохов. Булочка напоминала, что у меня кот и собака не кормлены. Ухнув в кота стейк из говядины и значительно повысив уровень сухого корма в миске, я покормил Булочку индейкой и посчитал себя достойным гражданином. Мой долг перед подопечными был выполнен на 90%. Почему не на сто? А как же спать уложить?

Лестницы Булка боялась, так что в спальню, Их Собачье Величество, я нёс на руках. Мрак самообслужился, метеором метнувшись вверх. Пока мы с Булкой дошли, – он уже принял грациозную позу поверх покрывала на кровати.

Хоть сегодня «ходоков» и не было, я очень устал. Причём, вычислил момент, когда, – нанесение рун, очевидно, задействовало мой внутренний резерв. Я устал настолько, что даже ужинать не захотел, а принял быстрый душ и упал лицом к подушку.

Снилась мне Марушка. Мария, которая, предшественница моей тёти.

Она сидела у меня в изголовье и гладила по голове. Ласка была бесхитростной, но очень… тёплой. Будто южный ветерок ерошит волосы.

– Спасибо тебе, Ингвар.
– За что?
– За Мрака, за сирень, и за то, что милого моего ищешь.
– Мало шансов, что я узнаю что-то. Ты уж извини.
– Я за само желание. Я, ведь, никому никогда не была нужна, с тех пор как он пропал. Так и считала дни свои до смерти. А прожила я до-о-олго.
– Вы встретились?
– Нет.
– Так он жив?
– Вряд ли. Он, скорее всего, не упокоен. Вот и не свиделись пока. Ты ему свечку поставь при случае, и «за упокойную»закажи.
– Это правда работает?
– Он верующий был, так что в его случае – да. Это, как та ниточка, что поможет ему пройти лабиринт. *
– Сделаю, это не тяжело.
– Спасибо, родной. Спи.

Проснулся я от того, что Булочка вылизывала моё лицо и поскуливала.

– Ты чего?

Шоколадный влажный нос ткнулся мне в ухо, фыркнул, а потом собаченька заскочила мне на грудь и внимательно посмотрела своими тёмными томными глазами. И тут до меня дошло! Горшок-то её внизу остался. Я подхватил её, бережно, и пошёл вниз. Открыл дверь, выпуская порядочную девочку на крыльцо. Она бодро процокала вниз, присела у кустиков сирени и разве что не застонала от облегчения. Мрак, отирался рядом со мной на пороге, заглядывая в глаза. Совесть мою искал, очевидно. Где это видано, уже сколько-то там времени, а кот – не кормленый! Я снял телефон с зарядки и посмотрел время. Половина десятого. Однако. От мамы, в вайбер, пришло аж пятнадцать файлов, но я решил посмотреть их за завтраком.

Скотинка моя, получила творог, я же –пошёл в ванную. Закончив все свои процедуры, окончательно проснувшийся и освежённый, я постоял немного на крыльце. Благодать! Запах черёмухи, нагретой солнцем земли и досок крыльца, утренней летней свежести –трудно описать словами. Да и я не поэт. Но, в такие моменты, я жалел об этом.

Сегодня, я планировал готовиться к последнему, третьему экзамену. Палеография – предмет интересный, да и в течении года я по нему ни хвостов, ни проблем не имел, и массив информации усвоил приличный.

Но реальность, как всегда, внесла свои коррективы. Правда, я успел съесть яйца пашот и даже сварить, и выпить кофе, как у калитки загудел клаксон. За калиткой, нашёлся молодой статный мужчина и я махнул ему рукой, чтоб заходил. С пшеничной гривой густых волос, серо-голубыми глазами. Такой, весь уверенный в себе, самец. Двигался он с хищной пластикой, и я подумал, что он в прошлом модель или гимнаст. На нём были брендовые вещи, которые он носил с небрежной грацией. А я, как всегда, – растянутая футболка, хлопковые штаны и босиком. Хорошо, хоть не в батином халате.

– Здравствуйте!
– Добрый день!
– У вас можно пройти?

Я некоторое время рассматривал этого холёного, уверенного в себе, человека. И не понимал, что у него за проблема. Впрочем, сейчас посмотрим.

– Можно. Вы в курсе как это происходит?
– Относительно. Мне вас посоветовал один знакомый актёр, но без подробностей.

Я кивнул и начал объяснять.

– Вы подниметесь и остановитесь на крыльце. Я посмотрю. А после, по обстоятельствам. Два правила: вы исполняете беспрекословно что я скажу, и вы честно рассказываете, если я задам вам вопрос. Согласны?
– Да, – решительно сказал мужик и ступил на крыльцо. Видно сильно припекло, раз он не уточнил рамок насколько беспрекословно он должен исполнять всё, что я скажу. Может, я ему сейчас скажу – отсосать себе?

Поднявшись, он встал передо мной. Лицо его выражало странную смесь решимости и стыда. За ним обнаружилось трое. Слабенький канареечный, слабенький одутловатый жёлтый и массивный такой зелёный который менял периодически цвет на лавандовый. Я завис, не понимая, как так. Зелёный – зависть. Лавандовый – чувство вины. Это что же такое произошло у него. И вел себя Тень странно. Он держал мужика за горло. Тот нервно сглатывал, очевидно ощущая эту хватку. Тут без разговора по душам не разберёшься. Эх, Гоша, не на тот факультет ты пошёл, тебе бы в психологи податься, да кто ж знал.

– Как вас зовут?
– Андрей.
– Игорь. Смотри, Андрей, я сейчас расскажу, что вижу за твоей спиной, а ты мне расскажешь, как ты до такой жизни дошёл. Это не любопытства ради, это диагностики для. Поэтому, чем честнее ты расскажешь, тем больше у меня шансов тебе помочь. Идёт?

Тот сжал зубы, поиграл желваками, кивнул.

– За тобой: наркотики и алкоголь, но принимаешь ты их недавно. А вот зависть с тобой – давно. И она, тебя, душит. Но удивительнее всего, – чувство вины, которое душит тебя, не меньше зависти.

Андрей побелел, как простыня, дёргаясь от моих слов, как от ударов. А потом опустил лицо в руки и застонал. Беда с мужиком.

– Ты на крылечко присядь. Прости, в дом пока не приглашаю. Надо так.

Андрей сел и уставился вдаль. Даль с крыльца открывалась красивая, смотреть и смотреть. Я сел рядом, терпеливо ожидая, когда мужик соберётся и начнёт говорить. В этом деле – главное начать. Остальное потом хлещет, не остановишь. Как из бутылки с шампанским, которой пробку сковырнули.

– Я предал человека, который мне доверял.

Заебательское начало. Видать, сильно предал. Но я молчал.

– Я дизайнер, и работаю с моделями. Я и сам, в прошлом, модель. Бизнес этот не такой глянцевый, как выглядит со стороны. Очень часто, сильные мира сего, присматривают себе среди молоденьких моделек игрушки для секса. Это целая система, попав в которую – трудно выбраться неиспользованным. Такие ресурсы как: молодость, красота, наивность – не пускают на самотёк. Я и сам прошёл через эту «мясорубку». И никто меня не остановил, не поддержал, и не помог. Я обозлился, и стал тем самым бараном, что ведёт быков на бойню. Я соблазнил молодого неопытного мальчика, а потом – подставил его под сессию, которая, по сути, является оргией. Причём, если ты попал туда, то уже и не выберешься. – Андрей помолчал, сглатывая с трудом. – Его выкупил сынок одного из воротил. А я… я понял, что влюбился в него. Ещё до того, как подставил. Мне стало страшно. Это ведь такой рычаг давления. Я… я трус, скот, ублюдок! Ты понимаешь?

Андрей вдруг вцепился в свои чудесные пшеничные волосы и завыл. Мне было одновременно и жаль его, и не жаль.

– С пацаном-то что?
– Он в Америку улетел. Причём, с тем самым сынком, что его выкупил. А я – и дня, с той сессии, нормально не прожил. Я виноват, я раскаиваюсь, но простить себя не могу!

Я задумался. Я, ведь, не судья. И чувство вины – заслуженное. А вот от зависти, я избавить мужика – могу. Но, ведь, и чувство вины с ней уйдёт. С другой стороны, не мне решать, какие чувства кому испытывать. Он свои Тени – явно не лелеял.

– Пить, и наркотики принимать, ты поэтому начал?
– Да.
– Андрей, я могу помочь. Но только раз. Больше, ты, ко мне не приходи. Я тебе не цензор, но если ты ещё кого-то подставишь, – руку помощи не протяну.
– Могу обет дать.
– Да мне-то он, без надобности. Твоя совесть, тебе с ней и жить. Могу тебе только сказать, что всё учитывается и взвешивается. Ладно. Сейчас, я зайду в дом и стану на пороге. Ты же – встанешь передо мной, но в дом не заходя. Ничего не бойся, и чётко следуй моим указаниям.

Я встал, шагнул за порог, и развернулся. Зелёно-лавандовый всё так же держал Андрея за шею. Как бы его отцепить. Тут мне одна мысль в голову пришла и я решил её проверить.

– Андрей, а ты можешь описать того, кого предал?

Боль исказила правильные благородные черты. Надо же, никогда бы не подумал, что мужик с такой гнильцой. Тень сильнее сжала руки на шее, Андрей сглотнул с усилием, а потом сказал хрипло:

– Он воин. Воин света. Сильный и хрупкий, одновременно. Чистый. Незапачканный. Невинный. Даже после того, через что он прошёл, он всё равно остался несломленным. Не такой как я. Он не будет мстить тем, кто ни в чём не виноват.

Тень расслабила пальцы, перекладывая их на плечи. Голос Андрея креп.

– Я видел его после. И знаешь, он был счастлив. Светился весь. И я понял, что грязь к нему просто не липнет, потому что он такой. Будто отталкивает её.

Тень убрала руки с его плеч.

– Ко мне! – гаркнул я, одновременно ударяя правой рукой по панели и сдёргивая арбалет с крепежей.

Андрей не растерялся и сделал шаг, пересекая порог, а я вскинул арбалет и выстрелил Тени в середину груди. Она взорвалась разноцветными клочьями. На слабых жёлтого и канареечного просто выматерился от души и они истаяли, как дым.

Развернулся и увидел Андрея, стоящего и смотрящего на меня с настороженностью. Оно и понятно. Мужик с арбалетом, – это не девочка с персиками. Я поднял руки вверх.

– Не бзди, тебя не трону. Аккуратно вложил новый болт, отвернув арбалет к стене, взвёл курок и, закрепив оружие в пазах, закрыл панель. Шикарно плотник сделал свою работу, надо будет не забыть ему хороший отзыв написать.
– Что мне делать дальше?
– Иди до конца коридора, там будет дверь на веранду, через неё выйдешь на улицу и возвращайся к крыльцу.

Андрей пошёл, а я заметил Булку и Мрака, сидящих бок о бок на диване и внимательно наблюдающих за мной.

– Испугались?
– М-р-р-ф! – смело возразил мне Мрак.
– Но перекусить не отказались бы, да?
– М-р-а-а! – подтвердила моя аномалия. А Булочка, просто помахала хвостиком. Ну вот, как можно её не любить?

Пообещав животинкам премию, я спустился к Андрею, который терпеливо стоял у крыльца.
Тот полез в карман и достал конверт. Я принял и сунул в штаны. Андрей всё стоял и молчал, а потом спросил болезненно и ломко:

– Как ты думаешь, он меня простит?
– Думаю, если ты искренне попросишь прощения, то – да. Судя по тому, как ты описал его. Но доверять тебе, он не будет больше никогда. Бывают необратимые слова и поступки. Ещё у норманнов были так называемые «непроизносимые речи». Когда один хотел второго вызвать на поединок, от которого невозможно отказаться. «Непроизносимые речи» были ритуальным злословием, редко употребляемым из-за своих страшных последствий: оттого их так и называли — непроизносимыми. К поступкам это тоже относится.

Андрей кивнул и пошёл к машине. Уходил он совсем другой походкой. Не понимая, что даже если его простит, этот светлый мальчик, сам себя – он ещё не скоро простит.

Эта весёлая троица будто зарядила меня позитивом.

После их отъезда я часа три ковырялся в саду, корчуя старую яблоню и окапывая другие плодовые деревья, потом два часа пилил дрова. Адольфыч был бы мной доволен. В конце-концов я просто заебался и до вечера лежал на диване с планшетом. То листал тикток, то выбирал плотника. Идея с арбалетом меня не отпускала. Надо чтобы мне сделали хорошую фальшпанель. Набрёл на форум, где народ своими работами хвалился и через полчаса уже названивал по найденному номеру.

Экзамен у меня в среду. Сдамся, потом маму осчастливлю, потом плотника у метро подберу и назад домой. С Иркой в этот раз встречаться не буду. Ну её, одна суета.

Набрав Иринку, я попал в шторм из эмоций. Оказывается ей позвонил клубный Руслан, которому низкий тогда так неудачно втащил и она с ним завтра идёт на свидание. Я искренне пожелал ей удачи, так что информация, что мы после экзаменов не пойдём в «Берёзку» её не расстроила.

Зарядившись рвением, я сел за заметки к послезавтрашнему экзамену и, увлекшись, проторчал за ними полночи. Архивоведенье многие считали нудным предметом, а мне нравился и сам предмет и преподаватель. Это был немолодой и язвительный еврей с настолько характерной внешностью, что все фразы от него приобретали некий налёт шутки или мудрости. Предмет он знал филигранно и подавал его интересно и полно.

В итоге за своими заметками я и уснул.

Утром, замёрзший и скрюченный, я клятвенно пообещал себе заехать в Икею и купить нормальную подушку, лёгкое одеяло или плед побольше и вообще посмотреть чего там и как. Душа требовала чего-нибудь ненужного. Свечей, кашпо под цветы или рамок под фотографии. Ирка называла эту мою любовь к мелким бесполезным деталям интерьера «Гоша не добрал говна». Это когда мы пришли за новыми подушками по акции по пятьсот рублей, а потом ещё на десять тысяч свечек набрали.

Не успел я покормить животных, но и, наконец-то, поесть сам в тишине, как ко мне заявился местный поп. На путь истинный наставлять наладился. То ли мать Альбины его наслала, то ли ещё откуда он проведал о моём крамольном занятии, но очевидно силы наши в вере были неравны, потому что машина его была новее и дороже моей.

Я когда его камилавку над своей калиткой увидел, подумал что у меня галлюцинации или очередной «ходок» мимо дома с кладбища идёт. Но нет, поп оказался вполне материальным.

Я вежливо поздоровался и спросил, что ему нужно. Поп огладил ухоженную и недавно простриженную бороду в хорошем салоне вроде «Лодброка» на проспекте Вернадского, прокашлялся и спросил, не тот ли я колдун, к которому не зарастает народная тропа. Я опешил от такого поворота сюжета.

– Почему вы решили, что я колдун? Это раз. Какое вам до этого есть дело – это два.
– Тоже мне, нашёлся тут Эраст Фандорин недоделанный, – обозначил служитель культа знание современной литературы. – Приехал я того, что грешно это с людей деньги за ворожбу брать. Да и сама ворожба грех.
– Да не ворожу я! – я начал заводится потихоньку.
– Вот и правильно! Вон какой ты мужик крепкий, на тебе пахать надо, а не дур мистицизмом увлечённых привечать.
– Хорошо, мы выяснили, что я не колдую и не ворожу, что дальше? Лекция душеспасительная?
– А даже если и лекция? В дом-то пустишь? Или у тебя там кресты перевёрнутые?
– Заходи, борода многогрешная. – Я решил посмотреть на попика, раз он такой настырный.

Он бодро потопал за мной. На ступеньках чуть замешкался, запутавшись в рясе и я этим воспользовался, чтобы посмотреть кто стоит за ним. И охуел. Да там целая компания.
Канареечный, не так чтобы сильный, но есть. И синий. Обе эти Тени я видел впервые. Про синий знал, что это одержимость. Канареечный это наркотики. Как понял, не знаю, просто понял. А потом всмотрелся в синего и отшатнулся.

Поп на пороге застыл, с удивлением глядя на смену эмоций на моём лице.

– Отец, можно мне поговорить с вами по душам.
– Можно, сын мой! За этим я и приехал.
– Только я вас попрошу на крыльце это сделать. Сейчас объясню, вы поймёте.

Мы сели на крыльце и я начал с получения наследства. Не знаю, почему я этому человеку решил всё рассказать. С его то синим. Но так интуиция подсказала. Под конец рассказа поп камилавку снял и в руках мял. Энтузиазм его поник, как ромашка на жаре.

Он долго молчал, когда я закончил, а потом спросил:

– Ты и моих видел?
– Видел.
– Осуждаешь? В приход доложишь?
– Нет. Я не судья. Сам решай, жить с этим дальше или избавляться от них.

Поп вдруг заплакал. Сухо, сдавленно, обречённо. Я просто сидел рядом, молча. Вытерев лицо камилавкой, он заговорил:

– Я давно за собой этот грех знаю. Ты не подумай, я никогда никого ни пальцем не тронул. Но как вижу эти румяные щёчки и блестящие глазёнки, так у меня эрекция и случается. Прямо во время службы. Чего я только не делал. И епитимью просил на себя наложить, и постился и молился и в скиту полгода на хлебе и воде прожил. Даже вериги носил. Все меня хвалят, какой мол у нас батюшка чистый, светлый, а я ёбаный педофил! Я даже наркотики начал принимать. Убьюсь дозой и больше не представляю себе ничего. И вроде как мир чище. А ты правда помочь мне можешь? Если да, то ты мой последний шанс! Я бы убил себя, не будь так к вере близок. Я даже уже о химической кастрации подумывал, но сделать её анонимно в нашей стране невозможно. А как я потом работать с такой репутацией буду!?

Я вздохнул и хлопнул его по плечу.

– Тебя как зовут?
– Серафим. Хотя какой я нахуй Серафим, Валера я в миру.
– Валер, я попробую. Та Тень, что наркотики слабая пока. А вот та, что ну ты понял за что отвечает, не сколько сильная, сколько давно за тобой стоит. Привычная, как вторая кожа.
– Что мне делать?
– Встанешь перед порогом. Как я скажу зайти, не прекословя зайдёшь. А дальше как бы я себя не вёл, не бзди и на меня не кидайся. Просто жди, когда всё закончится.
– Хорошо.

Я зашёл в дом, взял нож с банкетки и развернулся. Валера стоял белый как полотно. Вся поповская муть с него стекла как вода с силикона. Канареечный сзади даже к нему не прикасался, просто стоял. А вот синий собственнически поглаживал по голове, прямо по пробивающейся лысине, лизал его ухо длинным раздвоенным языком, властно клал руки на плечи. Валеру корёжило от этих прикосновений. Хоть синий с ним был давно, но он отвергал его как мог. Поэтому синий хоть и был высоким, но каким-то чахлым, будто рос в тени. В тени веры и отвержения его самого Валерой. Не врал он мне, что никогда никого пальцем не тронул. Я вперился в похотливые глаза синего и произнёс:

– Съебался, быстро! – синий отпрянул, канареечного так вообще с крыльца снесло кубарем.
– Валера, ко мне! – тот метнулся кабанчиком, спотыкаясь на пороге и падая на колени.

Синий тянул руки, высовывал язык, капал слюной, трясся. Будто давние связи рвались. Я сопли жевать не стал и ткнул в него ножом. Тень осыпалась порохом и исчезла. Обернувшись, я нашёл бледного тяжело дышащего Валеру, сидящим на полу. И сел рядом. Я устал. Будто все соки в один момент из меня высосали.

– Ты как? – ткнул я попика в бок.
– Да х .. его знает. Вроде неплохо. У тебя каждый раз так?
– По-разному. Но с теми, что давно присосались или хозяином питаемы – каждый раз.

Валера пошарил руками по себе, нашёл карман в мантии и вытащил слипшуюся и сплющенную от жары конфету.

– Попробуй, может помочь. У тебя похоже на гипогликемию. Трясет всего, дышишь прерывисто, взмок весь. Сладкого тебе надо. Голова не кружится?
– Есть такое.
– Ешь. И пойдём, чаю выпьем. Тебе сейчас хорошо бы кружки две крепкого, горячего и очень сладкого.

Я запихнул в рот приторно сладкую конфету, отодрав её от обёртки и мне действительно немного полегчало. Руки по крайнем мере уже не тряслись.

– Валер, ты только ритуал закончи. Надо тебе сквозь дом пройти. Видишь дверь в конце коридора. Через неё на улицу выйдешь, дом обойдёшь и заходи. Я и тебе чаю налью.

Тот кивнул, встал, опираясь на руки, помог мне встать и пошёл по коридору вглубь дома. А я поковылял чайник ставить. Вернулся Валера минут через пять.

– Хорошо у тебя тут, ведун.
– Да какой я тебе нахрен ведун? Задолбал ты меня ярлыки вешать.
– Ничего я не вешаю, – обиделся Валера. – Ты ведаешь, что творишь. Значит ведун. Ну и водишь. Так что куда ни кинь, ведун.
– Хрен с тобой. Чай чёрный или зелёный?
– Чёрный. У тебя сладкое есть?

Я молча бухнул перед ним коробку с пирожными, которые купил в Москве.

Мы пили чай в тишине. После второй чашки меня окончательно отпустило. Остались лишь сонливость и усталость, но головокружение и дрожь пропали.

– Валер, а ты откуда обо мне узнал?
– Да матушка Ефросинья про тётку твою говорила одной прихожанке. Я случайно услышал. Ну и решил поехать. Мне же больше всех надо. Я бы и на войну пошёл, лишь бы фантазии свои мерзкие не думать. – Он передёрнул плечами. Потом помялся. – Только я это, не брал с собой ничего. У меня там денег тыщ пять, не больше.

Я непонимающе уставился на него.

– Ну я же к тебе не как клиент ехал, а за веру вроде как воевать, на путь истинный наставлять.
– И? – тупо спросил я.
– Отблагодарить, говорю, только тысяч пять у меня наберётся.
– Да пошёл ты со своими деньгами! Считай, я тебя в плен взял, так что ничего ты мне не должен.
– Ну ты хоть номер мой запиши и свой дай. Я же медик по образованию. Я, конечно, в профессии ни дня не работал, но связи остались и вообще. Ты же не против, если я твой телефон давать буду?
– Я не против, но тоже смотри кому даёшь. Я могу и отказать.
– Спасибо, что мне не отказал.

