Выдержки из воспоминаний Л.Г.Кротовой - военфельдшера 98-й стрелковой дивизии 22-й армии, которая попала в плен летом 1941 года.
"В первые дни войны наша дивизия попала в окружение под Невелем. Медсанбат мы развернули в лесу. Машины постоянно подвозили раненых. Очереди к операционному столу скапливались огромные.
Мне запомнился первый мой раненый. Я его нашла на передовой, на поляночке. Он лежал на земле. Чернявый, молодой. Москвич. У него было осколочное ранение в живот, и он сильно мучился. Я бросилась к нему, стала перевязывать. А сама плачу, прямо рыдаю, и не могу никак успокоиться.
Бойцы, которые рядом были, и говорят мне: "Сестричка, что ты так убиваешься? Не плачь. Нас еще много будет. Всех не оплачешь". В тот день мы отправили раненых двадцать машин. Увезли. Я своего москвича до медсанбата не довезла. Он умер по дороге.
А когда поехала вторым рейсом, налетели немецкие самолеты. Наша машина ехала как раз по полю. Целая колонна машин. Самолеты стреляли из пулеметов с бреющего. Горят, помню, наши машины, горит рожь, а из ржи ползут раненые и одежда на них тоже горит... Крики, вопли, стоны.
Дивизия таяла быстро. Бои не прекращались. Немцы то там прорвутся, то там. Начали обходить нас. Потом был выход из окружения.Нас выводил какой-то подполковник. Раненые по пути умирали. Хоронить их было некогда.
Бывало, снимем сверху мох, положим его и сверху мохом прикроем. Вот и вся могилка. Однажды на хуторе набрели на дикую яблоню. Бойцы набросились на нее. Наелись. И началась дизентерия. Многие умерли.
Шли, шли, сели отдохнуть. Нас в группе осталось уже мало. Расположились на полянке. Кто сразу уснул, кто сидел, переобувался. Никакого караула не выставили. Вдруг вверху, на горе, послышался рокот моторов. Не успели мы опомниться: "Хенде хох!" Глядим, стоят немцы с автоматами.
Нас обыскали, отняли оружие. У меня забрали сумочку с медальонами, предсмертниками, как мы их называли. Когда раненые умирали, мы забирали у них медальоны, отмечали на карте, где кто похоронен. Все забрали.
У меня в петлицах было два кубика - военфельдшер. Одета хорошо. Немцы сразу: "Комиссар?" Привели в Невель. Ворота. Рвы. Вонь, смрад. Трупы немцы сбрасывали прямо во рвы и немного присыпали землей.
Из нашей колонны отобрали 40 человек. В это число попала и я, очевидно как комиссар. Потому что в этой команде были в основном политработники и командиры. Подвели нас ко рву. Расстреливали медленно. Отберут двоих-троих, заставят плясать. При этом избивали плетьми. Потом выстрелят. Убитые падали вниз, а немцы хохочут.
Передо мной в шеренге стоял какой-то командир, в петлице - две шпалы. Еще четверо - позади. Остальные уже все во рву. Возле меня все время прохаживался молоденький немец, оглядывал всю с головы до ног и приговаривал: "Шаде, щен. Шаде, щен..." Мол, жалко, красивая.
И вдруг в ворота въехала машина с открытым верхом. В ней немецкий офицер, видимо начальник лагеря. Из машины вышли другие офицеры. И меня узнал переводчик, немец. Я его тоже узнала. Однажды он оказался в числе наших раненых, только что поступивших с передовой.
Он был ранен в руку, всю ночь стонал, и я ему сделала укол. До утра сидела возле него, успокаивала. Тогда он был в красноармейской форме. Кем он был на самом деле, не знаю. Русский язык он знал в совершенстве. И отличить его от русского было нельзя.
Он подбежал ко мне, за руку вытащил из строя смертников. Что-то стал торопливо говорить начальнику. Тот ему не верил, отмахивался перчаткой, отворачивался. Тогда он вытащил мой медальон. На нем, к счастью, была пометка: "Военфельдшер". Так меня миновала пуля в затылок и ров.
Отвели, бросили в подвал. Избили. Через несколько дней повезли. Везли в товарных вагонах. А бойцы из лагерной санчасти прихватили медицинскую пилу, пронесли ее с собой в вагон. Выпилили доски в стенке вагона.
Так мы и бежали. Прыгали в эту дыру и тут же перебегали за придорожный кустарник. К счастью, поезд шел небыстро. Немцы вскоре заметили, открыли огонь. Но стреляли разрывными пулями, которые, попадая в кусты, тут же разрывались и никакого вреда никому из нас не причинили.
День и ночь бежала я по лесу. Наконец, обессилев, зашла в одну деревню. А женщина, в дом к которой я зашла, и говорит: "Ах, деточка, да тебя же схватит первый же полицейский!" И начала стаскивать с меня мою армейскую одежду.
Тут же швырнула все в печку: и гимнастерку, и ремень, и юбку... Дала мне длинную рубаху с цветочками по подолу. Такую, знаете, какие сейчас ночные рубашки шьют. И вот в этой рубахе с цветочками я пошла дальше, под видом беженки.
Так дошла до знакомых мест. В Полоцком районе я до войны работала медсестрой. Тут меня знали. Жить меня приняла одна крестьянка. Стала я лечить больных. Особенно часто приходилось принимать роды. Рожали тогда, в сорок первом году, много. Помогу я людям, они мне еды дадут. Так и жила. А потом в наших местах появились партизаны, и я ушла в лес. Не могла больше смотреть на полицейские морды и притворяться." -
https://oper-1974.livejournal.com/1186940.html - цинк
https://colonelcassad.livejournal.com/4575653.html
О_себе_-_Молчу
lj_colonelcassad