Распрощались мы с Валерой через полчаса. Он умял коробку пирожных и согласился захватить мусор до ближайшей помойки. Мы пожали друг другу руки и разошлись как в море корабли.

В кухне я нашёл Альбину, сидящую в той же скукоженной позе перед нетронутым кофе. Булочка успокаивающе лизала её лицо. Та жмурилась, но не отстранялась.

– Н .. ну что?
– Всё хорошо, уехала. Обещала вещи собрать. – У Альбины вытянулось лицо от удивления.
– П-правда?
– Я её очень настойчиво попросил.
– Спасибо! – Альбина поставила Булку на пол и кинулась обниматься. Ну что за ребёнок! Даже такая мамаша не смогла убить в ней ни света, ни доверия к людям.

Погладив её по голове, я усадил Альбину за стол, сунул в руки кружку с кофе и сказал:

– Пей! Омлет будешь?

Она кивнула и осторожно отпила кофе. И закатила глаза от удовольствия. Я почувствовал себя Сириусом Блэком, вырвавшим Гарри Поттера от Друслей. Хмыкнул и начал выкладывать омлет на тарелки. Он остыл и потерял пышность, но есть можно.

Пока мы ели, припёрся Мрак, выпросил у Алины кусок омлета, потом пришёл за данью ко мне.

– Он такой худенький!
– Это потому что ест больше своего веса. Работает челюстями буквально на износ. Устаёт.

Алина прыснула и подпихнула ему ещё один кусок, выковыряв из него грибы. У котов они не перевариваются.

– Ты ему не верь, Алька, он утром полкило говядины сожрал, а потом сверху сухим кормом заполировал.
– Алька меня папа зовёт, – улыбнулась она смущённо.
– Хорошо. Меня можешь звать Игорь или Гоша и на «ты». Я тебя всего на четыре года старше.
– Правда? Я думала вам, ой, тебе лет двадцать пять.
– Ну так вот, стоптался я раньше времени.
– Ничего ты не стоптался. Ты крутой.
– О, спасибо. Ты бы Лерке своей позвонила.
– Я боюсь …
– Ей тоже страшно и обидно.
– А ещё мне стыдно. За маму.
– Это нормально. «Испанский стыд» – когда тебе стыдно за члена твоей группы или семьи. Но мама вот тебя семьёй не считает.

Аля кивнула, потом отложила вилку и, взяв телефон, ушла на крыльцо. Я мыл посуду и прислушивался. Долго её нет. Значит всё хорошо.

Я домывал сковородку, когда сзади на меня запрыгнули.

– Она мне предложила у неё пожить до папы. Представляешь! Она своей маме всё как есть выложила. Она оказывается тоже в меня влюблена! Юхуу! И мама её сказала, что это нормально! Представляешь! И не против наших отношений!

Аля отлипла от меня и заскакала по кухне. Булка скакала рядом и радостно гавкала. Мрак закатил глаза. Теперь из леса должны выйти олени, прискакать белочки, прилететь соловьи, и все мы исполним мюзикл в стиле Диснея. Мраку достанется роль Ворчуна.

От избытка эмоций и эмоциональных качелей Альбина начала зевать и пристраиваться ко всем горизонтальным поверхностям. Я отправил её в спальню наверх, а сам сел за конспекты и книги в гостиной. Второй экзамен на носу.

До вечера я успел позаниматься, потренироваться, приготовить суп и поболтать с мамой. Аллергопробы она сдала. Подтвердилась аллергия на шерсть (ну это мы и так знали), а вот на белок аллергии не было. Положив трубку, я сразу перезвонил по вчерашнему номеру и договорился, что через два дня заеду туда в районе двенадцати.

К вечеру сверху сползла сонная Альбина и я накормил её ужином. Ничего волшебного, отбивная с пюрешкой и чай. Мрак снял дань с нас обоих. Но на ночь я всё равно насыпал в новую пятилитровую собачью миску корма с горой.

Мы чаёвничали перед камином. Альбина тискала Булку, а я довязывал шарф, начатый ещё тётей Мариной. Он был из меланжевых пушистых ниток в общем серо-чёрном тоне. Довяжу, бате подарю. Ему пойдёт. Альбину набрал отец и попросил меня к телефону. Я рассказал ему, как до меня добраться и мы договорились, что он приедет завтра к десяти. Пока мы разговаривали, Альбина уснула на прямо на полу, Булка – снотворная собачка. Я отнёс девочку в спальню, захватив оттуда плед, устроился на диване, привычно сунув шарф под голову и отрубился.

Снилась мне тётя Марина. Она улыбнулась мне, взъерошила волосы.

– Я в тебе не ошиблась, Ингвар! Спасибо!
– Да ладно тебе, Марин.
– Ты там не вздумай мне никаких памятников ставить.
– Я думал тебе фигуру ангела поставить с крыльями.
– С крыльями?
– Ну да, распахнутые такие, как защита. Ты ж защитница у нас.
– Ангела давай.
– А написать что?
– И сказал мне ангел: чуть-чуть подожди, я подарю тебе новую жизнь.
– А долго ждать-то?
– Чуть-чуть, – улыбнулась она.
– А я предыдущую Мару видел. Она в деревню мимо дома шла, зачем то.
– А у неё там любимый жил. Сгинул сорок с лишком лет, а она всё ходит. Даже после смерти.
– А как ей помочь?
– Не знаю. Знаю только, что звали его Звягинцев Иван и он родом отсюда. Как в 1979 ушёл в Афганистан, так ни слуху, ни духу.
– А отчества ты не знаешь его? Я могу поискать.
– Нет, не знаю.

Вдруг я услышал странный звук и проснулся. Это будильник на телефоне сработал. До приезда отца Альбины осталось всего два часа, надо себя в порядок привести, скот покормить, да и Альбину разбудить на завтрак. Она вчера целый день дрыхла и сейчас наверху тишина. Сонный дом какой-то. Можно открывать рекреационную зону для заёбанных жизнью людей. Приезжаешь, забираешься наверх и спишь. Просыпаешься – тебя завтрак ждёт или обед, уж как проснулся. Поел, в окно посмотрел, по улице погулял, кота и собаку погладил, и снова спать. Бешеную популярность приобрету, не иначе.

Под эти мысли я покормил кота и собаку. В этот раз им Бог послал творог. Выгреб лотки, сам посетил ванну и вышел потренироваться перед завтраком. Адольфыч как раз свой вебинар на восемь тридцать поставил. Под уёмистые маты и подколы неугомонного и отвратительно бодрого тренера, я навебинарился до седьмого пота и пошёл снова в душ. Пока готовил завтрак и варил кофе, послал Мрака будить Альбину. Он своим утробным «Мрааа!» и мёртвого поднимет. И действительно, когда бекон уже зазолотился и я залил его яйцами, в кухню приползла зевающая Аля.

– Привет, Гош! Можно кофе?
– Привет, спящая красавица. Можно. Только сахар сама добавь и молока налей, оно в холодильнике.

Альбина в моей футболке, свисавшей до колен и то и дело норовящей сползти с плеча, выглядела как взъерошенный воробушек.

– Отец через полчаса будет, так что давай быстро есть, а потом в душ и одевайся.
– Ок! А можно я телефон на зарядку поставлю?
– У тебя какой разъем?
– Type-C.
– У меня тоже. В коридоре на банкетке шнур валяется.

Аля кивнула и унеслась с чашкой кофе. Вернувшись, быстро покидала в себя яичницу, откупившись от Мрака частью бекона, и утопала наверх: мыться и одеваться.

Я в очередной раз мыл посуду и подумал, что заслужил посудомоечную машину. Если одновременно с морозилкой покупать в одном магазине, мне могут скидку дать. Деньги на карте пока были. Я полез в планшет и за двадцать минут нашёл себе модель по отзывам. Потом меня выкинуло на сушильные машины и я подвис. На улице бельё вывешивать, конечно, отлично. Но не в ноябре или в декабре, когда одним неловким движением можно сломать трусы. Решающим стало то, что оказывается, сушилки хорошо убирают шерсть с тканей.

В итоге я психанул и сушилку заказал тоже. Морозилок выбор был небольшой, так что долго я не мучился. При оплате сразу давали дополнительные пять процентов скидки. Это к тем десяти, что я уже накалядовал, покупая третью единицу техники. Я как раз вводил реквизиты для оплаты, как сверху с грохотом ссыпалась Альбина, а за воротами прошуршал шинами внедорожник. Из него выкатился плотный невысокий мужичок, коротко стриженный с усами и зычно заорал:

– Алька, выходи, папка приехал!

Вышеупомянутая Алька с топотом пробежала по коридору и запрыгнула на отца как коала, обнимая его ногами и руками. Он крякнул, но подхватил дочку под щуплую задницу и зашептал ей что-то на ухо. Она кивала, потом отстранилась от него, посмотрела не веряще. Соскочила и рванула к машине. Около неё топталась неуверенно девушка её возраста, такая же худенькая и невысокая, только блондинка. Сама Алька, несмотря на имя, была темноволосой. Девчонки завизжали, увидев друг друга, рванули навстречу, столкнулись, обнялись, расплакались.

– Всеволод, – протянул мне руку отец Альбины.

Я с удовольствием её пожал. Рука была сухой и крепкой.

– Игорь.

Всеволод всё смотрел на меня, не выпуская руку, потом накрыл сверху второй.

– Игорь, спасибо! Я не ожидал, что сейчас таких делают.
– Каких таких?
– Нормальных.

Я рассмеялся. Учитывая последние несколько недель, нормальным меня можно было назвать с очень большой натяжкой.

Всеволод улыбнулся, открыто, искренне. От его глаз разошлись морщинки-лучики. Он выпустил мою руку и полез в карман. Увидев конверт, я отступил.

– Нет! Всеволод, вот не обижай меня. Я просто не мог Альку в беде бросить и деньги тут ни при чём.
– Хорошо, – легко согласился он и посмотрел на меня внимательно, чуть склонив голову набок. – Ты мой номер запиши. Я подполковник в отставке. Связи все остались. Мало ли что. Обращайся, если надо.

А я вдруг вспомнил утренний сон.

– А ты можешь узнать судьбу человека, что в Афган ушёл и пропал. Ну хоть приблизительно.
– Могу. Недавно архивы открыли. Давай все данные, что знаешь.

Я мотнулся в дом за телефоном, вбил номер Всеволода в контакты и скинул ему в вайбер всего несколько строк. Я и не знал почти ничего, имя, фамилию, место рождения. Но вдруг.

Подняв голову от телефона, посмотреть как там моя подопечная, отвёл глаза. Аля бережно держала Леру за лицо обоими ладошками и нежно-нежно целовала мокрые реснички. Как-то это слишком интимно, подумал я и решил дать им уединиться.

– Кофе?
– Давай! Пусть девки пока разберутся, обе настрадались. А я в Москве далеко от Лериного дома живу, увидятся снова только на выходных.

Мы выпили кофе и я уговорил Всеволода на яичницу. Он вчера по адвокатам и судам весь день мотался, а утром так и не позавтракал, пока на другой конец Москвы за Лерой ездил, а потом ко мне по пробкам продирался.

– Я девчонок к выходным к матери под Рязань отправлю. Пусть там отъедаются и в себя приходят. У мамки дом прямо на берегу Оки стоит. Купаться будут, загорать и вообще. Чтоб подальше от этой гнуси были, пока я с Алиной матерью разбираться буду.
– Это отличная идея.

Аля ворвалась на кухню, когда Всеволод почти доел, волоча на буксире стесняющуюся Леру.

– Это она, Гош! – закричала Альбина и выставила Лерку перед собой, как собственноручно собранный сноп колосьев.
– Привет! – дружелюбно сказал я и улыбнулся.
– Здравствуйте! – Лера прошлась по мне цепким взглядом и нахмурилась. Ревнует. Я усмехнулся. Четыре года разницы между нами, а ощущение, что все двадцать.
– Лер, кофе тебе сделать?
– Нет, Игорь, спасибо, мы уже поедем, – сказал, поднимаясь Всеволод и командным голосом шарахнул, – девки, в машину, ать-два!

Леру с кухни будто ветром выдуло, Альбина же отцовским тоном не впечатлилась, порывисто обняла меня, прошептав на ухо жаркое «спасибо», поцеловала крутящуюся в ногах Булку в шоколадный нос и убежала вслед за своей ненаглядной. Когда мы подошли к машине, девушки уже примерно сидели на заднем сиденье, пристегнувшись. Я ещё раз пожал руку Всеволоду и мы распрощались.

Вечером я набрал маму, узнать как она себя чувствует. Физически она чувствовал себя прекрасно. Морально же была просто в ужасном состоянии. Она умудрилась влюбиться в Булочку до кровавых соплей. Весь разговор она то вспоминала какая Булочка красотка, бубочка, стройная газель, милашка и ещё куча ванили. Мне показалось, что сквозь динамик буквально льётся липкая розовая сладкая жижа. Потом выспрашивала как прижилась её принцесса, не обижает ли её мой кот, не груб ли он с ней и чем я её кормил и где она будет сегодня спать. Распрощались мы на трагической ноте, когда мама мне на полном серьёзе заявила, что впервые встретила свою истинную любовь, но злая Судьба оказалась против их отношений. Потом расчувствовалась, расплакалась и шваркнула трубку, сказав, что мне так повезло, а я даже этого не осознаю и не ценю.

Минут пять я сидел и тупо пялился на телефон. Мама у меня крайне трезвомыслящий человек, медик. Не склонная к «пиздостраданиям», как она сама говорила. Но вот и на неё нашёлся камешек, на котором её трезвый взгляд получил травму мозга. В этот момент «предмет» страданий моей мамы волтузился на ковре перед камином с Мраком, то нападая на него, то оказывалась поглощен Чёрной Дырой. Когда Мрак напрыгивал на Булку, её под ним даже видно не было. Но её это не смущало. Она глухо тявкала откуда-то изнутри кота и повизгивала от избытка чувств.

Я включил планшет и закопался в интернете. Через час у меня созрело решение. Сделав несколько звонков и получив несколько консультаций, одну вполне объективную и честную, я написал маме смс:

– «Сдай аллергопробы на шерсть и белки теплокровных».
– «Ок. Я тебе завидую и ревную. Беее»

Булка оказалась снотворной собакой. А ещё прыгучей. Набесившись с котом, она запрыгнула на кровать, притёрлась ко мне горячим упругим боком, вздохнула и отрубилась, взвизгивая во сне и дёргая ногами. Это было странно. Мрак спал совсем по другом. Я поглаживал горячую Булку одной рукой, второй – Мрака, примостившегося с другого бока. И уснул на диване.

Утро было недобрым. Я замёрз и у меня болела спина. Потому что я лежал скрючившись в позе эмбриона на краю дивана, а под животом у меня угнездилась сладкая парочка. Этак я скоро на коврике возле двери окажусь. После туалета и душа я нарезал Мраку огромный говяжий стейк, а Булочке предложил индейки. Булочка не отказалась. Но положа руку на сердце она ела откровенно меньше Мрака, укладываясь в физиологические нормы, то есть не больше своего веса за раз. Вычистив собачий и кошачий горшки и подумав, что утро начинается не с кофе, я принялся готовить завтрак.

Пока под крышкой подходил омлет с грибами, я варил кофе в турке напевая «Дайте мне белые крылья» дурным голосом во всю силу лёгких. В приоткрытое окно светило июньское солнце, положив на доски пола горячие лапы, приторно сладко пахла черёмуха, распустившаяся этим утром, в коридоре носилась Булка, смешно цокая коготками. Я как раз переливал кофе в чашку, когда раздался гудок и хлопнули дверцы машины. Я выключил газ под сковородкой и печально посмотрел на исходящий паром кофе. Не сейчас, увы, не сейчас.

За калиткой торчало две головы. Женщина около сорока пяти лет и девушка лет пятнадцати. Мать периодически грозно посматривала на дочь, девочка же прятала лицо за распущенными волосами, но я разглядел припухшие покрасневшие глаза и губы. Она, видимо, ревела всю ночь.

– Здравствуйте! Это вы бесноватых лечите? – зычным голосом заорала тётка. И смыкнула дочь за локоть, притягивая к себе поближе.

Нормальная такая заявка с утра.

– Здравствуйте! Я не лечу, а даю пройти. Человек сам делает выбор, идти или нет.
– Мала она ещё, чтобы выбор делать. Кто её кормит, тот и музыку заказывает.

Отличные отношения, как у клиента и проститутки. Зачем рожала? Попрекать? Я прям залюбовался на эту отрыжку советского прошлого. Что же бедная девочка натворила такого, что у мамаши прям горит. Курила за гаражами или двойку принесла?

Я подошёл ближе к калитке, поймал блуждающий, виноватый взгляд девушки. Она смотрела на меня затравленно и нервно сглатывала.

– Я вначале поговорю с вашим ребёнком, мадам. Без разговора можете прямо сейчас уезжать.

Тётка налилась свекольной краснотой. Как бы её инсульт не шарахнул. Отбивай потом эту от белого. Но сдержавшись, она толкнула дочь в мою сторону, зашипев:

– И чтоб без фокусов, прошмандовка мелкая.

Девочка, запинаясь, на подламывающихся ногах пошла в мою сторону. Я открыл ей калитку, пропуская внутрь, и сказал тётке:

– Подождите в машине, пожалуйста. Такие правила. – Правило я выдумал только что, но понимал, что под ядовитым взглядом мамаши девочка мне ничего не скажет. А я чувствовал, что с ней надо поговорить.

Мы дошли до крыльца, сели на него и я спросил:

– Как тебя зовут?
– Альбина.
– Красивое имя. Альбина, ты можешь рассказать мне всё совершенно откровенно. Я не собираюсь тебя «лечить», – я показал пальцами в воздухе кавычки, – заставлять или осуждать.

Альбина опустила голову к коленям, занавесившись волосами. А потом глухо сказала в ладони:

– Мама меня с подругой застала. – И замолчала. Молчала она минут пять. – Мы целовались. Она на ночь осталась у меня, как обычно. А я в Леру уже год влюблена. Я её решилась поцеловать, а она ответила! Я даже не ожидала. А тут мать в комнату ворвалась, свет включила, увидела нас с Леркой и как заорёт! Меня за волосы в коридор вытащила. Леру на ночь глядя из квартиры выпнула, кинув ей вещи в лицо. А меня потом всю ночь проклинала, орала, что я урод, что не нужна ей такая ненормальная, что она меня в психушку сдаст. Всё утро звонила куда-то, потом в машину засунула и сюда привезла.
Мне так стыдно перед Лерой. Это был мой первый поцелуй. Наш первый поцелуй. Что она теперь про меня подумает! – и Альбина заплакала горько и безысходно. Я осторожно прикоснулся к её плечу, она вздрогнула, а потом прижалась ко мне доверчиво, вздрагивая всем худеньким телом. Родители, что же вы творите со своими детьми? Зачем вы их ломаете?

Успокоившись, Альбина отстранилась, вытерла лицо рукавом клетчатой рубашки.

– Извините.
– Альбин, ты же понимаешь, что я тебя никуда не поведу. Для этого нет объективной причины. Твои предпочтения – не болезнь и не уродство. Просто выбор. На который ты имеешь полное право. Я могу сделать вид, что «полечил» тебя, пропустив через дом и ты будешь скрывать от матери свою ориентацию до тех пор, пока не выйдешь из-под её опеки. Но решать в любом случае тебе. Я сделаю так, как ты хочешь.
– Она меня дома сгноит, – всхлипнула девочка.
– У тебя других родственников нет?
– Папа. Они в разводе. Он сейчас в командировке.
– Он тебя примет, если что? Ты сама хотела бы с ним жить?
– Примет! И хотела бы. Я изначально хотела, но на момент развода мне было десять и моё мнение в суде никто не учёл. А вы же знаете, у нас всегда предпочтение матери отдадут. И мама у меня вся такая положительная. Она завуч в частном лицее. А то, что она меня за плохие оценки на горох ставит, никогда и не скажешь по ней.
– Звони отцу. У меня до его приезда побудешь, если вы с ним сейчас договоритесь.
– Мне ему правду сказать или как?
– Скажи, мама тебя любит?
– Нет! – Альбина ответила, ни секунды не колеблясь. – Она меня у отца отсудила чтобы ему досадить и чтобы имидж поддерживать. Как это она ребёнка мужу-козлу отдала.
– А папа?
– Да. Он меня никогда за оценки не ругал, хотя мама ему жаловалась на меня. Сказал однажды, чтобы мама не слышала, что важнее быть хорошим человеком и оценки после обучения вообще никакого значения иметь не будут. Вернее будут, конечно, но не стоит ради них истерить. Он же не знает, что мама меня наказывает. Я ему не говорила, чтобы он не расстраивался. Он и так страдает, что не может видеться со мной когда хочет. Только когда мама разрешит.
– Так вот сама ответь, говорить ему всё как есть или часть правды?
– Всё скажу. Чтобы сразу понять есть у меня отец или нет.

Я ушёл на кухню, давая Альбине поговорить.

Минут через десять у порога раздалось «тук-тук, можно?». На пороге стояла Альбина. Она улыбалась. За ней никого не было. Чистота и пустота. И вот этого ребёнка на горох!

– Заходи. Кофе будешь?
– А можно?
– Ну я же предложил.
– Спасибо! Мама говорит, что он вреден. Но папа мне всегда варит. С молоком и сахаром.
– И я могу такой же сварить. Так что отец сказал?
– Сказал, что ему всё равно, лишь бы я счастлива была, – улыбнулась Альбина, вдруг её губы поползли, задрожали и она, уткнувшись в ладони, снова заплакала. – Он меня лююююбит. Ой! – В ноги Альбины ткнулась Булка, смотря на неё своими оленьими глазами и неуверенно виляя хвостом. Жалела. – Это кто?!
– Ты будешь смеяться, но это собака. Порода чихуахуа. Зовут Булка. Любит поесть и симпатичных девушек.
– А можно я её потрогаю?
– Можно. Только держи крепко, она вертлявая.

Альбина бережно взяла мою собаку-прилипаку на руки и прижала к груди. Как мама. Булка у всех женщин вызывала одинаковые чувства.

Я положил в готовый кофе сахар, долил молока и поставил перед Альбиной, замершей за столом и принюхивающейся к Булочке. Та пахла детской присыпкой. Я уже проверял.

– Так что отец сказал помимо того, что любит тебя?
– Он вернётся завтра. И сразу к вам. Можно ведь мне остаться, вы не шутили?
– Можно. Кинешь ему геолокацию.
– Он сказал, что отсудит меня. Вы если что, свидетелем пойдёте?
– Конечно. Но ты не забывай, что тебе уже сколько?
– Пятнадцать.
– Вот. И ты и сама тоже можешь за себя постоять.

Альбина вдруг сникла и сжалась.

– А что я маме скажу?
– Я сам с ней поговорю. Пей кофе, нюхай Булку. Вернусь – накормлю тебя.
– Спасибо!

Я потрепал её по плечу и пошёл на заклание. Мне эта тётка сразу не понравилась.

Мамаша сидела в машине и ковырялась в телефоне. Я постучал по стеклу. Она нажала на подъёмник, стекло поползло вниз.

– Где Альбина? Всё вышло?
– Да. Завтра её заберёт отец.

Тётка смотрела на меня непонимающе некоторое время, а потом опять начала наливаться гневом. Да её саму «лечить» надо, только вот она этого не понимает.

– Я её тебе, сопля бесхозная, привезла лечить! А ты мне тут что устроил? Зови её сюда, мы уезжаем. – И попыталась открыть дверь. Я ударил по двери руками так, что тётка завалилась набок, беспомощно шаря по торпеде руками, пытаясь подняться.
– Значит так, мамаша. Ты сейчас уедешь отсюда и соберёшь все дочкины вещи. И когда за ними приедет отец девочки, передашь не вякая. Иначе я в твоей гимназии расскажу, как ты дочку свою на горох ставишь и бьёшь. И ты вылетишь с работы, как пробка из бутылки с прокисшим компотом! Поняла, мразь?

Тётка, которая всё же смогла принять вертикальное положение, смотрела на меня с прожигающей ненавистью. Только мне её ненависть была по боку.

– И ещё. Нельзя вылечить здорового человека! Твоя дочь спокойно может петь в церковном хоре и ангелы будут плакать. А вот тебе бы полечиться. Но я тебя лечить не буду, сама ковыряйся со своим неконтролируемым гневом и социопатией.
– Ты ещё пожалеешь! – выплюнула она, заводя мотор.
– Безусловно! Что мне принципы не позволяют женщин бить.

Я отошёл и тётка газанула. Скатертью дорога, мамаша.

До Нижних Выпей я тащился не полтора часа, а все три. Дороги захлёбывались от машин, над асфальтом стояло жаркое марево. Булка развалилась у меня на коленях. Было жарко и нудно. Хорошо, что у меня с собой была вода без газа. Я попоил разомлевшую собачку и попил сам. Аккуратно переложил горячее маленькое тело на соседнее сиденье. Но Булка упорно вернулась.

– Да не брошу я тебя, Бул. Правда. Никогда.

Она смотрела на меня внимательно своими влажными глазами, и я махнул рукой. Пусть лежит.

Когда я доехал и вышел из машины, было ощущение, что я оказался в другом измерении. Влажный, свежий воздух. Чистый такой, что закружилась голова. Тишина. Безлюдье. Застывшее время. Я выпустил собачку на травку. Ко мне метнулась чёрная тень. Мрак! Я подхватил кота на руки, завалил на спину, как младенца и уткнулся носом в пахнущий пылью и самим Мраком мех. Пузо так и не стало пузом. Но я все равно его любил. Булка, взревновав, стала на задние лапы, опираясь передними мне на голень, поскуливая. Мрак раскрыл глаза. Зрачки расширились. Упс.

Кот вывернулся, брякнулся на землю и сунул усы прямо в морду Булке. Она задрожала и сказала:

– Тяф. – Но тихо и как-то неуверенно. А кот вдруг лизнул её в нос шершавым языком. Булка чихнула и замотала хвостом. Есть стыковка! У меня прямо от сердца отлегло.

Сунув Булку в карман шортов, я открыл калитку и перегнал машину на стоянку. А потом выпустил её во двор, пусть осваивается, охранница моя. Пока я таскал пакеты и сумки, Мрак выгуливал собаку по участку с важным видом.

Дом встретил меня запахом сирени, книг и сухого дерева. Быстро распихав всё скоропортящееся в морозилку и холодильник, поставил себе заметку купить отдельную морозилку. С Чёрной дырой в моей жизни лучше сразу купить промышленную, литров на двести – триста. Не могу же я кота одним сухим кормом кормить, надо белок в его истинном, предназначенным веками эволюции виде, а именно сыром. Собака Булка была для меня неизвестной в уравнении день + собака – корм = ?, но расслабляться не стоит. То, что её можно в карман положить, не значит, что она ест меньше своего веса. Мрак же как-то справляется с аннигиляцией пищи, превышающей его вес, если посчитать поглощённое в сутки. Может он не ест, а развоплощает еду? Как Сумрак Иных у Лукьяненко? И где-то внутри Мрака есть семь уровней, где с каждым уровнем еда становиться всё эфемернее и заковыристее. Я остановился и пошёл попить воды. Жара и не занятый проблемами мозг плохо действуют на мою психику.

Я начал метать мешки из машины в кладовку. На этом меня и поймал мужик, подкативший к моей калитке на Рендж-Ровере. Я, взвалив на каждое плечо по пятнадцатикилограммовому мешку как раз пёр их в дом, когда сзади прозвучал клаксон. Крикнув «сейчас», я протопал в дом, сгрузил мешки, погладил по голове Мрака, который ревизировал всё что я заношу, сидя на бочке с квашеными огурцами и встречал каждый мешок одобрительным «Мра!».

Выйдя на крыльцо, я посмотрел на мужика. Высокий, статный блондин. Похож на Тома Хиддлстона. Стильный, с тонкими, нервным лицом и голубыми глазами. Руки тоже нервные, длинные.

– Здравствуйте, можно Марину!
– Здравствуйте! Она, к сожалению, умерла. Я за неё.
– Соболезную. Можно пройти?
– Да. Заходите.
– Вы только собачку вашу привяжите.

Я охуел. Но ладно, всякое бывает. Есть люди которые паучков бояться или мышей. Я свистнул Булке и она прицокала по коридору, виляя хвостом и улыбаясь во всё своё собачье лицо. Я поднял её, показал мужику, напомнив себе бабуина из «Король-лев» предъявляющего Симбу прайду и сказал:

– Я её на кухне запру, ок?

Мужик странно посмотрел на меня и зашёл во двор. У крыльца остановился.

– Я думал у вас как минимум азиатская овчарка. Кобели до 120 килограммов весом бывают.
– Почему? – тупо спросил я.
– Вы столько корма несли, что у меня шаблон сработал. У меня у самого алабай. Белый, ему всего два года, а он уже 100 кг весит.
– А, это коту, – махнул я рукой и кивнул на жмущегося в ногах Мрака. Мрак подтвердил, что да, ему, сказав весомое.
– Мра!

Мужик посмотрел на так и не поправившегося ни на грамм Мрака, потом встряхнул головой, будто отмахиваясь от бредовой мысли и сказал:

– Жарко сегодня. Очень.
– Согласен. Вас как зовут?
– Кирилл.
– Игорь. Простите, что руку не жму. Это уже после. Если пройтись решите. Поднимайтесь на крыльцо и постойте на пороге, пожалуйста.

Дёрнул с банкетки нож и сунул в карман. Кирилл поднялся и остановился передо мной. За ним стоял красный. Тоже высокий, статный, красивый. Он держал Кирилла за оба плеча, иногда запускал пальцы в волосы, склонялся и тёрся носом об ухо или шею сзади. Это была привычная и тщательно выпестованная похоть.

– Почему вы хотите пройти? – Кирилл скривился, дёрнув плечом автоматически. Красный с неудовольствием переместил ладонь на его талию. А я продолжил. – Это не досужее любопытство. Я хочу быть уверен, что вы этого точно хотите, а не приехали ко мне под грузом обещания или принуждения.

Кирилл вздохнул и спросил:

– Вы видите мою проблему?

О да, я её видел. Видел как красный оглаживает тело Кирилла, как любимую собственность, как прихватывает того за ягодицу. Кирилл бессознательно перенёс вес с одной ноги на другую, сбрасывая руку. Люди всё чувствуют, на самом деле. Но не осознают.

– Да.
– Скажете?
– Похоть.

Глаза Кирилла расширились. А потом он вдруг весь покраснел. От корней волос до ключиц виднеющихся в расстёгнутом вороте рубашки. А красный вдруг отпрянул от него. Убрав руки с талии. А мужик-то не верил, что я вижу. Но всё равно приехал. Значит совсем край.

– У меня жена. – Отличное начало. А у меня кот и собака. – Я очень люблю её. Но не могу перестать шляться. Я служу в театре. – Он так и сказал, служу. – Своего рода прима. Все романтические роли на мне. Кругом постоянно вьются женщины. И я не могу ничего с собой поделать. Я уже и постился, и молился, и медитировал. Но я всё равно срываюсь. Выхожу от очередной дырки, простите, еду домой и мне гадко, мерзко, противно, стыдно. А там она. Мой Свет. Моя любимая. Моя Душа. Никогда ни в чём не упрекнула. Ни разу. Смотрит на меня, как на солнце, даже щуриться немного, будто я свечусь весь. Я к ней с очередной шлюхи. Я в душе по два часа сижу. Иногда выйду, посмотрю на любимую и снова в душ. Я даже к психотерапевту сходил. Тот поставил мне обсессивно-компульсивное расстройство и прописал антидепрессанты с таким списком побочный явлений, что я побоялся их принимать. Я извёлся весь. Мне друг по театру посоветовал сюда обратиться. Он у вашей предшественницы алкоголизм лечил. Спивался Мишка, такой талантливый, такой тонкий, а пил как тракторист, ничто не помогало. А год назад будто подменили его в этом плане. Мы как-то после капустника с ним разоткровенничались, вот он мне ваши координаты и дал. Вы мой последний шанс!

Всё то время, что он говорил, красный потихоньку отстранялся от него. Красивое лицо было искажено страхом, паникой, отчаяньем. Как только Кирилл замолчал, я сказал:

– Проходите. Немедля!

Кирилл рефлексировать не стал, и молча шагнул за порог. Я заслонил его от попытавшегося протиснуться за ним красным, встав между ними.

– Пошёл вон!

Красный отпрянул, забегал по крыльцу, оскалился. Я достал нож из кармана. Увидев его, Тень стала задом отступать, потеряв опору под ногой, скатилась с крыльца. А потом, еле поднявшись, сгорбилась и ушла в сторону кладбища. Развернувшись, я нос к носу столкнулся с Кириллом. Он стоял всё это время за моей спиной. На мой вопросительный взгляд он сказал:

– Я подумал, а вдруг помощь понадобится. – Какой шикарный мужик, подумал я. И понял всех тех баб, что вокруг него вьются. – И ещё было очень интересно, как это работает. Я ничего не понял, но мне очень понравилось. Что мне дальше делать?
– Пройдите до конца коридора, там будет дверь на веранду. Из веранды как выйдите, дом обойдёте с любой стороны. И всё.
– Всё … – выдохнул он опустошённо и обрадованно одновременно. И пошёл.

Дом он обошёл с левой стороны, там где клубника. Все мои посетители пока именно так дом обходили.

Я спустился с крыльца и подошёл пожать ему руку. Это человек вызвал у меня искреннее уважением. Протянув руку, я заметил зажатый в своей руке нож.

– Простите. – Сунул его в карман.
– Интересный нож. Конец пятого- начало шестого века.

Я поднял брови.

– Я историко-архивный закончил, профиль антиквариат. Актёр это уже второе образование и первая любовь. Лидочку я в театральном встретил. – При упоминании имени жены глаза его засветились, будто в тёмном доме зажгли свет. Он действительно любил свою жену.
– Я тоже там учусь. Профиль История древней Руси.
– Простите, Игорь, а сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– О! Я думал вы старше. А мне сорок.

Тут уже удивился я. Выглядел Кирилл на тридцатник максимум.

Мы пожали друг другу руки и Кирилл сунул мне в руку конверт. Я бездумно сунул его в карман к ножу и пошёл провожать его до калитки. Дойдя до своей машины он обернулся и сказал:

– Игорь, могу я задать вам одни вопрос?
– Да?
– Вся еда действительно предназначена для вашего кота?
– Да. Я зову его Чёрная Дыра и считаю, что он аннигилирует всё вокруг, имеющее белковую составляющую. А так как я тоже состою из белка, я ограждаю от себя её действия посредством покупки большого количества еды.

Кирилл хмыкнул, улыбнулся мне открыто и искренне, и укатил на своей сверкающей хромом и «круглыми» номерами машине.

В десять позвонила Ирка. Судя по её умиротворённому голосу, всё было хорошо, и экзамен она сдала. Мы договорились, что я заеду за ней через час, и мы рванём в «Берёзку». Это небольшой клуб недалеко от нас. Чем мне ещё Ирка нравилась, что вот скажет, что будет готова в одиннадцать, и она действительно готова.

В одиннадцать я стоял под её дверью и жал пимпочку звонка. Ирка выпорхнула дыша духами и туманами, и слегка покачиваясь на высоких каблуках.

– Ир, ты заправилась уже что-ли?
– Гош, ну чуть-чуть. Для храбрости. – Она свела между собой указательный и большой пальцы, показывая мизер влитого в себя алкоголя.
– Идём, смелая ты моя. – Я подцепил её под локоток, и мы поковыляли к машине.

В «Берёзку», что находилась в полуподвале, мне её тоже пришлось на себе тащить. Устав от черепашьего шага, я взвалил её на плечо, как мешок с картошкой, и до входа донёс. Эта сучка крашеная всю дорогу меня по заднице шлёпала и орала мне в спину: «покатай меня, большая черепаха!». Ну вот как её трахать, если она мой лучший друг, брат или кто она там мне? Сестра, вот!

Я её перед охраной поставил, платье одёрнул, морду кирпичом сделал, руку предложил.

Охранник кивнул нам, и мы вошли в царство полумрака и полусвета. По ушам сразу ударили басы, в груди ритмично завибрировало, Ирка начала рваться в бой. Я отнял её сумку, куртку, и запустил на орбиту. Она танцевать страшно любит. Двигается божественно. Как это сочетается с позицией бревна в постели мне сложно сказать, может комплексы какие. Я сдал в гардеробной свою и её куртки, получил номерки, сунул сумку под мышку, и пошёл на бар заказывать себе текилу, а ей бейлис. Любила она эту сладкую жуть до слипшейся попы.

Текила пошла очень хорошо. Как дети в школу. Но больше одного шота я себе позволить не мог. Мне ещё Иринку домой везти. Я-то пешком дойду, тут действительно недалеко. Но не с Ириными каблуками нам под звёздами гулять.

Ира отрывалась под выигравших Евровидение итальянцев, я осматривался и одновременно высматривал особо агрессивных типов. Она девочка красивая и дерзкая, когда выпьет. Не раз из-за неё в драки влипал. К ней подвалил какой-то невысокий, квадратный, из-за очень широких плеч. Она его послала, судя по кислому лицу визави. Потом к ней подкатил крепкий высокий блондин, и они закружились в танце. Блондин руки не распускал, Ирке явно нравился, сильно пьяным не выглядел. Годящий мужик, прикинул я.

Рядом со мной присел молодой человек. Тонкий, даже несколько хрупкий. Я в сумерках видел не очень, специфика зрения. Да я и не приглядывался к нему. Пока он не спросил:

– Привет! Познакомимся?
– Привет! Давай. Игорь, – я протянул руку.
– А я … Иван. Можно я тебя угощу?
– Прости, но нет. Я тут с подружкой. Мне её ещё домой везти.

Иван как-то поник. Я не мог разглядеть его лицо под косой чёлкой, закрывающей почти половину лица. Увидел лишь, что волосы у него густые и светлые, будто выбеленный лён, и губы очень красивые. Как у статуи Давида Микеланджело. Я в прошлом году сдавал по нему курсовую и насмотрелся на него со всех сторон. Так вот у статуи были такие же выпуклые, рельефные губы, с сексуальной линией верхней губы.

– Но я сам могу тебя угостить. Что ты будешь?

Иван воспрял и улыбнулся неуверенно.

– Маргариту.

Я заказал бармену Маргариту и обернулся на Ирку. Её обхаживал уже третий мужик. Смуглый и наглый. Она его пока не посылала. Ох, нарвётся курва. А мне потом кулаками махать. А у меня дома кот.

– Твоя подруга? Ты не переживаешь, что её уведут? – Иван проследил, куда устремлён мой взгляд.

Губы Ивана оказались совсем рядом с моим ухом. От него легко пахло цитрусом и свежестью. По спине пробежали мурашки.

– Она подруга, а не девушка. Вернее бывшая девушка. Мы поняли, что не подходим друг другу.

Иван снова как-то сник, отодвинулся. Пока я наблюдал за ситуацией на танцполе, я чувствовал его взгляд. Скулы и щеки будто касались тонкими пальцами.

Вдруг в круг ворвался низкий, уже хорошо поддатый, отшвырнул от Ирки смуглого, и схватил её за предплечье.

– Извини, Иван, Ирка всё же нарвалась. Рад был познакомиться.

Кинув на стойку деньги, я рванул в центр круга, где разворачивалась нешуточная трагедия. Смуглый быстро свалил, а вот второй, бондинчик, который мне понравился, попытался отстоять честь дамы, но низкий уложил его пнув в голень, а потом впечатав колено в нос, когда тот непроизвольно согнулся. Плохо. Иркина сумка ещё на мне болтается, мешая как собаке пятая нога. Да и неизвестно, один тут этот низкий или с компанией. Поэтому лучше нам просто сбежать.

Я подошёл сзади, сделал Ире знак и она перестала вырываться, и вдруг улыбнулась низкому широко и искренне. Талант! Пока тот пытался понять, чего такое произошло, я похлопал его по плечу, а когда тот, разворачиваясь, выпустил руку Иры, кивнул ей, сунув сумку и номерки. Её как ветром сдуло. Низкий обозревал меня, собрав брови в кучу, и покачиваясь. Пьян он был изрядно. Я тоже как можно искреннее ему улыбнулся и со всей силы зарядил ногой по яйцам. Он взвыл, падая, но пытаясь поймать меня скрюченными руками, а я уже делал ноги на максимальной скорости.

Ира уже топталась под машиной с моей и своей курткой и туфлями в руках. Умничка. Я открыл машину ещё от входа в клуб, она быстро закинула вещи на заднее сиденье прямо поверх всех покупок, прыгнула на пассажирское, и даже пристегнулась. Когда в машину запрыгнул я, из клуба вывалился низкий на подламывающихся ногах, и вцепившийся в пах, и почему-то Иван, насколько я смог понять по силуэту и косой чёлке. Ждать развития трагедии я не стал, и ударил по газам. Номер грязный, авось не запомнят. А таких тойот, как у меня, чёрных, в городе пруд пруди.

Доехав до Иринкиного дома, мы рассмеялись одновременно.

– Ир, ну чего тебе неймётся?
– А я-то тут причём? Танцую, никого не трогаю.
– Второго зачем послала? Высокий, красивый, ещё и рыцарем оказался.
– Он не ты, – вдруг серьёзно сказала она. Здрасте, приехали. Увидев моё скорбное лицо, она шлёпнула меня по предплечью. – Расслабься, Гошик. Все не ты, но я это переживу. Мне просто надо время. Это был пробный шар.
– Ир, я другие шары не выдержу. Если бы этот мужик, что к тебе пристал, не был так сильно пьян, я бы тебя не отбил. А тебя одну пускать боюсь. Я ведь уеду до конца лета, только на экзамены приеду ещё пару раз, и всё.
– Ну вот и сходишь со мой ещё пару раз. А там подцеплю кого-нибудь. Мне Ярослав, кстати, номер сунул.
– Это высокий?
– Ага. Понравился?
– Да.
– Так может тебе его отдать?
– В смысле? – я даже опешил от такого предложения.
– Вот скажи мне честно, Белозёрцев, ты гей или не гей? – вот всегда мне Адольфыч говорил, что у лжеца должна быть хорошая память. Я же сам Ирке ляпнул, что я гей и поэтому мы расстаёмся.
– Гей! Но я у подруг мужиков не отбираю! – выкрутился я.
– Или тебе тот парнишка понравился, что к тебе подсел? Он так на тебя смотрел.

Я смутился. Я же Ирке про ориентацию насвистел. А теперь расплачиваюсь.

– Как так, Ир?
– Как я на первом курсе, когда ты в аудиторию зашёл. Потея ладошками и не желая отрывать глаз. У тебя сквозь футболку соски просвечивали и двигался ты так, как зверь.
– Значит, мы оба были друг другом восхищены. Ты была так хороша, что умудрилась пошатнуть мою ориентацию.
– Свистишь ты как байбак на случке. Складно да ладно. Ты даже не посмотрел на меня. А вот Игнатьева рассматривал. Я ещё тогда это заметила. Не вышло, так не вышло. Ты мне как друг ценнее. Давай, провожай меня, а то я сейчас целоваться полезу.

Ой, не надо. Это потом закончится унылым трахом в лучшем случае. В худшем я просто ей отлижу. Не проблема подарить подруге удовольствие, кстати. Проблема, что это даст Ире повод надеяться на возобновление наших отношений. И когда это я на Игнатьева смотрел? Что-то я не припомню ...

Закинув Ирку, вцепившуюся в свои туфли, куртку и сумку, на плечо, я торжественно донёс её до порога и вставил в дверь. Чмокнул в уголок губ, и ретировался. Как там мой Мрак поживает? Ему зябко, наверно, и неуютно без меня. И голодно.

Когда я вернулся домой, то застал скорую под подъездом. Сердце ухнуло в район диафрагмы. Я рванул домой. На диване в гостиной лежала мама под капельницей. Отёк Квинке всё же догнал её. Отекла гортань. А мы так надеялись, что аллергии на Булочку у неё не будет. Булка сидела у соседки, как сразу сообщила мне мама. А потом расплакалась.

– Испугалась, мам?
– Нет! Булку хочу. А не могуууу.

Я жалел маму до половины ночи, пока оба мы не заснули тревожным сном. К утру отёк полностью спал и чувствовал мама себя отлично. Я всё прибрал, пропылесосил, чтобы полностью убрать шерсть, помыл полы, собрал продукты из холодильника, что покупал себе. Поцеловал расстроенную маму, забрал у Тамары Степановны трясущуюся Булку, которая при виде меня чуть не описалась от радости, и поехал домой.

Несколько дней меня никто не беспокоил. Я спокойно готовился к истории древней Руси, бывшей у меня первым экзаменом. Тренировался, вспоминая Адольфыча тихим незлобным словом. Тренировочный план он мне загнул жёсткий. Провёл ревизию кладовки. Тётя Марина оказалась как белочка – запасливая и аккуратная. Все закрутки были подписаны и года два я могу из дома вообще не выходить. Убирался помаленьку. Домик мне достался чистенький, вылизанный буквально, оставалось это лишь поддерживать. Болтал с Мраком, который добил запасы сухого корма до критической отметки «нечегожрать!» и вынужден был сходить к магазину, скупив у него весь сухой корм. Заодно мусор выкинул.

Вечером несколько раз звонила Ирка и я болтал с ней, сидя у камина с Мраком на коленях. Она ничего, не обиделась вроде на меня. Даже сказала, что подозревала, что ничего у нас не выйдет. Порадовалась, что я, наконец, завёл себе кота, как мечтал.

В последний вечер, когда я перебирал все заметки, что написал в процессе подготовки, позвонила мама и сказала, что заказ из интернет-магазина наконец привезли.

А у меня как раз завтра экзамен. Удачно совпало. Так что утром рано я выеду и сразу в Универ. После экзамена по магазинам помотаюсь со списком. А вечером мать навещу.

Собирался я как на войну. Не хотелось в город ехать ужасно. Вот как так? Я дитя городских джунглей. Редкие выезды на дачу к матери отца не считаются. Но труба зовёт.

Утром я предупредил Мрака, что меня не будет сутки. Что дом остаётся на него. Скормил ему с перепугу почти килограмм творога, что разморозил с вечера. Высыпал весь добытый в местном магазине корм в пятилитровую кастрюлю. Подоткнул окно на кухне газетой. Обновил песок в горшке. А потом, быстренько выпив кофе и собравшись, уехал. Мрак бесприютно сидел на крыльце закрытого дома, ключ от которого висел на цепочке на моей груди. Странное украшение, но мне так захотелось. Я гуднул ему, услышал утробное Мрра и стартанул.

За экзамен я не переживал, поэтому постарался оказаться в пятёрке первых. Меня несло и преподаватель, Заяц Лев Петрович (храни Бог его родителей) поставил мне высший балл. Я быстренько обнял и поцеловал трясущуюся под кабинетом Ирку, сунул ей свои заметки и букет сирени, пожелал удачи и пообещал, что вечером после ужина с мамой вытащу её в ночной клуб или паб праздновать. Она смотрела на меня как утопающий на Титанике на последнюю отходящую шлюпку. Но я был уверен, что всё она сдаст прекрасно. Это я отмороженный, мне всё пофиг. А девки вон все трясутся.

Настоявшись по пробкам до кровавых кругов и значительно освежив свой запас нецензурных слов и идиоматических выражений прикатил в свой район и первым делом двинул в зоомагазин. Там закинув в багажник два пятнадцатикилограммовых мешка корма одного вида и два семикилограммовых другого.

Мне, как владельцу питомника (ха-ха!) дали скидку десять процентов и я её сразу реализовал, купив две керамические миски для крупных пород собак на три и пять литров. Ещё противоглистное купил и капли на холку от блох. Мрак ни в чём подобном замечен не был, но я не обольщался. Домик, когтеточка, расчёска Furminator (стоила как колесо на мою машину) и несколько пищащих мышек, набитых кошачьей мятой.

Ну а что? Еды купил, теперь надо дури взять. Только шлюх не хватает.

Я вдруг понял, зачем я так тяжело работаю. Чтобы у моего кота была лучшая жизнь. Так, хихикая, я расплачивался на кассе, и у выхода из магазина наткнулся на печальный взгляд карих глаз. В прозрачном вольере сидело небольшое существо: в бежевой короткой шёрстке, с большими ушами и огромными печальными влажными, как у лани, глазами.

– Это что? – ткнул я в существо пальцем.
– Собака. – От этого ответа я сломался и посмотрел внимательно на девушку. Жара плохо влияет на мозговую деятельность. Это я сегодня за рулём убедился.
– В каком месте это собака, если она в два раза меньше моего кота? Щенок что-ли?
– Нет, ей два года.
– Она живая? В смысле настоящая?
– Да, это порода такая. Чихуахуа. Он совсем крошки бывают. По 800 грамм. А Булочка два двести весит.

У меня Мрак такую булочку на завтрак ест.

– Булочка?
– Кличка такая.
– И почём нынче опиум для народа?
– А?
– Сколько стоит эта … собачка?
– Двадцать тысяч. Но с вашей скидкой восемнадцать.

Ну конечно, это всё упрощает! Беру! И я её действительно взял. Потому что она смотрела на меня как на последний шанс. Булочка тряслась и жалась ко мне, как родная. Корм для неё, как и лоток (бля! Собака ходит на лоток! Я в раю!), витамины, комбинезоны осенний и зимний, лежанку и прочее, я загрузил на заднее сиденье. А ещё купил переноску. С учётом того, что возможно и Мрака в неё запихну. Поэтому болталась в ней Булочка как семечка в стакане. Продавщица ещё в магазине надела на неё шлейку (по размеру на неё подошла та, что на водосвинок надевают) и сказала, что в машине в такую жару оставлять её нельзя, если я планирую ещё куда-то заезжать.

Я посмотрел на Булочку, она на меня и я подумал, что я дурак. Будто Мрака мне не хватает. А вдруг он ревновать будет и её не примет? Да и мама с аллергией. Как я теперь дома ночевать-то буду. Кругом дурак. Ладно. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Подъехав к «Азбуке вкуса» вопрос с Булочкой я решил просто, посадив ей в небольшую продуктовую холщовую сумку и повесив её на плечо. Набрав продуктов и купив маме «яду», я был остановлен на дверях охраной. Меня попросили показать, что в сумке.

– Ох, ты ж блядь! – по-девичьи завизжал здоровущий дядька охранник и отпрыгнул от меня прыжком, достойным Волочковой под шампанским. – Это что за хуйня у тебя там?
– Это чихуахуа.
– Ты пацан того, не матерись. При исполнении я.
– Это порода собак такая.
– СОБАК!? Вот это говно мелкое там – собака? Да ты гонишь!
– Булка, голос! – и Булочка реально залаяла. А когда мужик попробовал пальцем в неё потыкать, зарычала.
– Охуеть! – восторженно произнёс охранник и помог дотащить мне тяжёлые пакеты до машины. Увидев машину, гружёную под самую крышу мешками с кормом, спросил:
– Это жрёт она так много?
– Ага. Буквально аннигилирует пространство.

Дядька меня не очень понял, но отошёл на всякий случай подальше. Я пожал ему руку, поблагодарил и поехал, наконец, домой. Булочка так и болталась в сумке на плече, чувствуя себя отлично.

Припарковавшись у дома, я закопался в пакетах, пытаясь выудить всё скоропортящееся и требующее хранения в холодильнике.

– Ты ограбил магазин зоотоваров, Гош?

Я подпрыгнул и ударился головой о стойку. Это сзади подошла мама, гаденько захихикав на мою реакцию. И резво отпрыгнула, потому что сумка, болтающаяся у меня на плече, зашевелилась и шумной принюхалась через ткань.

– Не мам, привет. Это меня там ограбили. Этот кот мне невыгоден.
– Дай я на тебя посмотрю, – она повернула меня к себе. – Да нет, вроде ты не женщина и тебе не сорок. Много котов у тебя быть не должно.
– Мам, прекращай думать стереотипами. Мне хватило твоих подтруниваний когда я вязал. Я теперь отдельно живу, могу себе хоть сорок кошек завести.
– А сколько их у тебя?
– Одна. Один.
– Ты на несколько лет что ли собрался в свои Нижние Сраки?
– Выпи. Да нет. Он просто жрёт много.
– Много?! Да это овердохуя!
– Ма!
– Что «ма»? Что за плесень у тебя в сумке шевелиться? Чайный гриб?
– Собака.

Мама вдруг побледнела, подошла ко мне близко, пощупала лоб, оттянула нижнее веко, потребовала следить за пальцем.

– Да вроде не под наркотиками и нет признаков анемии. Сынок, ты из-за экзаменов что ли переволновался? Ну их нафиг. Диплом сейчас вообще не главное. Хочешь – купим. Или на солнце перегрелся?
– Мам, ну прекрати. Там правда собака. Чихуахуа.
– Я не люблю, когда ты материшься! И врёшь. Или разыгрываешь меня. Я тебе не папа. Кстати, ты зачем его халат украл? Там у себя на даче вообще небось, в бомжа превратился!

Пока мама сливала на меня негатив от спонтанного испуга за моё психическое здоровье, я вытащил Булку и сунул ей в руки. Мама Булку взяла автоматически, а потом дрогнула и замолчала на середине слова. Посмотрела ей в глаза, принюхалась и прижала её к груди как самую великую драгоценность.

– Это кто, сыночек?
– Собака Булка. Породы чихуахуа.

Весь вечер я слушал, какая Булка распрекрасная собака. И носик у неё красивый, и глазки как у газели, и ножки как у модели. Пока мама пила шампанское, злоупотребляла «ядом» и рассказывала Булке, какая она прелесть, я готовил пасту. Ну как готовил. Макароны надо было всего лишь помешать и вовремя слить. А вот заправку для них из фарша, баклажанов и помидоров надо было нарезать, обжарить и довести до вкуса.

– Как с папой, ма?

Мама сразу загрустила и судорожно вжала Булочку в грудь.

– Не знаю. Он так и не даёт развода, Гош.
– А ты сама чего хочешь?
– Вот в том то и дело, что не знаю.
– Ну ты не можешь ему бесконечно голову морочить. Ты уже определись он или этот твой … Олег.
– Тебя до сих пор смущает, что он чуть старше тебя?
– Нет. Меня смущает, что он ничего не делает для вашего будущего, полагаясь на то, что ты старше и всё решишь. Он просто завёл себе мамочку, которую можно ещё и трахать.
– Что у тебя с Иркой? – перевела тему мама.
– Ничего, мам. Мы расстались как пара, но остались друзьями.
– Она хорошая девчонка, Гош!
– Очень. Вторая после тебя. Но трахать я её не могу. Скучно и неинтересно.
– Может ей члена не хватает, а, Гош?
– Она говорила, что хватает. У неё ко мне претензий в этом смысле нет.
– Я не это имела ввиду.
– Ма?
– Гош, может ты гей? Ирка в постели скучная. Аня тупая. Света тебя затрахала. Мила корыстная. А Катя ногти грызла и через щель в зубах сплёвывала.
– Ну не нашёл я пока такую идеальную как ты. И я против инцеста.
– Я, чтоб ты знал, не против, если ты гей. Лишь бы тебе самому хорошо было.
– Я это учту, ма.

Макароны вышли отличные.

– Хоть пожру нормально, – со вздохом сказала мама и сунула нос в Булку, так и пригревшуюся у неё на руках.
– В смысле?
– Да я либо готовлю, либо посуду мою. А этот над ухом бубнит и бубнит то про институт, то про игрушки свои компьютерные. Всё сожрёт, тарелки побросает, носки на люстре развесит и лежит в постели, ждёт, когда я ему потрахаться принесу.

Хм. Ну да. Нет отношений – проблема. Есть – тоже проблема.

Я поднялся на крыльцо, подхватил по дороге чашку. Сунув конверт в ящик кухонного стола, я заглянул в чашку. Молоко, что было добавлено в кофе – свернулось неаппетитными хлопьями. Я даже не удивился. Вылил его в мойку и включил воду погорячее. Я теперь не удивлюсь, если из леса ко мне выйдет единорог или деревья заговорят. Только вряд ли это будет так ванильно, как в книгах. Единорог лягнёт меня копытом, а энт, - потребует крови за висящие в сарае топоры. Мистика лишь на страницах книг выглядит привлекательно. В реальности от неё седина появляется раньше времени.

Вымыв посуду и нож, я вновь воткнул его в косяк двери, скинул прямо на пороге одежду и голым потащился наверх, заплетаясь в собственных ногах. Я так себя чувствовал лишь однажды, когда мы с пацанами на стройке нарвались на каких-то отморозков и они гоняли нас часа два. Вот тогда я пришёл домой оборванный, грязный, в крови и у меня тряслись руки и ноги так, что я ни стоять ни мог, ни воды выпить. Адольфыч, тренер наш, нам потом сказал, что это была адреналиновая усталость, которая была вызвана интенсивным стрессом вкупе с физической нагрузкой.

Вот и сейчас я чувствовал себя вымотанным, измождённым, истощённым. Мне в тот раз, когда нас гоняли, помогла горячая ванна. Будем лечиться подручными средствами, решил я, и вывернул вентили на полную мощность.

Уже лёжа в ванной, наполненной горячей водой, я подумал, что надо бы в прихожей …
повесить меч, лук и стрелы с серебряными наконечниками. Или арбалет. Скрыть их за фальшпанелью, что открывается нажатием руки.

Я вдруг оказался на пороге. В темноте стояло два силуэта. Один моего роста, а второй повыше. Я шире открыл дверь и увидел … себя! За моим плечом стояла Тьма. Не Тень, а настоящая клубящаяся тьма. Рука слепо шарила по косяку, ища воткнутый нож. Вдруг мимо ног метнулся чёрный болид и врезался во тьму, поглощая её как чёрная дыра. Тьма рухнула в антиматерию как в пропасть. Резко и тихо. Мрааа! – заорал Мрак и я … проснулся.

Мрак сидел надо мной на боковинке ванной и смотрел немигающими медными глазами. Я опять уснул в ванной. Я в этом доме веду себя как в детском саду, где играл или ел, там и уснул. Почему меня так на сон пробило, надо у тёти Марины уточнить. А то может мне того, пора дом передавать приемнику. Может и за моей спиной стоит серая тень? И что это за клубящаяся тьма? Даже не так. Тьма!

– Спасибо, Мрак!
– Мррр!

За что я сказал спасибо, сложно сказать. То ли за то, что разбудил, вырвав меня из вязкого кошмара. То ли потому, что кинулся на Тьму не мешкая, и не сомневаясь. Но кот меня понял.

– Ты не голодный?
– Мрр! Мраа!
– Я вообще-то из вежливости спросил, но раз так, пойдём.

Я вылез из ванной, выдернул пробку, закутался в батин халат и, шаркая тапками, пошёл на кухню. Надо в коридоре ночник повесить, не видно ничего. У меня режим дня сбился окончательно и раз я так часто в ночи хожу, подсветка должна быть. На кухне было светлее от фонаря над калиткой. За калиткой мелькнула неясная тень. Я вгляделся. Полупрозрачная девушка с длинными распущенными волосами медленно брела со стороны кладбища. Остановилась прямо перед калиткой. Посмотрела на меня. Вряд ли меня было видно, но её лицо было обращено именно ко мне. А потом махнула приветливо рукой. Я помахал в ответ. Она улыбнулась и пошла дальше в деревню.

Охуеть! Нет, мне не было страшно. И крыша не ехала. Вдруг возникла мысль, что когда пойду на кладбище ловушку ставить на могиле тёти Марины, надо будет и к девушке заглянуть. Цветов принести. Я отвернулся от окна и увидел Мрака с укором сидящего возле кастрюли. Корм был, но ТАМ БЫЛО ВИДНО ДНО! Я метнулся исправлять эту травмирующую моего кота ситуацию. Насыпав корма с горой, я потряс пакетом. Осталась в лучшем случае одна треть. А девушка в магазине мне сказала, что мне на два месяца хватит. Ага.

Вспомнив свой психоделический сон, я подумал, что идея с арбалетом была неплоха. Серебряные стрелы я, конечно, не достану. Но вот нанести на них руны и кровь смогу. Интересно, а кровью своей я могу Тень отогнать или убить? А вот купить спортивный арбалет вполне возможно.

Времени был 22:10. Адольфыч ещё точно не спит. В группу в вайбере я писать не стал, а вот ему лично сообщение оттарабанил. Он ответил сразу. Поинтересовался, зачем мне арбалет. Я сказал, что хочу занять себя чем-то. Он воткнул мне пистон, сказав, что с тем планом тренировок, что он мне составил, занять я себя могу прямо сейчас. Но адрес интернет магазина мне скинул.

Я пошёл по ссылке и обалдел от ассортимента. Выбрал я в итоге арбалет по отзывам. Мне не декор нужен был, а нормально работающая штука. Положив в корзину сразу три набора стрел, оформил и оплатил заказ. На мамин адрес. Заодно проведаю. Я попил воды, освежил воду в кастрюле для Мрака. Повертел миски с ушками в руках, так и стоящие бесприютно на столе. Сдать их назад, что-ли? Отставил. Может я себе ещё какую-нибудь неведомую хрень заведу. И пошёл спать.

Утром меня разбудил звонок из интернет-магазина. Менеджер уточнял заказ и адрес доставки. Я подтвердил. Потом набрал маму. Она уже была на работе, но поговорить со мной смогла. Обещала заказ принять. И рада была, что я заеду к ней.

– Мам?
– А?
– А ты тётю Марину помнишь?
– Ну да.
– Я про внешность.
– Помню.
– А я похож на неё?

Мама подвисла. А потом протянула задумчиво.

– Знаешь, Гош, кажется даже больше, чем на меня. Я только сейчас это поняла, когда ты спросил. Ты когда с чертами лица начал определяться, лет в четырнадцать, мне всё казалось, что ты мне кого-то напоминаешь.
– Понятно. Привезти чего-нибудь?
– Да. Яду мне захвати.

Ядом мама называла эклеры, что продавались в «Азбуке вкуса» недалеко от дома.

– Хорошо. Тогда как заказ доставят, наберёшь, и я приеду.
– Хорошего дня, Гошик.
– И тебе.

Про папу я спрашивать не стал. Захочет – сама расскажет.

На кухне меня встретил до отвратительного бодрый Мрак. Он сидел на столе и покусывал себя за корень хвоста с философическим видом. Несмотря на дурацкую позу выглядел он грациозно. Хоть меня и называли на тхэквондо котом, но мне до грации Мрака как до Парижа пешком. Далеко очень. Эх, надо возобновлять тренировки. И садиться за подготовку к экзаменам. У меня там поле непаханное.

А первый экзамен пятого июня. Это через неделю.

Пока я думал эти безрадостные думы, автоматически порезал Мраку куриную грудку, что поставил размораживаться вчера вечером. Она ухнула в кота как в пропасть. Досыпал корм. Корм ушёл, как вода в сухую землю. Сварил кофе в полюбившейся старинной турке и сделал несколько бутербродов. Вытащил тарелку с бутербродами и чашку на крыльцо, сел на нагретые солнцем доски и щурясь на солнышке, начал поглощать свой завтрак. Было тихо. В смысле отсутствия каких-либо звуков, и запахов, свойственных цивилизации. Будто я на заимке в тайге. Упоительно сладко пахла сирень, нагретая солнцем земля и доски, щебетали птички, шумел лес, чавкал Мрак моим бутербродом. Ох ты ж бля!

– Мрак! Ну куда ты эту гадость суёшь в рот! Она же копчёная! – я вырвал кусок колбасы из прожорливого рта и сунул себе в рот. А потом подпихнул ему бутерброд с сыром. Этим он хоть не отравится.

Было х-о-р-о-ш-о! Будто я всю свою недолгую жизнь стремился к этому месту, был ему предназначен. Я как никогда понимал тётю Марину.

Доев второй бутерброд с копчёной колбасой, а оставшийся с сыром пожертвовав личной локальной Чёрной дыре, я пошёл одеваться. В халате батином удобно конечно, но надо хотя бы трусы надеть. Мама это называла «светить мудями». Уточнить я постеснялся и понял что такое «муди» эмпирическим путём, так как слово «светить» было мне понятно.

Надев спортивные штаны, футболку и кроссовки, отыскал дощечку, прихваченную из сарая. Я когда вчера ту пару с ребёнком увидел, сунул её автоматически на банкетку. Благо там телефон лежал. Потому быстро нашёл. Сел на крыльце, и принялся по дереву вырезать острым кончиком ножа руну Привязка. Как и тогда на пороге, уйдя в некий транс. Очнулся, когда вся руна была изгваздана моей кровью. А подушечки пальцев пекло от тонких порезов.

Полюбовался на своё «творчество», вымыл руки, нож. Обработал привычно перекисью и подумал, что те люди, что придумали на них пробки, должны быть наказаны по закону Талиона. То есть сообразно нанесённому ущербу. К примеру, чтоб их в машине заклинило, и достать могли только с использованием пневматических инструментов. Ну вот как я должен эту сраную пробку одной рукой из банки вытащить? Только зубами! А стоматологи – это дорого! Адольфыч мне это ещё на первом занятии объяснил. Судя по сложившимся жизненным обстоятельствам, перекись мне понадобиться часто. Надо купить её в виде спрея, наверное. Ну ведь уже 2021, не должна она только в таких вот архаичных бутылочках тёмного стекла продаваться с этими адскими пробками.

Пока я внутренне бубнил, я обработал руку, нарезал сирень, засунул нож в штаны и потащился на кладбище. Мрак увязался за мной.

С моего последнего посещения ничего не изменилось. Лишь сирень предыдущая подвяла. Я отнёс её в кучу мусора. Видимо, несмотря на общую заброшенность Нижних Выпей, за кладбищем кто-то спорадически ухаживал. Уложил половину нового букета в основание креста. Мрак топтался рядом, обтираясь о крест всем телом.

– Скучаешь?
– Мраа! – печально подтвердил кот.
– Она тебя любит. Во сне когда приходила, первым делом про тебя спросила.
– Мррр!
– Я знаю, что ты знаешь. Но я всё равно сказал. Знал, тебе приятно будет.
– Мрра!

Потом забил дощечку стоймя в землю, так чтобы только руна торчала. Погладил крест.

– Ты потерпи, тёть Марин. Я тебе потом памятник поставлю. Сама только скажешь, какой хочешь.

Потоптался ещё немного, а потом пошёл искать ту девушку, что ночью меня приветствовала.
Нашёл через две могилки.

«Вязникова Мария Мироновна
1896- 1997»

Уж не предыдущая ли это Мара? Стряхнул пыль со странного памятника. Железная конусообразная стела с красной звездой в навершии и, наклонившись положить сирень, заметил трухлявую деревяшку. На ней был вырезан клинописный неизвестный мне символ. Бурых пятен не было уже видно, но я догадался, что это привязка, подобная той, что сделал я. Аккуратно уложив букет, я сказал:

– Ты не волнуйся, Марушка. Я свой пост не оставлю. Дом присмотрю.

Мрак вился у памятника, тёрся о него. На его боках коричневыми мазками оседала пыль.

– И кота твоего не брошу.
– Мраа!

Я подхватил Мрака под худые бока, положил впалым животом на плечо и пошёл домой. Кормишь его, кормишь … Одно слово – Чёрная Дыра.

Положив себе тарелку макарон, я ещё плеснул немного вина в бокал, расположился в гостиной, включил торшер и зажёг камин. Рядом брякнулся Мрак, прижимаясь к бедру горячим телом. Хорошо.

Я открыл «Вий», погладил пожелтевшие страницы. Год издания 1901. Я нередко держал в своих руках и более старые, даже древние книги, во время работы в архиве, между первым и вторым курсом, и на практических занятиях, но никогда старые книги не принадлежали мне.

Остаток вечера, я читал, поглаживая Мрака и слушал убаюкивающий речитатив его мурчания. Мой кот читал свою древнюю как мир молитву кошачьему богу. Ведь у котов, как у мыслящих существ, тоже боги есть.

Тётя Марина села рядом со мной на диван, легко провела рукой по Мраку, вольготно расположившемуся у меня на коленях.

– Опять спишь на диване, Ингвар?
– Это Мрак меня усыпил. А как ты его звала?
– Мавр. Но Мрак ему даже больше идёт.
– Как ты умерла?
– В зеркало на себя посмотрела.
– Не понял.
– Мы в двух мирах живём, Ингвар.
– Кто мы?
– Мары и Мороки.
– Я – Морок?!
– Не совсем. Мороком был мой отец. Он же был отцом твоего отца.
– Чего?! – это что же выходит такое, а?
– Ну ты ведь вечером сегодня сам почти понял. Мы действительно похожи не просто так. И ты теперь вместо меня. И сильнее.
– Почему?
– Кровь, Ингвар. Она иногда так странно сочетается. Ты посмеивался над отцом, так трясущимся над своей родословной, а зря. Откуда у тебя эта тяга к рунам и кровавым ритуалам? В твоём отце совершенно непредсказуемо смешалась кровь Морока и норманнского вещуна, который тоже видел Тени. Просто по– другому.
– А почему это во мне проявилось, а не в отце.
– Моя мама, твоя бабушка была неким катализатором. С ней и Мороком в мир пришла я. С её дочерью и твоим отцом в мир пришёл ты.
– Но я ничего не видел и не чувствовал до того, как сюда попал.
– Ой ли?

А я начал вспоминать, как быстро на мне всё заживало. Не так, как здесь, но быстро. У меня из-за этого на тхэквондо кличка была «Кот». Не только потому, что гибкий, но и потому что девять жизней у меня. И руны мне давались так, будто не учил я их, а вспоминал. И ещё много случаев было. Я, к примеру, никогда не ездил туда, где ждёт неудача или проблемы. Народ у нас даже стал отказываться ездить на те соревнования, куда и я не поехал. То их на границе три часа мурыжат и даже в жопы заглядывают, то обворуют в гостинице подчистую, но на гопоту после клуба нарвутся. Если же я еду, значит всё будет хорошо.

– Марин, так ты мне дважды тётка выходит?
– С маминой стороны тётка, со стороны отца бабка двоюродная.
– Так, подожди. Совсем голову заморочила. И давай всё же вернёмся к тому, почему ты умерла.

Она вздохнула. И продолжила.

– Ты обратил внимание, что тут зеркал нет совсем.
– Не обратил. Но я же и не девчонка.
– Ну значит страдать не будешь, как я. Мары не имеют права видеть свою Тень. Поэтому в зеркала не смотрятся.
– А почему?
– Чтобы не знать, когда смерть придёт. А я в магазине увидела случайно. Серого. Он у меня уже на плечах сидел.
– Прости.
– Я не жалею, Ингвар. Когда я тебя в роддоме увидела, поняла, что осталось мне лет пятнадцать – семнадцать. Потому что ты на моё место пришёл. И поверь, лучше так, чем моя предшественница. Та меня, бедная, сто с лишком лет ждала. Измаялась вся.
– Ты тоже на чьё-то место пришла?
– Конечно. Мы всегда на чьё-то место приходим.
– Я, значит, здесь навсегда теперь?
– Не обязательно. Это лишь твой выбор. Но зная свою суть, ты скорее всего не сможешь теперь жить как обычный человек. Тебя сюда тянуть будет. Я не смогла уйти.
– Ты поэтому одна жила?
– Нет. Ты же помнишь, что мы не помогаем насильно. Так и дар наш нас не насилует и ни в чём не ограничивает. Одна я была, потому что любимый мой погиб. Глупо и непредсказуемо. Но тут мой дар не причём. Судьба такая.
– Прости.
– Я уже с ним. Тебе не о чём просить прощения. Наоборот, спасибо тебе, что пришёл в этот мир и так быстро дал с ним соединиться.
– А что там, за чертой?
– Не скажу. Не имею права. Но родные и близкие тебя дождутся, если это важно для вас обоих. Тебя ждёт там кто-то?
– Нет.
– Ну и отлично. Значит всё у тебя ещё впереди.

Проснулся утром от звонка. Звонили с неизвестного номера. Я посмотрел и не стал снимать трубку. Банк звонит или аферисты. Ну их нафиг. Но нет, звонок повторился опять. Я ответил.

– Ингвар Белозёрцев?
– Да.
– Здравствуйте! Ваш телефон оставила ваша тётя – Марина Баро. Я психотерапевт, Митин Олег Петрович. Вы даёте пройти?
– Здравствуйте. Да.
– Можно я ваши координаты дам нескольким людям? В первом случае это ваш пациент. Как Марина говорила синий.

Синий – сумасшествие. Причём не психическое заболевание, от которого не вылечиться, а лишь ввести в ремиссию правильно подобранными таблетками и работой специалиста, а одержимость. Которая может быть вызвана заигрыванием с тёмными силами или травмирующими события в жизни. Тем временем Олег Петрович продолжил.

– А вот второй случай сложный. Проблема не в подростке, которого привезли на терапию, а в его родных. Я подумал, вдруг вы сможете на них повлиять? Так хочется помочь этому молодому человеку. Я решил, что шоковая терапия для его родственников не будет лишней.
– Я? Но я историк, а не психотерапевт.
– Прошу вас, подыграйте мне.
– Хорошо, я подыграю. Но мне нужно понимать в чём.
– О, нет. Тут я рассказать не могу. По причине врачебной этики. Но, поверьте, когда эти люди к вам приедут, вы вспомните мой звонок и поймёте, что я имел ввиду и что нужно сделать.

А если не приедут, то и не вспомню. Не был ни сил, ни желания спорить. В такие моменты я всегда вспоминал притчу, что рассказал нам Адольфыч на занятиях. Когда мы тренировали не хатху (тело), а прану (дух).

У человека, справляющего столетний юбилей, спрашивают:
– Как вы дожили до ста лет?
– Я никогда ни с кем не спорю.
– Но это же невозможно!
– Абсолютно с вами согласен!

Поэтому я ответил:

– Хорошо, Олег Петрович.
– Спасибо!

Я положил трубку и протёр лицо. Сюрреализм набирал обороты.

Моё сонное утро, разбавленное кофе с молоком и тостами с сёмгой и авокадо, было прервано звуком подъезжающей машины. Отдав изрядный кусок сёмги Чёрной Дыре, я запихнул оставшийся тост с авокадо в рот и пошёл смотреть, кого принесло на этот раз. В косяке торчал нож. Я выдернул его и запихнул в карман.

За калиткой стояла пара лет тридцати. На руках мужчины сидел ребёнок. Я поставил кружку с кофе на крыльцо и пошёл к калитке. Ноги не шли. К детям морально я оказался не готов. Господи Боже, что ты мне послал на этот раз?

– Здравствуйте, можно пройти?
– Здравствуйте! Кому?

Мужчина слегка приподнял малышку, сонно сидящую у него на руках.

– Дочке.
– Можно. Но я не обещаю, что всё получится, вы должны это понимать.
– Вы наш последний шанс! – его болью можно было убивать. Она была тяжёлой, колкой и беспросветной.
– Поверьте, я лишь проводник. Всё, что зависит от меня, я сделаю.

Меня порадовало, что девочка не выглядела больной. Разве что бледновата. Но как должен выглядеть московский весенний ребёнок, дитя каменных джунглей?

Мать молчала, лишь мяла в руках плюшевого розового единорога, с радужным рогом и длинной гривой. Этот единорог меня добил. Родители переглянулись, мать кивнула, и отец прошёл в приоткрытую мной калитку.

За порогом я развернулся и попросил поставить ребёнка на пол и отойти немного. Взглянул и отшатнулся. Этот серый был жутким. Он навис над девочкой как над своей законной добычей, улыбался как-то блудливо, как педофил зажавший свою жертву за гаражами, вцепившись в её плечи обеими руками. Я присел на корточки, оказываясь на одном уровне с ребёнком. Рядом соткался Мрак, прижимаясь к моему бедру, дёргая нервно хвостом. Ещё бы. Эта Тень была самой крупной из тех, что я видел.

– Зайдёшь в дом, детка? – я протянул девочке раскрытую ладонь. Серый сильнее сжал её плечо и ребёнок расхныкался. Отец дёрнулся к девочке, но я остановил его жестом поднятой раскрытой ладони. Малышка немного поколебалась, всё же она совсем не знала меня, но вдруг заметила Мрака, улыбнулась и легко потопала ко мне.
– Убирайся! – сказал я, становясь в полный рост и глядя в глумливые глаза Тени. Тот ощерился, тащась как привязанный за ребёнком. И не очень обращая внимания на мои слова. Предыдущие две Тени были послушны. Вдруг я вспомнил слова тётки и выпалил: – Нахуй пошёл!

Тень вздрогнула, споткнулась, выпуская плечи, и малышка перешагнула порог. Тень застыла. А потом завыла, заметалась перед порогом. Этого точно надо глушить, не ждать, когда на кладбище уйдёт. Я дёрнул нож из штанов и пырнул Тень в район селезёнки. Завизжав, Тень развоплотилась, брызнув серыми клоками в разные стороны. А я сел на пол, сползая спиной прямо по двери. Ноги подкашивались, лицо заливал липкий холодный пот, руки тряслись. Девочка тискала Мрака, который с мученическим лицом закатил глаза в потолок, но при этом даже не думал уйти.

Уколов палец, я нанёс руну Защита на бледный лоб девочки. Она хихикнула. Ей было щекотно. Отец, наблюдавший за моим представлением, застыл в кататонии. Он-то Тень не видел. Я, очевидно, выглядел как придурок. Спасибо, что он застыл. Я когда нож вытащил и начал им в пустоту тыкать, мог и по лицу получить. А когда ребёнку кровавым пальцем начал руну вырисовывать, мог и просто убить. Может я сатанист какой.

Сидя на полу, я поманил его рукой к себе. Он отмер и подошёл. За ним стоял слабеньких, чахлый жёлтый. Боюсь, будь у моего ребёнка лейкемия, я бы тоже пил.

– Купите ребёнку кота. Взрослого. Или из приюта возьмите.
– Почему взрослого? – дебильный вопрос и не менее дебильный совет.
– Кот уже понимает, когда надо сдержаться, а когда уйти. А вот малышка пока не понимает, что кот хрупкий. Не соразмеряет силу.
– Хорошо.
– Я сейчас вам её выведу. Подождите у калитки.

Еле встав, опираясь на руки и кряхтя как старый дед, я протянул руку девочке. Она отлипла от изрядно потрёпанного Мрака, доверчиво протянула мне ладошку и вложила в мою большую ладонь. Мы верандой прошли мимо грядок с зацветающей клубникой и вышли к её родителям.

Мать, увидев улыбающуюся мордашку ребёнка, вдруг упала на колени, обняла её и разрыдалась. Девочка опешила, а потом захныкала, обнимая мать маленькими ладошками за лицо, зашептала что-то успокаивающее. У меня задёргался глаз.

– Простите. – У мужчины глаза тоже были влажными.

Я очень хотел, чтобы они ушли. Их обнажённые эмоции было тяжело видеть. Так же как и тень надежды, что горела в глазах. А вдруг у меня не вышло? Вдруг я их обманываю? А ещё я страшно устал и хотел в душ и спать.

Кивнув, я пошёл к дому. Меня догнали, на плечо легла ладонь. Ну что ещё? Я развернулся. Мужчина протягивал мне конверт. Я покачал головой.

– Только после того, как диагноз не подтвердят.

Он откровенно удивился. Потом сузил глаза. Люди так надеются выкупить жизнь близких, не понимая, что деньги не всегда решают. Он настойчиво втолкнул в мою руку конверт и быстро вышел, будто боялся, что я побегу за ним, возвращая. Сил спорить не было.

Я вышел, мельком подумав, что вид у меня крайне непрезентабельный. Но потом махнул рукой. Люди сюда горе везут, какое им дело до моего вида.

За калиткой стоял крепкий сосредоточенный мужик лет сорока и женщина с печальным, испитым лицом.

– Здравствуйте, можно пройти?
– Здравствуйте. – Я посмотрел на женщину. Кажется, она не очень понимала, где они и зачем. – Вы или ваша …
– Жена, – подсказал мужик.
– Я пропущу. Но только если она сама хочет.

Мужик поник, но от жены немного отошёл, выпустив её локоть.

– Как вас зовут?
– Людмила.
– Вы хотите избавиться от этого? – я не конкретизировал, но женщина поняла. Она подняла на меня мутные, блеклые глаза и вдруг они увлажнились.
– Хочу. – Голос был хриплый. То ли прокуренный, то ли из-за эмоций.
– Идёмте.

Я встал на пороге, обернулся, ожидая неуверенно идущую Людмилу. Она шла как на казнь. Мрак сел у моих ног, внимательно следя. Когда она поднялась на крыльцо, я обомлел. Одутловатый, какой-то желтушный, с похабной рожей. Он стоял за спиной, по-хозяйски положив обе руки женщине на плечи, чуть сжимая ладони. Она вдруг отмахнулась, будто от мошки. Она его не видела, но чувствовала. Крупный, выше её на целую голову. Я вышел на крыльцо.

– Заходите, Людмила. А ты – пошёл вон!

Жёлтый ощерился, сверкая гнилыми редкими зубами, но я достал из кармана нож. Он дрогнул и нехотя отпустил вначале одно плечо, потом второе. Людмила медленно и заторможено переступила порог и привалилась к двери, в миг вспотев и обессилев. Жёлтый всё стоял на пороге, смотря на неё голодными, жадными глазами. Я перехватил нож удобнее и полоснул его по отвислому брюху. Он выпучил глаза, забулькал и исчез. Я вытер вспотевший лоб трясущейся рукой. Ощущение было, что я вагон разгрузил. Да, был у меня такой опыт. Я воткнул нож в косяк, зашёл в дом и, подхватив ослабевшую Людмилу под локоть, проводил до двери.

– Дальше вы сами.

Она засуетилась, сняла с плеча сумку и выудила из неё мятый конверт.

– Надеюсь, тут хватит.
– Хватит. Таксы у меня нет и не будет.
– Спасибо!
– Это не мне. Это себе и своей решимости скажите. Я бы не стал вас провожать, если бы вы не решились.
– Вы меня не осуждаете?
– Нет.

Она вдруг улыбнулась, и я понял, почему это серьёзный и собранный мужчина, что терпеливо ждал её за калиткой, не потерялся из её жизни в череде безрадостной борьбы с зелёными змием. Через оплывшие черты проглянула задорная весёлая девушка в веснушках с медными волосами, которой она когда-то была.

Я услышал стук двери веранды, немного дребезжащий из-за вставленного в него стекла и увидел, как она вышла из-за дома и пошла к мужу. Он жадно вглядывался в её лицо, стараясь понять, сработал ли последний шанс. Обнял, когда она шагнула через калитку. Сухо всхлипывая. Они сели в старенький фордик и укатили.

Ощутив в руке шероховатость конверта, я суну его в ящик кухонного стола и пошёл готовить себе обед. На обед у нас с Мраком был куриная лапша. Курица Мраку, лапша – мне. После обеда я вдруг понял, что хочу спать. В городе у меня со сном были проблемы. Лечь раньше двух ночи не удавалось. Вернее не лечь, а заснуть. А потом я еле сдирал себя с постели в восемь. Я даже спортом начал заниматься ради того, чтобы нормализовать режим сна. Но ничего у меня не вышло. Вставать только трижды в неделю пришлось не в восемь, а в семь.
Тут же я спал при любой возможности. И сладко так спал. Я потащился в гостиную с Мраком на плече, поддерживая одной рукой его щуплый зад.

– Вот скажи мне, Чёрная Дыра, почему ты жрёшь и не толстеешь? Да тебя бы любая красавица досуха выжала и на молекулы разобрала, лишь бы узнать твой секрет. Я же хочу толстого кота. Вот прямо жирного. Как Бегемот. Чтоб пузо по коленкам било и жир с боков свисал. Чтоб можно было подуть тебе в живот, а там, под тёмной шерстью плешь и видно кожу, бледненькую и толстенькую. Кормлю тебя, можно даже сказать откармливаю и где результат?
– Мраа!
– Да, ты прав. Хрен тебе, а не исполнение желаний.

Я прилёг на диван, привычно подсунул шарф под голову, натянул плед и отрубился.

Мне снился Мрак, курсирующий в космосе в виде чёрной дыры. Звёздами вокруг него было написано: «пожиратель галактик». Из чёрного бездонного нутра, в котором тонул даже свет, раздалось утробное Мррааа. И я проснулся.

Уже были сумерки. Я поёжился, потёрся лицом о шарф. Надо довязать его. А что, я умею. Меня это успокаивает. В метро я, конечно, не вяжу. Но вот дома под настроение бывает. Мне ещё девчёнки из нашего класса все мозги проели, выспрашивая, где я такой стильный шарф купил. А я его не купил. Я осваивал новую технику на спицах большого диаметра. И огромный, выпуклой вязки шарф бутылочного цвета, действительно вышел красивым. И к глазам мне шёл. Я брюнет, в папу, а вот глаза у меня светло-зелёные, прозрачные как речная вода. В кого – не знаю. Папа твердил, что в его норманнских предков. Он на них повёрнут слегка. Что и так понятно по моему имени.

Немного снасильничав над собой, я воткнул в уши наушники, включил себе аудиокнигу по истории древлян за шестой век и принялся методично разбирать сумки и пакеты. Распихав всё, я взял один из освободившихся пакетов и пошёл за плёнкой, что неопрятной грудой лежала в спальне. Набив полный пакет, по дороге собирая этикетки и упаковку, я прошёлся во всему дому и вышел через верандное крыльцо к сараюшке. Кинул туда пакет и решил пожечь всё, как бочку наберу. На улице остро и свежо пахло травой. Уже упала роса, намочив мне штаны и кроссовки. Я поёжился, и мне вдруг захотелось в баньку. Вот бани тут нет. Жалко. Но поправимо. С теми деньгами, что Марина оставила, запросто можно и баню построить и навес под машину. Или гараж. Зависит только от того, решусь ли я тут зимовать.

Решусь. Я представил себе людей, которые приедут сюда, а тут нет никого. Лопату надо для чистки снега покупать. Я почесал голову. Как меня, а? Сейчас даже лето ещё не наступило, а я уже про лопату для чистки снега думаю.

На ужин у нас с Мраком были макароны по-флотски. Я фарш ещё утром разморозил и даже дань от него отделил. Ухнув в Чёрную дыру триста граммов фарша, я обжарил то, что осталось с луком, розмарином, тимьяном и грибами, бухнул в сковородку только что слитые спагетти аль денте. Сбрызнул оливковым маслом, перемешал и поставил «думать». Выудил из ящика белое вино. Пить что-то крепче вина и больше бокала после того, как я посмотрел на сегодняшнюю Тень, не хотелось.

Я налил бокал, отпил и услышал в коридоре звонок мобильного. И хихикнул. На рингтоне у меня песня «Она плавает в формалине». Мама у меня медик, папа – фармацевтикой занимается. Им это формалин с институтских время отвратителен. Мне, как будущему историку, нормально. А песня продолжалась:

Её руки подготовлены не были к драке
И она не желала победы
Я теперь буду вместо неё
Она плавает в формалине
Несовершенство линий
Движется постепенно
У меня её лицо, её имя
Свитер такой же синий
Никто не заметил подмены
Буду я - я из более прочного теста
Я достойна занять это место
Я многое делаю лучше.

Я понял одновременно две вещи: я не знаю, как и от чего умерла тётя Марина. Мы с ней внешне очень похожи. Я тоже смугловатый, черноволосый, с хищно вылепленным ноздрями, рельефной верхней губой. И ресницы у меня девчоночьи. Мне мама всегда говорила. Глаза у меня правда не синие. Но если поставить нас сейчас рядом, то я буду выглядеть её младшим братом. У нас даже овал лица похож.

Значит надо тётку в сон звать. Оставив бокал на столе, я пошёл смотреть, кто мне звонил. Иринка. Я набрал её номер.

– Игорёшка, привет! Ты куда пропал!? – затараторила Ирка.
– Привет! На работу устроился. На всё лето.
– Оу! В архив, как хотел?
– Нет, Ириш. Сторожем на базу. Сижу в лесу, к экзаменам готовлюсь.
– А как же занятия твои? Ну это тхаквондо.

Ирка всегда тхэквондо черти как называла. Я уже даже не поправлял.

– Да никак. Адольфыч решил на лето клуб закрыть, а сам в детский спортивный лагерь умотать, инструктором. Нам составил индивидуальные графики тренировок. И обещал нам раз в неделю урок по Зуму устраивать. Типа вебинара.
– Оу! А я, Игорёш?
– Что ты? – я тупил как мог. Ирка отличная девка. Не зануда, не жадная. Но не моя. Я был готов с ней куда угодно: хоть в кино, хоть в тренажёрку, хоть в бассейн на горки, хоть в ресторан. Но в постели трах у нас был настолько унылый, что я последний раз во время минета чуть не уснул. Она или лежала бревном подо мной или облизывала мне член как мороженое, неторопясь и задумчиво. И ведь я старался. И ей нравилось. Она как-то призналась мне, что со мной впервые оргазм получила от кунилингуса. Но проблема в том, что ей нравилось, а мне нет. И пока у нас не зашло всё далеко, надо было рвать. Причём рвать так, чтобы она не обиделась. А в идеале, – осталась моей подругой.
– Игорь, хватит дурака валять. Ты меня прекрасно понял. – Вот за это я её и ценил. За ум и характер. Она могла прикидываться блондинкой, но при этом яйца у неё были покрепче чем у меня.
– Ир, мне кажется я гей. – Ну вот единственный выход, чтоб не обидеть её. И потом, зная Ирку, она никогда этой информацией мне во вред не воспользуется.
– Вот так я и знала! – с досадой сказала она. – Слишком ты идеальный! Красивый, умный и не козёл!
– Ирка! Ну Ир. Ну прости. Ты потрясающая. Но спать я с тобой не хочу. И не потому что ты не такая, а это я с левой резьбой оказался.
– Твоя левая резьба мне первые оргазмы подарила. – Она помолчала. – Только ты это, совсем со мной не рви. Не будем спать, ладно. Но я всё равно с тобой время проводить хочу.
– И я хочу.
– Правда?
– Я ж тебе сказал. Ты потрясающая. И ты мой друг. Но трахать я тебя не хочу.
– А может тебе показалось, а, Игорёшь? Ну что ты гей.
– Нет.
– Он красивый?
– Да. – Перед глазами вдруг всплыла тонкая безликая мужская фигура.
– Ну раз так, то не буду мешать настоящей любви. Так ты в город теперь вообще, до сентября не приедешь?
– Приеду, но наездами, по делам.
– Наберёшь тогда, встретимся. В аквапарке новую горку открыли. Лерка там была, сказала, что полчаса потом купальник из жопы выковыривала! – Ну вот как её можно трахать? Любить как подругу – запросто! Трахать – никогда больше.

Я хохотнул и пообещал, что наберу её и вообще буду позванивать.

Сбросив звонок, я махом допил вино. Кажется, обошлось.

Проснулся я от того, что меня толкают в лицо. Мрак бодал меня в лоб и скулу. Я позорно уснул в ванной. Вода была уже еле тёплая. Руку пораненную я, естественно, утопил. Но кровь больше не шла. Видимо раны были поверхностными, потому что руку даже не щипало от воды и геля, которым я мылся. Вот и отлично. Я завтра, в промежутках между подготовкой к экзаменам, чтобы мозги не перегружать информацией, хотел поковыряться в саду. Я не так, чтобы великий садовод, но бабушке с папиной стороны помогал в саду. Деревья там окопать, стволы побелить, обрезать. Сейчас для обрезки поздновато, но вообще хоть посмотреть, что там у меня растёт – не только можно, но и нужно. Уж яблоню от груши или вишни я отличу. И рука мне нужна в рабочем состоянии. Да и писать заметки тоже она нужна. Я визуал. Хорошо запоминаю ключевые факты перенося их с носителя на бумагу.

Я вытерся жестковатым полотенцем. Они новые всегда жёсткие. Надо их все перестирать. В санузле первого этажа стояла вполне современная стиралка. Отметив это себе, я потащился в спальню. Лениво и нехотя содрал с матраса плёнку, скомкал и бросил в угол. Завтра её сожгу на заднем дворе. Надо ещё посмотреть, как тут решён вопрос с мусором. Ящики у магазина я видел. Но есть смысл завести компостную яму. Не буду же я каждый день с мусорным пакетом к магазину бегать. Под эти хозяйственные мысли я натянул простыню (благослови людей, что придумал делать их на резинке), упаковал в наволочки подушки, откинув упаковку от них в тот же угол и даже надел пододеяльник. А я это дело люто не любил. Бельё было графитового цвета. Класс. Я бы сам себе такое выбрал. Я лёг в чистую, хрустящую от новизны постель и потянулся счастливо. Одно из самых замечательных ощущений – чистая ткань к голой, чувствительной после горячей воды, коже.

Уже плавая на грани сна, я подумал, что мне надо завести себе хоть какое оружие. Да хоть биту. И рунами её расписать. И кровью. С чего мне такая чушь в голову пришла, не знаю.

Ночью мне приснилась Мара.

– Спасибо за цветы, Ингвар.
– Да ладно, Марин, хоть что-то приятное для тебя сделал. Слушай, а ты можешь про цвета повторить? Я не все запомнил.
– Книгу на стеллаже найдёшь. Она между томами «Война и мир» стоит.
– Хорошо, спасибо. А если бы я на кладбище не пришёл, что было бы с серым?
– Развоплотился бы в течение пяти дней. Но лучше добить. Некоторые привязчивые очень и могут или к хозяину вернуться или у тебя перед калиткой шляться. Оно тебе надо?
– Нет. Но на кладбище мне тоже не понравилось. Ты меня прости, я обосрался.
– Я тебе расскажу, что с могилой моей сделать, чтобы они от неё отойти не могли. Но самых крупных и агрессивных лучше убивать. И ещё, они матерных слов бояться.
– А они как выглядят?
– Физически большие, высокие, руки на плечи кладут своим жертвам. Некоторые даже садятся. Если увидишь, что Тень в человека погрузилась, значит уже не помочь. И если увидишь, что они целуются – тоже.
– Это как?
– Значит человек не хочет с недугом расставаться. Родственники его насильно привели и такое бывает. А я против нарушения свободы воли. Только детей без их спроса пропускала. До двенадцати лет.
– Так что с могилой делать, Марин?
– Руны ты знаешь. Возьми доску в сарае, нацарапай ножом, что резал сирень, руну Привязка. Кровью намажь. И воткни в землю на могиле. Они от этой руны отойти не смогут, пока не развоплотятся. Ну и не такими прыткими будут, когда ты убивать придёшь. Сам со временем поймёшь, когда на кладбище идти, а когда нет.
– А что с оплатой, Марин? Брать или не брать. Мне стыдно как-то.
– Бери сколько дают. Хоть рубль, хоть сто тысяч. Тут тоже надо смотреть, кто даёт. Бывает люди пытаются свою душу выкупить. А мы не боги, чтоб грехи от них отводить.
– Понял. Придёшь ещё?
– Если нужна буду.
– Спасибо!

Проснулся я от того, что моя чёрная дыра требовала поглощения материи. А конкретно смотрела на меня с укоризной. Мрак умудрился сожрать за ночь почти килограмм корма.

– Господи, куда в тебя только лезет! На пакете нормы написаны. 125 грамм два раз в сутки, – стонал я в пустоту, шлёпая босыми ногами по деревянным доскам пола. Кот молча вился у ног.
Увидев меня с пакетом корма над миской, заголосил, поторапливая.

Насыпав ему с горой, чтобы дно, показавшееся в кастрюле, не вызывало у него паники хотя бы до следующего дня, я выпил воды и потащился в санузел первого этажа. Через полчаса, в старом батином халате, который я нагло спионерил при переезде, я стоял на крыльце, вытирал голову полотенцем, тоже позаимствованным у родителей, и прикидывал фронт работ.

Мара сказала, что есть сарай. Значит, и минимум инструментов должен быть.

На завтрак я сварил себе кофе в старинной латунной турке и снова сделал омлет, отдавая дань татарам. За татар был Мрак и дань его была несусветной. Половина. Ополаскивая турку в мойке, рассматривал её. Ещё одна личная вещь тёти Марины. Старинная, добротная. Ей же всего пятьдесят было, откуда такие вещи? Закралось ощущение, что достались от предыдущей Мары, как и сам дом.

Я уныло посмотрел на не разобранные до конца пакеты с кухонной утварью, что я привёз. Ни одежду не разобрал, ни эти вот сумки, ни за подготовку к экзаменам толком не сел. То бухаю, то сплю, то глюки ловлю. Я вообще не склонен к распиздяйству, но этот дом будто выбил меня из колеи. Спишем это на адаптацию. С другой стороны почти говорящие коты, серые мужики и прочая мистика кого угодно из колеи выбьют. Благо я с ума не сошёл. Но мне ещё тренер говорил, что я выигрываю ни столько техникой исполнения, сколько холодной головой. Особенно у тех, кто склонен к рефлексии или боевой истерике. Он ещё ржал и называл меня «холодный финский парень», и когда я его поправлял, что норманнский, ржал ещё больше. «Как в тебе ботан и воин уживаются, скажи мне, норманн?» – хохмил он. Как, как? Будто я знаю.

Я сходил наверх, проникнувшись стыдом, и быстро разложил весь свой нехитрый гардероб по полкам. Заодно переоделся в старые спортивные штаны, что использовал для тренировок и майку-алкоголичку. Была у меня дурная привычка старые майки отца таскать. Он работал одно время очень много и тяжело и я скучал по нему. А эти старые майки, бывшие мне тогда по колено, будто приближали отца ко мне. Мама их ненавидела лютой ненавистью, но сделать со мной ничего не могла. Нет, на улицу я выходил всегда опрятно и модно одетым. Но дома был бомж бомжом. В смысле состояния вещей, а не их чистоты.

Потом к отсутствию отца я привык, а вот привычка таскать майки осталась. Отец с возрастом погрузнел и его майки неизменно были мне велики, хотя я был широкоплечим и подкаченным.

Что-то я часто родителей вспоминаю. Неужто соскучился? Я вдруг вспомнил, что как бросил телефон на банкетку при входе так про него и забыл. И за это время мне не позвонили ни мама, ни отец, ни мои друзья. Если он в отключке, мама меня убьёт!

Телефон действительно нашёлся на банкетке. На нём было два пропущенных и сообщение от мамы: «Сукин ты сын!». И 8% зарядки. Благо зарядка нашлась в одном из пакетов на кухне. Я присоединил телефон и набрал маму. Она поругала меня, но не так чтобы сильно. Я за этот их год развода стал самостоятельным. Да мама никогда наседкой и не была. Она меня рано родила, в 22, папа её почти на десять лет старше, так что она больше занималась своими отношениями и работой, нежели мной. Я был этому рад. Был у меня друг Васятка*, над которым мама вилась как коршун. Несчастный он человек. Талантливый скрипач, а мамы боялся до яичных колик. Правда он себе вроде как нашёл кого-то и из-под маминого крыла умудрился улизнуть, но наш контакт потерялся и как у него обстоят дела - я не знал. Он хоть и старше меня лет на пять, отношения у нас были близкие. В рамках того, что ему разрешала мать. Поэтому я переживал за своего почти друга.

Быстро просмотрел соцсети и мессенджеры. Несколько сообщений в вайбере, в том числе и группе по тхэквондо. Приколы от Ильи в телеге. Фотки от Иринки с майского отдыха в Турции. Она настойчиво звала меня, но ни свободных средств, ни желания не было. Отоврался ей про то, что буду готовиться к экзаменам и Ирка поехала с подругой. Скукота. Я вдруг понял, что страшно рад, что все на меня забили. Я здесь чувствовал будто вне мира. Закукленный, застывший в другом течении времени. И это меня совершенно не смущало.

Оставив телефон жадно поглощать ватты, я вышел в сад. Перед калиткой кроме сирени и черёмухи, уже набравшей готовые взорваться цветением ветки, не было ничего. Просто травка. Короткая и симпатичная. Дорожка к дому была выложена большими спилами стволов. Кажется, дубов и пропитана маслом вроде Pinotex. Стоянка под машину была выложена перфорированной плиткой, через которую тоже пробивалась трава. Удобно. Особенное если надо помыть. Машину мне отдал папа на шестнадцатилетие. Тойота Королла 2010 года. Немолодая, но надёжная. Сам пересел на более современную модель.

Калитка и ворота для заезда машины были признаны мной крепкими и ремонта не требующие. Дом обходили с двух сторон дорожки из таких же спилов. Я пошёл по правой. Заросли малины, смородина, крыжовник, флоксы, только пробивающиеся из земли. Эта стена дома была глухой, без окон. Малину надо продрать, вырезав прошлогодние кусты, но это чуть позже, когда молодые побеги наберут силу. А вот смородину нужно вырезать сейчас.

На заднем дворе сад уходил вглубь, вытесняемый постепенно лесом. Груши, яблони и вишни заменяли деревьями вроде лип и ёлок. Интересно, а какого размера участок? Я в документах не обратил на это внимание. Яблони были ухоженными. Только к концу лета понятно будет каких сортов. Груш было две. Одна ещё ничего, а вторая просто чудовище. Метров двадцать в высоту. Я почесал голову и понял, что проще игнорировать такое дерево, чем пытаться его облагородить. Тем более от дома она стояла достаточно далеко. Если вдруг завалится, не повредит. Вишни было тоже две, одна уже старенькая, покрученная, с выступившими на тёмной коре янтарными каплями смолы. Вторая моложе. Её, наверно, тётя Марина сажала. Погладив дерево по стволу я пошёл вглубь сада. Там росли ёлки, берёзки, лещина. Забор был тоже в хорошем состоянии. К нему прижался сарай. Крепкий, но вот краску надо обновить. На заборе висел массивный замок. И? Я подумал, а потом пошарил над притолокой. Рука наткнулась на холод ключа.

Красивый, массивный, с затейливыми зубцами и ушком в завитушках. Пока я рассматривал ключ, до меня дошло, что на руке, что я вчера порезал, ничего нет. Совсем ничего. Ни пореза, ни покраснения. Я затолкал эту мысль подальше. Мне сходить с ума нельзя. У меня тут дел важных по горло. Я открыл замок, снял его и открыл сарай.

Всё аккуратно и ухоженно. Лопаты, грабли, тяпки разных размеров и видов. Небольшая современная бензиновая газонокосилка и в алюминиевых канистрах бензин. Я покачал их. Обе полные. Верстак, накрытый брезентом. Пила, секатор, садовые ножницы, несколько топоров разного размера, подвешенные над верстаком на гвоздях. Коса и правИло. Птичья клетка, ручной работы, деревянная и очень красивая. А этот тут нахрена? Несколько крепких ящиков и массивный сундук. Такой, на котором у Льва Толстого в «Войне и мир» нянька спала. Заглянув в сундук, я увидел пыльные бутылки. Литров на пятьдесят каждая. С белёсой прозрачной жидкостью. Залиты бутылки были сургучом. Кажется, я нашёл клад. Ну или как можно назвать самогон? В ящиках оказался сам аппарат для перегонки ненужного в нужное. Я хмыкнул и аккуратно прикрыл сундук. Остальные мелочи я не рассматривал, потом, когда руки дойдут, погенералю. А вот досочка мне нужна. Под верстаком было сложено аккуратно несколько чурбачков и коротких досок. Я выбрал самую крепкую, дубовую, сунул подмышку и вышел. Закрыл сарай, ключ спрятал там же. Ограбить меня, конечно, смогут, да только вот замок тому не помеха.

Рядом с сараем нашлась компостная куча, закрытая деревянным щитом с небольшой дверкой. И чуть дальше большая ржавая бочка. Я заглянул в неё. Она была заполнена пеплом почти наполовину. Вот и место для сжигания мусора.

Я посмотрел на дом со стороны сарая. Веранда выглядела белой и ажурной. Там хорошо сидеть во второй половине дня. Как раз солнце выходит из-за дома, прогревая её. И вид на сад живописный. Обойдя дом с другой стороны я нашёл небольшую грядку клубники, садовой земляники и кустики черники.

Пока я умилялся флоре, ко мне метнулся чёрным болидом Мрак.

– Мрааа! Мррр!
– Еда закончилась? – содрогнулся я.
– Мрфф.
– Хозяйка! – раздалось из-за угла и машина гуднудла. Началось.

А я пошёл в дом и сел за стол в кухне. В голове будто чайки насрали. Пусто, грязно и нихрена не понятно. Это что ж выходит, тётя Марина людей, что ли обирала? Тех, у которых всё, последний шанс. Стало вдруг мне так гадко, что захотелось мне дом сжечь, прямо со всем барахлом, а деньги с карты в детдом или приют для котов перевести. Если бы не Мрак бесприютный, я бы может в сердцах так и сделал. Но негоже кота дома привычного лишать.

Хрен с ним, квартиру сниму. Но Мрака не кину! А потом я решил как Скарлетт О’Хара подумать об этом завтра. А точнее как самый обычный русский мужик, ебануть так, чтобы мозги не болели. Я пошуршал неразобранными пакетами, выудил бутылку коньяка и пошёл в гостиную, совесть глушить. В итоге через час отрубился прямо на диване.

Снилась мне тётя Марина. Злая, как чёрт.

– Ну что, племянничек? Претензии выкатывать будешь?
– И буду! Этот Серёга помирает, а я его за деньги пропустить должен? Ты совсем охренела со смертников последнее брать?
– Ты Тень прогнал?
– Какую нахрен тень?
– Не тень, а Тень. Высокий, серый.
– Ну, прогнал. И что? Буду я ещё всякую срань в дом пускать.
– Это рак был, дурак!
– Какой рак?
– Обыкновенный! Он именно так в мире теней и выглядит. Жёлтый и одутловатый – это алкоголизм. Оранжевый – игромания. Красный – похоть. Канареечный – наркотики. Синий – сумасшествие. Бледный – инфаркт или инсульт. Их ещё много.
– Ты хоть и во сне, но такую лютую хуйню несёшь, что мне слушать тебя стыдно. Я не твой клиент, меня облапошивать не надо. Да и не судья я тебе, тёть Марин. Но больше я никого пускать не буду, уж извини.
– Ты мальчик продвинутый. Проверь мои слова. Книги тебе свои не предлагаю читать, чтобы ты меня в предвзятости не обвинил. Интернет тебе в помощь. – Взмахнула волосами, разворачиваясь и я проснулся.

Замёрзший, с больной головой и в сумерках. Поёжившись, я позакрывал везде окна, натянул выуженную из сумки толстовку, сменил джинсы на спортивные штаны и разжёг камин. Сидя на пуфике, ворошил кочергой дрова в камине и думал.

Дом, конечно, я уничтожать не буду. Он хороший. Жаль его. И продать, наверно, не смогу. Сложно объяснить, но вот не смогу и всё. Я за несколько дней прикипел к нему, как пластиковый пакет в горячей конфорке. С деньгами что делать найду. Проблема если нет денег, а если они есть – не проблема. Надо было у Серёги этого спросить, в каком онкоцентре он лечится. И туда их и сбагрить. Да и не факт, что ко мне кто будет приезжать. Приедут, скажу померла Марина, звиняйте, а дом я с торгов купил.

И надо всё же сходить к тётке на могилу. Может она ко мне во снах таскаться перестанет. Пугают меня такие сны. Ну их нахер. Составив примерный план, я автоматически погладил Мрака, непонятно, как и когда оказавшегося на коленях и пошёл разбирать сумки.

Распределив все по ящикам кухни, сумки с одеждой поставил на лестницу. Пакет с лекциями и конспектами потащил в гостиную. Экзамены сами себя не сдадут. Хлопнув таблетку антипохмелина, заварил себе чай, взял в руки планшет. В него была вставлена сим карта, позволяющая выход в интернет. Я пополнил её перед приездом сюда.

Запрос звучал так: «тени в мифологии славян». Выпавшая мне информация по первой же ссылке оказалась крайне занимательной. Я отхлебнул чая и углубился в текст.

Тень есть второе «Я». Эта легенда приобрела популярность ещё на Руси. По мнению славян, тень может отделяться от человека, жить сама собой и представлять опасность для своего естественного хозяина. Тень считалась неразрывной частью человека. Если кто-либо наступит на неё и произнесёт слова заклятия, то владелец тени погибнет. На Руси бытовало мнение, что леший, чёрт, колдуны не имели собственной тени. Русский народ зачастую верил в такую примету: новосёл старался не стоять в доме напротив солнца. Считалось, что тень может забрать душу хозяина и поселиться в доме вместо него. А человека спустя какое-то время одолевает болезнь, и он умирает. Одолеть болезнь и избежать смерть можно было следующим образом. Больного человека ставили к стене. На ней обозначали тень с помощью обкалывания булавками, обведения мелом, измерения нитью. Затем нить сжигали, а булавки клали у порога, просили тень забрать болезнь.

Белорусы прогоняли болезнь иначе. Солнечным днём выносили больного во двор, укладывали на широкую доску, угольком очерчивали тень больного. После доску сжигали.

В поверьях чуди и финнов тень считалась калькой болезни или греха. Для изгнания её просили переступить порог дома, под которым была закопаны волосы ведьмы, что зла не творила и отдала их добровольно перед смертью. Отделить тень от больного или одержимого можно было запретив ей вход, прогнав, а особо настойчивую заколоть серебряной спицей или иглой. В общем любой острый серебряный предмет годился для этого. Ведуний таких, способных тени видеть, называли Марами или Маринами. Обычно они носили спицы или иглы воткнутыми в пояс. Жили на отшибе, разрешая больному пройти, но не пуская тень, отделяя её от больного или одержимого. Были и мужчины, которые умели тени видеть, но редко. Таких называли обычно Ingvarr. Первая часть имени — Ing — отсылает к одному из имён скандинавского Бога плодородия Фрейра, а вторая — Varr — значит «охранять» Таким, образом, дословно имя Ингвар означет «Хранимый Фрейром». Зачастую Марина и Ингвар работали вместе, составляя пару. Борьба с тенью считалась опасной, тень могла отказываться покидать человека и Маре нужен был защитник и охранник.

В польской мифологии тень олицетворяла дух Мары.

По болгарским поверьям сам Бог сотворил из тени Дьявола. Поэтому считалось, что ведьмы, нечисть к телесным увечьям неуязвимы. Дабы нанести им ущерб, нужно поразить именно тень.
Сербы полагали, что тень может проникать в разум людей и вредить здравому смыслу. Детям всегда запрещали играть руками с тенью. Тень-душа присутствует у животных, деревьев, камней. Сербы считали их наделёнными волшебной силой. Тень может покидать своего владельца и бродить по миру сама по себе.

Чего блядь!? Руки у меня затряслись. Я с ошибками набрал новый запрос: какого цвета в спектре ауры болезни и зависимости. Но то ли запрос был неверным, то ли ещё что, но гугл мне ничего внятного не выдал.

Я сел и быстренько накидал то, что наговорила мне во мне тётя Марина. Бледный – инфаркт или инсульт, красный – похоть (господи, а это кому помешало? А потом вспомнил папашу, который ради новой пизды похерил семью и бизнес), жёлтый и одутловатый – алкоголизм. Остальное я нихрена не запомнил. Надо будет ещё раз тётку спросить. Надеюсь, она не сильно разозлилась и я её ещё увижу.

А потом подумал, а чего это я так возбудился? Это всего лишь ссылка в интернете. Введя предыдущий запрос я решил перечитать статью, но не смог найти её. Да твою мать! Что за мистика? Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Я с усилием потёр лицо руками, подёргал себя за волосы, и усилием воли остановил начинающуюся панику и истерику. Так-то я в мистическое не очень верю. Хоть и не отрицаю фольклора, легенд и мифов. При моей будущей профессии это было бы совсем странно.

Вспомним про профессию, я решил всё же заняться подготовкой к экзаменам, а завтра днём на кладбище смотаюсь и цветов Марине положу. И подумаю о том, что я прочитал, что видел и что вообще творится.

Открыв книгу, я вгрызся в неё, как Мрак в кусок отбивной. Через несколько часов поморгав красными глазами, я понял что задолбался над историей полян за пятый век, закрыв книгу, откинул голову на спинку и уснул прямо там, на диване. Опять!

Утром, еле разогнув спину, принял душ, вычистил зубы и быстренько сварганил себе омлет из пяти яиц. Половину отдал Мраку, обновив ему сухой корм в кастрюле. Такими темпами купленный мной мешок сухого корма на семь килограмм скоро закончится. Да и скромные полулитровые пафосные керамические мисочки с кошачьими ушками, которые я купил в зоомагазине, не годятся, задолюблюсь я их наполнять. Надо было литра на два покупать.

Внутренне ворча, я потащился в центр посёлка, чтобы узнать, где кладбище. Оказалось, оно в полукилометре от моего дома. В ту сторону, куда ушёл серый мужик. По сути дорога, идущая к моему дому заканчивается кладбищем. Машину он свою что ли там припарковал? Но обратно мимо меня больше никто не ехал в тот день.

Вернувшись домой, я вытащил первый попавшийся нож из тумбочки, я пошёл резать сирень. Нож оказался каким-то затейливым. Тяжёлым, острым и украшенным клинописью по рукояти. На вид ему было лет пятьсот. НО идти за другим в дом я обломался, засунул его автоматически в карман джинсов, сунул охапку сирени подмышку, и пошёл по заброшенной песчаной дороге туда, куда указала мне сонная продавщица.

Я шёл, бездумно смотря на дорогу. Её пересекали следы лесных жителей. Вот строчка следов какого-то мелкого зверька, вот треугольнички-руны птичьих лап, вот вообще непонятное, с коготками, ёжик что ли бежал. А потом обернувшись, понял что меня смущает. Впереди были лишь следы зверей и птиц. А вот следов шин или ног не было. Обернувшись, я увидел чёткие следы своих кроссовок. Но я же точно видел, как этот серый в эту сторону ушёл. Он в лес что-ли свернул? Мне стало неуютно.

Кладбище было заброшенным, тихим и печальным. Последнее захоронение тут было 1986 года. Не считая свежей могилы тёти Марины. Простой крест, рыжая глинистая земля, уже чуть просевшая и элегантный круглый венок из белых лилий. На чёрной табличке курсивом написано Баро Мара Меркурьевна 1971–2021.

Походу тётя Марина была такой же Мариной, как и я Игорем. Я положил сирень на холмик, потоптался, развернулся и увидел серого, стоящего за моей спиной. Он был зол. Молча начал наступать на меня. Я обосрался, честно говоря. Обернулся в поисках какой-нибудь жердины или ещё чего, подвернул ногу на комке земли, что ссыпался с Марининой могилки, упал, чувствуя как надо мной просвистела в замахе рука. Упал на жопу. Ощутил в заднем кармане нож, выхватил его неловко, перехватил удобнее и нанёс удар в район колена серому. Мне только трупа не хватало и и разборок с полицией, решил просто вывести его из строя. С раненным коленом не очень то и побегаешь. Тот заорал и … истаял. Блядь! Я подорвался и мотанул так, что думал у меня ноги оторвутся. Забежав в дом, я заперся изнутри и прижался к двери спиной и сполз на пол. Меня трясло. Нож был зажат в руке. Совершенно бессознательно я открыл дверь и нацарапал на пороге руну Отрицания. Руны я изучал факультативно в рамках прочтения информации по норманнам и свеям. В пароксизме сводящего меня ужаса я порезался, держа нож за клинок, и закапал всю руну своей кровью, а поднимаясь с колен, ещё и весь косяк засрал.

Отмывая нож и кровь трясущимися руками, я чуть не порезал вторую руку и понял, что мне надо успокоиться. Замотав полотенцем раненную правую, я полез здоровой рукой в шкаф, куда затолкал аптечку. Неловко вытащил перекись, прижав к груди, зубами выдернул пробку, мысленно матерясь на все лады, залил щедро руку. Когда кровь свернулась и больше не текла, взял губку и пошёл оттирать кровавые следы с косяка и порога. Но там ничего не было. Кровь будто впиталась. Я посмотрел на порез, потом на порог, снова на порез, потряс головой и решил, что мне нужно взять себя в руки несмотря на тавтологию. Может мне и серый этот на кладбище привиделся?

В гостиной на столе стояла ополовиненная бутылка коньяка. Я тут сопьюсь к хренам. А потом вдруг в голове всплыло, что Тень от алкоголизма – желтая и одутловатая. Я передёрнул плечами и решил не пить. Отвлекусь работой, решил я и пошёл наверх впервые со своего переезда. По дороге зацепив здоровой рукой сумку. Огляделся. Большая деревянная кровать. Такая же старая и основательная, как вся мебель в доме. Матрас новый, в упаковочной плёнке. Надо же, а я не обратил внимания на это. Я зашёл в гардеробную. Полки были пусты и чисты. Лишь на той, что находится как раз на уровне глаз, лежали несколько больших объёмных пакетов из Икеи. Внутри нашлось одеяло, две подушки, два комплекта постельного белья, полотенца разного размера и коврик в ванную. От такой предусмотрительности мне стало нехорошо. Нет никаких личных вещей в доме. Не считая вязания, книг и солений-варений. Ну вот нет. Посуду на кухне я не особо рассматривал, но она выглядит как новая, будто их купили в местном магазине недавно. Такие вне времени эмалированные кастрюли оранжевые в белый горох и чашки с маками. Нет одежды Марины, косметических средств, да хоть чего-то. Хоть расчёски. Ощущение, что она знала, когда умрёт. Знала, что я сюда перееду и просто подготовила к этому дом. Ну и новые вещи для меня так предусмотрительно оставлены, что у меня даже повода в город ехать никакого нет.

Я пошёл в ванную, желая наполнить её горячей водой и полежать, расслабляясь, переваривая сегодняшний день без алкоголя и подумал, а как тут горячая вода, интересно, нагревается. Где-то под скатами крыши спрятаны баки, в которые нагнетается вода мотором из скважины. Газа нет, значит где-то есть бойлер. Судя по чудовищному размеру ванны, большой. Горячая вода радостно хлынула из медного старинного крана и я, плюнув на анализ, скинул одежду на пол и аккуратно полез в чашу ванной. Отрегулировал температуру, положил раненную руку на край, чтобы не возобновилось кровотечение и задумался.

Что мы имеем? Мистику и крипоту. Или психические проблемы у меня. Надо поставить камеры слежения над калиткой и крыльцом. Потому что уверенности, что у меня был в гостях полоумный Серёга – нет. А так хоть какое-то материальное доказательство.

Если у меня крыша потекла, это плохо. Я попытался вспомнить, были ли у нас в роду такие родственники и никого не вспомнил.

С другой стороны если эти Тени не плод моего воображения, то мне просто страшно жить. Страшно ведь? Я прислушался к себе. И понял, что не страшно. На кладбище вот да, было очень страшно. А когда я на пороге своего дома стоял, то страшно не было.

На край ванной вспрыгнул Мрак с весёлым Мрааа. А ведь он Тень тоже видел.

– Мрак, ты ведь видел его? Да?
– Мра!
– А Тень может в дом войти? Если я не хочу.
– Мрф!

Хм, значит не может. Я вспомнил прикол из интернета.

Острый психоз - Вы говорите с котом.
Острый галлюцинаторный психоз - Вы говорите с несуществующим котом.
Паранойя - Вы боитесь сболтнуть лишнего при коте.
Шизофрения - Кот говорит внутри Вас.
Неврастения - Вы жалуетесь коту, кот молчит, Вас игнорирует и Вам это кажется совершенно невыносимым.
Маниакально-депрессивный психоз - ваш кот Вас не ценит.

– Ты меня ценишь?
– Мра! Мрр!
– Ценишь. – Меня прям отпустило. Мрак существует, говорит снаружи меня, я могу обсуждать с ним любые темы, кот мне отвечает, не игнорирует, вполне выносим и ценит меня. Значит с головой у меня пока всё в порядке. А острый психоз мы как-нибудь с Мраком преодолеем.

Вернувшись домой, очень удачно застал маму. Усадив её за стол и заблокировав там чаем, я начал пытать родительницу на предмет родственных связей.

Оказалось, что тётя Марина её сводная сестра. Бабушка родила её в пятнадцать и отдала на удочерение. Через пятнадцать лет Марина нашла бабушку, но в семью не лезла. Лишь познакомилась со своей сводной сестрой и звонила ей пару раз в год, не чаще. На день рождения мамы, и день рождения бабушки, которая умерла когда мне было всего шесть.

– А почему ты не рассказывала мне о ней, мам?
– Не знаю. Как то не пришлось. Она странная была, такая знаешь загадочная, взгляд тяжелый. И смотрела не в глаза, а как будто за плечо всё время. Красивая очень. Даже не скажешь, что на семь лет старше меня. А жила при этом одна и очень уединённо. Я её видела всего два раза, когда она с мамой знакомиться приехала и когда ты родился. У бабушки тоже день рождения в марте, только на десять дней после тебя.
– Я помню.
– Так вот Марина позвонила мне по традиции, а я тогда сказала, что сына родила. И она напросилась на тебя посмотреть. Ну посмотрела, пальцем в живот потыкала. Ты смеялся, хотя у меня на руках плакал всё время в тот период. Колики тебя мучили. Вот собственно и всё. Кстати, после её приезда колики твои как рукой сняло.

Я рассказал, что она оставила мне дом и что я переберусь туда жить. Мама не возражала. Даже обрадовалась. И тому, что я получил нехилое такое наследство, и что мне есть где отдохнуть от своих предков. Думаю ещё и потому, что на здорового лба готовить не надо и стирать. У неё развод, новые отношения и новый проект.

Я пошёл собирать вещи и писать список того, что надо купить. Смотался в зоомагазин, продуктовый и даже в строительный. Есть там инструменты или нет, я не догадался посмотреть, но элементарный набор вроде отвёрток, сантехнических ключей, молотка и пилы я купил, чтоб потом машину зря не гонять.

У меня всё удачно сложилось и я, в итоге, смог вернуться не через три дня, а вечером второго. Мрак встречал меня на крыльце. Корм он сожрал в пустую и я сразу выдал ему лоток с нарезанным кубиками мясом, который купил прямо перед отъездом в мясном и попросил нарезать там же. Никогда я не видел, чтобы еду поглощали с такой скоростью. Убедившись, что мой кот локальная чёрная дыра, я насыпал ему ещё и сухого корма и оставил полировать мясо, таская вещи от машины к дому. Благо вечера в мае уже были длинные и было относительно светло.

С трепетом я пощёлкал тумблерами на щитке электричества. Всё исправно работало. Сразу загудел холодильник. Загорелся фонарь на улице над калиткой. Зашумел мотор, подсасывая воду в баки.

Я вышел и понял, что машину можно загнать на участок. Часть забора просто отъезжала в сторону на небольшом колёсике. Щеколду изнутри забора я только сейчас разглядел. Быстро перепарковался, водворил забор на место, закрыл калитку и вернулся в дом, где довольный и насытившийся Мрак, вальяжно лежал на диване поверх пледа.

Холодильник я открывал с некоторой опаской, но он был девственно пуст и чист. В доме вообще было очень чисто. Эффект присутствия был лишь в гостиной, где лежала раскрытая книга, недовязанный шарф и пепел лежал в камине. Я быстро загрузил холодильник, морозилку и полки. Открыв вентиль газового баллона, поставил чайник. Он уютно засопел. На ужин у меня были вино и пицца, но я захотел вначале выпить чаю. На полке над мойкой нашлась посуда, я выбрал чашку в крупные маки и заварил себе пакетик. Позже будет и нормальная заварка и френч пресс, и привычная мне чашка из стекла с двойными стенками, но не сейчас. Это было неким ритуалом. Выпить чай на кухне в доме, будто признавая его своим. Меня своим дом уже признал судя по ощущениям.

Мрак пришёл ко мне, пока я пил чай и втирал себя в мои джинсы, очевидно метя своим человеком. Я погладил его и поставил ему в санузле первого этажа лоток, бухнув в него целый пакет наполнителя. Чёрная дыра порылась там в умным видом и налила лужицу. У меня отлегло от сердца.

– Ты молодец!
– Мраа! – выдал Мрак и пригласил меня на кухню, как бы намекая, что слова в миску не положишь. А миска блестела девственной чистотой. Триста грамм говяжьей отбивной и двести грамм корма канули в Лету. Я насыпал ещё и пошёл растапливать камин. Пусть отъедается, худой как палка.

Когда пламя весело затрещало, пожирая дрова, я уже сидел на полу перед камином на низком пуфике, пил вино и поглощал пиццу. На коленях лежал Мрак и ловко ловил на коготь кусочки курицы, которые я вытаскивал ему из пиццы. Мне оставались ананасы и сыр, но я был не в претензии. Суховатую куриную грудку я не любил. Даже ананасы её от этого не спасали.

Мрак оказался замечательным собеседником, вставляя в нужных местах отрицательные или положительные Мрф и Мра и не перебивал меня. Я под разговор и пиццу выпил всю бутылку вина и уснул по этому поводу на диване, натянув на себя плед, подложив под голову недовязанный шарф, и подгребя под бок жесткого как доска Мрака.

Ночью мне приснилась тётя Марина. Хотя какая она нахрен тётя, если выглядела она во сне лет на тридцать максимум. У неё были блестящие длинные чёрные волосы, очень синие глаза и загадочная улыбка. В ней угадывались черты её отца в хищном рисунке ноздрей, в оливковой коже, в верхней губе, похожей на лук. Она была очень красивой.

Несколько минут она рассматривала меня, а потом сказала:

– Ты вырос Ингвар. Я рада, что ты принял моё наследство. За Мрака отдельное спасибо. Владей.

И я проснулся.

В душе было тепло от благодарности тёти. И я рад был её увидеть. Она видела меня всего лишь раз, но сделала мне подарок, изменивший мою жизнь. Насколько я и сам не сразу узнал.

Утром лениво выполз на крыльцо, запуская в дом солнечный свет и запах свежести, сирени, начала лета. Почесал живот под старенькой вылинявшей футболкой, застиранной до состояния батиста. Она стала тонкой и шелковистой. На ней был нарисован череп с тремя глазами. Третий глаз светился зелёным огоньком. Мама меня за эту футболку гоняла и несколько раз порывалась выбросить, но я не давал. Да с хрена ли? Я всё равно спал один. А Мраку всё равно.

Потянувшись, я зевнул во всю пасть, и вдруг заметил за калиткой человека. Подавившись зевком, я отступил вглубь. Я хоть и у себя дома, но я в одних боксёрах и в футболке-бомжачке (её так мама называла).

– Простите, можно пройти?

Кто это, блядь и куда ему надо пройти? Может это электрик какой. За забором торчала крыша машины, но явно не жигулей. Хотя может сейчас электрики хорошо зарабатывают.

– Секунду!

Я метнулся в гостиную, натянул джинсы, сунул ноги в кроссовки и вышел к калитке. Человек на электрика похож не был. Это был молодой мужик, лет двадцати пяти, светловолосый, невысокий и какой-то измождённый. В цивильной одежде и без всего. В смысле в руках у него ничего не было.

– Здравствуйте! Чем могу помочь? – спросил я. Может заблудился человек или плохо ему.
– Здравствуйте! Можно пройти?
– Куда? Вы счётчики осмотреть хотите?
– Нет, пройти, – с упором на слово «пройти» сказал он.

Я непонимающе смотрел на него. Или я ебанулся или мужик. Я надеялся, что не я. А он смотрел на меня так просяще. Будто я его последний шанс.

– Мне вас матушка Ефросинья посоветовала. Сказала, что это последний шанс. – Ох ты ж ёбтовюмать, чего происходит то?

Опасным мужик не выглядел. И я вдруг решил поддаться и посмотреть, чего будет. Ну пройдёт он и дальше что? Я что, зря пять лет ногами и руками на тхэквондо машу?

Я открыл калитку и махнул головой, приглашая его за собой. Он с выдохом облегчения неуверенно пошёл за мной. Да он походу меня боялся больше, чем я его.

Перешагнув за порог, я оглянулся и замер. За его плечом стоял крайне неприятный тип. Высокий, серый какой-то, глаза бегают. Под ногами у меня организовался Мрак и выгнув дугой спину и раздувшись как шар зашипел. Зрачки его расширились. Причём шипел он на спутника этого молодого мужика.

– Ты – проходи, а тот, кто с тобой пусть на улице подождёт. А лучше пусть вообще уходит. – Серый убрал ладонь с плеча молодого и отодвинулся. Я отступил, пропуская вперёд себя молодого, следя чтобы серый не попытался пройти внутрь. Мрак так и расшиперился на крыльце, смотря на него чёрными расширенными зрачками и утробно завывая.
– Уходите! Вы моему коту не понравились. Совсем уходите, чтоб я вас больше тут не видел.

Серый дёрнулся, как от удара и, спустившись по ступеньками, пошёл к калитке. Я следил за ним. Он просочился через приоткрытую калитку и пошёл в другую сторону от центральной улицы. Хм, а что там? Мой дом, вроде как крайний тут.

Я развернулся к молодому.

– Тебя как звать?
– Серёга.
– Иди себе Серёга, куда шёл, у меня ещё дел дохрена.
– Спасибо! – надрывно сказал он и вдруг схватил меня за руку и сунул туда что-то. Я рассмотрел. Это был конверт. В конверте – деньги.
– Это чё за хуйня?
– Благодарность!
– Ты ёбнулся, что ли, Серёга?
– Простите, как вас зовут?
– Игорь.
– Игорь, я вас прошу, пожалуйста, возьмите!
– Да за что?! Можешь ты мне толком объяснить?
– Матушка Ефросинья сказала, что вы поможете избавиться от того, что стоит за мной.
– Что, а не кто?
– Ну она так путано объяснила, что я не понял нихрена. Мне как диагноз поставили, я вообще соображать стал плохо. Мне её в больнице посоветовали после последнего рентгена. Сам доктор. Ну я и поехал, понял, что дело труба. Матушка посмотрела на меня, свечки пожгла и ваш адрес дала. Правда сказала, что там женщина будет, Марина. Надо мол попросить пройти и всё. Вы мой последний шанс, понимаете?
– А что за диагноз у тебя, Серёга?
– Рак правого лёгкого. Неоперабельный.
– Мра! – подтвердил юлящий в ногах Мрак.
– Понятно. Ты, Серёга, деньги свои прибери, – начал я совать ему конверт в руки. Он в ужасе начал отступать от меня, спрятав руки за спину. Я, психанув, сунул ему конверт в карман куртки.
– Да не ссы ты! Дам я тебе пройти. Выздоровеешь, приедешь, отпразднуем. Мне так проще. Я тут недавно, не с руки мне пока деньги брать.

Серёга, которого явно отпустило, робко спросил.

– А идти-то куда?
– Да прямо. Видишь, дверь под лестницей – там насквозь пройдёшь и в сад выйдешь. Потом дом обойдёшь и домой вали. Удачи тебе.
– Спасибо!
– Иди уже, страдалец. Всё хорошо будет.

Я послушал, как хлопнула дверь на веранду, потом веранды и через несколько минут Серёга появился справа. Махнул мне, счастливо улыбаясь, аккуратно прикрыл за собой калитку и укатил на своей машине.

Мою почившую тётю звали Марина. Марина Меркурьевна Баро. Я про неё и знать не знал, пока она не умерла, и мне не позвонили от частного нотариуса. Я приехал в нотариальную контору скорее даже из любопытства. Потому что ни со стороны мамы, ни со стороны отца никто ни про какую Марину мне ничего не говорил.

Там-то я узнал, что Марина Меркурьевна Баро завещала мне, Ингвару Александровичу Белозёрцеву дом и участок земли в небольшом подмосковном посёлке Нижние Выпи. Я слегка охуел от данной ситуации, чувствуя себя Евгением Онегиным, которому удалось проскочить период ухода за капризным дядей, но отхватить его имение. И решил в эти Нижние Выпи съездить. Тем более, что сейчас у меня период подготовки к сессии, и я спокойно пожертвую на поездку день.

Родителям ничего не говорил. Да им и не до меня сейчас. Они разводятся и разводятся очень тяжело.

Пока ехал, тихонько хихикал про себя по поводу отчества и фамилии безвестной мне тёти. Как я прочитал в интернете, стоя на длинном унылом переезде, неудачно попав на прогон длинного товарняка, а потом «скорого» на Сочи, Баро – это цыганская фамилия. Так же как и имя Меркурий. Цыган я, кстати, с самого детства боялся до ужаса. А тут здрасте, приехали.

Мама у меня Олеговна. Папа Борисович. Очевидно это не дед. Значит бабка. А вот со стороны мамы или папы – мне ещё предстояло выяснить.

Хотя, чего я ржу, сам имея в анамнезе имя Ингвар, я не понял. Да, папа у меня из древнего рода, что берёт своё начало с легендарного Белого Озера и вот решил выпендриться, и назвал меня старинным именем прославленного предка. Я в школе отца не раз за это поминал тихим незлобным словом. С другой стороны не будь у меня странного имени, неизвестно во что бы я вырос. А так пришлось мне себе уважение в школе пробивать кулаками. Чтобы имя моё необычное звучало гордо. Хотя в обычной жизни я просто представлялся Игорем. А мама и близкие меня вообще Гоша звали.

Возможно, именно из-за имени я выбрал не самый популярный на сегодня Историко-Архивный факультет в Университете. Хотя история меня увлекала давно и сама по себе, особенно история древних славян, и севера. Норманны, свеи, варяги, финны, чудь. Ладога, Нижний Новогорд, Бирка.

Нижние Выпи оказались в полутора часах езды от Москвы. Что, в общем, недалеко, по нынешнем временам. Более того, рядом с Переделкиным. Я когда по карте посмотрел, удивился изрядно. Земля в том районе стоила недёшево.

Правда, попав в эти самые Нижние Выпи, у меня было ощущение, что я провалился во времени. Пыльно, пусто, тихо. Будто и нет рядом чудовищного мегаполиса, пожирающего окрестные земли по километру в сутки. Сонный посёлок с десятком подворий, половина заброшена. Заколоченная церковь. Для усиления эффекта от антуража должен быть ещё старый погост с покосившимися крестами, но я его, слава Богу, не встретил по пути.

Дом оказался каменным, застройки начала прошлого века. Вернее не каменным, а кирпичным. На высоком подвале. Крепким. Добротным. С черепичной крышей. Дом стоял в глубине запущенного старого сада, облепленный кустами сирени и черёмухи. Сладко пахла буйно цветущая сирень, весёлая травка ещё не успела отрасти до неопрятного состояния, усыпанная невинными, как детские каляки, одуванчиками.

Скрипучее, но ещё крепкое крыльцо, медная ручка двери в виде морды льва, держащего в пасти кольцо и вычурный тяжёлый ключ. Я провёл по старому выбеленному временем дереву двери рукой и умудрился поцарапать палец, оставив на двери красный мазок. Вот блядь, подумал я и засунул палец в рот. Ключ на удивление легко провернулся в замке, я зашёл в дом и замер. Дом будто обнял меня. Пока я стоял на пороге, ошеломлённый странными ощущениями, мимо ног вглубь дома швырнулось что-то чёрное. Я испугался до инфаркта и присел на слабых ногах на небольшую банкетку, стоящую в прихожей, прижав руку к груди в районе сердца.

Потом из-за двери вытек чёрный кот с медовыми, даже скорее медными глазами, выгибая спину дугой, мурча и перетаптываясь лапами.

– Ну, ты меня и напугал, засранец!
– Мра!
– Да, да, я про тебя! Сейчас бы помер тут на пороге.
– Мрф … – протянул кот, будто извиняясь, и я протянул ему руку. Я котов с детства люблю. Но у мамы аллергия, какая-то дикая, вроде отёка Квинке, и кота я пока себе завести позволить не мог.

Кот подошёл ко мне, понюхал протянутые пальцы и, удовлетворившись, и будто что-то для себя решив, боднул руку крепким лбом, а потом гибкой шёлковой упругой дугой самопогладился всем телом об неё. Легко вспрыгнул мне на колени, замурчал громко, басом, перебирая передними лапами и прижимаясь худым горячим боком.

Я легко прикоснулся к нему. А вдруг он тёти Маринин? Умерла она неделю назад. Похоронили её по распоряжению в завещании те же, из нотариальной конторы. И был ли у неё кот, никто мог и не знать.

– Ты голодный, наверное? – спросил я, оглаживая чёрную шерсть, немного пыльную, но всё равно шелковистую на ощупь.
– Мррр! – да от кота звучало совершенно определённо.
– Я тебя Мраком назову? – спросил-утвердил я. Кот боднул меня в подбородок, натираясь подусниками о щетину. Кажется, у него даже слюни выступили, так он увлёкся. – Ну вот и ладушки. Ты подожди меня, я сейчас.

В машине у меня лежали бутерброды с сыром и колбасой. Благо докторской, не копчёной. Я выложил бутерброды на крылечке, разорвав бумажный пакет, в который они были завёрнуты. И кот в мгновенье ока съел их вместе с хлебом и маслом. Прикончив их, он замаслившимися глазами посмотрел на меня и начал умываться, тщательно нализывая переднюю левую лапу и натирая ей усы. Левша, как и я, – подумал я мимоходом и пошёл в дом. Мрак скользил рядом тихой тенью, больше не пугая меня.

Направо была кухня. Со старинной огромной эмалированной мойкой, латунным краном с инкрустированными фарфором ручками и дубовым массивным столом. Налево, напротив кухни, гостиная с камином, большим кожаным диваном с круглыми подлокотниками, украшенными медными заклёпками и высокой резной деревянной спинкой. Камин с печной трубой уходящей в потолок и мраморной полкой, украшенной безделушками и часами. Кажется бронзовые, массивные. Я потрогал их и автоматически завёл. Дом, будто дрогнул, оживая, когда они важно затикали.

На диване небрежно лежал плед, на небольшой кофейном столике стоит корзинка с недовязанным шарфом. Ощущение, что сейчас войдёт тётя Марина, сядет, погладит вскочившего на колени Мрака и расскажет, кто же она такая и откуда меня знает.

Рядом с корзинкой лежала раскрытая книга обложкой вверх. Я поморщился. Не любил когда к книгам так небрежно относятся. Я взял её в руки. Гоголь. Вий. Закрыл, огладил пальцами шероховатую обложку и положил назад. Открыл основательную деревянную форточку, чтобы проветрить. Весна, конец мая, а дом за неделю застоялся, проникся нежилым духом. В дом ворвался сладко-приторный запах сирени и тонкий запах прогретой солнцем земли.

Мрак крутился в ногах, юлил, выбегал в коридор, будто звал дальше. А дальше был коридор с небольшим санузлом, кладовой с соленьями, вареньями и приспособлениями для уборки. Даже метла была. Ухоженная такая, веточка к веточке. За третьей дверью оказалась котельная с твёрдотопливным котлом, небольшой стопкой дров, большим ведром угля и лядой в углу. Под люком, в яме, оказался водяной насос. Заканчивался коридор лестницей наверх и дверью под ней. За дверью оказалась застеклённая веранда. Из неё был выход в сад. На веранде стоял большой круглый стол, буфет со стоящим на нём самоваром, стулья с вычурными спинками и небольшой плетёный диванчик с весёлыми подушками в мелкий цветочек.

Лестница наверх вела в большую светлую комнату, бывшую хозяйской спальней. С ванной и гардеробной. Ванная меня поразила. Массивная чугунная, на львиных лапах. Я мальчик немаленький, но даже для меня она не будет коротка. Именно там я понял, что буду здесь жить.

У меня впереди сессия и целое лето. Я хотел устроиться на работу или практику, но решил забить на это и посвятить лето дому. До Москвы полтора часа всего, тут даже зимой жить можно. Котёл тут есть, судя по набору дров и угля и кнопкам на выносной панели, комбинированный. Такой от дров, угля или от электричества работает. На кухне баллон с газом. Электричество есть, заметил щиток в прихожей. Водопровод, судя по унитазам, ванной и душевой кабинке, тоже. Да и мотор водяной в котельной не для красоты торчит.

А ещё мне тут было ХОРОШО. Ну и Мрак так же. Я же его теперь не брошу. А к маме забрать не могу.

– Мрак.
– Мра!
– Ты без меня дня три продержишься?
– Мрр!
– Я тебе форточку в гостиную оставлю открытой. А на кухне воды поставлю и еды.
– Мрр!

Отлично. С котом договорился. В туалет он на улицу сгоняет. Окно открою, воду налью, в местном магазинчике, что я видел на въезде, куплю сухого корма. Он за три дня точно не пропадёт, только насыпать надо побольше. А я за это время вещи соберу, дела порешаю и сюда перееду. Надо только будет налог оплатить за наследство и книг побольше накачать с собой. Хоть и в гостиной целый стеллаж до потолка, но ассортимент я не успел изучить. Классика скорее всего. И конспекты взять. На экзамены отсюда смотаюсь. И никто над моей головой орать не будет, деля имущество и вспоминая старые грехи. Меня родители уже не делили, слишком взрослый для этого, и на том спасибо.

Я закрыл дом, съездил в магазин, что стоял на центральной улице. Там же была автобусная остановка и какое-то заброшенное здание. То ли амбулатория, то ли администрация местная. Ассортимент магазина был такой, что тут продавалось всё. От чипсов до граблей. Был и сухой корм. Дерьмовый, но что делать. Я купил полкило докторской колбасы, кусок сыра и весь сухой корм, что был. Это четыре пакета по 400 грамм. Должно хватить.

Мрак встретил меня на крыльце. Он грациозно вылизывал заднюю ногу, растопырив пальцы и чавкая.

– Что там у тебя такого вкусного?
– Мрф. – Ответил Мрак скептически. А кот-то у меня с юмором.

Я пошуровал на кухне, спустил немного воды, застоявшейся в трубах, и налил целую кастрюлю воды. Во вторую кастрюлю высыпал весь купленный корм. Колбасу и сыр покрошил кубиками и выложил на тарелку. Всё нарезанное чудесным образом поместилось в кота. Куда он это девает? В деревянную ногу что ли? Я бы не поместил в себя за раз полкило колбасы и триста грамм сыра после бутербродов. С другой стороны я не голодал неделю.

– Может мне не Мрак тебя назвать, а Чёрная Дыра? Ты поглощаешь материю не хуже.
– Фрр. – Кот задрал хвост и вытек в прихожую. Я помыл тарелку, подоткнул под форточку сложенную газету, чтоб не захлопнулась от сквозняка, огладил сидящего на банкетке Мрака, велел ему не скучать и запер дом.
– Я скоро вернусь, – сказал я то ли Мраку, то ли дому и поехал назад в город.

Надо сказать, что тётя Марина мне оставила не только дом, но и все накопления. Это было очень кстати. Следующим утром я оплатил в банке все налоги и сборы и получил в нотариальной конторе Свидетельство о праве на наследство по завещанию, переоформленные документы на дом, посетил банк и переоформил все банковские счета на свое имя.

– Скажите, а тётя Марина не просила меня что-нибудь сделать? – спросил я помощника нотариуса, который готовил все бумаги.
– Нет, завещание не содержало ни условий, ни просьб.
– А где она захоронена?
– Там же, на местном кладбище. Это была воля покойной. Вы легко найдёте могилу. Она единственная свежая.
– Спасибо! – молодой человек замешкался, будто вспоминая что-то.
– Ах, да! Она просила вам пожелать удачи.

Я удивился и, поблагодарив нотариуса, уехал.

Осеняя Кошка любит людей

За культ кошек, за чувство юмора, за тягу к свободе, за сцепленные между собой пальцы рук, за создание субкультур.

За маленький пакетик в кармане, когда идёшь гулять с собакой.

За непризнанный гений участников соцсетей. Их рассказы, комменты, шедевральные фото, сделанные случайно.

За диванные войны в интернете. До рассвета, до красных глаз и сбитых пальцев.

За зубную нить. За культуру кулинарии. За малинки, надетые на детские пальчики. За подорожник, налепленный на царапину на двери автомобиля.

За радость бытия, там где этой радости и быть не должно. За дурацкий позитив, энтузиазм и веру.

И тогда она понимает, что мы не только плохие, но и хорошие. Что мы не зря.

И у нас есть будущее.

Люди много общаются друг с другом. Разговаривают. Слушают. Шутят. Договариваются. Прощают. Поддерживают.

Но к сожалению часто игнорируют самого важного человека в своей жизни. Самого себя.

Мы умеем себя пинать, ненавидеть, ругать, мучить, доводить до сумасшествия. Обижать. Обвинять.Предавать. Насиловать.

Любить нам себя сложно. Иногда на это требуется целая жизнь. Иногда несколько.

Доверять себе мы тоже учимся с огромным трудом. Хотя этого того стоит.

Про прощение можно написать цикл книг, но так и не сделать шага к самому себе.

Да что уж про самые важные вещи, мы ведь даже слушать самих себя не очень-то умеем или стремимся.

Осенняя Кошка не оракул и не научит в трех строках этому. Но она может поделиться эмоциями и опытом.

Когда проблема огромна и ты не видишь её конца, можно действовать поступательно. С малого. С одного шага.

Попробуйте с собой договориться. Да, обычно мы жестоки по отношению к себе. Но если попробовать вступить в диалог и просто договориться. Мы ведь ведём переговоры с теми, кто нас пугает или кто враждебен по отношению к нам. И иногда договариваемся. И это приносит нам облегчение, делает наши усилия более результативными и позитивными.

И возможно с этого шага начнётся путь к самому себе. Умеющему любить, прощать и доверять себя. А значит и других.

Ещё один день стал из настоящего прошлым. Обычный день обычной жизни.
Но я чувствую его вкус. Вкус зубной пасты, кофе, яичницы, посыпанной чёрным перцем.
Его запах. Тоненький, робкий запах городской весны. Запах ладана и горящих свечей. Запах тёплого кошачьего гнезда.
Я вижу его. В требующих мытья окнах. В лике Божьей матери, сквозь колеблющийся язычок пламени. В глазах моей кошки.
Я чувствую его. Шёлком шерсти под моей рукой. Щепотью перекрещения пальцев. Послушными буквами клавиатуры.
Я ощущаю его. Радостью утреннего пробуждения. Благоговением церковной тишины. Бытовой суетой.
Я слышу его. Привычной утренней передачей. Мурлыканьем кошки. Звуком утекающего времени привычно тикающих часов.
Все эти ощущения можно объединить в одно базовое чувство.
Я чувствую вкус жизни во всех её физических и ментальных проявлениях. Я чувствую, что живу. Я вижу смысл.

Я буду любить тебя тысячу лет. Не меньше,- сказал Сфинкс. А если ты умрёшь- я окаменею до твоего нового прихода. И буду ждать тебя вечность. Я обращу свои глаза на восток и не отведу взгляда, ожидая тебя. Я даже готов нарушить своё слово не идти за тобой в небытие, если ты задержишься. Рассыплюсь прахом и буду искать тебя, пока не найду. А найду обязательно хотя бы потому, что моя любовь- сильнее. Твоя любовь позволяет тебе оставить меня, моя- не делать этого никогда.

Ты тот, кто составляет смысл моей жизни. Ты тот, кто рождает во мне любовь. Ты- это моя душа наизнанку, ведь любовь- это всегда мы сами.

Всё мы рождаемся, чтобы умереть. Это естественный цикл бытия. Ведь и умираем мы, чтобы родиться.

Иногда чтобы родиться- надо умереть.
Иногда чтобы наполниться- надо опустошиться в ноль.
Иногда чтобы стать целым- надо побывать частью.
Иногда чтобы стать числом- надо стать цифрой.

В преддверии конца света.

На часах 03:00. Полнолуние. Час ведьм. Желание писать не даёт уснуть. А эквивалента слов чувствам и мыслям нет. Слишком уж умнО и заморочливо то, чего касается разум. Иногда кажется, что слышишь шёпот Бога, читающего молитву самому себе.

Ночь стонет, тоненько поскрипывает, бьёт далёким боем часов, капает водой из крана, плачет горько и голодно, шлёпает голыми пятками по полу, царапает веткой по стеклу, тихонько стучит дождём в окно. Спящая рядом кошка мяукает жалобно. Видит плохой сон. Кладёшь на неё аккуратно ладошку, она вздрагивает, но успокаивается не просыпаясь, мурчит. И тут мозг взрывается калейдоскопом образов. Будто через тебя пропустили ток. Будто подошёл пароль. Будто улёгся в правильное гнездо пазл, заканчивающий цельность картины.

И ты ошеломительно счастлив несколько секунд от всепонимания и мудрости устройства мира. Но соскальзываешь в сон. А утром ничего не помнишь. Лишь лёгкое ощущение, что ночью снилось что-то очень хорошее. И закончилось оно как-то правильно.

Каждый человек хотя бы раз в жизни разгадал её суть. И тут же забыл. Поиск смысла жизни- всего лишь мучительная попытка вспомнить всё то, что когда то уже было познано.

Я счастливый человек. Потому что несмотря на постоянную необходимость тянуть лямку ответственности за близких и меньших, которые братья наши, и ещё кучу другой живности от цветов на балконе до плесени на хлебе, я распоряжаюсь сама собой.

Я могу рвануть к подруге в Киев, чтобы покататься в аквапарке на горках. За 15 минут собраться по звонку и бежать с пивом и копчёным лещом к друзьям в соседний подъезд. Уйти в книжный запой на целый день, когда отвлекаешься только на то, чтобы быстренько соорудить себе бутеров, пока закипает чайник. И пить чай из пакетиков с сахарозаменителем. Я могу не брать трубку. Не появляться в сети. Всю ночь писать. Купать орхидеи под тёплым душем в 7 утра.

Я могу позволить себе растолстеть и вообще не париться по тому поводу, что не влезаю в старые джинсы. Потому что могу позволить купить себе новые.

Я могу попросить друга нарисовать на обоях в своей комнате карикатуры. Или обклеить стены другой комнаты фотками 20 на 30. Или ободрать диван от обивки и оббить его заново чем-то совсем необычным.

Ко мне можно завалиться без пафоса. Я могу вкусно накормить, обогреть и вообще поселить у себя жить.

Я могу спать 18 часов в день. Я могу выйти под грозу и бегать по лужам. Я могу сделать себе дурацкий хвост на голове из того излишества, которыми являются мои волосы. Я могу материться как сапожник, долго, вычурно и со вкусом. Или курить утром кальян. Я могу долго и со вкусом заваривать зелёный чай, потом долго принюхиваться к нему и пить сначала запах, а потом суть. Я могу ночью зимой кататься с горки. Я могу дышать в форточку морозным воздухом и он будет вкусным, даже если живу я в городе, а не в деревне.

Я могу себя простить, понять и разрешить себе быть такой, как хочется, а не такой как надо. Кому надо то?

Я могу себе позволить жить просто так, не отягощая и без того перегруженную смыслом жизнь. Например, хороший кофе, с капелькой корицы, просто?

Я могу позволить себе радоваться малому тогда как другие не рады большому. Потому что радость иногда уходит тогда, когда приходит благосостояние.

Я могу позволить себе быть до идиотства оптимистичной и вообще я могу себе позволить РАДОВАТЬСЯ ПРОСТО ТАК, от того, что я есть.

Я могу. И это ощущение все_возможности и бесконечной щедрости бытия здорово бьёт по башке и придаёт жизни вкус, цвет и запах.

Природа беспечна. Она не боится умирать осенью, потому что родится весной снова. Хотя бы раз в год живите беспечно. Всё ещё будет.

Однажды посмотрев на идущую по улице толпу людей, кажется, что у всех всё хорошо, а на самом деле почти у всех душа в клочья. Человек хорош не тем, что избегает боли, а тем, что может с ней жить и дальше идти по жизни, подняв голову.

Любимые мои, приносящие мне радость, пахнущие грибами и счастьем, согревающие меня, берегущие мой сон, улыбающиеся в объектив, танцующие в ринге, ворующие из моей тарелки, смотрящие в окно, ложащиеся перед моим монитором, закатывающие мою мелочь, защищающие меня от бед, лучше всех меня понимающие, составляющие моей жизни смысл. Это вы, кошки-сфинксы или просто кошки. Не важно. Живите долго и счастливо!

Люблю- это побудительный глагол, а не просто чувство.
Любишь- действуй!

Иногда Осенней Кошке кажется, что наша жизнь- это сон великана. Великан ложиться спать в 1978 и проснувшись всего через 34 года думает: "Какая-то хрень снилась, но как реально, как интересно". А бывает спит полноценные 80 лет и просыпаясь не помнит о чём сон.

Хочется жить так, чтобы великан проснулся и долго хохотал или хотя бы помнил.

Осенняя Кошка хочет рассказать про человека, который не был кем-то выдающимся. Он не был красив, не был богат, не пел лучше других и рисовал только в школе на уроках. Но он умел понимать. Он понимал мать, считающую своего ребёнка самым красивым и самым умным хотя бы потому, что это её ребёнок. Он понимал влюблённого юношу, которому его девушка была самой прекрасной. Он понимал человека, дающего в долг и в ссуде отказывающего. Он понимал студента, который грыз гранит науки. И покупающего диплом тоже понимал. Он понимал верность. Сочувствовал измене. Признавал предательство. Жадность. Ложь. Даже правду он понимал. Хотя иногда она бывала ненужной или не вовремя. Он понимал девушку, плачущую из-за сломанного ногтя и мужчину, не плачущего на похоронах матери. Он переживал за филателиста, охотящегося за редкой маркой. Собачника, любящего свою собаку больше жены. Жену, тратящую последнюю сотню на эстетичную безделушку. Дворника, ругающего мальчишек за поломанные качели. Подростка, пишущего в подъезде слово из трёх букв. Фотографа, ради качественного фото вставшего на колени на московской улице в слякоть. Милиционера, обирающего пьяненького у метро поздним вечером. Учителя, который не любит детей. Этот человек был каждым из людей и никем из них. Он был богом.

Осенняя Кошка долго не могла понять, что же заставляет её излагать свои мысли и ощущения. А недавно удалось поймать за хвост причину и мотив. Иногда вдохновение, ассоциация, воспоминание, отголосок чувства или чье-то высказывание поднимает в душе волну, которая вливается в энергетический поток, циркулирующий в/вне нашей реальности. И уже в потоке начинаешь черпать силу выразить всё в словах и пытаешься хоть как-то осознать падающий на тебя поток информации.

Поток - это опыт, мысли, чувства, эмоции всех живущих на планете. Это фантазии, миры, путь в параллельные реальности. Единая информационная сеть, окружающая нас. Именно этот поток позволяет родным чувствовать друг друга, любимым- находить друг друга, всем- ощущать мир в не только на физическом уровне, но и на уровне энергии духа.

В этом потоке есть частица каждого живущего, жившего или того, кто ещё будет жить. Вдохновение, любовь, ненависть, радость, горе - любые очень сильные, открытые чувства позволяют нам прикоснуться к потоку. Прикоснуться к тем, кого нет. К тем, кто будет. К тем, кто есть.

Каждый из нас так или иначе плыл в этом потоке как часть и как целое. И когда физический цикл подойдет к концу, мы вольёмся в этот поток, чтобы потом вернуться вновь. Или же остаться.